Зато следующий день был на редкость спокойным и благостным. Пираты мучились похмельем и потихоньку отмывали свой корабль – к счастью, они не пожелали оставить все как есть. Признаться, я боялся, что ребята слишком дорожат своим искусством, чтобы соскребать его с палубы…
Ночью меня разбудил Хэхэльф.
– Хватит дрыхнуть, Ронхул! – прошептал он. – Есть дело.
– Что случилось? – встревожился я.
– Ровным счетом ничего, – успокоил меня он. – Наши приятели пираты сладко спят – кажется, даже на вахте никто не стоит. Впрочем, у них это вообще не очень‑то принято. Считается, что когда будет надо, капитан сам проснется – на то он и капитан. Да уж, что бы мы делали, если бы в мире не было дураков?.. А Халндойн уже близко. Видишь эти огни? Готов спорить на что угодно: это Койдо, самое паскудное местечко на Халндойне. Здешние жители всегда рады страмослябским пиратам, поскольку у них можно скупать по дешевке награбленное добро, а потом продавать его в глубину острова богатым беглецам из Земли Нао. Те, знаешь ли, великие охотники до всяческой роскоши!.. Очень удачно получилось, что мы пришли именно сюда: я оставил здесь свой корабль, когда напросился на борт к Бэгли. Мои люди еще удивлялись, что я не потрудился отправить корабль домой, в Сбо, а я почему‑то заупрямился и настоял на своем – как знал, что пригодится! Теперь нам не прийдется тащиться через весь остров на попутных речных суденышках… Но не это главное!
– А что? – я изо всех сил пытался окончательно проснуться, но у меня ничего не получалось.
– Главное – это сундук с кумафэгой, – драматическим шепотом сообщил он.
– Какой сундук?
– Тише, еще разбудишь Бэгли… – он встревоженно огляделся по сторонам и потребовал: – развяжи мне ноги, отойдем в сторонку, и я тебе все объясню.
Я достал из‑за пояса подарок Мэсэна, ужасный разбойничий нож. К счастью, он оказался не слишком тупым, так что я довольно быстро справился с толстыми веревками, которыми были замотаны ноги Хэхэльфа.
– Ох, наконец‑то можно встать, даже не верится! – он блаженно улыбнулся, немного размял мышцы и бодро вскочил. Только сейчас я понял, что мой новый приятель – вовсе не такой большой дядя, каким показался мне с первого взгляда – он просто производил такое впечатление, а на самом деле был ниже меня, не намного, но все‑таки…
– Иди сюда! – Хэхэльф поманил меня в носовую часть корабля, где никого не было, кроме трех лже‑свиней, спящих сладким сном, как и положено таким невинным созданиям природы. – Теперь слушай меня внимательно, – он говорил так тихо, что мне пришлось приставить свое ухо к его губам, чтобы слова стекали в него аккуратно, капля за каплей, и ни один звук не пролился мимо.
– Бэгли вез с собой сундук с кумафэгой, – торжественно сообщил мне Хэхэльф. – Его спутники об этом не знали, а я узнал – почти случайно. Страмослябы забрали этот сундук вместе с прочим добром. Но они не понимают, какое сокровище им досталось, поэтому не стали его прятать. Сундук стоит прямо на палубе: я проследил, куда они его поставили… Ты умеешь плавать?
– Умею, – кивнул я. – Вопрос в том, сколько прийдется плыть…
– Не слишком много, – обнадежил меня Хэхэльф. Один и без сундука я доплыл бы до берега за полчаса. С сундуком немного дольше, конечно… Ничего, вода сейчас теплая!
– А ты сможешь плыть с сундуком? – недоверчиво спросил я.
– Конечно! – невозмутимо согласился Хэхэльф. – Скажу больше: если бы выяснилось, что ты не умеешь плавать, я бы и тебя доволок. Но это было бы очень долго. Небось, до утра бы пробарахтались!
