Келл думал, что оставаться в сити было опасно. Он решил отправить нас в Австралию морем. Я пиналась и кричала, так как я знала, что в Сиднее я буду несчастна после жития в Гонк-Конге. В финале мы пробыли в сити еще некоторе время, достаточно для того, чтобы я записала все телефонные номера. У меня было много друзей и вначале я отказывалась ехать, так как я чувствовала, что принадлежу чему-то. Мы вернулись в наш дом во Френч Форест. Майкл и Ретт были определены в местную школу. Мама вернулась в киноиндустрию неохотно. Я взялась за работу в Спортгел, магазин женской одежды. Я переехала в свою собственную квартиру и также была английской няней, свежая вакансия в Катманду, я была нанята день ото дня заботиться о Ретте и Майкле. Но несколько месяцев спустя мама вернулась с мальчиками в Гонк-Конг.
Мои родители решили, что я должна остаться в Австралии, частично заслонив меня от нагрузок в доме и частично, имея ввиду расходы на мои путешествия. Это решение имело огромный удар в моей жизни, и не имело, может это было к лучшему. Хотя, Австралия это очень красивая страна, удивительно качественная, я чувствовала себя как чужак на моей родине. Жизненный стиль был такой чужой, что я не стала привыкать к нему, и я не могда долго завести друзей. Девятнадцать месяцев я жила в Сиднее, пока мои родители и братья продолжали жить в Гонк-Конге. Сейчас это интересно, что Гонк-Конг имеет одни из самых больших транзитных портов в мире, я имею чувство моей принадлежности к нему. Мне было почти 20 и я чувствовала себя чужаком, которого выбросили на другую планету, я устала заводить друзей, а многие люди, которых я встречала экспериментировали с тяжелыми наркотиками. Хоть я и пила алкоголь, я не была расположена к наркотикам и меня пугало то, что я могу потерять контроль. В конце концов, я отказалась от мысли искать друзей, решив, что скоро я покину Австралию. Я жила, работала и любила пятницы, я боялась идти в свою квартиру, зная, что найду однажды путь к убивающей боли утром в понедельник. Скотч был моим другом, пока я не обнаружила, что что-то с моим весом (меньше, чем 9 кило на пяти с половиной футовой оправе), прикрепляя пилюли для сна, которые клали меня на двадцать часов в кровать. В конце концов, я нашла доктора, который прописал мне валиум. Я нашла мое лекарство. К счастью для меня, я не привыкающая личность, и я не стала валиум-наркоманом.
Я получала письма от Майкла, Ретта и моей мамы, но не получила ни одного от Келла, в течении всего периода. Когда я наконец вернулась в Гонк Конг, я обнаружила, что мои родители держали дистанцию: они не сказали мне, что разводились. Я не думаю, что мальчики понимали эту ситуацию, потому что пока родители продолжали жить в семейном доме в Коулуне. Мама проводила свои дни разговаривая с ними об их плавании и других видах занятий, мы обедали вместе как семья, и она даже уделяла внимание делам, в которых функционировал Келл. Она переехала в другую квартиру на Остров Виктория ночью, когда мальчики уже были в кровати. Келл отказался переехать из дома, так что был единственный путь, чтобы она взяла ситуацию в свои руки, с минимальными повреждениями в жизнях мальчиков. Мама, в конце концов, вернулась обратно, когда она и Келл решили жить вместе ради мальчиков.
Разумеется, я не могла помочь, удивляясь, как это все подействовало на девятилетнего мальчика. Его мама была там из-за него, и даже не все время. Его взрослая сестра была для него всем, но не в его жизни, а амахи были всего лишь постоянными женщинами в доме. Может быть его манера поведения в прошлой жизни – которая неизменно вовлекала в себя кого-то нового не разбивая уже существующие связи – произошедшая от страха быть брошенным и нужды быть вместе рядом с кем-то, кто убережет и в случае новой любви позволит ему уйти.
