Винька рассчитывал, что утром встретит Ферапонта в “таверне”. Но тот не появился. Винька побежал к Эдьке Ширяеву. Ферапонт был там, в компании друзей‑приятелей. Веселый и беззаботный. Виньке даже показалось, что лицо карлика сделалось более мальчишечьим.
Ферапонт на лужайке перед крыльцом опять ходил колесом и жонглировал мячиками. Потом прыгнул на ступень и отбил чечетку – с разными ритмами, будто всякие фразы выбивал щелканьем подошв.
Винька вспомнил трофейное кино “Сети шпионажа”. Там красавица‑танцовщица рассыпчатым треском кастаньет передавала по азбуке Морзе своему возлюбленному сигнал опасности. За это ее застрелили. Ферапонта застрелить было некому, но все равно Виньку заскребло беспокойство. Он вспомнил историю Рудольфа‑гимназиста. Как бы и Ферапонт не попал в шуты!
Винька хмуро сказал:
– Рудольф рвет и мечет. Сейчас орал, что пойдет в милицию.
– А пусть идет хоть на… – заявил Ферапонт при общем одобрительном хихиканьи. – Я только что попросил Груздика, чтобы он письмо отволок, бросил в ящик у калитки. Там я написал, что еще погуляю. Мне отпуск полагается еще за прошлый год… Ты меня только не выдавай.
Винька не собирался выдавать Ферапонта. Но и оставаться здесь, с компанией, не хотелось. У него хватало своих забот.
Все больше тревожило Виньку, что мама до сих пор не приехала из Сухой Елани. И Кудрявая не пишет. И Николаю пора бы возвратиться из тайги, а о нем ни слуху, ни духу, Людмила ходит сумрачная…
Когда Винька вернулся в “таверну”, Рудольф на дворе размахивал письмом Ферапонта. Он был трезв и потому ругался особенно зло. Причем выражался как‑то несвойственно для себя и вообще для нормального человека. Почти лозунгами:
– Он что, паразит, думает, на него нет трудового законодательства? Он такой же советский трудящийся, как все! Думает, если от горшка два вершка, дак отвечать не будет? Дезертир трудового фронта!..
Потом он увидел Виньку. Уставился.
– Где он? Ты знаешь?
– Я‑то чё! Я за вашим Ферапонтом сексотить не нанимался! – выдал Винька в ответ. В полном соответствии с нравами Зеленой Площадки.
– Совсем шпаной стал! – возмутилась Людмила. – Подожди, скажу маме!
“Да скажи, скажи! Только бы она приехала скорее…”
Мама не приехала, зато появился Николай! В своей брезентовой робе путешественника и с могучими лосиными рогами – таежным трофеем.
– Господи, куда мы их денем‑то? – радостно запричитала Людмила. – Самим повернуться негде!
Николай сказал, что не век они будут жить в тесноте.
Рудольф к тому времени успел хлебнуть и уже не ругался. Бродил, заглядывал во все углы и причитал:
– Маленький, где ты? Как я без тебя‑то, а? Маленький, не бросай дядю Рудика…
Появились Кузьма Сергеич, дядя Макс и Нинусь Ромашкина. Начали успокаивать Рудольфа. Он приходил в себя так же стремительно, как хмелел. И скоро уже рассуждал трезво и деловито:
– Но вы же сами понимаете: аттракцион летит к чертям собачьим без этого мерзавца!
– Надо придумать чего‑нибудь такого, – задумчиво сообщил дядя Макс.
– Да вернется он, – успокоила Нинусь. – Первый раз, что ли?
– Это я и должен объяснить зрителям? – с грустным ехидством вопросил Рудольф.
Нинусь глянула на Виньку, который вертелся поблизости.
– А давайте Винцента возьмем! Как мальчика из публики! А?.. Помните, у нас так Лилечка выступала в номере “Волшебная ваза”, дочка Ильи Васильевича!