– Ладно, согласился я. – Не знаю, что это за кумафэга такая, но я уже понял, что тебе позарез приспичило присвоить этот сундук. Я не против: чем раньше я покину страмослябское корыто, тем лучше. Думаю, что доплыть до берега для меня – не проблема. Но что будет с твоими спутниками? Пираты согласились отпустить их со мной, но если меня не станет, они вполне могут решить, что пленников можно оставить при себе.
– Значит, такая у них судьба! – равнодушно сказал Хэхэльф. – Они славные ребята, но… Знаешь, Ронхул, такая удача, как целый сундук кумафэги, выпадает раз в жизни – или вообще никогда!
– Правда? – флегматично переспросил я.
– Ох, ничего‑то ты не понимаешь! – вздохнул он. – Даже если сундук пуст наполовину, и даже если оставшуюся половину мы поделим пополам, после этого мы с тобой все равно станем самыми богатыми людьми на Халндойне.
– Ценная, должно быть, штука, – все так же флегматично согласился я. – Ладно, ты меня убедил. Но давай я хоть ноги им развяжу, твоим несчастным спутникам! Может быть, у них хватит ума поутру прыгнуть в море и добраться до острова вплавь?
– Все может быть, – пожал плечами Хэхэльф. – А ты сможешь перерезать веревки так, чтобы они не проснулись? Неохота мне делиться! А уж если Бэгли проснется, он вообще захочет забрать все себе! Это же его добро… Из‑за этого сундука он и порывался устроить драку, хотя и дураку ясно, что это – безнадежное дело.
– Подожди, – попросил я, – дай мне подумать! Сейчас сообразим, как лучше… Вот, послушай!
Хэхэльф выслушал мое незамысловатое предложение, одобрительно кивая головой.
– А что, так даже веселее! – сказал он. – Мне нравится.
После этого он торопливо извлек из‑под груды грязных после давешнего праздника пиратских штанов чудовищных размеров сундук, словно специально созданный для транспортировки мелких слонов, осторожно спустил его на воду с помощью обрывков той самой веревки, от которой я его недавно избавил – мне пришлось ему помочь: проклятый гроб весил не меньше центнера! – и нырнул сам.
– Хочешь сказать, что ты даже с ЭТИМ можешь плыть? – с запоздалым недоверием спросил я.
– Я еще и не такое могу, – заверил меня Хэхэльф. – Давай, Ронхул, не задерживайся! Сейчас мне хочется как можно скорее оказаться на своем корабле – подальше от моего бедного, сердитого, ограбленного кузена…
Я и не собирался задерживаться. Честно говоря, в любой другой ситуации я бы вообще не стал рисковать, но я подозревал, что мне будет нелегко жить с мыслью, что мы с Хэхэльфом бросили хороших, в сущности, людей в страмослябском плену. Если бы ребята томились в пасти дракона‑людоеда, или были приговорены к расстрелу, я бы сделал ноги, не испытывая никаких угрызений совести, но оставить их наедине с людьми, раз в год празднующими Узорную мазаницу, да еще и какой‑то загадочный Бздох я не мог!
. Мой план был прост – проще не бывает. Я собирался реализовать на практике старый добрый лозунг: спасение утопающих – дело рук самих утопающих – только и всего. Я осторожно потряс за плечо одного из пленников. Как только он открыл глаза, я предостерегающе прижал палец к губам. Он понимающе кивнул и приготовился слушать.
– Мы уже возле Халндойна, – шепнул ему я. – Видишь огни? Хэхэльф утверждает, что это Койдо.
– Значит так оно и есть, – согласился тот. Оценивающе посмотрел на огни и оптимистически заявил: – До берега за час доплыть можно… А чего ты меня разбудил? До утра вроде далеко, можно было бы еще поспать… И где этот хитрюга Хэхэльф, если уж на то пошло?
– Тут, понимаешь, какое дело, – доверительно зашептал я. – Хэхэльф сказал мне, что подслушал разговор двух пиратов. Оказывается, они еще не решили, отпускать вас со мной, или нет. Вернее, сначала решили, а теперь засомневались, с похмелья. Поэтому я развязал Хэхэльфа, и он уже плывет к берегу. Я собираюсь к нему присоединиться.