Когда Майклу было 11 лет, он сделал его первую запись. Директор одной из гонкконгских больших рекламных фирм, Линг, Маккан, Эриксон, попросили меня, чтобы Майкл спел, так как он был похож на английского мальчика, который мог бы спеть рождественские песни для записи. Я взяла Майкла в студию и китайский джентельмен повесил перед ним лист песен – «Тихая Ночь», «Рождественские колокольчики» и т.д. Майкл пел громко и чисто, немного побуждающе в голосе. Так он получил работу. Ему платили 300 китайских долларов (50 американских). Мы с воодушевлением ждали его большого дебюта, говоря о том, что это могло был продаваться в местном универмаге. Большой день настал и мы поспешили в универмаг. Мы искали везде, спрашивали каждого продавца и поняли, что этой музыки в универмаге нет, но она была в отделе игрушек. Это был скрипучий оранжевый диск, четыре дюйма в ширину, который мог бы играть, когда его вставляли в прорезь в животе двеннадцати дюймового, толстенного пластикового Санту! Но это был восхитительный день для Майкла, скрипучий был диск или нет. Была ли это первая занчимость, повернувшая Майкла к карьере? Я уже давно потреяла Санту и диск. Но если эта игрушка у кого-то в коллекции, вместе с толстым Сантой, с прорезью в животе и маленьким оранжевым диском со скрипучим звуком, я люблю это!
Когда Майклу было 12, он ходил в школу Кинга Джорджа в Гонк-Конге. Ему приносили удовольствие драма, музыка, фольклорное пение, хор, стрельба из лука, он любил искусство и мастерство. Так как я сейчас пишу это, я одновременно смотрю мои фотоальбомы и журнальные вырезки, где я напечатана посреди статьи написанной Джерри Агар, женщиной которую наняла Паула Йетс, чтобы «стимулировать ее имидж». Мисс Агар претендует, что когда Майклу было 11, он блуждал по Бронксу, в Нью-Йорке, один и одинокий, пока я крутила кучу романов и имела множество мужей. Позор журналу, который распускает такие факты.
Тина планировала путешествовать в Калифорнию. Она была там 4 месяца, она позвонила однажды днем и известила о том, что она выходит замуж. Хотя мы и не встречали жениха Тины, у нас было много телефонных споров с ним и мы чувствовали комфорт в ее выборе, к тому же, она была уже взрослой. Если она имела смелость переехать на другой континент, мы доверяли ее решению.
В то же время Келл был Директором Династии моды в Гонк-Конге. Он подбил своего испанского дизайнера Мигеля создать для Тины что-нибудь воздушное. Когда я летала в Калифорнию, за два дня перед свадьбой, Тина это платье даже не видела, а также фата, туфли, я все привезла с собой. Весь наряд был великолепен и она выглядела сногсшибательно. Было жаль, что у нее не получилось отдохнуть со своей семьей, но за годы мы научились принимать это как часть нашего жизненного стиля. Двеннадцать месяцев спустя Тина родила своего сына, Брента.
СИДНЕЙ, ЛОС АНДЖЕЛЕС, СИДНЕЙ. (Глава 3)
Когда мы вернулись в Австралию, в конце 1972 года, Келл и я продолжали оставаться вместе ради сыновей, которых мы определили в школу в Сиднее. На второй день в школе, Майкл нашел друга Эндрю Фэррисса, который пришел к Майклу на помощь в школьном дворе. Эта дружба длилась 22 года.
В такую большую, молодую страну с относительно малым населением, прибывало много эмигрантов. Многие австралийцы может быть не совсем терпимы к акцентам, а подростки могут быть даже очень жестокими. Мы все приехали с Гонк-Конга с тонким акцентом. Остаточные явления сохраняются, когда меняешь место жительства – остатки остаются от каждого города по всему миру. Вы живете там постоянно, слышите иностранные акценты и начинаете повторять, и, возможно, избегаете искушения иммитировать это. Майкл стал мастером мимики, и в том время, когда он вернулся в Сидней, он был готов к тому, что доминировала британская школа. Теперь же, австралийцы смеются над британским акцентом больше, чем над любыми другими, потому что они считают, что такой акцент это склонность к снобизму и занудству, несмотря на то, что, австралийцы традиционно гордятся тем, что они непретенциозные.
