СТРАДАНИЯ ИСПОВЕДНИКА ЖЕАНА 9 глава

Элис пришла в себя. Она все еще держится за ствол дерева в во­де. Ворон по‑прежнему сидит на корточках, сжимая в руке гроз­ный нож.

Увидев, что Элис пошевелилась, он поднялся и отступил на шаг, однако она все равно оставалась на расстоянии вытянутой руки от него, а нож был нацелен прямо на нее. Она выползла на берег, лег­ла на землю, содрогаясь от позывов к рвоте. Ворон потыкал ее но­гой, рассматривая, словно пытаясь понять, что это за женщина, ко­торую он назвал своим врагом. В голове у Элис послышался звук, похожий на шум крови в ушах, на бой шаманских бубнов, вызыва­ющих дождь.

Она не знала, откуда берутся слова, однако произнесла их:

– Нить моей судьбы соткана. Она оборвется не сегодня.

Ворон, кажется, не заметил, что Элис говорит на его языке – языке, который она даже не понимала. Он лишь пожал плечами и схватил ее за шею.

 

Глава двадцать первая

СОБОРОВАНИЕ

 

– Исповедник. Исповедник. Бог! Святой!

Голос звал его обратно к жизни, хотя Жеан понимал, что оста­нется в сознании недолго. Ему казалось, будто он стоит на краю бездны, его мысли словно пошатывались, грозя сверзиться в пустоту.

Где он был? В темноте, глубоко под землей, где скальная порода источала капли воды, где его ждал враг.

– Нет, Вали, нет. Ты теперь иное существо, попавшееся в ловуш­ку судьбы. Ты конец всего, разрушение. – Голос женский, говорит на языке норманнов. Это голос Элис.

Вали. Он узнал имя. Элис заразила его разум через прикосно­вение, расшатала внутри его сознания те укрепления, которые он возвел через отрицание, вольное и невольное. Он желал эту жен­щину, и Господь показал ему картины того ада, на который эта любовь – нет, Жеан, называй вещи своими именами! – эта по­хоть обрекает его. В церкви девушка говорила, что опасается, уж не ведьма ли она, и, словно ведьма, одним прикосновением она превратила его в кого‑то другого.

– Исповедник! Монах!

Снова этот голос. Жеан страдал от боли, кожа на всем теле как будто натянулась до предела. Раны, оставленные птичьими клюва­ми, начали распухать, причиняя чудовищные муки. Хуже всего об­стояло дело с глазом, который пульсировал и сочился влагой. Боль переполняла его, он не мог думать ни о чем другом. Но Жеан заста­вил себя говорить, хотя нижняя челюсть превратилась в сплошной синяк и распухла в том месте, где впивалась удавка, и у него едва хватало сил шевелить губами. Язык тоже вздулся и распух, однако воля у исповедника была железная. Он произнес:

– Ты северянин, я слышу по твоей речи. Ты веруешь в Госпо­да? Ты священник? Соверши обряд, чтобы я мог спокойно отой­ти в мир иной.

Исповедник вскрикнул, когда что‑то задело его истерзанный нос. Северянин почти не расслышал того, что он сказал, поэтому приблизил ухо к губам Жеана.

– Что за обряд?

– Плоть и кровь Христова. Помажь меня благословенным еле­ем и подготовь к уходу.

– Ты умираешь?

– Да. Дай мне елеосвящение, чтобы я твердо надеялся попасть на Небеса.

– Что такое елеосвящение?

– Нет, ты не верующий. Я умру без отпущения грехов. Прости меня, Господи, ибо я был твоим недостойным слугой. Как тебя зо­вут, северянин?

– Серда, святой отец. Твои друзья бросили тебя.

– Тогда ты стань мне другом. Позволь привести тебя к Христу, а потом помолись за меня.

Даже на смертном одре Жеан пытался обратить кого‑нибудь в Христову веру.

– Как я могу прийти к Христу?

– Раздели со мной его плоть и кровь. Позволь благословить те­бя, как я благословляю себя.

Северянин в ответ фыркнул.

– Я помогу тебе провести обряд.

– У тебя есть хлеб?

– Который станет плотью? Это правда, что вы пьете кровь?

– Да, вино, которое претворяется в кровь, и хлеб, который ста­новится плотью.

– Хлеб у меня есть.

Жеан задумался. У него не было освященного масла, чтобы помазать и очистить тело: руки, лоб, ноги и гениталии, – одна­ко он обязан сделать то, что возможно, пока пребывает в со­знании.