– Да, лучше удрать, пока они спят… А почему ты не разбудил всех сразу? – удивился он. – Какие могут быть тайны между товарищами по несчастью?
– Потому что Хэхэльф сказал, что упрямец Бэгли непременно устроит драку, – объяснил я. – Хэхэльф говорит, что Бэгли за свое добро жизнь не пожалеет – ни свою, ни тем более чужую. Не знаю, ему виднее: они же двоюродные братья… А мне не хочется участвовать в очередном сражении. У меня куча своих проблем. Так что я сейчас отдам тебе свой нож – и делайте что хотите. А я пошел. Вернее, поплыл.
– Спасибо, – свистящим шепотом сказал мой потенциальный вечный должник. – Подожди еще секунду, Ронхул! Ты полагаешь, нам действительно не стоит будить Бэгли? Думаешь, он затеет драку?
– Откуда я знаю?! Он же ваш приятель, а не мой, – я пожал плечами. – Вам и решать.
– Да, озадачил ты меня, – вздохнул он, поспешно перерезая веревки на своих ногах. – Ладно, разбужу ребят – глядишь, вместе решим, как быть… В любом случае, спасибо.
– На здоровье, – сказал я, вскарабкиваясь на низкий борт корабля. – Делайте отсюда ноги, чем скорее – тем лучше, мой тебе совет!
Глава 8
Остров Халндойн
Вода действительно оказалась теплой – теплее воздуха. Хэхэльф ждал меня в темноте, покачиваясь на волнах рядом со своим драгоценным сундуком. К моему величайшему удивлению, сундук держался на поверхности воды, как перышко.
– А теперь постарайся не отстать! – весело сказал он.
Честно говоря, я подумал было, что парень несколько преувеличивает свои возможности – или же считает меня почти инвалидом. Ему‑то предстояло волочь за собой чудовищных размеров сундук, а все мои проблемы ограничивались легким свертком из тонкого одеяла Ургов и предусмотрительно завернутых в него ботинок – я пока не чувствовал себя готовым расстаться с этими сокровищами и мужественно приступить к разнашиванию какой‑нибудь новой пары обуви, которую еще надо было где‑то раздобыть… Но пока я придавал своему лицу подобающее выражение, чтобы торжественно заявить: уж я‑то не отстану! – Хэхэльф поплыл. В первое мгновение мне показалось, что он превратился в маленький моторный катер: живые люди с такой скоростью не плавают! Чудовищных размеров сундук каким‑то образом был вовлечен в движение: возможно, Хэхэльф толкал его перед собой, а возможно это была какая‑нибудь полезная разновидность местной магии – я ведь до сих понятия не имел, на какие чудеса способны местные жители. Вполне могло статься, что их возможности превосходят мое жалкое воображение…
До этой ночи мне казалось, что я плаваю как рыба. Если уж на то пошло, идиллические взаимоотношения с водой всегда были предметом моей законной гордости. Но сейчас мне предстояло серьезное испытание. Я и не мечтал выдержать его с честью. Единственное, что меня заботило – не отстать от Хэхэльфа настолько, чтобы потеряться. К счастью, у моего нового друга хватило предусмотрительности, чтобы иногда оглядываться, и благородства, чтобы останавливаться и ждать меня, когда это требовалось. Я‑то и мечтать не смел о передышке! Этот спортивный подвиг продолжался целую вечность – мой разум упорно твердит, что прошло не больше часа, но я решительно отказываюсь ему верить!
– Все, Ронхул! Живем! – с непередаваемым облегчением сказал Хэхэльф. – Вот он, мой Чинки!
Сначала я не понял, с чего это он так радуется: береговые огни действительно были совсем рядом, но мои ноги по‑прежнему не доставали до дна. И только потом я понял, что дно не требуется: мы подплыли к какому‑то парусному судну. По счастливой роже Хэхэльфа я понял, что это и есть его корабль. Хэхэльф вскарабкался на его палубу как некий фантасмагорический муравей – я еще не успел отдышаться, а мне в рожу полетела веревка, толстая, как домашняя колбаса.
