Все три средиземных моря опоясаны, за полосой плодоносных земель, в большем или меньшем отдалении, рядом пустынь (Сахара, Ливийская, Аравийская. Сирийская. Иранская, Индийская, Тибетская, Мексиканская, Перуанская), где сухой воздух не знает преград своему движению, где глаз не развлекается разнообразием земных предметов, а после дневного жара, прохладной ночью приковывается к безоблачному темному небу, к страшному мировому пространству, не задернутому облачной завесой, знойным днем — к отдаленным маревам, заставляет мысль углубляться, общаться с далью и небом и чувствовать, как звезды «слушают» эту мысль, «лучами радостно играя». Тут и развились все наиболее совершенные, наиболее глубокие, сильные и оригинальные религиозные представления, примененные с успехом к общежитию на соседних плодоносных землях: пророки из пустынь приносили своим сородичам скрижали завета. И в недавнее сравнительно время у прозаичных американцев наиболее сильное и оригинальное религиозное учение мормонов развилось тоже в пустыне Утаха, на берегах Соленого озера.
Из всего этого понятно, что распорядителем и носителем просвещения для прилегающих материков становился тот народ, который завладевал одним из этих средиземных морей, соединял на более или менее продолжительное время воедино всю цепь их благодатных побережий, в то же время удерживая более или менее в сфере своего влияния окрестные пустыни, вследствие чего, при ограниченности географических представлений в давно минувшие века, и считался «господином мира». К нашему времени не произошло таких геологических переворотов, которые могли бы сколько-нибудь существенно изменить мировое географическое значение этих трех морей и их побережий, но понятие «господина мира» увеличилось во много крат. Поэтому «господином мира» все-таки будет тот, кто сможет владеть одновременно всеми этими тремя морями, или тремя «господами мира» будут те три нации, из которых каждая в отдельности завладеет одним из этих морей.
К Европейскому Средиземному морю вполне применимо изречение «ex oriente lux». Параллельно тому, как на востоке отсюда зарождались наиболее могучие религиозные представления и затем последовательно двигались к западу, тем же путем двигались и политические господства. Сначала мы видим на востоке могущественные шуммерийско-аккадийское и его преемника вавилонско-ассирийское государство, а не юго-востоке — египетское. Затем могущество перебирается через Трою на Балканский полуостров к грекам, далее — на Апеннинский — к римлянам, наконец, в Средние века переходит на Пиренейский— к испанцам и португальцам. В первое тысячелетие христиан 
ской эры могущество (арабское) движется и южным путем, по африканскому берегу (захватывая в то же время к северу и востоку Месопотамию, Иран и простираясь до Туркестана и Индии) через Египет и бывшие карфагенские земли в ту же Испанию. Такое же движение могущества (финикийское), довольно мало исследованное и не вполне доразвившееся, впрочем, существовало и в Древнем мире от восточных берегов Средиземного моря по Северной Африке через Карфаген к Испании. При этом на востоке, в тылу ставшего в данный момент могущественным государства, оставались обыкновенно деспотические страны, с пышными внешними формами, но без достаточной внутренней выковки (Персия, Византия, Турция). На Европейском Средиземном море выработалась кольцеобразная система могущественного владения. Первое кольцо начали ковать греки со своими колониями. Когда большая часть кольца была уже выкована и для довершения могущественного владения республикам-метрополиям внутри Греции оставалось только объединиться, что с успехом начали производить у них их сородичи — грубые земледельцы-македоняне со своим монархическим устройством, Александр Великий слишком увлекся военными успехами на востоке, удалился от своей греческой базы, задумал новую территориальную систему политического могущества — через континент от моря до моря (Греческий архипелаг — Индийский океан) и оставил своим наследникам лишь одни пустые сатрапии с македонскими гарнизонами; греческое кольцо не сковалось. Карфагеняне попытались сковать свое территориальное кольцо могущества из финикийских колоний по берегам Средиземного моря. Но в самый важный момент грубые земледельцы-римляне, умевшие обращаться с морем для своего времени не лучше, чем в настоящее время мы, русские, настойчиво получились, вырвали у карфагенян кольцо и сломили его, а затем блестяще и крепко сковали вокруг всего Средиземного моря свое собственное, не запуская развития своего нового флота, но главным образом базируясь на свои сухопутные железные легионы. В Средние века к испытанной системе кольцеобразного могущественного владения прибегали венецианцы и генуэзцы. В позднейшее время кольцеобразную систему на Средиземном море применил Наполеон I, и она ему вполне удалась бы (завоевание Италии, начало завоевания Испании, Балканского полуострова и Египта, проект раздела Турции с Россией за союз против Англии), если бы с ним не столкнулась, по наущению его соперницы Англии, Россия. Та же кольцеобразная система была с успехом применена в XVII веке Швецией на северном средиземном европейском море — Балтийском, полупокрытом в зимнее время льдами, пока эта система не встретила здесь противодействия грубой земледельческой России в лице Петра Великого, противодействия, проведенного не менее искусно, чем борьба римлян с карфагенянами.