Рудольф Яковлевич Циммеркнабе обратил на Виньку оценивающий взгляд. Потом тяжело хмыкнул:
– Нет… Тут неделю репетировать надо.
– Да зачем неделю‑то! – разгорелась идеей Нинусь. – Сейчас еще утро, а начало в четыре! Сделаем два прогона, и все пойдет как по маслу! Винька – мальчик способный, это же сразу видно!
Непонятно, какие способности она в нем увидела сразу. Винька на всякий случай попятился.
– Не… Я не хочу…
– Трусишь? – в упор сказала Нинусь.
– Да не трушу! А просто…
– Не трушу, а “просто боюсь”. Неужели нынешние мальчишки перестали любить приключения? Ты подумай: после каникул сможешь всем в школе рассказывать, как участвовал в “Человеке‑невидимке”!
Нинусь чуяла, чем взять Виньку за живое.
– Но я же… сделаю что‑нибудь не так…
– Экая беда! Ты же будешь “мальчик из публики”, а не артист. Если где‑то собьешься, зрители решат, что так и надо…
– А после получишь четвертную, – пообещал сумрачный Рудольф.
– Чего получу?
– Двадцать пять рублей. Без вычетов.
Сумма была фантастическая. Мама никогда не давала больше пятерки. Новый электрический фонарик с цветными стеклами засиял перед Винькой будто наяву.
– А чего надо делать‑то? – обмирая, сказал Винька.
– Сейчас пойдем в балаган и все там объясним, – пообещал Кузьма Сергеич. – Главное, не выпускай пар, побольше куражу…
Винька поглядел на дырявые свои сандалии, на рубашку с остатками глиняной “маскировки”, шевельнул талией – вокруг живота был обмотан оторванный шкеровоз.
– Куда я такой‑то… Костюм надо, а мама уехала.
– Да не надо костюма! – обрадованно простонала Нинусь. – Почистим тебя немножко, вот и все. Ты должен быть такой, как есть! Мальчик, который случайно оказался на сцене!
Оказалось, что в халате, который раньше накидывали на Ферапонта, а теперь на Виньку – пружинно‑проволочный каркас. Он‑то и заставлял “одежду мага” делаться жесткой, будто кокон. Главное было – не зацепиться за край узкого круглого люка, когда крышка плавно опускает тебя под сцену. Первый раз Винька зацепился локтем и сбил на нем старую болячку. Но фокус повторили еще несколько раз, и Винька приноровился.
Под сценой было прохладно, пахло мусором и влажными опилками. Присевший там дядя Макс подхватывал Виньку и подсаживал в другой люк – под столом с “чайной” коробкой. Крышка стола подпирала Виньку снизу – это дядя Макс нажимал на длинный бесшумный рычаг. Винька оказывался в коробке. Было тесно, Винька‑то крупнее Ферапонта. Но он приспособился и здесь: надо только съежиться посильнее.
А потом – снова вниз. Под сценой – квадратный лаз в комнатку за кулисами. Из этой комнатки – наружу, потом к дверям зала. Контролер тетя Валя незаметно пропустит Виньку, посадит на свободное сиденье в заднем ряду. Зрители не обратят внимания, они будут глазеть, как Рудольф гоняет по воздуху “комету”…
А когда Рудольф, заглядывая в коробку, начнет жалобно голосить: “Мальчик, где ты?”, Винька весело выскочит в проход: “Вот я!” И снова на сцену, чтобы раскланяться.
Конечно, Винька не умел ходить колесом и бить чечетку, ну да это ему простят: ведь не артист же, а свой брат‑зритель.
Кроме того, договорились, что Винька выхватит у Рудольфа запускалку и пустит ее в зал над головами. И поймает. На репетиции это получалось. Оно и понятно: ведь “комета” – его, Винькина, конструкция… Ну, а если на выступлении случится сбой, простят и это.
– Ты только веди себя смелее, не смущайся, – учила Нинусь. – Ну, как этакий самостоятельный, даже слегка нахальный мальчишка.
