Не оборачиваясь, она принялась карабкаться наверх, дрожа всем телом от нестерпимого холода. За спиной она услышала голос странного человека.
– I dag deyr thu! – прокричал он и повторил на латыни: – Сегодня твой последний день, чудовище!
Глава четвертая
НЕОБХОДИМАЯ ЖЕРТВА
Элис медленно поднялась по склону. Она была на южном берегу реки, но не знала точно, где именно. То есть она знала, где находится город, но понятия не имела, где лагерь северян. Захватчики стояли на обоих берегах, только неизвестно, как далеко простираются их позиции.
На башне моста до сих пор копошились люди. Она встревожилась, услышав, что враги отступают, – колокола звонили по‑другому, сообщая горожанам, что нападение норманнов отбито. Шум битвы понемногу стихал, и защитники башни улюлюкали и обзывали уходящих врагов, насмехаясь над ними, спрашивая, куда подевалась знаменитая ярость викингов.
Враги отступали в свой лагерь, и Элис поняла, что может оказаться прямо у них на пути. Между домами и сараями проходили какие‑то люди. Она различила силуэт человека с топором на плече, еще одного с копьем. Она не знала, даны то идут или свои. Как только отряд норманнов двинулся в наступление на мост, франки вышли из лесу и напали на их лагерь. Захватчиков было слишком много, поэтому о победе речи не шло, однако франки могли подстрелить часового, украсть свинью или, что самое важное, отвлечь некоторых данов от атаки на город. Но приближаться к темным силуэтам все равно опасно. Кто знает, что это за люди?
В некоторых домах за городом до сих пор жили франки. Для Элис оставалось полной загадкой, почему северяне не захватили весь южный берег, пока брат не объяснил ей. Дома за городскими стенами были чрезвычайно бедными, а людей, закаленных тяжелым трудом, жило в них помногу. Армия северян была велика, но не настолько велика, чтобы впустую терять людей. Они захватят и эти дома, пояснил брат, но только на обратном пути. Норманнам нужны рабы, однако нет смысла тащить их с собой вверх по течению, если они сумеют миновать мосты Парижа. Лишние люди будут только мешать грабить дальше. Пока северяне позволят франкам самим заботиться о себе и находить пропитание, а вот на обратном пути захватят их в плен. Викинги относятся к франкам примерно так, как кухарка относится к курице, пояснил брат.
|
|
Элис поглядела на дом ткача, все еще дрожа от холода. Человек в перьях исчез, но в следующий миг она увидела в окне другое лицо. Это оказался тот огромный викинг с молотом на щите. Он кинул щит на воду, а спустя миг спрыгнул сам. Вслед за ним в окно выпрыгнул еще один воин. Они преследуют ее, и их много.
Элис кинулась в темноту между домами, побежала со всех ног. За спиной послышался новый всплеск, затем ругань, потому что один из норманнов упал в воду слишком близко к товарищу. Необходимо где‑то укрыться на ночь, как следует осмотреться и найти дорогу обратно в Париж – или же к дружески настроенным крестьянам – до наступления следующего дня. Только это будет непросто. Она оставила покрывало в реке и теперь бежит простоволосая. Франки очень терпимы, женщины могут даже путешествовать по стране без всякого сопровождения, но в таком виде любой встречный мужчина запросто может принять ее за продажную женщину и обойтись соответственно.
|
|
Ей нельзя обратиться за помощью к мужчине, особенно среди ночи, но вот если удастся найти женщину, она как‑нибудь объяснит, что случилось с ее платьем, попросит взаймы платок и останется в ее обществе до утра. А потом, если повезет, вернется в город через развалины, оставшиеся от южного моста. Там столько обломков и мусора, что можно перейти реку вброд и подняться на берег. Ведь умудряются же примерно так доставлять в город провизию.