Испанцы и португальцы, возвысившиеся в Средние века на крайнем западном полуострове Средиземного моря, пограничном с Атлантическим океаном, стали испытывать, для создания своего территориального могущества, новую систему: они не окружили Средиземного моря кольцом своих владений, а устремились к заветной Индии, представлявшейся им краем света, напрямик через таинственный Атлантический океан и вокруг берегов Африки, старым, незаконченным путем карфагенских исследователей. Результатом первого пути было открытие ими новой части света Америки, неожиданное столкновение там с неведомым инко-ацтекским государством и его цивилизацией, которые и были бессмысленно уничтожены их грубыми военачальниками вследствие превосходства испанского вооружения. Кругоафриканским путем Индостан был благополучно достигнут.
Из этих двух движений получилась новая система могущественного владения — разбросанными по морям и океанам отдельными островами и кусками материков, связанными периодическими рейсами кораблей военных и коммерческих. Эта система, наиболее пригодная при рабовладельческой эксплуатации наивных малочисленных дикарей хорошо вооруженными «заморскими чертями», дала исполинский толчок усовершенствованию техники мореплавания, но была роковой для Пиренейского полуострова. В результате оказалась уничтоженной многовековая, ни в чем не повинная инко-ацтекская цивилизация, слабозаселенные и хищнически, беспорядочно эксплуатируемые европейскими выходцами обширные территории Южной и Средней Америки с прилегающими островами, отдельные клочки территорий по берегам Африки и Южной Азии и острова близ них, — все это, приведшее в XIX веке к полному распаду владений и экономическому и политическому упадку их метрополий на Пиренейском полуострове к началу XX веке: могучие вначале силы разбросались, энергия населения была окончательно истощена и сломлена, а между тем сами метрополии пришли в такой глубокий упадок, что правительствам их теперь приходится сдерживать свое собственное население от массового бегства в Южную Америку — в свои же бывшие, но отложившиеся колонии. Этой неудачной, но модной в свое время системе последовали возвысившиеся в Европе вслед за Испанией Голландия и Франция, впоследствии обе на три четверти сломавшие в ней свое оружие. Франция времен Первой империи, впрочем, сделала попытку возвращения и к старой кольцеобразной средиземной системе, в которой ее постигла, как сказано выше, внешняя неудача, не зависевшая вовсе от органических недостатков этой испытанной системы. Одна Англия, возвысившаяся в течение XVIII веке за счет Голландии и Франции и ставшая к началу XIX веке во главе всей мореходной техники, выдержала без ущерба для себя в течение более ста лет эту клочкообразную систему. С первых же шагов принятой англичанами системе пришлось натолкнуться на неожиданности: самая прочная в то время английская колония в Северной Америке отложилась от Англии, и то же впоследствии грозило и 
всем другим ее владениям, если бы к ним вовремя не было применено необыкновенно широкое самоуправление. Сооружаемые все в большем количестве за последнее время в разных частях света трансконтинентальные железные пути также наносят значительный вред клочко-образной системе могущественного владения, так как по ним сообщения значительно быстрее, чем морские кругом материков.