Винька не был таким, но обещал.
В конце концов, он своим выступлением выручал Ферапонта, и это прибавляло смелости.
Если нынешнее выступление пройдет нормально, Рудольф не станет устраивать большой скандал Ферапонту, когда тот вернется. Он это обещал.
И все же перед выступлением Винька ощутил, как у него замирает в груди и холодеет в желудке.
Но если бы представление отменили, он огорчился бы ужасно! Потому что, кроме страха, ощущался и азарт. Разгорался. Нет, Винька был не из тех, кто любят приключения только в книжках.
Винька сел в заднем ряду, когда зрителей еще почти не было. Ждал и томился. А потом подумал: чего переживать раньше времени! Ведь “Человек‑невидимка” лишь во втором отделении. И когда начался концерт, Винька стал просто смотреть номера. Смотреть уже без интереса, потому что третий раз. Только Нинусь Ромашкина – тонкая, гибкая, золотистая – опять вызвала у Виньки такое теплое восхищение, что он даже застеснялся себя.
В антракте Винька сбегал за кулисы, где ему сказали: “Держись, брат, ничего не бойся. Ни пуха, ни пера”. И он всем сказал: “К черту”, а сердце замерло.
И замирало до той поры, когда расстроенный иллюзионист Циммеркнабе обратился к зрителям:
– Уважаемая публика! Мой маленький ассистент Ферапонт неожиданно захворал. Аттракцион “Человек‑невидимка” под угрозой. Спасти его можно только одним способом. Надо, чтобы среди юных зрителей нашелся такой, кто поможет мне на сцене! Есть желающие? А?
– Есть! Я! – Винька вскочил и вскинул руки. Он вдруг испугался, что захочет кто‑то еще – мальчишек и девчонок было немало. Тогда что делать‑то? Получится неразбериха!
– Очень хорошо! Прошу сюда! – радостно завопил Циммеркнабе. Винька и так уже спешил по проходу между стульев.
– Шуруп, давай!.. Не боись, Грелка!.. Молодец! – кричали из рядов. Значит, в зале были знакомые! Винька не понял, радует его это или пугает. Некогда было изучать внутри себя чувства. Он взбежал по боковой лесенке на сцену (от крайней лампы на миг ударило по ногам тепло).
Встал перед Циммеркнабе. Заправил в штаны выбившуюся рубашку, вскинул голову. Храбро сказал, как учили:
– А что надо делать?
– Сейчас, сейчас! Вы, молодой человек, должны будете исполнить роль волшебника! Иначе выражаясь, мага!
– Всего‑навсего? Пожалуйста!
В самом деле нахальный пацан. Так, наверно, думали в зрительном зале. Не знали, что у него по‑прежнему душа в пятках. Лампы светили в сторону зрителей, и можно было при желании разглядеть все лица. Но Винька боялся смотреть в зал. Лучше считать, что там никого нет. Как на репетиции!
Вот и жесткий халат с колпаком. Душная темнота, запах пыльной ткани… Поехали вниз! Кромка люка опять сбила на локте подсохшую коросточку.
– Ах ты бедолага… – Дядя Макс прижал к Винькиному локтю платок. Но медлить было нельзя.
– Терпи, маэстро…
– Ладно…
Царапая макушкой доски, Винька встал на квадратную площадку. Она плавно вытолкнула его вверх. В тесноту чайной коробки. Винька, как царевич Гвидон в бочонке, вышиб головой крышку.
– А я – вот где!
– Молодой человек! Мы так не договаривались! Вы начинаете безобразничать, как мой прежний помощник!.. Ну, я тебя!
Они побегали по сцене, Винька увертывался от Рудольфа, нырял под стол. В воздухе в это время летали стулья, самовар, чашки и ложки. Метались горящие факелы. Танцевал деревянный скелет. В общем, шла веселая волшебная неразбериха. Когда Рудольф запыхался, Винька выхватил у него “комету” и пустил в зал. Удачно! Сплетенная из дранок хвостатая звезда вернулась Виньке в руки! Значит, и дальше все будет хорошо! Винька забыл про страхи.