Так что здесь мы жили, когда австралийцу Майклу было 12 лет. Второй день в австралийской школе, где он не получил сразу флюиды дружбы. Даже перед тем, как дети попытались узнать его, они все имели опыт волокиты с новыми учениками. Частичная основа новых учеников это внешность и акцент, ребята в школе дразнят и изводят их, бросаясь теннисными мячиками и колотя несчастных новичков. Если ты восстаешь против них, ты можешь получить их уважение, но это только легко сказать, чем сделать, особенно для детей у которых есть акцент и над которыми издеваются. Шокирующая культура была почти невыносима, особенно для застенчивого мальчика, который оставил всех своих друзей в другой стране и который был на грани переходного возраста. На интервью с журналом «Спин» много лет назад, Майкл сказал: «Я австралиец, но я жил в Гонк-Конге до 12-13 лет. У меня были проблемы с Австралией. Я ненавидел ее. У меня в голове были все те предубеждения, что имеют англичане, шляпы с болтающимися кисточками и кенгуру. Однажды я понял, что я был другой, я не верил людям с которыми я ходил в школу. Я просто ненавидел это место».
К счастью для Майкла, Эндрю Фэррисс был новым учеником в той школе незадолго до Майкла и он водил дружбу с теми, кто запугивал других своим высоким ростом. Один парень Пол был ростом около 6 футов и когда он и Эндрю увидели группу ребят дразнящим новичка Майкла, они заступились за него. Эндрю и Майкл не стали в одно мгновение ока приятелями, но постепенно развивали уважение друг к другу, в котором выросла их долгая дружба.
Келл решил открыть фабрику в Мэйтланде, это маленький город внутри Сиднея, в котором он оставался с понедельника по пятницу, возвращаясь на выходные. Ретт вел себя в своей подрывной и разрушительной манере и может быть даже имел проблемы в отношении нашей хрупкой семейной жизни. Он палил по машинам из пистолета, находил где-то алкоголь и казалось для его попыток не было ограничений. Мы решили купить ему гоночный мотоцикл и пощряли его занятся этим спортом вместе с Майклом. Он любил это и могли гонять вместе целый день, возвращаясь домой изнуренными и покрытые грязью с головы до пят. Если Келл не приезжал домой на выходные, я, Майкл и Ретт прицепляли к моей машине трейлер, грузили туда грязные мотоциклы и уезжали за город на уикенд. Я ненавидела водить, но решительно пыталась делать хоть какую-то видимость семейной жизни. Кроме того, они любили эти мотоциклы и дороги, которые были близко и далеко от Сиднея.
Однажды Келл прицепил трейлер к машине и не закрепил достаточно хорошо крепления. Когда мы ехали с горы по маленькой дороге, я случайно услышала как Ретт сказал Майклу: «Я говорю, Майк, что это выглядит как наш трейлер». Майкл завопил: «Это и есть наш трейлер»! После этого я увидела как мелкое транспортное средство подминает под себя мотоциклы мальчиков, проезжает мимо нас, мчиться поперек дороги и врезается в угол аптеки, разбивая ее угловые кирпичики. Аптека чуть не потеряла переднюю витрину. Хорошо, что этот случай поизошел в 7 утра, когда маленький городок тихо спал, а то мы могли бы иметь губительные для пешеходов случаи. Мотоциклы все же были спасены и нам только предъявили счет за сломанные кирпичи.
