В день, когда скончалась моя мать, я гостил в Неверленде у Майкла. Ее здоровье постепенно ухудшалось на протяжении трех месяцев, и время от времени я говорил об этом с Майклом. Он всегда напоминал мне о том, как важно окружать ее классической музыкой. Я уверял его, что об этом позаботились, – она и сама всегда на этом настаивала. Когда сестра Пэм позвонила и сообщила, что мама при смерти, я сказал об этом Майклу и извинился, что мне придется уехать. Он спросил:
– Ты не возражаешь, если я поеду с тобой навестить ее, Барни?
Я сказал, что не возражаю. Майкл сел в мою машину, и мы поехали домой к матери. Позади нас в Навигаторе ехал Мануэль с Принсом и Пэрис. Мать скончалась примерно за десять минут до нашего прибытия. Мы установили для нее в гостиной у камина больничную кровать, и на ней она и умерла. Майкл прошел вслед за мной в гостиную, увидел Пэм, которую уже встречал однажды до этого, и выразил ей свои соболезнования.
– Думаю, нам стоит помолиться над ней, – предложил он. – Вы не против? – обратился он к Пэм.
– Да, вы правы, – сказала она.
Майкл сжал правую руку моей матери, я левую, а Пэм и Мануэль встали между нами. Принс и Пэрис играли в соседней комнате. Я произнес короткую молитву и попросил Господа принять маму к себе. Мы все сказали «аминь». После молитвы Майкл повернулся к моей сестре и спросил:
– Она была вам хорошей матерью, Пэм?
Это задело больную струну в душе Пэм, и она не смогла ответить. Она просто посмотрела на Майкла полными слез глазами, как будто молча говоря «нет». Дело в том, что к моей сестре мать относилась не очень хорошо. Пэм была старшей из четырех детей в семье, и ей приходилось заботиться о нас, пока мама лежала в постели с вечными головными болями. В результате у Пэм осталось не так много хороших воспоминаний о детстве и отношениях с мамой, тогда как у меня, находившегося в ином положении, были только приятные воспоминания.
Майкл подошел к Пэм и обнял ее.
– Мне так жаль, – ласково сказал он ей и прижал ее к себе, пока она плакала.
Лиз
Однажды вечером Майкл позвонил мне и, как обычно, первым делом сказал:
– Барни, это Майкл.
Я неоднократно говорил ему, что эта формальность необязательна, потому что его голос ни с чьим не спутать. Но он никогда не изменял себе – ему казалось, что надо представиться. Далее он сказал:
– Я тебя попрошу кое о чем, а ты пообещай, что скажешь «да».
Это всегда смешило меня, и я всегда отвечал:
– Хорошо, «да».
– Приезжай на ранчо, – сказал он. – У меня для тебя сюрприз.
Когда я прибыл, он как раз выходил из дома.
– Привет, Майкл, – поздоровался я. – В чем дело?
Он спросил:
– Ты не против, если я представлю тебя своему близкому другу?
– Конечно, нет, – отозвался я.
– Хорошо, – ответил он. – Пойдем со мной.
Мы прошли прямо к домику у озера, который находился рядом с парковкой. Майкл постучал в боковую дверь. Нам открыл молодой человек, которого я запомнил со слов Майкла как Жана Клода. Майкл спросил его, нет ли в комнате собаки, и Жан Клод уверил его, что нет. Мы вошли в спальню, и Майкл сказал:
– Элизабет, это мой хороший друг, Барни.
Женщина посмотрела на меня и поздоровалась:
– Очень приятно познакомиться с вами, Барни. Я Элизабет Тейлор.
Я подошел, пожал ей руку и сказал, что для меня это большая честь.
– Вы знакомы с моим камердинером, Жаном Клодом?
– Да, уже знаком, – ответил я, улыбаясь юноше. – Майкл представил нас при входе.
Элизабет сидела на кровати, откинувшись на подушки, и на коленях у нее лежало одеяло. Мы с Майклом подошли и забрались на сиденье у окна слева от нее. Майкл подтянул под себя ноги, чтобы собака до них не добралась. Позже эта собака зашла в комнату, и я увидел, что это всего лишь маленький белый пудель, который, не обратив на нас вообще никакого внимания, прошел к своей переносной сумке «Louis Vuitton», забрался в нее и улегся спать.