Исповедник чувствовал, как все тело содрогается, пока пере­числял свои грехи. Гордыня – из‑за нее он был так уверен в соб­ственной святости, убежден, что у него достанет сил вытерпеть все испытания, посланные Господом, твердо знал, что его ждут Небеса. Он просил прощения и повторял символ веры из Апо­стола:

– Credo in Deum...

Жеан с трудом выговаривал слова. Он прочитал молитву «Отче наш» и подготовился к последнему причастию. Взывая к Agnus Dei, Агнцу Божьему, и подбирая слова, подходящие к его плачевному положению, Жеан сказал:

– Дай мне хлеб, чтобы я благословил его.

Послышался короткий смешок, что‑то чавкнуло, и раздался ти­хий стон. Затем звук, похожий на шлепанье губами. Жеан, которому слух зачастую заменял зрение, решил, что режут мясо. Потом к не­му подошел человек и приподнял с земли.

– Говори свои слова.

Жеан сказал:

– Вот Агнец Божий, который берет на себя грех мира. Блажен­ны те, кто призван на Его вечерню. Вот тело Христово. Дай мне хлеб, чтобы я благословил его и ел его. Тебе придется поднести хлеб к мо­ему рту, я не могу поднять руки.

Жеан почувствовал, как что‑то шлепнуло его по губам. Это не хлеб. Вкус крови. Он задохнулся и закашлялся.

– Плоть животного не годится!

– Это не плоть животного, – возразил Серда.

– Что же тогда?

– Твой собрат, монах.

Жеан пытался сплюнуть, но не мог. Его тело извивалось в судо­рогах, изодранный язык пытался вытолкнуть то нечистое, которое затолкали ему в рот, однако вкус крови не исчезал. Он закричал, только его крик получился не громче шепота.

– Твоих друзей здесь нет. Наш союзник Ворон выслеживает де­вушку, купец удрал, а монах пошел тебе на ужин. Я помогу осуще­ствить твой грязный ритуал, ты, пожиратель плоти, который цепе­неет при виде врага и называет это добродетелью.

– Отче наш... – начал молитву Жеан.

Новый мерзостный кусок сунули ему в рот и протолкнули паль­цами в горло. Он попытался укусить Серду, но рот не закрывался. Жеан догадался, что удавка, скорее всего, сломала ему челюсть. Вол­на боли прошла по телу, когда Серда заставил его раскрыть рот. Же­ану сунули что‑то еще, что‑то скользкое и мокрое, оно проскольз­нуло ему в глотку, словно кровавая устрица. Серда зажимал исповеднику нос, чтобы его рот открылся.

– Это его глаз, святой отец. Ну же, давай дальше. Вот тебе плоть, вот кровь. Давай, ешь и пей во славу своего бога.

Он опрокинул исповедника навзничь, и на миг Жеану показа­лось, что его испытания окончены. Но все только начиналось. Сер­да называл части тела, которые запихивал монаху в рот: печень, почка, сердце, мошонка. Жеана рвало, но скользкое мясо снова за­талкивали в него.

– Как думаешь, сможешь съесть его целиком, монах? Только представь, сколько в тебе будет святости.

От ужаса, который ему пришлось терпеть, мысли Жеана разбре­дались. Он представлял себя в долине с жидким мертвенным све­том, перед ним лежал мертвый воин в разорванных доспехах и со сломанным копьем.

Серда теперь расхаживал вокруг исповедника.

– Перестань!

– Не перестану! Этой ночью я потерял своего короля и лошадь, Ворон забрал девушку, которая могла бы сделать меня богачом, и все, что мне достанется, – та цена, какую я смогу выручить за твои никчемные кости. Поэтому я ужасно зол. Ты будешь жрать мо­наха, пока я не успокоюсь..

Он впихнул в рот исповеднику новый кусок, запрокинув назад его голову. Он выругался, когда Жеан от его прикосновения забил­ся в судорогах и вырвался. Серда схватил его за рясу, но исповед­ник дернулся назад в жутком спазме, выскользнул из его рук и упал на землю, подергиваясь и бормоча что‑то невнятное. Жеан видел пещеру, видел, как лежит там, не в силах пошевелиться, не из‑за не­мощи, а из‑за веревки, ужасно тонкой и крепкой, которая опуты­вает его тело, притягивая к огромной скале. Он увидел Деву Марию, услышал, как она рыдает над ним, потому что его предназначение – убивать и быть убитым.