Облако закрыло луну, и стало совсем темно. Элис двинулась влево, поскольку знала, что норманны поставили лагерь ближе к западному мосту. Она шла, пригибаясь, перебегала от тени к тени, понимая, что ее могут запросто убить не только враги, но и свои. Но она все равно так и не смогла определить, кому принадлежат ближайшие дома, и не рискнула войти.
Потом облако уплыло, открыв луну, река в лунном свете превратилась в сияющую серебром дорожку, и Элис увидела их – четверо воинов со щитами уже стояли на берегу, и еще двое выбирались из воды. Она знала, что, если останется на месте, ее увидят, поэтому побежала. Услышала за спиной возгласы. Викинги заметили ее.
Она нырнула в тень, как нырнула до того в реку, пытаясь бежать еще быстрее: спуск, подъем, вперед и вперед. Мужчины мчались следом, рассыпавшись между домами. Она добралась до кромки леса, который, как ей было известно, тянется до вершины холма. Споткнулась, не видя в темноте дороги. И снова облако удружило Элис, закрыв луну и окутав лес непроницаемой тьмой. Она упрямо двигалась вперед, стараясь не шуметь, стараясь не падать, находить дорогу ощупью и идти быстро, – цели настолько противоречивые, что она не достигла ни одной из них. Упав в очередной раз, она уже не пыталась подняться. Элис поползла через цепкие заросли ежевики, через обжигающую крапиву, по камням, которые обдирали колени. Мужчины ломились через заросли у нее за спиной. Она услышала, как кто‑то выкрикнул слово, которое она узнала: «Hundr». Они хотят позвать собаку! У нее почти не осталось сил, но надо было двигаться дальше. Луна вышла из‑за облака, высветив путь: тонкую тропинку среди примятой травы. Элис встала и побежала к вершине холма, перевалила через гребень и ахнула от изумления, увидев небольшой костер.
|
|
Рядом с костром стоял человек. Он был низенький, толстый и темноволосый, в руках он сжимал нож с широким лезвием.
– Чахлик? Волкодлак? Ликос? Люпус?
Последние два слова она узнала. Волк. Он двинулся вперед, подняв широкий нож.
Она вспомнила о своем кошмарном сне, о человеке‑волке, который пытался ее защитить, и еще о существе из ее видений, о волке, заявлявшем, что любит ее. Все это по‑прежнему казалось бессмысленным, и, наверное, только благодаря внутреннему чутью Элис уловила связь между этим толстым коротышкой и рослым человеком‑волком, который погиб, сражаясь за нее. Как бы то ни было, она все равно во власти этого толстяка.
Элис проговорила на латыни:
– Я Элис, из благородного франкского рода, из рода Роберта Сильного, сестра графа Эда. За мной гонятся норманны, и ты получишь большую награду, если поможешь мне спастись.
Коротышка улыбнулся до ушей.
– Так это ты? – сказал он. – Госпожа, меня прислали сюда за тобой.
– Кто прислал?
Она прижала ладонь к голове, пытаясь прикрыть волосы.
От подножия холма доносился шум – собачий лай и крики людей.
– Князь народа русь, Олег.
– Тогда заклинаю тебя, ради твоего князя, помоги мне. Мне от них не сбежать. Ты меня спрячешь? – взмолилась Элис.
Он подошел к ней, поднимая нож.
– Смерти я не боюсь, – сказала она.
– Ну, надеюсь, до этого не дойдет, – отозвался коротышка. – Прошу прощения, госпожа. – И с этими словами он отрезал порядочную прядь ее волос.
Глава пятая
ГОЛОСА В ТЕМНОТЕ
Битва в церкви закончилась. Викинги выгнали франков на улицу и захлопнули двери, оказавшись таким образом в ловушке. Исповедник слышал изнутри, как франки собираются под церковью, слышал их взволнованные голоса:
– Они там! Они внутри! Мы их поймали.
Ему на ум сами пришли слова псалма, но он не стал произносить их вслух: «Восстань, Господи! спаси меня, Боже мой! ибо Ты поражаешь в ланиту всех врагов моих, сокрушаешь зубы нечестивых»[3].