– Привяжи сундук и лезь сюда, – крикнул он. – Один я его не вытащу.
– Вдвоем мы его тоже не вытащим, – мрачно сказал я, отряхиваясь от воды и пытаясь понять, как мне удалось за несколько секунд оказаться на палубе, рядом с Хэхэльфом. – Скажу тебе больше: эту дрянь и втроем вытащить невозможно, и даже вдесятером…
– Вытащим! – жизнерадостно заверил меня он. – Стоит только вспомнить, какие сокровища там сокрыты!
– А что, здесь больше никого нет? – растерянно спросил я.
– Откуда? – удивился Хэхэльф. – Я не такая скотина, чтобы приговорить свою команду сидеть в Койдо и ждать моего возвращения – я ведь даже примерно не знал, когда вернусь… Все дома, в Сбо! Ничего, завтра мы с тобой тоже там будем!
– Каким образом? – недоверчиво спросил я. – Ты хочешь сказать, что корабельная команда нужна для красоты, а для управления судном достаточно двух человек?
– Не дергайся, Ронхул! – усмехнулся он. – Для управления моим Чинки иногда бывает достаточно одного человека – если этот человек я… и если у меня есть кумафэга!
– Не понимаю, – честно заявил я.
– А тебе и не надо ничего понимать – сам все увидишь… Главное – затащить на палубу этот милый маленький сундучок, остальное уладится само собой, – заверил меня Хэхэльф.
Чертов сундук мы все‑таки победили – честно говоря, я и не надеялся! Я впервые в жизни умудрился заработать самые настоящие кровавые мозоли и теперь рассматривал свои ладони с тупым любопытством законченного идиота.
– А ты молодец, Ронхул! – искренне сказал Хэхэльф. – Сильнее, чем я думал. И плаваешь здорово.
Я тут же расплылся в горделивой улыбке, почему‑то покраснел и поспешил кокетливо откреститься от честно заслуженных лавров.
– Какое там здорово! Едва за тобой поспевал…
– Так то за мной! За мной вообще никто угнаться не может: бунабская школа, меня же не кто‑нибудь, а сам ндана‑акуса Вару‑Чару плавать учил, – равнодушно сказал Хэхэльф. В его голосе не было ни капли гордости – простая констатация факта. – Я‑то боялся, что с тобой прийдется плыть до рассвета, а ты меня удивил, – с искренним восхищением добавил он.
Я окончательно растаял: теперь Хэхэльф мог вить из меня веревки – в любом количестве.
– Ну, чего тянуть, сейчас распакуем наше сокровище, и вперед, в Сбо! – бодро сказал Хэхэльф. – В Койдо нам с тобой делать абсолютно нечего… по крайней мере, мне!
Он склонился над сундуком, немного повозился с замками – я не сомневался, что мой приятель справится с этой небольшой технической проблемой – откинул крышку и вдруг расхохотался так неудержимо, что я растерялся.
– Сейчас ты скажешь, что там нет никаких сокровищ – только драные пиратские штаны, как в какой‑нибудь дрянной комедии, – несчастным голосом сказал я. – Осталось понять, почему этот хлам так много весил…
– Не так все страшно, Ронхул, – сквозь смех выговорил Хэхэльф. – Кумафэга на месте – не так много, как могло бы поместиться в этот сундук, но на наш с тобой век хватит. Но тебя ждет хороший сюрприз. Смотри, какая прелесть!
Я заглянул в сундук и тоже начал ржать. Не могу сказать, что выходка судьбы показалась мне такой уж оригинальной – скорее она относилась к разряду бородатых шуток. Но когда я увидел в сундуке крепко спящего Давыда Разъебановича, его припухшая рожа показалась мне самым уморительным зрелищем всех времен и народов! Наверное, я смеялся еще и от облегчения: только сейчас до меня окончательно дошло, что в моей жизни остался один‑единственный страмосляб, да и тот попал в нее совершенно случайно. Давыд Разъебанович, сладко похрапывающий среди драгоценной кумафэги, милой сердцу моего приятеля Хэхэльфа, был своего рода жирной точкой, достойным закрытием страмослябского сезона.