Я вернулась к моей работе гримера. Келл заложил наш дом, чтобы положить начало фабрике. Это осуществилось и я решила, что не хочу держать видимость семьи так долго, я захотела развестись. Каждый раз я пробовала заговорить о разводе, Келл неистово отвергал разговор и говорил мне, что я могу уйти, но мальчиков вряд ли увижу после этого. Он угрожал, что заберет их. Я решила, что увезу их так далеко, как смогу, так как не хотела, чтобы мои дети были вовлечены в эту войну. Я тогда почувствовала, что у Келла было все, но он был невидимым в течении всей нашей семейной жизни. Тяжело быть матерью и отцом, но еще тяжелее родителям жить вместе, когда они уже расстались. Преданный работе Келл проводил так много времени за границей, что никогда не был настроен на нашу каждодневную семейную жизнь. Мы постоянно переезжали, так как его карьера постоянно менялась. Я чувствовала, что от наших отношений ничего не осталось, а от доверия тем более.
По законам в Австралии в то время должно было быть для развода только два законных основания, вы должны быть взрослыми и жить отдельно не меньше двух лет. У Келла было много гордости и он никогда не верил, что неудача в нашей совместной жизни может отразиться на чем-то в его жизни. К тому же, он никогда этого не делал. Я чувствовала себя в западне все эти годы, но наш дом был заложен и нам нечего было делить. Тогда Ретту было триннадцать лет, а Майклу пятнадцать. Я знала, что не брошу их и не позволю заботиться кому-то о них. Я не могла контролировать Ретта, Майкл же был спокоен насчет его поведения по отношению ко мне. Я говорила с Майклом, рассказывала ему свои мечты, планы, секреты – и это стало нашим секретом.
Однажды я просто сломалась. Я заканчивала работать в Лос Анджелесе с Марвином и Майклом Вестморами. Они попросили меня изучать корректировать грим вместе, что вело к работе с косметическими хирургами, к помощи маскировать лица их пациентов. Это была новая область и я все больше думала об этом и я все больше хотела иметь возможность попрактиковать это с гримом. И я могла быть ближе к Тине, конечно. В мои планы входило остаться там, пока не минет два года нашего раздельного проживания, потом вернуться в Австралию и развестись с Келлом. Если бы все прошло хорошо и я смогла бы себе позволить это, я бы пригласила Ретта присоединиться к нам, хотя у меня и не было иллюзий, что Келл поможет нам в этом. Следующие три месяца я экономила, чтобы иметь так много наличных, сколько будет возможно. Майкл спрашивал: «Когда мы уедем, мама?»
Так как наш день отлета приближался, меня одолевал страх за мой рассудок. Упаковка вещей, практически частый кошмарный аспект переездов, была легкой. Мне было страшно сказать «прощай» Ретту и объяснить ему все. Я все еще помню день, когда я сказала ему, и это один из самых плохих дней в моей жизни. Я была оторванной частичкой для него и уехала с чувством вины по поводу моего решения. Так много было сомнений, которые ждали Майкла и меня в Калифорнии, но я, действительно, верила, что Ретт будет иметь лучшую жизнь, надежность со своим отцом. Меня беспокоило, что Ретт был неудовлетворен делами, на него поступали жалобы о том, что он курит и пьет, его травили мальчишки в школе и главное, его агрессивность. Я была убеждена, что ему нужно влияние строгого мужчины в его жизни и, хотя я и ненавидела то, что разлучили мальчиков, я верила, что Ретт был счастлив один. Я пишу это с глубокой болью, даже сейчас.