Он был готов воззвать к Богу из Ветхого Завета, могущественному, оберегающему, мстительному Богу. Но вместо того он поблагодарил Господа за испытание и помолился о том, чтобы язычники успели обратиться к Христу перед смертью. «Божья воля, – подумал он, – направляет все в жизни, поэтому жаловаться или выказывать слабость перед лицом испытаний означает роптать на Бога Если что‑то происходит, то только потому, что Он пожелал, чтобы было так».
Викинги рядом с ним переговаривались. Он успел достаточно выучить их язык во время предыдущих осад, чтобы улавливать суть беседы. У исповедника были удивительные способности к языкам. Язык норманнов пришел к нему так легко, будто он с детства говорил на нем.
– Мы крепко здесь застряли.
Исповедник слышал, как мечутся по церкви норманны.
– Сколько погибло?
– Из наших вроде никто не погиб. Во всяком случае, я не вижу. У кого‑нибудь есть свеча или хворост?
– А люди Зигфрида? Сколько их уцелело?
– Четверо. То есть, мне так кажется, сейчас трудно сказать наверняка.
– Не может быть, чтобы четверо. Только за нами бежали четверо.
– Знаю. Однако воинов короля не назовешь отличными бойцами.
– Зато у одного из них был отличный меч.
– Но ты все равно не смог бы его забрать, Офети. Если бы его сородичи увидели у тебя этот меч, случилась бы большая беда.
– Это точно. У них.
Офети. Исповедник решил, что это прозвище. Означает, наверное, «толстяк».
– Тебе пришлось бы его вернуть. Ну и темень здесь, хоть глаз выколи. Ты что, без штанов и башмаков?
– Точно.
– Слава Тору, что здесь так темно. А почему ты полуголый?
– Я как раз собирался показать одной бабенке в лагере свои способности, когда этому паршивому Ворону приспичило лезть на стену. Я так понял, что ты не обрадуешься, если я задержусь, натягивая штаны.
– Не‑е, она просто стянула у тебя штаны, когда ты на минутку отвернулся!
– В наши дни шлюхам доверять нельзя, – согласился Офети.
Зазвучал новый голос:
– Неудивительно, что франки удрали, уж больно громко ты звенел.
Все засмеялись.
– Не могу поверить, что мы позволили втянуть себя в это дело, – проговорил чей‑то приглушенный голос.
– Да, идти за этим оборотнем было не к добру.
– Если б мы не пошли, он точно схватил бы ее. Но посмотри на дело с другой стороны. Нас окружило столько врагов, что даже тебе, Хольмгейр, удастся кого‑нибудь убить.
– Это ты виноват, Офети, это твой бог Тюр благословил нас множеством врагов.
Голоса звучали непринужденно, мужчины смеялись. Исповедник понял, что это такое, – воинская бравада, но даже если они прикидывались, то очень убедительно, вынужден был признать Жеан.
– Давайте смотреть правде в лицо, – сказал тот, кого назвали Хольмгейром. – Виноват во всем только этот ослепленный Одином человек‑ворон, за которым мы пришли сюда. Где он теперь?
– Побежал догонять волка и девчонку.
– Угу, великолепно. В таком случае прощай, награда. Зигфрид скорее подвесит нас за мошонку, чем наградит.
– Но нам еще может повезти. Фастар и остальные побежали за ним.
– Понадеемся, что они спустят с паршивца шкуру, когда догонят.
– Понадеемся, что он не спустит шкуру с них.
Этого голоса исповедник до сих пор не слышал. Он звучал спокойнее остальных и гораздо серьезнее.
– Слишком поздно. Ворон ее схватит. Он сказал, что так будет.
– Не говори так, Астарт. Эта девчонка стоит живой семьдесят фунтов серебра. А он что хочет? Принести ее в жертву?