– И что мы будем с ним делать? В море бросим? – сквозь смех спросил я.
– Можно и в море бросить, – задумчиво покивал Хэхэльф. – Но будет лучше, если мы его тихонько свяжем, чтобы поутру не разбушевался, и оставим при себе. Никогда не знаешь, что тебе может завтра понадобиться!
Только что я был уверен, что больше никогда в жизни не смогу выполнять физическую работу – даже снять с себя мокрую одежду казалось мне настоящим подвигом. Но мне пришлось принять активное участие в плетении веревочного кокона вокруг недомытого после Узорной мазаницы тела спящего пирата. Потом мы аккуратно разместили его тушу на корме, подальше от драгоценного содержимого сундука. Надо отдать должное Давыду Разъебановичу: он не доставил нам никаких хлопот, поскольку спал, как невинный младенец, упакованный в рекордное количество сухих памперсов. Впрочем, он и был в некотором роде младенцем, да еще и нетрезвым…
– Это и есть твоя кумафэга? – спросил я Хэхэльфа, с любопытством разглядывая маленькие мешочки из очень тонкой коричневой кожи, туго набитые чем‑то сыпучим. – Неужели это действительно такое великое сокровище?
– Боюсь, ты до сих пор не представляешь, ЧТО попало к нам в руки, – устало улыбнулся он. – Говорят, дуракам везет. На дурака ты не слишком похож, но твоя неосведомленность явно прибавляет тебе удачи!
Он развязал один из мешочков и высыпал на ладонь небольшое количество его содержимого: желтая с черными и красными вкраплениями смесь, похожая на мелкую чайную крошку.
– Это кумафэга, Ронхул, – веско сказал он. – Самая ценная вещь в этом мире! Или почти самая ценная. Ребята вроде меня едят ее, чтобы творить настоящие чудеса – это к вопросу о том, как мы будем добираться до Сбо без команды…Так что любой халндойнец догола разденется, чтобы заполучить один такой мешочек. Впрочем, я понимаю, почему Бэгли вез ее в землю Нао: там народ побогаче, да и желающих поколдовать куда больше, чем у нас… Впрочем, мои друзья бунаба тоже с радостью отдадут большие деньги за один такой мешочек. Когда бунаба едят кумафэгу, их посещают чудесные видения. Но обычно они покупают ее из более практических соображений: мажут кумафэгой носы диких зверей, и звери тут же становятся смирными и послушными, более того – они начинают понимать человеческую речь. Можно околдовать какого‑нибудь дикого азада и посылать его каждый день в лес, охотиться на литя. А если повезет, можно приручить больших птиц и обзавестись летающей колесницей – великая редкость в наших краях! Они – хозяйственные ребята, эти бунаба…
– Понятно, – удивленно кивнул я. И с любопытством спросил: – А что будет, если я съем немножко?
– Ты? Понятия не имею! – честно сказал Хэхэльф. – Может, ничего и не будет. Вот на людей Мараха, например, кумафэга вообще не действует – по крайней мере, так говорят. А может начнешь чудить… Так что прошу тебя: воздержись от экспериментов, пока не доберемся до Сбо, ладно?
– Я вообще не ахти какой любитель экспериментов такого рода, – вздохнул я. – Черт с ней, с твоей кумафэгой! Скажи лучше: у тебя здесь есть сухая одежда?