В тот день, когда мы должны были уехать, и когда Ретт пришел домой из школы, я посадила его перед собой и сказала, что Майкл и я уезжаем в Америку. Он хотел поехать с нами и я сказала ему, что это может произойти через три месяца, а перед этим, я должна найти нам жилье, устроить Майкла в школу и найти работу. Я пообещала ему, что пошлю за ним так скоро, как это будет возможно. Он захотел нас проводить. Друзья приехали проводить нас и это была мрачная поездка. На самом деле, Ретт был несчастен и заплакал: «Я обещаю, что буду хорошим, если ты возьмешь меня с собой!» Я сказала ему, чтобы он слушался Папочку и надеялся, что он пробудет здесь всего пару месяцев, а потом приедет к нам. Так мы стояли на выходе, как опоздавшие пассажиры на борт самолета. Я посмотрела в лицо Ретта и мне захотелось вернуться. Но было уже поздно. Мое сердце было разбито, понимая, что я натворила. Майкл притих, также как и я. Майкл был единственный, кто не плакал. Я обняла Ретта в последний раз, Майкл попрощался с ним и отправившись к выходу на самолет позвал: «Идем, мам, мы опоздаем, идем!» Я попрощалась с моими друзьями, которые забрали Ретта, чтобы отвезти обратно домой, к Келлу. Келл должен был вернуться домой, это была пятница, а он ведь всегда возвращался домой на выходные.
Поездка до Лос Анджелеса была болезненной, никто из нас не говорил, кроме того момента, когда я пыталась утешить Майкла такими разговорами как рабочие планы. Для Майкла все это также было болезненно, хотя он не показывал этого, возможно, потому что он любил меня и потому что был любопытен к тому, чтобы найти другой мир, который ожидал его впереди.
В 1975 году, пока мы жили в Сан Хосе, я проснулась от громкого звонка рыдающего Келла. «Она бросила меня и забрала моего Майкла. Он там?» Почему мама и Майкл должны были быть со мной? Мама избавила меня от деталей ее планов. Не прошло так уж много времени, как мое замужество распалось. Я пыталась успокоить Келла и попросила его рассказать что случилось, но он был косноязычен, чтобы беседовать. Я напомнила ему, что у него есть другой сын и спросила все ли в порядке с Реттом. Келл объяснил, что пока он был в Майтлэнде, Майкл и мама собрались и уехали. Я сказала ему, что если что-то услышу, позвоню ему и попросила его сделать то же самое. Я никогда не забуду его слова, не просто «Майкл», а «Мой Майкл».
Прошло двеннадцать месяцев с тех пор как я в последний раз видела мою семью, в августе 1974 года. Я взяла с собой моего сына Брента и поехала в наш семейный дом в Белроузе, Новый Южный Уэльс, чтобы представить его семье в Австралии. Брент был очаровн Реттом, чей двеннадцатый день рождения мы праздновали, а Майклу уже исполнилось тогда четырнадцать. Брент следовал за Реттом вокруг дома каждый полдень, так как они возвращались из школы. Мальчики обнаружили, что была куча времени для работы, разбирая двух-летние завалы вещей. Майкл тратил время в гараже, поглощенный своим грязным мотоциклом. Фотографы, после визитов показывали занипнотизированного малыша покрытого машинным маслом, сидящим около юного механника Майкла. Разница в возрасте между Брентом и Майклом была двеннадцать лет, та же, какая была между Майклом и мной. Это ободряло, и несколько трогательно было наблюдать как он заботится о Бренте с терпением и энтузиазмом, также как я делала это когда-то, когда ухаживала за ним.
В наш первый день в сиднейском доме, с Майклом случилась одна вещь на входе. Он с грохотом влетел в переднюю дверь с необычайой силой, рассыпал школьные учебники везде, где это было возможно. Он вытянулся вверх с тех пор как я его видела в последний раз. Тощий, с волосами до плеч. Он был в том возрасте когда его голос начал ломаться и он оживленно заговорил и я почувстовала, что его легкая шепелявость все еще присутствовала. Он пришел с его «лучшим товарищем» Эндрю Фэррисом. Эндрю был застенчивый, серъезный, и очень тихо говорил. Его семья была из Перта и он был средним из трех братьев, а еще у него была сестра. Он и Майкл говорили о поэзии и музыке, но Эндрю ушел в себя, как только я приняла участие в их беседе.