Мы остались сидеть у окна и лишь изредка задавали вопросы, пока Элизабет в течение следующих двух часов пересказывала события своей жизни. Она ясно дала нам понять, что, хотя в каждом из ее семи мужей для нее было что-то особенное и дорогое, по-настоящему она была влюблена только в Майкла Тодда, который погиб в авиакатастрофе в 1958 году. Он умер всего лишь через год с небольшим после их свадьбы. Она вспоминала, что сидела за столом, когда к ней подошел друг. Она знала, что ей предстоит услышать, еще до того, как новость прозвучала. Она сама не могла объяснить, откуда взялось это знание, но, вставая со своего места, она уже поняла, что ее муж мертв.
Элизабет говорила красноречиво, с легким аристократическим акцентом в произношении некоторых слов. Она обладала восхитительным смехом и очень красивым цветом глаз. Признаки ее редкой красоты все еще были очевидны. Майкл и Элизабет оставались близкими друзьями уже много лет. Ее последняя свадьба в 1991 году даже состоялась в Неверленде.
Я не помню, на чем закончился наш разговор в тот вечер, но помню, что, когда мы с Майклом возвращались в дом, он спросил меня, что я о ней думаю. Я ответил, что она показалась мне очаровательной женщиной, но общее впечатление у меня сложилось такое, что она в совершенстве овладела искусством использовать мужчин. Она владела им настолько хорошо, что любая женщина, с которой когда-либо несправедливо обошелся мужчина, могла бы чувствовать себе отмщенной Элизабет. Весь женский пол мог бы ею гордиться. У нее была коллекция музейных драгоценностей, картин, мебели и предметов обстановки, которые она сумела получить от различных мужчин – и вовсе не всегда от своих мужей.
– Ага. Она великолепна, правда? – восхитился Майкл.
– Пожалуй, я с тобой соглашусь, – ответил я.
Майкл спросил:
– Хочешь посмотреть, что она подарила мне на Рождество?
– Конечно, покажи, – заинтересовался я.
Мы пошли в его офис. Из ящика стола он вынул нож для писем, ножницы, степлер и прочие писчие принадлежности. У каждого из них была ручка или какая-нибудь другая часть, выполненная из чистого стекла и заполненная внутри прозрачным маслом, в котором плавали сотни мельчайших бриллиантов. Майкл покрутил вещи в руках, чтобы показать мне, как бриллианты падают в масле и сверкают на свету.
Я согласился, что это очень красиво, и спросил, что подарил Элизабет на Рождество он. Он ответил:
– Помнишь те часы за миллион долларов, что я тебе показывал?
– Мне никогда их не забыть, – заверил его я.
– Я купил ей женскую модель таких часов.
Господи, Майкл… – не поверил я. – Небось за полмиллиона?
– Почти, – сказал он, застенчиво улыбаясь.
Выходя из офиса, я подумал: «Вот это женщина!» Мне это напомнило строчку из песни Джеймса Тейлора: «She gets a long letter, sends back a postcard» («Она получает длинное письмо и отвечает открыткой»).
Мы с Майклом вернулись в дом, поужинали, а затем присоединились к Элизабет в кинотеатре, чтоб вместе посмотреть кино. Втроем мы улеглись на одну из больничных кроватей – Майкл в центре и мы с Элизабет по обе стороны от него. Из-за постоянной болтовни и смеха, фильм мы толком и не запомнили. Когда пришло время мне уходить, я просто выскользнул тихонько, оставив их за оживленной беседой. На следующий день Элизабет улетела домой на вертолете – так же, как прибыла на ранчо.
Невиновен
Как-то во время наших с Майклом бесед разговор зашел о Мартине Башире. Я сказал Майклу, что посмотрел его фильм и что грязная манера Башира меня очень расстроила. Он вел себя так, будто озабочен ситуаций. Все это сопровождалось душещипательными кадрами, где он сидит в одиночестве, словно раздираемый противоречиями. Эти позы были призваны вызвать у зрителя такое чувство, будто в душе Башир очень озабочен поведением Майкла с детьми. Башир будто размышлял, стоит ему что-то сказать об этом, или нет. Думаю, во время съемок этой сцены, где он якобы борется с сомнениями, в реальности его мысли были такими: «У передачи недостаточно хороший конец… Она будет гораздо успешнее и интереснее, если добавить сенсационности. Я покажу свою озабоченность поведением Майкла с детьми при помощи тщательно сформулированных вопросов и кадров, изображающих меня в глубокой задумчивости».