– Сколько угодно! Поройся в моей каюте, – Хэхэльф радушным жестом указал мне на распахнутую дверь палубной настройки, больше всего похожей на вигвам индейского вождя, сооруженный из дорогих узорчатых ковров. – Надевай, что найдешь, мне не жалко. И мой тебе совет: ложись‑ка ты спать, Ронхул Маггот. Ты сейчас похож на невыспавшегося утопленника, герой! Впрочем, делай, что хочешь – главное, меня не трогай. И не пугайся, если что‑то покажется тебе странным. Я собираюсь хорошенько поворожить. А теперь плохая новость, напоследок: если захочешь жрать, затяни пояс потуже: я не оставлял на корабле запасов провизии, а идти на рынок у нас сейчас нет времени. Вот бутылка местного вина в каюте имеется. Не сибельтуунгское сиреневое, конечно, но тоже очень даже ничего.
– Главное, чтобы не Альганское Розовое, – заметил я, с содроганием вспоминая вечеринку у Таонкрахта.
– Альганское Розовое у нас на Халндойне даже портовые нищие не пьют! – гордо сообщил Хэхэльф. – Мое вино – стоящая вещь. Весьма рекомендую, только смотри, чтобы тебе дурно не стало, на голодное‑то брюхо! Ничего, денек продержимся, а вечером, глядишь, и дома будем.
– Всего‑то? Ну, до вечера мы точно продержимся, – согласился я. – Если очень припечет, съедим нашего пленника – какое‑никакое, а все‑таки мясо!
– Говорят, страмослябы невкусные, – невозмутимо откликнулся Хэхэльф. – Я сам не пробовал, но готов поверить на слово!
– Я тоже, – рассмеялся я. И отправился переодеваться. Немного порылся в груде чужих вещей, наконец нашел рубаху из плотной жесткой ткани и такие же штаны. Одежда висела на мне как на вешалке: по сравнению с моим приятелем Хэхэльфом я начал казаться себе весьма хрупкой конструкцией. Но вещи были сухие и теплые – счастье, о котором я и мечтать не смел!
Я вернулся на палубу, аккуратно развесил свои мокрые шмотки и одеяло Ургов: давешний скоростной заплыв на длинную дистанцию вполне можно было считать большой стиркой – и правильно, надо же когда‑то и этим заниматься… Хэхэльф сидел на палубе и сосредоточенно доедал содержимое вскрытого мешочка. Обернулся ко мне, невольно улыбнулся и озадаченно покачал головой.
– Ты похож на голодное привидение, Ронхул! – весело сообщил он.
– Сам просил тебя не отвлекать, и сам же отвлекаешься, – проворчал я. В глубине души я подозревал, что вид у меня тот еще, но хихиканье Хэхэльфа окончательно выбило почву из‑под моих ног.
– Тут не захочешь, а отвлечешься! – ехидно сказал он. – Да не переживай ты так: завтра переоденешься в свое барахло, и снова станешь приличным человеком…
Потом Хэхэльф отвернулся, умолк и плашмя улегся на палубу. Со стороны это выглядело так, словно он внезапно заснул. Я немного посидел, разглядывая постепенно светлеющее небо, и понял, что больше всего на свете хочу принять горизонтальное положение. Идти в вигвам, как я про себя окрестил капитанскую каюту, мне почему‑то не хотелось, так что я вытащил оттуда здоровенный кусок толстой шерстяной ткани, каковой мог с горем пополам сойти за одеяло, постелил его прямо на палубе, на максимальном расстоянии от неподвижного тела Хэхэльфа – раз уж меня просили не мешать! – и свернулся клубочком на этом жестком ложе, как старый усталый пес на подстилке. Впрочем, по сравнению с моим существованием на страмослябском корабле это было почти райским блаженством!