Мальчики носили униформы Средней Школы Дэвидсона. У меня все еще лежит его Краткий Оксфордский Словарь в твердом переплете, которым Майкл пользовался в течении всех лет в школе. Он нацарапал свое имя и класс на внутренней стороне обложки. Я уже забыла, как он ко мне попал, но это один из моих любимых словарей. Одно время, когда я решила вернуть его назад, Майкл сказал мне, чтобы я оставила его у себя для Брента и Эрин, что я и сделала. И сейчас, я уверена, этот словарь будет памятным подарком для Тайгер Лили.
Вернемся обратно, к звонку Келла и о том, что я услышала, что она переехала в Лос Анджелес. Она и Майкл были на пути в Сан Хосе и летели в Сан Франциско, два часа спустя. Сейчас Майклу было пятнадцать. Он не изменился за этот год, хотя, подростковые проблемы с кожей беспокоили его. Я не думаю, что мама думала об организации своих планов, она просто знала, что разведется. Я полагаю, что она хотела сохранить все «чистым», то есть не вовлекать меня в это.
Первая вещь, которую мы сделали, это поместили Майкла и маму в близлежащие апартаменты и определили Майкла в школу. Почти сразу после того как они приехали, они купили Майклу желтый дешевый мотоцикл. Он проводил много времени ухаживая за ним и, в конце концов, принял участие в соревновании, где выиграл секунду. Он был совершенно счастлив. Но как только все втсало на свои места, я получила суматошный звонок от Майкла посреди ночи. У мамы случилось то, что сейчас мы называем панической аттакой, которая явилась следствием всех сложностей и перелета. Когда я приехала, она уже немного успокоилась. Майкл был бледен и вздохнулс облегчением, когда увидел меня. Мама дышала в бумажный пакет не выпуская воздуха наружу, как посоветовал мой доктор. Только тогда я начала узнавать, что произошло в прошлые три месяца, все планы и ее боль. Я с облегчением подумала, что мама устроившись на работу, заняла ею свой разум. Мама, Майкл, Брент и я вскоре переехали все вместе в дом, который находился в Студио Сити. Мой трехлетний Брент был в яслях, Майкл записался в школу Северного Голливуда, а я пошла работать.
Смелый бизнес Келла не пошел так хорошо в Сиднее и он переехал в Манилу, осуществлять новые проекты. Ретт поехал с ним. В течении этого периода в жизни Ретта его отношения с Келлом улучшились. Экономика в Филиппинах дала им возможность нанять людей для готовки и уборки в их доме, и это избавило Ретта от нехорошей компании в Сиднее. Строгая дисциплина Келла дала Ретту хорошую жизнь и успокоила его агрессивные тенденции. Также, у него было внимание отца. Я напоминала себе, что не исключала бы такие же качества жизни для двух выросших сыновей в Калифорнии, если бы взяла их обоих с собой.
Я не сомневалась в законности моего отъезда. Фактически, это было против закона, забрать пятнадцатилетнего Майкла у его отца без согласия. Но вред для Ретта был глубоким и оставил сильную рану. Это ни для кого не было сюрпризом. Келл не разрешил Ретту приехать к нам, даже на праздники.
В другом мире, в сегодняшнем, я могла бы справиться с подобными вещами. Но тогда я чувствовала, что у меня не выбора и все было ужасно. Спасибо Господу, закон сейчас добрее по отношению к женщинам, которые оказываются в моей ситуации. Как вы можете представить, я сделала много больших дел, размышляя над всем этим долгие годы. Я знаю, что я не сделала то, что моглда сделать, если бы не чувствовала себя на грани нервного срыва под таким давлением.