– Да ты мне палец сломал! – заорал Серда. – Вот за это ты точ­но заплатишь.

Берсеркер схватил блестящую ленту кишок Авраама, уселся ис­поведнику на грудь и швырнул кишки ему на лицо, стараясь запих­нуть в рот как можно больше.

– Ты будешь жрать, жрать, жрать! – приговаривал он.

Монах извивался всем телом и дергался так, что Серда не мог его удержать. Жеан сбросил его. Исповеднику казалось, что каждый мускул в его теле пытается освободиться от костей. Голова повора­чивалась и тряслась, ноги брыкались, заставляя тело ерзать по зем­ле в диком танце. На губах лопалась кровавая пена. Он мог думать лишь о крови, крови Христовой, текущей на небесах. Солнце было кровью, луна – кровью, воздух – кровью, вода и свет – кровью. В голове звучали слова из Библии:

 

Он повел меня, но ввел во тьму, а не в свет.

Так, Он обратился на меня

и весь день обращает руку Свою[6].

 

Нет, Господь не обращался на него, Господь любил его, отметил его как избранного. Но слова так и продолжали скрестись в голо­ве, словно крыса на чердаке:

 

Измождил плоть мою и кожу мою,

сокрушил кости мои.

Посадил меня в темное место,

как давно умерших.

Окружил меня стеною, чтоб я не вышел,

отяготил оковы мои.

И когда я взывал и вопиял,

задерживал молитву мою.

 

Слова как будто взывали к нему, говорили о чем‑то куда более горестном, чем любая пытка, любое страдание или боль. Господь покинул его. Он не мог поверить, что это случилось. Это работа дьявола. Это Сатана поселил червя сомнения в его разуме.

 

Он пресытил меня горечью,

напоил меня полынью.

Сокрушил камнями зубы мои,

покрыл меня пеплом.

И удалился мир от души моей;

я забыл о благоденствии.

И сказал я: погибла сила моя

и надежда моя на Господа.

 

Жеан закричал, скорее в душе, чем на самом деле:

– Нет! Нет! Нет! Господь часть моя, говорит душа моя, итак, я буду надеяться на Него. Благ Господь к надеющимся на Него, к ду­ше, ищущей Его.

Слова походили на звонкую мелодию, однако на ее фоне звуча­ли другие строки, мрачные и басовитые:

 

Я странствовал много,

беседовал много

с благими богами;

как Один свою

жизнь завершит,

когда боги погибнут?[7]

 

Он никогда не слышал этих стихов раньше, однако знал ответ, он сам срывался с его губ.

Серда выхватил нож и запрыгнул исповеднику на грудь, прижи­мая его к земле, нацеливая лезвие ему в щеку.

– Заткнись! Будешь жрать его или сожрешь себя! Я вспорю те­бе брюхо и натолкаю кишок в глотку.

Жеан увидел себя. Он был привязан к скале, примотан веревкой крест‑накрест, рот был распахнут и не закрывался из‑за чего‑то острого и крепкого. Он знал ответ, знал, кто должен принести смерть языческим богам.

 

Фенрир проглотит

отца всех людей.

 

Жеан протянул руки и нащупал голову Серды. Мысленным взо­ром он видел ту пещеру, чувствовал, как тонкая веревка вонзается в плоть, надежно привязывая его к громадной скале. Волк, Волк принесет богу погибель. Это все, ради чего он существует, все, что должен исполнить. Его охватило ощущение умиротворения и сво­боды. Он и есть тот Волк.

– Привязь не выдержит, – произнес он и сломал викингу шею.

 

Глава двадцать вторая

БЕСПОМОЩНЫЙ

 

Леший очнулся и понял, что остался один. «Ворон, наверное, про­шел мимо», – подумал он.

Наступило утро. Купец вспомнил о девушке. Сначала он никак не мог сообразить, куда она могла деться, но потом до него донес­ся чей‑то возглас, и он понял. Он уже хотел бежать к ней, однако его остановил блеск стали. «Это Ворон, – догадался купец, – та обнаженная фигура, бледная, словно труп, которая сидит на кор­точках у реки в сером предутреннем свете».

Леший хотел подкрасться поближе, но не смог заставить себя сделать хотя бы шаг. Страх сковал его волю и пригвоздил к месту. Он впадал в панику при виде этого кошмарного человека.