Стоило мне закрыть глаза, как палуба подо мной пришла в движение. То есть, устилающие ее доски не зажили каждая своей жизнью, как в каком‑нибудь недорогом, но душещипательном фильме ужасов, да и не было никаких палубных досок, поскольку корабль Хэхэльфа был сделан не из дерева, а из какого‑то странного материала матово‑черного цвета – я вполне мог бы счесть его пластиком, если бы употребление данного термина в условиях мира Хомана не казалось мне безнадежным идиотизмом! Только чудовищная усталость помешала мне допросить Хэхэльфа и выяснить, из какой‑такой загадочной хрени сооружен его ненаглядный Чинке, и теперь я был вынужден развлекаться построением самых несусветных гипотез на сей счет. Так или иначе, а я почувствовал, что корабль оживает. Я тут же распахнул глаза. Визуальная информация полностью соответствовала моим физическим ощущениям: парусник Хэхэльфа решил отправиться в плавание без посторонней помощи. Я глазам своим не верил: светло‑коричневый парус совершенно самостоятельно принял нужную форму и тут же наполнился ветром, такелаж деловито ползал по реям, как стайка шустрых, но безобидных змей. Мы больше не стояли на месте, мы двигались – пока еще очень медленно, но скорость постепенно увеличивалась – да что там, не так уж и постепенно! Через полчаса мы уже мчались на полной скорости – ни дать, ни взять, корабль‑призрак, Летучий Голландец местного разлива. Собственно говоря, я даже не имел морального права удивляться по этому поводу: Хэхэльф честно предупредил меня, что собирается поворожить. Поэтому я просто смирился с происходящим. Какой‑то парень из небесной канцелярии тут же выписал мне премию за это мудрое решение: мне удалось заснуть, да так сладко – слов нет!
Впрочем, мое счастье было недолгим. Меня разбудили истошные вопли: ибьтую мэмэ, етидрєный хряп, ща усех зафуздячу, – и все в таком духе. Спросонок я решил было, что все еще нахожусь на пиратском корабле, заткнул уши и попытался поймать за хвостик ускользающее сновидение. Охота не удалась: очередная гневная тирада вспугнула мою драгоценную добычу. Но нет худа без добра: я окончательно проснулся и с неописуемым облегчением вспомнил, что страмослябская эпопея уже перекочевала в мой личный архив, в траурную папку под грифом вспоминать как можно реже. Орал, разумеется, наш пленник.
– Связать‑то мы его связали, а рот не заткнули – и где были наши несчастные мозги?! – возмущенно пробормотал я себе под нос. Встал, помотал головой, пытаясь отогнать своего приятеля Морфея, который внезапно решил, что ему не хочется со мной расставаться, и теперь активно скребся в мою дверь, как блудный, но любимый кот. Кое‑как оклемавшись, я потащился на корму. Вообще‑то, я не слишком надеялся, что мне удастся утихомирить несчастного Давыда Разъебановича, которого, по большому счету, можно было понять. Думаю, что даже его богатая приключениями пиратская жизнь редко преподносила ему такие сюрпризы. Но я чувствовал, что обязан хотя бы попытаться. Во‑первых, я сам был не в восторге от этого концерта, а во‑вторых, опасался, что вопли нашего неугомонного пленника рано или поздно нарушат таинственную медитацию моего приятеля Хэхэльфа, благодаря которой наш корабль совершенно самостоятельно и в высшей степени жизнерадостно несся по темной зелени моря, словно его снабдили мощным мотором.
– Ибьтую мэмэ, Давыд Разъебанович! – строго сказал ему я. К моему величайшему изумлению пират тут же притих и уставился на меня почти с надеждой. Не знаю уж, что его успокоило: знакомая рожа, или сладостные звуки родной речи.
После этого между нами воцарилось напряженное молчание. Я очень хотел объяснить пленнику, что кричать не надо, и тогда все будет хорошо, но мне явно не хватало словарного запаса. Так что я ограничился языком жестов: приложил палец к губам и сделал страшные глаза. Пират растерянно моргнул и уставился на меня мутными младенческими очами. Но стоило мне отойти на несколько шагов, как он тут же снова принялся сотрясать воздух шедеврами своего великого и могучего языка.