– Ничего подобного, он просто хочет ее убить.
– Но зачем?
– Что значит «зачем»? Разве слугам Одина нужна причина, чтобы желать кому‑нибудь смерти? Может, он проголодался.
– О, нет. Нет и нет!
– Но разве это не причина?
– Я же не могу принести Зигфриду кучу обглоданных костей!
– Почему же нет?
– Скажем так, кости могут быть чьими угодно.
– Значит, так и сделаем, – сказал Офети.
Подобное предложение отчего‑то ужасно рассмешило викингов.
Жеан услышал, как скрипнула, открываясь, дверь церкви, раздался крик, и дверь снова захлопнулась.
– Попробуй, ты, франкская свинья, только попробуй! – прокричал северянин. – Только сунься!
Хольмгейр сказал:
– Слушайте, здесь темно, как в заднице у Гарма. Надо добыть огня.
Исповедник продолжал молиться за спасение душ северян и гибель их тел.
– Да плюнь ты. Скажи лучше, что делать с толпой снаружи? Точно знаю, они нас выкурят. И тогда огня будет хоть отбавляй.
– Они ни за что не сожгут святое место, это же наша работа. Успокойся. Все равно этот дом крепкий, как скала, сомневаюсь, что его можно вот так запросто взять и сжечь. Худшее, что с тобой случится, – смерть от меча.
– Ну, если так, то беспокоиться не о чем.
– На самом деле худшее, что может случиться, – это если нас схватят живьем.
– Я не дамся. – Это произнес четвертый голос, низкий и сиплый.
Жеан услышал, как чиркнул кремень, кто‑то принялся раздувать огонь, а затем сказал:
– Погодите‑ка, а это еще кто такой?
Меч вышел из ножен.
– Нищий.
– Нет, посмотрите на его волосы, это монах. И я вам скажу, ребята, кто это такой: наш заложник, который выведет нас отсюда. Это же их искалеченный бог. Бог Жеан, о котором они постоянно пекутся.
– Не бог, – отозвался Жеан, намеренно коверкая язык. Он понимал, что викингам лучше бы не знать, что он подслушал весь их разговор. Однако предположение, что он может быть божеством, вынудило его заговорить.
– Они считают его целителем.
– Только что‑то себя он не исцелил.
– Ты, бог, почини мне руку. Ваши франки здорово ее помяли.
Исповедник догадался, что рука сломана. Северяне обычно легкомысленно преуменьшали свои увечья, если было возможно. И этот воин не заговорил бы о своей руке, если бы она не причиняла ему настоящую боль.
– Надо перевязать, – сказал исповедник.
– А ты можешь? Знаешь, как это делается?
– Руки меня не слушаются, но я могу объяснить как, – сказал Жеан, – если ты обратишься к Христу.
Он чувствовал, как бешено колотится сердце, и ругал себя за это. Вот северяне вовсе не боятся умирать, в какую бы ложь они ни веровали. Так с чего бы бояться ему?
– Я обращусь к какому угодно богу, который вылечит эту проклятую руку, – сказал викинг. – Что надо делать?
– Креститься, водой.
– Осторожнее, Хольмгейр, – проговорил один из воинов. – Все знают, что они питаются человечиной.
– Так и вороны делают то же самое, а они следуют за нашими богами.
– Один не мой бог. Бог живых побеждает бога мертвых.
– Я оставил немало мертвых тел на пути, следуя за богом Тором, но я никогда их не ел, и бог никогда не просил меня об этом.
– Один этого не требует, это подношение для его воронов.
Исповедник Жеан ощутил укол в бок.
– Ты, христианский бог, я лучше буду ходить со сломанной рукой целый год, чем кого‑нибудь съем.
– Да ну его, – проговорил кто‑то. – Открой дверь и скажи им, что мы хотим поговорить. Скажи, что у нас их бог и, если они хотят увидеть его живым, пусть дадут нам уйти.