Поэтому тем же англичанам приходится стараться местами скомбинировать эту систему с системой «от моря до моря», и, как, например, в Африке, пытаться связать непрерывной полосой свои владения между Капом и Египтом и по ним провести сплошной трансконтинентальный путь. Не прочь были бы они связать таким же образом и Индокитай, Индостан и Средиземье, устроив южный трансконтинентальный путь между Африкой и Азией через Сирию и Палестину, но до последнего времени тому еще препятствовала соперница Англии — Германия и т.д. В то же время Германия пожелала одновременно применить и клочкообразную систему в виде отдельных колоний в разных частях света, и систему сплошного континентального движения на восток и юг, через славян к Средиземному и Черному морям. Такая погоня одновременно за двумя зайцами неизбежно повлекла за собой катастрофу всего германского колонизационного движения в нынешней великой европейской войне. Клочкообразная система ранее того породила, для успешной защиты от сильного континентального соседа, добавочную вспомогательную систему создания защитных государств-буферов, с успехом примененную осторожной Англией. В недалеком будущем испытанную европейцами кольцеобразную систему владения, вероятно, при благоприятных обстоятельствах, попытаются осуществить, по отношению к Мексиканскому и Китайскому средиземным морям, американцы и японцы. Пока же две огромные страны северного полушария — Россия и Соединенные Штаты Северной Америки, а также Англия в Канаде, оставшись в стороне от кольцеобразных систем, применили систему Александра Великого «от моря до моря». Разбором этой системы, в применении к России мы теперь и займемся, изобразив предварительно схематически колонизационные территориальные результаты при всех этих системах.
О ФОРМЕ МОГУЩЕСТВЕННОГО ТЕРРИТОРИАЛЬНОГО ВЛАДЕНИЯ В РОССИИ
Главным недостатком системы «от моря до моря» является следующий. При громадной протяженности такой системы в широтном направлении, всегда с того конца, откуда началась колонизация, находится гораздо более густо населенная и экономически более развитая территория, чем на противоположном конце. Хорошо еще, когда нет серьезных угроз со стороны политических соседей того же материка, как в Северной Америке: там можно было, воспользовавшись этим, спокойно перелить порядочную колонизационную волну к противоположному океану и экономически укрепить ее, а затем уже в тиши заполнять слабее всего населенный географический центр своей государственной территории. В наших же условиях колонизация имеет вид постепенно суживающегося, зазубренного меча, тончающего и слабеющего на своем восточном конце, вклинившегося между суровыми в климатическом отношении территориями севера Азии и исконными землями самого обширного государства желтой расы. При всяком столкновении с внешними врагами (а таковые как раз и имеются в нашем материке в виде многомиллионной желтой расы) очень легко обрубить конец такого меча. Правда, сопротивление, по мере дальнейшего обрубания, будет расти в геометрической прогрессии, но ведь и обрубки только одного конца вполне достаточно для того, чтобы уничтожить всю суть системы «от моря до моря». Особенно же невыгодно, когда колонизационный меч отставшего в культурном отношении государства обращен в сторону более культурных соседей, как то наглядно показывает судьба Турции в последней балканской войне, борьба которой в Европе за сохранение системы «от моря до моря» была безнадежна.
Единственным серьезным средством для успешной борьбы в условиях растянутой государственной территории является неотложное доведение географического центра такой территории по возможности до одинаковой или близкой степени густоты населения и экономического развития с западным коренным концом государства, до возможного выравнения их. Тогда крайняя восточная часть приблизится сама собой на несколько тысяч верст к сильной количеством населения и культурной средней части государства и, опираясь на такого своего непосредственного соседа, гораздо успешнее сможет выдержать борьбу с внешним врагом. В таких условиях защита нашего Дальнего Востока, по степени своей успешной выполнимости, может уравняться с защитой нами, например, Польши или Финляндии, даже с некоторым преимуществом в виде преобладающего процента русского населения над инородческим, несмотря даже на несравненно более плохие пути сообщения, чем на западных окраинах. При отсутствии же этого выравнения успешная защита дальневосточной окраины является делом настолько трудным, что вполне понятна психология местных русских обитателей, нередко считавших себя там «временными жильцами».