Работая как гример, я была очень удовлетворена, но иногда чувствовала себя под стрессом. Я могла быть очень истощена эмоционально, непрерывно работая с косметически-направленными клиентами. Работа включала помощь людям, имеющим врожденные дефекты или проблемы, случавшиеся во время болезенй или аварий, где использовалась техника наложения грима. Для меня было тяжело адаптироваться, тем более я помогала Тине, когда она приехала с Брентом. Майкл и Ретт переписывались в течении первого года разлуки и Келл писал Майклу тоже. Я была более, чем счастлива насчет этого. Когда прошло некоторое время после того как мы приехали, я услышала, что Келл и Ретт едут в Филиппины и Ретт будет ходить в интернациональную школу в Маниле, Ретт и я начали переписываться тоже. У меня все еще сохранились некоторые из этих писем и теперь, когда я их ситаю, я замечаю, чо о нем хорошо заботились и его отношения с Келлом чрезвычайно улучшились. В его первом письме он написал: «Здесь очень жарко, так что даже сера в моих ушах плавится». Он рассказывал мне об одном немецком подростке, который ночевал у него и ушел прихватив с собой кейс Келла, в котором лежали некоторые деньги. Ретт пошел к этому мальчику домой следующим утром и забрал кейс вместе с деньгами. Келл наградил Ретта. Он писал, что хочет, чтобы мы приехали к нему или еще лучше, чтобы он приехал в Америку к нам. Он не писал, что он зол или несчастен, а писал, что любит Майкла и всех кто там с нами, и то, что любит меня очень сильно. У меня есть это письмо и я показывала его недавно Ретту. Он прочитал и сказал: «Я все еще люблю тебя, мама!»
Позже, когда Майкл вернулся в Австралию, Келл пробовал убеждать его, чтобы он переезжал из Калифорнии. Но большая часть жизни Майкла была там, в Северном Голливуде, его драматические классы, свобода, которой он радовался, его друзья с которыми он создавал музыку – так он говорил мне, когда мы разговаривали. Он ощущал свои тинэджерские годы в Калифорнии, управляя его работой в индустрии развлечений и жизнью, которую очень сильно любил. Позже, его старый друг Ричард Ловенстейн говорил ему, что этот период жизни имел что-то особенное. Он проводил эти времена гордо и основательно, тратя их на фильмы вместе со мной. Я дала ему возможность работать над фильмами. Я никогда не думала, что мой сын пойдет другой дорогой, если бы братья не расстались и может было бы бессмысленно строить догадки, так как уже они имели какую-то определенность и разные личности.
Глава 4
In Excess
Майкл прислал кассету с записью выступления братьев Феррисов. Первое, что мне вспоминается, это их версия Роллинстонговских “Brown Sugar” и другая “I Shot Sheriff”. Однажды в письме с кассетой Майкл написал, что отличии от многих австралийских фронтменов, ему кажется, он звучит по-американски. Когда я недавно переслушивала некоторые из тех записей и пришла к выводу, что он был не прав. Майкл позвонил мне тогда и сказал: «Да, мы на таком подъеме. Этот парень хотел стать нашим менеджером и изменил наше название на In Excess, как I-N-X-S. И еще он хочет купить нам специальные установки для сцены».
«Это же здорово, - ответила я. - Он должен действительно сильно верить в вас, если хочет потратить на вас деньги авансом».
«Ну, в общем-то да, полагаю. Только от хочет, чтобы мы выступали позади барной стойки».
«Ты имеешь в виду как в тюрьме»?
«Ну что-то в этом роде. Все бары спроектированы с ярким освещением, но на сцену свет попадать не будет».
Я расстроилась. «Ну и как же публика разглядит группу, если свет будет бить им в глаза»?
«Мы над этим еще не работали. Нам предстоит еще много что обдумать. Вся соль в том, что он хочет сделать нас таинственными и неприступными на год или два и....»
INXS не вдохновились этой идеей неприступности, что означало всегда быть инкогнито и не давать интервью – и когда я перезвонила Майклу через месяц, он сказал, что у них новый менеджер. У Гарри Морриса не было времени, необходимого на раскрутку новой группы, известной сейчас как INXS, однако он решил помочь как друзьям, так и группе собрав их вместе.