Похожую ситуацию пытались навязать и мне при публикации этой книги: стремление сделать историю сенсационной маскировали под необходимость рассказать о медицинских проблемах Майкла. Мне даже сказали, что если я не стану говорить об этом, то буду неискренен. Как бы там ни было, когда мы говорили о Башире, Майкл сказал:
– Он предал меня. Я впустил его в свой мир, а он выставил невинные вещи как нечто постыдное.
Я никогда не обсуждал с Майклом ничего, что касалось суда. Это дело вообще должны были прекратить еще до того, как на него были потрачены миллионы долларов налогоплательщиков. После того, как суд начался, Майкл только однажды приходил к нам в гости и провел у нас вечер. Ничего из происходящего в зале суда не обождалось. Наш дом всегда служил ему убежищем от подобных тревог, и мы всегда помнили об этом. В последний раз я видел Майкла за день до того, как вынесли вердикт. И снова я не говорил с ним о суде. Я попрощался с ним в конце короткого визита и после этого никогда больше его не видел. Мне хотелось сказать ему так много. Но с другой стороны, он знал, как сильно я ценил его дружбу, поэтому, может быть, ничего говорить и не требовалось.
На следующий день я смотрел оглашение приговора по телевизору: невиновен по всем пунктам! Майкл вышел из здания суда и немедленно покинул страну. Я понял его решение. Уверен, он больше не чувствовал себя в безопасности на ранчо. При желании полиция могла вторгнуться на его частную территорию безо всяких на то оснований, и, думаю, Майкл просто хотел уехать оттуда.
Он спросил меня однажды, пробовал ли я когда-нибудь стоять в проходе между рядами кресел, когда самолет взлетает. Я ответил:
– Нет, мне никогда не разрешали. Меня всегда заставляли пристегивать ремень.
– Попробуй как-нибудь, – сказал он. – Это очень весело. Просто держишься за спинки кресел и наклоняешься вперед. Потом отпускаешь руки, и получается, что ты стоишь под немыслимым углом. Это очень прикольно. Я всегда так делаю, когда летаю.
Когда я услышал, что он покинул страну, я отчетливо вообразил себе, как он оставил позади всю боль и хаос этого нелепого суда. Я представил, как взлетает его самолет и как Майкл внутри наклоняется вперед, улыбающийся и счастливый.
Для сведения замечу, что ни я, ни моя семья никогда не верили в то, что Майкл совращал детей или неподобающе вел себя с ними. Мы знали, что наши дети с ним в безопасности, и разрешали им проводить с ним столько времени, сколько они хотели. Ничего, что я видел, и ничего, что я знал об этом человеке, не допускало даже мысли о том, что ему может быть приписано подобное поведение.
Когда мой семнадцатилетний сын Мейсон услышал по телевизору новость о смерти Майкла Джексона, он развернулся и молча вышел из комнаты. Он заперся в одиночестве на весь вечер и так никогда и не рассказал нам, чем занимался. Лишь несколько дней спустя, просматривая видео на YouTube, я узнал, что Мейсон написал песню – личное послание Майклу, который на протяжении почти пяти лет играл в его жизни огромную роль. В примечании к песне он написал о том, что значил для него Майкл. Он закончил словами: «Увидимся в раю, Эпплхэд».
Об авторе
Мне особенно нечего сказать о себе как об авторе, потому что я даже еще не вполне осознал, что стал им.
Я родился и вырос в Калифорнии, в долине Санта-Инез, к северу от Санта-Барбары. Я окончил колледж в Южном Иллинойсе, затем медицинское училище в Гвадалахаре и работал семейным врачом в городе Ла-Гранж штата Иллинойс. После я вернулся в долину, где продолжаю медицинскую практику. У меня есть жена Крис и четверо детей: Мейсон, Бианка, Полина и Робин. Я хотел бы поблагодарить их всех за то, что они помогли мне составить эту книгу.
Перевод: morinen, 2012