– Сам выйди и скажи. Они пристрелят любого, кто откроет дверь.
– Я пойду, – вызвался тот, кого называли Офети. – Попросите Тюра о помощи. Держитесь вплотную ко мне.
– Нет, только не ты, толстяк. Если у них есть лучник, он ни за что не промахнется по такой мишени.
– Так ты сам хочешь выйти?
– Нет, если подумать, ты подходишь лучше меня. Держи щит пониже, дружище. Я за тобой.
Жеан ощутил, как его схватила могучая рука, а затем подняла в воздух. Кто‑то держал его с такой легкостью, словно он был ребенком. Он почувствовал, как этот человек вынул нож, и понял, что будет дальше.
Дверь открылась, и он услышал крик графа Эда:
– Стоять!
Северянин в ответ прокричал во всю мощь своих легких, так громко, что исповедник поморщился:
– У нас ваш бог! Опустите оружие, если хотите, чтобы он остался в живых. – Затем он обратился к Жеану: – Эй, ты, скажи им, чтобы позволили нам вернуться в лагерь, если хотят, чтобы ты жил.
Голос исповедника звучал ровно, когда он заговорил. Он обратился на изысканном франкском наречии, дабы люди поняли, что его слова адресованы правителям франков. Время молитвы за души врагов миновало. Они отказались сменить веру и отдать себя на милость Господа.
– Эти люди – враги Господа, и я уповаю на Небеса. Разите их, и если я умру, то умру с именем Иисуса на устах!
Жеан услышал, как франки двинулись вперед. Нож проткнул монаху кожу на шее, но в следующий миг Эд прокричал:
– Нет, нет, все назад! Не подходите, опустите оружие.
Викинг зашептал Жеану на ухо:
– Спасибо тебе, бог. Я понял, что ты сказал им, и будь уверен, ты за это заплатишь, когда мы будем возвращать тебя.
– Дайте им дорогу! – прокричал граф Эд. – Назначьте выкуп, северяне, мы хотим, чтобы его вернули целым и невредимым. Расступитесь, дайте им пройти.
– Разите их! – закричал исповедник.
Он никак не мог понять, почему Эд не атакует. Он‑то считал, что граф будет рад избавиться от надоедливого монаха, в особенности от такого, который глух к угрозам и не падок на подношения.
– Мое имя Офети. Сумму выкупа будете обсуждать со мной и ни с кем больше! – прокричал северянин, унося Жеана в ночь.
Пока Жеана несли к мосту, он понял, что граф куда более тонкий политик, чем он считал до сих пор. Король и герцоги империи Каролингов могут отказать в помощи маленькому провинциальному Парижу, но разве они откажутся прийти на помощь святому?
Глава шестая
ПЛЕННИКИ
Лешему очень не хотелось отрезать девушке волосы. Она была такая красивая, а волосы – прямо чистый лен. Однако обрезанные волосы сулили сразу две выгоды. Прежде всего, так девушку легче спрятать от разыскивавших ее северян, чтобы затем потребовать за нее хороший выкуп с волкодлака – точнее, через волкодлака с богатого князя Олега. А вторая выгода заключалась в том, что волосы можно продать на парики. Такая копна волос – редкая добыча, и их даже мыть не надо. Сколько же за них можно получить? Десять серебряных денариев? Ну, по меньшей мере два хороших меча.
Элис поняла, что он хочет сделать, и невольно запротестовала.
– В Библии сказано, что бесчестье для женщины – отрезать волосы.
– А быть изнасилованной и убитой северянами не бесчестье?
Элис признала его правоту и стояла смирно, пока он трудился. Купец поразил ее проворством, но не умением – у нее на голове остались жалкие клочки. Леший моментально спрятал отрезанные локоны в сумку – заодно с кольцами Элис, а затем так же проворно вынул широкие штаны и длинный кафтан.
Они слышали, как снизу по склону приближаются собачий лай и голоса людей, идущих за собакой.