Все это приводит к тому, чтобы окончательно изменить наше обычное географическое представление о Российской Империи, искусственно делящейся Уральским хребтом на совершенно неравные по плошади Европейскую и Азиатскую части. Нам, более чем кому-либо на свете, не следует различать Европы от Азии, а, напротив, стараться соединять ее в одно географическое целое, в противовес выдвигавшейся от времени до времени желтой расой доктрине «Азия для азиатов». Эта доктрина логически совершенно несостоятельна уже потому, что географические границы Азии совершенно искусственны и неопреде 
ленны и что Евразийский материк населен спокон веков двумя различными, равноправными по своему историческому развитию расами, которые можно различать только по цвету кожи, но не как «азиатов» и «европейцев», так как белая раса в Азии едва ли малочисленное, чем в Европе. На Американском же материке, где зародилась доктрина Монро, одна раса действительно уничтожила уже давно другую и потому имеет полное хозяйское право на весь материк.
Следует выделить, на пространстве между Волгой и Енисеем от Ледовитого океана до самых южных граней государства, особую культурно-экономическую единицу в виде Русской Евразии, не считать ее никоим образом за окраину, а говорить о ней уже как о коренной и равноправной во всем русской земле, как мы привыкли говорить об Европейской России. Оказывается, что такая часть Российской Империи вполне может быть географически построена, при желании, по тому же культурно-экономическому типу, к которому мы исторически привыкли в Европейской России, может, следовательно, стать настолько же прочной, в понятиях политических соседей, страной, как и Европейская Россия.
Каким же образом можно, для укрепления системы и «от моря до моря» сдвинуть культурно-экономический центр государства ближе к истинному географическому его центру? Для этого есть два способа: один, очень радикальный, — это тот, которому следовал Петр Великий, перенеся столицу из Москвы на устья Невы к шведам. В данном случае, следуя этому способу, пришлось бы перенести столицу России в Екатеринбург на Урале. Однако этот способ, весьма пригодный в примитивные времена государства, когда подобные эксперименты обходятся сравнительно дешево, совершенно непригоден в наш сложный век дороговизны; да к тому же теперь и пути сообщения настолько улучшились и настолько сравнительно быстро сообщают даже самые отдаленные окраины, что в этом способе нет никакой надобности. Но есть другой способ, вполне применимый и ныне, хотя он и ведет свои корни от очень далеких времен.
Во всяком государстве, в том числе и в России, есть, так сказать, культурно-экономические колонизационные базы в числе нескольких. Эти очаги, посылая свои лучи во все стороны, поддерживают настоящим образом прочность государственной территории и способствуют более равномерному ее заселению и культурно-экономическому развитию. Если мы взглянем на Европейскую Россию, то заметим четыре таких чисто русских базы на ее пространстве, возникших в разные времена. Первые базы — Галицкая и Киево-Черниговская земля, вторая — Новгородско-Петроградская земля, третья — Московская и четвертая — Средневолжская. Галицкая и Киево-Черниговская и Новгородско-Петроградская базы, как обращенные к западным врагам, приходили на продолжительное время в полный упадок, но затем снова возрождались, как феникс, из пепла, Московская же и Средневолжская, как занимавшие более внутреннее географическое 
положение, росли почти непрерывно, без длительных периодов упадка. Только благодаря этим четырем базам, давшим возможность твердо укрепиться до самых берегов четырех морей, Европейская Россия и представляет ту культурно-экономическую массу, которая позволила ей стать в ряды великих держав мира.
Есть ли географические основы для развития таких же баз в наших азиатских владениях? Несомненно, есть, но для того чтобы устроить и использовать эти базы, придется отрешиться от многих давно вкоренившихся в нас предрассудков и иметь мужество пожертвовать многим ради действительного осуществления идеи «от моря до моря». Для этого наши старые четыре базы должны отрешиться в значительной мере от своих монопольных привычек в торгово-промышленном отношении, основать на первое время местные промышленные филиалы в наших азиатских базах, дать им вовремя экономическую независимость, развить там действительно культурные центры и относиться не только терпимо, но даже любовно и поощрительно к возникающим там промышленным и культурным начинаниям. Взамен же потерянных рынков сбыта наши старые базы должны приобрести новые на юг от Европейской России, что теперь легче, чем когда-либо, осуществимо, если мы выйдем победителями из борьбы с Германией и получим проливы. Вообще старому учителю никогда не следует бояться конкуренции своих же молодых учеников, ибо такая боязнь только показывает, что учитель впал в безнадежную рутину и немощь и на дальнейший прогресс неспособен. Как только действительно сознают это молодые и полные энергии ученики, — охлаждение и даже разрыв со старым учителем более чем вероятны, и тогда государственной системе «от моря до моря» придется сказать «навеки прощай».