Иллюзионист Циммеркнабе опять попытался поймать расшалившегося мальчишку. Винька бросился в глубину сцены. Здесь его за штаны и лямки на спине ухватила невидимая зрителям Нинусь. Какая сильная! Винька по воздуху совершил путешествие до чайной коробки и снова оказался внутри. И опять уехал вниз!
Дядя Макс подхватил Виньку.
– Браво! Ай, браво! Молодчина! Беги…
Оставалось немного: оказаться в зале, а потом вновь на сцене. Там еще пара фокусов, где Винька почти не участвует. Только подаст Рудольфу колоду карт да поймает на руки белого кота Мотю, которого Рудольф вытащит из цилиндра (каким образом это получается, Винька так и не понял).
Он беспрепятственно пробрался на свое место, никто не оглянулся. Потому что на сцене Рудольф смешно вытягивал шею над чайной коробкой и голосил:
– Мальчик! Где ты!.. Эй, мальчик!..
– Здесь я! – Винька сорвался с места, шагнул в проход. Но Рудольф его, кажется не слышал. Лег на край коробки грудью, уронил в нее с головы цилиндр.
– Маленький, где ты? – сказал он жалобно.
Смех почему‑то стих.
– Да здесь я! Здесь!
– Маленький, где ты? – Рудольф совсем свесил голову и плечи в коробку.
– Но вот же я… – испуганно отозвался Винька. И, сам не зная почему, остановился на пути к сцене.
Руки, которыми Рудольф упирался в стол, обмякли. Он налег на коробку всем телом. Слышно было, как она скрипит.
– Маленький… ты…
И стало совсем тихо. На сцене и в зале.
Из тьмы возникла Нинусь в черном трико. Стянула с головы черный глухой колпак с прорезями для глаз. Нагнулась над Рудольфом, взяла его за плечи. Быстро пошел вниз блестящий занавес.
Женщина‑конферансье вышла из‑за вишневых полотнищ.
– Уважаемые товарищи зрители. Мы приносим свои извинения. У Рудольфа Яковлевича Циммеркнабе легкое недомогание. Ничего страшного, но представление на этом мы вынуждены закончить. Извините еще раз и всего вам доброго…
Жидкие хлопки. Недовольные голоса. Гул какой‑то… Винька с толпой оказался на улице. То есть на площадке перед театром‑сараем. В ушах у него тонко звенело. Он был уверен, что Рудольф Яковлевич умер.
Как же это так? Только что был живой‑здоровый, гонялся за Винькой по сцене, вытаскивал из шляпы Мотю…
Минут пятнадцать, а то и полчаса Винька отрешенно бродил по рынку. Потом понял наконец, что ведет себя как трус. И вернулся к театру.
От театра отъехал белый фургон с красными крестами. У входа тесной группой стояли артисты. Рослая певица в атласном сарафане спросила с капризной ноткой:
– Узнали хотя бы, в какую больницу‑то повезли?
“Слава Богу, значит, не умер!”
Нинусь в халатике поверх трико держала у груди белого пушистого Мотю. Тот был ленив и неподвижен, как муфта. Нинусь сказала:
– В первую городскую, на Пролетарской…
– А что с ним? – шепотом спросил Винька.
– Сердце, – вздохнула Нинусь. – Это уже бывало…
– Это… из‑за Ферапонта?
– Из‑за всего на свете, – сказала Нинусь и опустила Мотю на землю.
– А он не умрет?
Виньку взял за плечо дядя Макс.
– На этот раз, может, и не умрет. А вообще‑то все умрем…
На Виньку дохнула Тьма.
Он побежал на Зеленую Площадку, к Ферапонту.
Но Ферапонт исчез.