Элис сбросила мокрое платье и затолкала его под куст. Раздевшись до чулок и нижней рубахи, она принялась натягивать кафтан, но купец остановил ее, протянув грубую рубашку, похожую на мешок с прорезями для рук.
– Мокрое лучше снять, – посоветовал он, – чтобы они ничего не заподозрили.
Элис очень не хотелось раздеваться перед ним, поэтому она отошла под деревья. Стянула мокрое белье и влезла в новую одежду, от которой разило лошадьми и, что хуже всего, мужчиной. Внезапно она ощутила на себе его руки.
– Я скорее умру, чем отдамся тебе!
– Как же ты любишь преувеличивать, – сказал купец. – Ты же должна стать мальчишкой, значит, надо как можно лучше прикрыть то, что выдает твою женскую сущность. – Он выпучил глаза, потешаясь над собственным невольно проявленным сладострастием. – Я знаю, что вы, франки и нейстрийцы, понятия не имеете, что такое нормальные пуговицы.
Одну за другой он продел все двенадцать пуговиц на кафтане в полагающиеся им петли. Элис была рада, что он помог, потому что она действительно понятия не имела, как правильно надевать эту странную одежду. Затем он нахлобучил на нее грубую шапку и размазал по лицу грязь. Она стала выглядеть так, как они хотели: как мальчик‑раб, волосы которого коротко острижены в знак его зависимого положения.
– Ты мой немой слуга, – сказал купец. – Сама ты довольно плоская, но все‑таки на людях сиди, скрестив руки на груди. Повезло, что ты такая худая, будь у тебя настоящие сиськи, ничего бы не вышло.
Элис не привыкла к подобным вольным разговорам. Если бы он сказал такое при дворе, его ждало бы очень серьезное наказание. Однако Элис понимала: она сейчас не в том положении, чтобы привередничать.
– И вот еще что. Лучше останься здесь, притворись, будто спишь. Я сам все улажу.
– Ты сможешь их убедить?
Он поглядел на нее. Леший знал, что Олег мечтает об этой женщине как ни о какой другой, в пророчестве было сказано, что их судьбы сплетены. Однако государство Олега было совсем молодым, и франки относились к князю с презрением. Они ни за что не отдали бы ему в жены такую высокородную даму. И все‑таки князь решил ее заполучить. Если он привезет ее князю, решил Леший, то награды хватит, чтобы отойти от дел и жить припеваючи до конца своих дней.
– Да я всю жизнь только и занимаюсь тем, что кого‑то убеждаю, – сказал он. – Лежи тихо и жди.
Элис сделала так, как он велел, а Леший вернулся к костру. Он слышал, как викинги поднимаются по склону холма, окликая друг друга и зовя Элис.
– Иди к нам, милая. Уж поверь, лучше к нам, чем к воронам.
– Ты слишком дорого стоишь, мы тебя не обидим. Выходи, мы согреем тебя у костра.
Собака заходилась пронзительным лаем, идя по следу. Она первой ворвалась на поляну к костру, тыча в землю носом.
Леший вздохнул. Он привык пускаться в рискованные предприятия, привык полагаться только на себя, когда путешествовал по бескрайним равнинам востока до самого Серкланда, где жители пустыни продавали ему шелка и мечи, когда ездил на запад, на огромные рынки Дании и Швеции, и на юг, где он бывал даже в Византии, царице городов. Однако нынешнее дело обещает быть непростым. Не меньше шести воинов, разгоряченных погоней и сражением, а у него один только нож, чтобы защитить свои товары и самый ценный груз – девушку, которая может сделать его настоящим богачом. Он собрался с духом и заговорил на северном наречии, высоком и чистом, нарочно утрируя свой акцент, чтобы речь его звучала причудливо:
– Приветствую вас, сыны моего доброго друга Онгендуса, который зовется также Ангантиром. Как поживает благородный король данов?