Что же такое должны представлять эти новые культурные базы? Это должно быть то, что я называю «азональными бойкими торгово-промышленными наносами», с центрами, сильными своей действительной, хотя и молодой по времени культурой, явно переросшими свою исключительную зависимость от зонально расположенных поверхностных богатств — почв, климата, растительности и животного мира. Где же могут развиться такие колонизационные базы? По географическим условиям их в настоящее время намечается четыре (как и в Европейской России). Это будут: в Русской Евразии — Урал и Алтай с горной частью Енисейской губернии, в среднеазиатских владениях — горный Туркестан с Семи-речьем и в Восточной Сибири — Кругобайкалье, которое несомнен-но разовьется позже других.
Промежутки между ними, как например, плоская равнина Западной Сибири, Киргизская степь, страна между Енисеем и Байкалом и др., могут быть заполнены зональными, менее бойкими торгово-промышленными полосами — хлеботорговыми, лесоторговыми, скотоводческими и т.п. Говорят, что пока данных в Сибири для развития обрабатывающей промышленности еще мало и что капитал мало привлекается фабриками и заводами, а если и привлекается, то, так 
сказать, низшими видами промышленности, грубо перерабатывающими сельскохозяйственное сырье посредством самых несложных приспособлений. Но разве не то же было и в Московской Руси, где почти все капиталы шли на скупку сельскохозяйственного сырья и грубую его переработку самыми первобытными способами, да на скупку и перепродажу грубых деревенских кустарных изделий? Это, однако, не помешало Петру Великому из государственных соображений быстро насадить в Московской Руси фабрично-заводскую промышленность и привлечь к ней крупные по тому времени капиталы. Нужно только точно определить потребности тех современных рынков, на которые должна работать эта промышленность и в соответствии с этим и дать ей тот или иной размах, развить те или другие специальности. А наши азиатские владения, плюс смежные части соседних азиатских государств, несомненно дают солидную рыночную величину для промышленности. К сожалению, проектируя новые железные пути в азиатских владениях, у нас до сих пор смотрят почти исключительно только на то, что они дадут Европейской России, а не самим этим владениям. Например, когда проектировалась в 1880-х годах первая Сибирская магистраль, то многие были искренно убеждены, что она важна только потому, что по ней удобно будет возить каторжников и войска, и предлагали строить ее узкоколейной, а теперь, проектируя вторую Южно-Сибирскую магистраль, радуются, что благодаря ей сибирская пшеница будет перемалываться в мукомольных районах Поволжья, и без того имеющих массу своей работы. Почему не подумать о том, что сибирская пшеница может перемалываться в имеющих возникнуть сибирских же мукомольных районах и т.д.?
Мне приходилось указывать (см.: Город и деревня в Европейской России. СПб., 1915. С. 6), что стихийное стремление русской колонизации в широтном направлении — к берегам Тихого океана — могло бы быть сломлено только в двух случаях: посредством физических сил природы — в случае наступления новой ледниковой эпохи, или историческим путем — в случае вековых политических неудач в северной Азии. В обоих случаях русская колонизация, потеряв Кругобайкальскую базу, стихийно и неудержимо ринулась бы в западной половине Империи к югу, по направлению к Средиземному морю и Персидскому заливу, и попыталась бы достичь еще пока никем не осуществленного господства от моря до моря в меридиоанальном направлении. В этом случае Кругобайкальская колонизационная база заменилась бы Малоазийско-Кавказской с обязательным обладанием Босфором и Дарданеллами.
Чередующиеся исторические события указывают на замечательную аналогию между природными движениями и колонизационными. Так, равнину Европейской России, как известно, создала борьба двух приблизительно равных по силе дислокаций земной коры — меридиональной и широтной, а растительный покров — борьба леса со степью, вдвигавшихся клиньями друг в друга в меридиональном на 
правлении. Оседлый человек, выросший на этой равнине, бессознательно копирует эти оба движения в своей колонизации, и от преобладающего в данное время успеха в том или в другом направлении зависит и географическая форма его могущественного владения. Но в обоих случаях все-таки в наиболее прочном обладании России остается западная половина Империи приблизительно в ее нынешних границах, и защита именно ее от стремительного и серьезного нападения внешнего врага, безразлично с какой стороны, стихийно вызывает тот героический подъем народного духа, который так рельефно сказался в 1812 и в 1914—15 годах.