Я вернулся и снова скорчил угрожающую рожу. Давыд Разъебанович тут же заткнулся и устремил на меня бессмысленный взор, полный немого обожания. Я понял, что мне прийдется сидеть рядом с этим существом, пока мы не доберемся до места назначения – или слушать его вопли, на выбор! Оба варианта не вызывали у меня энтузиазма. Впрочем, через несколько секунд меня осенило. Я почти бегом отправился в каюту Хэхэльфа, перевернул там все вверх дном, но нашел‑таки бутылку вина, неосторожно порекомендованную мне гостеприимным хозяином. Я не был уверен, что это – настоящий выход из ситуации, но хоть какая‑то передышка была мне гарантирована! Я вернулся к нашему крикучему пленнику, на ходу откупоривая бутылку. Без долго предисловия сунул горлышко бутылки в распахнутый рот Давыда Разъебановича – так суют соску разбушевавшемуся младенцу. Через несколько секунд на его лице появилась блаженная улыбка.
– Ибьтую мэмэ, Маггот! Фузденец! – прочувствованно пробормотал он и умолк, сосредоточившись на любимом занятии. Я с облегчением перевел дух и пошел проверять, не высохла ли моя одежда. Оказалось, что свежий морской ветер сделал свое дело не хуже автоматической сушилки, так что я мог позволить себе расстаться с нелепой пижамой своего благодетеля Хэхэльфа и снова стать человеком. Да и мои драгоценные ботинки были в полном порядке, невзирая на давешнее купание – все‑таки мне с ними чертовски повезло! Волшебное одеяло Ургов тоже высохло – как раз вовремя, я уже начал зябнуть.
Жизнь была прекрасна и удивительна: опустошив бутылку вина, наш пленник не возобновил свои душераздирающие вопли, а тут же крепко заснул – я и надеяться не смел на такую удачу! Хэхэльф по‑прежнему пребывал в трансе, так что я мог наслаждаться молчанием и одиночеством – после круиза в обществе страмослябских джентльменов я научился ценить эту роскошь!
Как все это напоминает времена моей молодости, – весело подумал я, – один приятель пьян в стельку, другой обожрался какой‑то психотропной дряни, а я, как всегда, трезвый, голодный и счастливый, что меня наконец‑то оставили в покое. Осталось только уставиться в небо пылающим взором и написать какой‑нибудь дрянной стишок о любви, смерти и римских патрициях периода упадка заодно – чтобы казаться хоть немного образованнее, чем на самом деле!
Идея уставиться в небо пылающим взором была не так уж плоха, поэтому ее я немедленно привел в исполнение, а вот от писания стихов все‑таки воздержался: иногда мое самообладание – это что‑то! Вместо того, чтобы рифмовать всякие дурацкие строчки, я просто тихо шепнул: Хугайда, – и вздрогнул, когда ласковое прикосновение ветра к моей щеке показалось мне намеренным и осознанным жестом, а не заурядным перемещением воздушных потоков… Честно говоря, мне было так хорошо на мокрой от брызг палубе несущегося неизвестно куда пустого корабля, что я заранее смирился со всеми грядущими выходками моей полоумной судьбы: если уж эта стерва рассщедрилась на такой подарок, значит ей все можно!
Когда маленькие разноцветные солнышки одно за другим поспешно поползли вниз, я увидел, что мы приближаемся к берегу. То есть, берег я видел в течение всего путешествия – линия горизонта слева по борту была значительно толще и темнее, чем ей положено, и я решил, что это и есть побережье острова Халндойн. А теперь эта толстая темная черта постепенно приближалась. Я тут же переместился на нос корабля и во все глаза уставился на гипотетическую землю, изо всех сил пытаясь разглядеть хоть какие‑то подробности.
Нет зрелища, более завораживающего, чем незнакомая земля – особенно, если она открывается твоему взору с кокетливой неторопливостью профессиональной стриптизерки. Только что твой взгляд зацепился за темно‑зеленую точку, а через несколько минут это крошечное пятнышко вырастает и начинает пениться, как закипающее на медленном огне варево старой колдуньи – и ты сам не понимаешь, каким образом оно превращается в густую рощу незнакомых деревьев, а светлые крупинки, разбросанные по темному фону, вдруг оказываются уютными одноэтажными домиками – кажется, еще немного, и ты сможешь разглядеть в окнах лица их обитателей… Я сам не заметил, как почти влюбился в этот берег – иногда очаровать меня бывает легче легкого…