– Ты немного опоздал, чужестранец, – король уж двадцать лет как умер.
Воины промокли до нитки и блестели в свете луны, как и наконечники их копий. Собака, крупная, с гладкой шерстью, немедленно накинулась на остатки ужина Лешего и теперь глодала баранью кость. Лешему вспомнилась мать. Она отняла бы у собаки эту кость, пусть совсем маленькую, и сварила бы на ней похлебку. Он же предпочитал выбрасывать кости, не потому, что был богат, а потому что очень хотел быть богатым. Веди себя как богач – и станешь им, сказал ему как‑то один араб. Совет, кажется, был неплох, однако до сих пор он не слишком‑то преуспевал. Возможно, все‑таки высказывание не настолько правдиво, как ему показалось сначала. Однако в плачевном положении Леший оказался не из‑за того, что вел себя как богач, – уж это‑то ему удавалось отлично.
– В таком случае его сын Зигфрид уже вырос и сам правит данами? Он всегда был самым сильным и самым благородным из всех юношей. Я играл с ним, когда он был ребенком. Он вспоминает обо мне? Скажите, что вспоминает.
– Да, нами правит Зигфрид, это верно. Так ты и его друг?
– Да я был ему словно второй отец. Я Леший, торговец из Ладоги, которую вы зовете Альдейгьюборгом, посол варяжского князя Олега, правителя Восточного озера, земель новгородских и киевских. Присаживайтесь к моему костру. Мы с вами родня. У меня есть вино.
– Меня зовут Фастар, сын Хринга. Сейчас нет времени пить вино, брат, – заговорил один из воинов. – Мы ищем девушку, которая была на этом берегу. Ты ее не видал?
Купец сглотнул комок в горле. Обращение «брат» ему понравилось.
– Здесь нет никого, кроме меня, – сказал Леший.
Он наблюдал, как двое викингов перешептываются, и один искоса посматривает на него.
– Может, все‑таки выпьем с ним? – Это спросил низенький и хилый с виду парень с холодным непроницаемым лицом убийцы.
– Мы всю ночь можем бегать, но так и не найдем ее. Давайте еще поищем с собакой и, если никого не найдем, плюнем и попробуем его винца, – предложил другой.
Леший с сомнением покосился на свои сумки с бутылками. Вино было отличное, предназначенное для продажи, а не для шайки немытых головорезов.
– Ну, так у нас будет полно времени завтра, – заметил Леший. – Скоро мой брат привезет столько, что можно будет упиться. Я прослежу, чтобы вы попробовали вино первыми. Как обрадуется Зигфрид, когда мы с братом снова окажемся рядом с ним!
– Ты едешь без телохранителя, купец, – заметил Фастар.
– Я путешествую с чародеем, оборотнем. Он присматривает за мной, когда необходимо. Просто невероятно. Стоит кому‑нибудь замахнуться на меня мечом, и его словно тень поражает. Р‑раз! И он покойник!
Викинги снова зашептались. Леший уловил знакомое слово. Хравн – ворон.
– Ты сегодня приехал?
– Да.
– Мы видели, как тебя встречали в лагере.
Леший понял, что его ложь вот‑вот рассыплется в прах. Он же сказал, что знаком с Зигфридом, но не знал, что тот стал королем данов. Теперь эти викинги думают, что он побывал в лагере, тогда почему же он сразу не явился к королю? Однако Леший прекрасно знал, что настоящее имеет способность менять прошлое, и решил, что выкрутится, как только варяги как следует промочат глотки его вином. Поэтому он поступил так же, как поступал всегда, понимая, что сделка вот‑вот увенчается успехом. Он ничего не сказал, а только улыбнулся и пожал плечами.
– Где теперь Ворон? – спросил воин с молотом на щите, которого звали Фастар.
Леший снова улыбнулся и пожал плечами.
– Разве он мог обернуться так быстро? Он же вроде пошел обратно к мосту? – проговорил один из молодых викингов, озираясь по сторонам. – На меня эти люди Одина наводят жуть. Особенно женщина. Ее ведь здесь нет?