О КОЛОНИЗАЦИОННЫХ БАЗАХ РОССИИ, ЕЕ КАРТЕ, ШТАТАХ И ТЕРРИТОРИЯХ
Итак, к старым четырем колонизационным базам Европейской России следует присоединить четыре новые, так сказать, базы будущего — Уральскую, Алтайскую, Туркестанскую и Прибайкальскую. Все они требуют прежде всего сравнительного географического изучения, а так как всякое основательное географическое изучение начинается с карты, то прежде всего требуется пересмотреть вопрос, правильно ли мы делим вообще Российскую Империю на отдельные карты. Нельзя не сознаться, что, с этой точки зрения, мы теперь уже чувствительно отстаем от жизни и что пора уже перейти примерно к следующей системе карт. При делении общей карты Российской Империи на две части не следует разбивать ее, как было доныне, на две неравные части — Европейскую и Азиатскую, а необходимо сделать две приблизительно равные — западную, находящуюся в наиболее прочном русском обладании и сравнительно хорошо исследованную в географическом отношении половину Империи от западных границ Польши до Енисея. Западную половину Империи надлежит разбить на следующие карты, угловыми пунктами которой будут: Петроград, Вятка, Киев и Ново-узенск. Это как раз и будет соответствовать Центральной России в широком смысле с Москвой посредине; далее — южное Приуралье в обширном смысле слова с обеими примыкающими частями равнин Русской и Сибирской, с горнозаводским Уралом в центре и восточная часть Западно-Сибирской равнины в пределах земледельческого пояса, Киргизский мелкосопочник и Алтай.
В совокупности все эти три карты как раз и составят историческое основное колонизационное ядро Российской Империи. К ним примкнут следующие карты окраин западной половины Империи: северные окраины — Финляндия; север Русской равнины с центром в Архангельске; северное Приуралье с примыкающими частями Русской и Сибирской равнин; северная окраина Западно-Сибирской равнины; западная окраина Русской равнины; южная окраина России (южная Россия, Крым и Кавказ); русские пустыни и наконец Туркестан, по преимуществу горный.
Восточная половина Империи разделится на следующие карты: Прибайкалье; Верхнее Приамурье; Нижнее Приамурье. Это три основные карты восточной половины Империи, охватывающие части, имеющие наибольшее колонизационное значение — «острие меча». Далее идут северные окраины карт восточной части Империи: север Средней Сибири; Ленский край; Верхоянско-Колымский край; Анадырско-Чукотский край; Камчатка.
До сих пор мы еще слишком мало обращали внимания на то, на что давно обратили внимание американцы: это деление государственной территории на штаты — местности, населенные и способные к местному самоуправлению и самодеятельности, и на территории — местности пустынные, в которых местное самоуправление, по причине их обширности и пустынности, неосуществимо и которые обречены частью еще на долгие времена, частью навсегда остаться всецело на полном попечении центрального правительства и во всех отношениях управляться исключительно его органами. Я оговариваюсь, что, употребляя термин «штаты» (так как не нахожу пока другого, разве что заменить его термином «земские области»), я весьма далек при этом от мысли о федеративном устройстве России, которое было бы для нее безусловно гибелью в смысле могущественного владения. Но для всяких практических целей необходимо и весьма своевременно географически разобраться в этих двух категориях местностей. Однако, так как границы наших губерний и областей, возникшие совершенно случайно, путем канцелярских усмотрений, ниже всякой критики с географической точки зрения, то очевидно, что наши территории и штаты могут группироваться только из комплексов уездов и округов, а никак не из губерний и областей, при условии, что в самые уездные и окружные границы будут введены серьезные поправки. Эта колоссальная задача по предварительной черновой работе, разумеется, не может не тормозить в высшей степени практического выполнения разделения России на штаты и территории. Попытаемся же, хотя бы грубо, отметить на карте границы штатов и территорий России, приняв пока только один критерий — плотность населения. В этом случае можно считать территориями все местности, не достигшие еще плотности 1 житель на кв. версту, а штатами — местности с плотностью населения выше этой нормы.