Венди Мерфи Мосс, бывшая жена Криса Мерфи – менеджера, который привел INXS к великому триумфу. Мы с Венди подружились в 1980 году, когда я стала чаще навещать свою семью в Австралии. Венди описывает свое первое знакомство с INXS: «Это был конец 1979 года, но я это помню как будто все произошло только вчера. Крису позвонил Гарри Моррис, менеджер “Midnight Oil”, они в то время хорошо раскручивались. Он сказал, что есть одна молодая группа, которой нужен менеджер... они играли в Пентрис Лига Клуб. А Крис искал группу, чтобы представлять ее, и мы вместе отправились посмотреть на них в тот вечер. Я была на восьмом месяце беременности (потом родилась Стиви – ее первая дочь), но настояла на своем присутствии. Мы были мгновенно очарованы, Майкл робел, но хорошо держался на сцене; остальные пять членов группы оказались потрясающе музыкальны». Вскоре Крис подписал с группой менеджерский контракт.
И хотя Венди не упоминает Криса, когда журналисты описывают феноменальный успех группы, я хочу сказать, что она имела тогда очень сильное влияние. Когда он впервые подписал контракт с INXS, они с Венди жили в Виндзоре, что приблизительно в двух часах езды на машине от Сиднея. В первый год Крис работал 12 часов в день. Венди было нелегко одной с маленьким ребенком, четырнадцатью лошадьми и вечно отсутствующим мужем вести хозяйство в доме. Но она держалась, пока однажды ночью по дороге домой с одного концерта Крис не попал в аварию, уснув за рулем. После этого они переехали в город, в Мосман. С тех пор Крис сопровождал INXS в каждый город Австралии, а группа считала бессмысленным платить ренту за дом, который простаивал пустым. В первый год в их Мосманском доме Майкл останавливался в свободной спальне, а затем всякий раз, когда группа бывала в городе, и стал членом семьи. Позже, когда Стиви крестили, Майкл был ее крестным отцом.
Тремя годами ранее, ММА, Марк Мерфи Ассошиэйт, переехала из Мосман хауса. Марк Мерфи, отец Криса, скончался от сердечного приступа в возрасте 34 лет, а его мать на некоторое время взяла на себя управление компанией. Крис встретил Венди, когда она работала там. В конечном счете, Крис стал управляющим и успешно вел дела маленькой компании.
Это было очень хорошее время для молодых австралийских групп с тех пор, как вернулась живая музыка. Но пока пабы процветали и клубы гребли деньги, у записывающихся артистов в Австралии всегда была нелегкая участь. Зарубежного артиста больше ценили, а у Австралии по любому не было своей «крепкой руки» в огромнейшей музыкальной индустрии. Все население Австралии в начале восьмидесятых составляло 14 миллионов, приблизительно как в одном только Лос-Анджелесе. И она отрезана от остального мира огромными расстояниями, чтобы приезжать сюда на отдых на побережье. Но Крис и группа разделяли безграничные амбиции добиться интернационального успеха; и у него возник план.
С 1980 по 1983 год Крис провел 9 из 12 месяцев либо сопровождая группу на гастролях, либо ведя переговоры о гастрольных турах. Я считаю, он вывел четкую формулу успешного менеджерства: у него было здоровое самолюбие, хорошая хватка, он был постоянным, амбициозным и агрессивным. Его невозможно было переубедить, если он отвечал «нет». Даже зная, что музыкантам нужна свобода творчества, в то время как менеджер должен заниматься бизнесом, Крис оставался под дверями студии, пока его туда не приглашали. В начале 80 года Крис проиграл демо-кассету бывшему менеджеру AC/DC Майклу Браунингу, который владел независимым лейблом, Делюкс Рекордс. Это была сырая запись, где они пока еще звались “Farriss Brothers”. Чтобы узнать о группе побольше в их живом концертном выступлении, Крис повел Браунинга в маленький театр в южной части города. Браунинг остался под глубоким впечатлением, он почувствовал нечто неординарное. Особенно его покорил Майкл, и они договорились о записи пяти альбомов.