– Этой ведьме плевать, нравится она тебе или нет, – заметил Фастар. Затем обратился к Лешему: – Мы ищем женщину франков – благородную даму, мы видели, как она выпрыгнула в окно дома над стеной. За нее дадут большой выкуп.
Леший и глазом не моргнул.
– У меня никаких женщин нет, – сказал Леший. – Я привел сюда Ворона, он был мне благодарен, обещал, что всегда будет меня защищать. А чего он там хочет, я понятия не имею.
Интересно, что это за Ворон такой. Купец пришел сюда, как он успел убедиться, с настоящим оборотнем, но только тот превращался в волка. Впрочем, если варяги боятся ворон, то он охотно объявит Чахлика вороном.
– Почему ты сразу не отвел воронов к королю?
Ага, так их еще и несколько.
– Я хотел понять, на какой прием они могут рассчитывать, – сказал купец.
– Хорошо придумал. На месте Зигфрида я лично порубил бы их на куски, как только они появились, и начал бы с бабы. – Сказавший эти слова был худым и жилистым, и на левой руке у него почти не осталось пальцев.
Собака покончила с костью, села и кашлянула.
– Отличное животное, братцы. Сколько вы хотите за такого пса?
Леший опустился на колени и поманил к себе собаку, но та только посмотрела и отошла. Леший затаил вздох. Он надеялся удержать пса при себе, чтобы он не отправился в лес и не нашел девушку.
– Хорошая охотничья собака вроде этой стоит двадцать франкских денье, – сказал дан.
– Приведи его, я хочу рассмотреть пса поближе, – сказал Леший.
– Саур, сюда, – позвал маленький викинг со злобным лицом. Леший поморщился, услышав кличку. Она означала «дерьмо». – Саур, я с тебя шкуру спущу. Иди сюда!
Однако собака удалялась, обнюхивая землю под деревьями. Леший сидел спокойно, сосредоточившись на мысли, как он будет объясняться, если Элис найдут. Собака гавкнула, потом послышался такой звук, будто она тащит и дергает что‑то. Пес гавкал и гавкал на одной высокой ноте. Этот звук означал для северян только одно. Собака что‑то нашла.
Они кинулись под деревья, воздев копья, как будто собирались уложить кабана.
– Благородные воины, – сказал Леший, – ваш пес нашел всего лишь моего слугу.
Даны вышли из лесу, волоча за собой Элис. В темноте, коротко остриженная и в шапке, она действительно походила на мальчика‑подростка.
– Ты вроде сказал, что здесь больше никого нет.
– Людей нет. Это не человек, а раб.
– Ты нам солгал.
– Ничего подобного. Для нас раб еще хуже собаки. Ты стал бы считать свою собаку за человека?
Рослый викинг проворчал что‑то и оглядел Элис с головы до ног.
– Как тебя зовут, парень?
– Он немой, к тому же скопец, – сказал Леший, – его захватили в Византии или, по‑вашему, в Миклагарде, когда Вещий Олег осадил город.
– Почему это он спит в лесу?
– От него воняет, – сказал Леший, – поэтому спит там, где не мешает ни мне, ни мулам.
Фастар засмеялся.
– По мне, так он вовсе не воняет, правда, мы уже полгода воюем, я и медведя не учую, даже если он ляжет рядом.
– На тебя и медведь не позарится, Фастар, – заметил один из воинов.
– Ну, тебе виднее, ты же женатый.
Викинги снова захохотали. Затем заговорил Фастар.
– Жди здесь, – сказал он Лешему. – Кстати, Сван, посиди‑ка с ним, чтобы он никуда не ушел.
Сван был настоящим великаном: ручищи толщиной с ногу Лешего, на две головы выше купца, за плечом гигантский боевой топор. «Но улыбается приятно», – подумал Леший.