Первый раз с момента встречи с берсеркерами купец вспомнил о Чахлике. Где сейчас волкодлак? Погиб, он почти не сомневался в этом.

И еще он подумал о худосочном берсеркере: а этот где? Его разум вернулся к тому, к чему возвращался неизменно, – к выгоде. Он достаточно насмотрелся на берсеркеров, которые дули его вино, чтобы понять: они не связаны клятвой верности с королем Зигфри­дом. Единственный выход для него, как это ни неприятно, заклю­чить союз с этими людьми. Он повертел в руке браслет короля. По крайней мере, у него имеется хоть что‑то ценное, необходимое ему, как воину оружие. Теперь он снова может покупать и продавать, он может теперь торговаться, он снова стал самим собой.

Леший мысленно представил свое нынешнее положение, сделку, заключенную с судьбой. Меньшее, чего он желал, – благополучно добраться до дома. Может, Олег казнит его за то, что он вернулся с пустыми руками, однако его поручение заключалось в том, чтобы проводить волкодлака до Парижа. Конечно, было бы гораздо лучше вернуться с девушкой, потому что он понятия не имел, чего ожидать от князя, и ему хотелось обеспечить себе награду. В идеале ему хоте­лось продать и девушку, и монаха. Девушка погибнет, в этом он не сомневался, и он не в силах ее спасти. Значит, остается только разы­скать берсеркеров, нанять их телохранителями и найти монаха или его мертвое тело. Он пообещает викингам заплатить, как только сам получит деньги за монаха. Но он не сможет потребовать выкуп за Жеана, живого или мертвого, если его не будут защищать воины.

Нет, он думает не о том.

Леший пытался привести мысли в порядок. Он был пленником Зигфрида. Как только обнаружат тело погибшего короля, викинги примутся рыскать по окрестностям, выискивая его убийцу, и Леший окажется в числе главных подозреваемых. Идти в лагерь северян очень рискованно. Ему предстоит одинокое возвращение в Ладогу, и надеяться можно только на одежду, которая на нем, и собствен­ные мозги.

В лесу началось какое‑то движение. Мимо с испуганным ржани­ем промчались лошади.

Что случилось с животными? Он уже слышал такое ржание, со­всем недавно, когда в шею боевой лошади угодил метательный то­пор. То был крик ужасной предсмертной муки.

Леший вгляделся в сумрак между деревьями, отвернувшись от Ворона, сидевшего на корточках на краю берега.

Из леса снова донеслись какие‑то звуки. Ага, это большой конь короля. Он очень облегчит купцу путь домой, если только удастся его поймать. Но конь как будто бился в непонятном припадке, топал копытом, обливался потом и исходил пеной. Он смотрел в ту сторо­ну, где сидел Ворон. Это, несомненно, тот самый конь, на нем ехала Элис. Из леса донесся ослиный крик. Это же его мул! Вот его‑то он сможет поймать. Если Леший и знал что‑нибудь, так это повадки му­лов, потому что тридцать лет ходил с караванами по торговым пу­тям. Он был уверен, что сумеет поймать животное, потому прошел по лесу шагов двадцать, негромко посвистывая. Он видел, что жи­вотное напугано, однако оно не обезумело от страха, как боевой конь.

– Иди сюда, милый, иди ко мне.

Мул отошел на несколько шагов назад.

Кто‑то мчался через лес слева от Лешего. Послышался громкий крик, кто‑то ответил на него таким же криком. Сам не желая того, Леший побежать смотреть, кто там. Там был волк.

 

Глава двадцать третья

ВОЛЧЬЯ КРОВЬ

 

Смерть не пришла к Элис, но пришло что‑то очень похожее на нее. Тени расступились, вытянулись и швырнули Ворона на землю рань­ше, чем он успел нанести удар.

Хугин вскочил, не успев коснуться земли, и с невероятной быстро­той развернулся, сжимая нож. Сначала, когда два силуэта сошлись в ярком утреннем солнце, Элис показалось, что один из них – волк. Он рычал как волк, он двигался стремительно, но, когда взметну­лась его рука, чтобы защититься от удара ножа, она увидела, что это все‑таки человек, тот самый человек, который приходил за ней в церковь.

– Беги, беги! – кричал он. – Скоро он убьет меня и тогда сно­ва схватит тебя. Убегай!

Девушка попыталась подняться, но ноги не слушались – она за­мерзла до полусмерти. Элис привстала, но тут же зашаталась, слов­но пьяная, хватаясь за дерево онемевшей от холода рукой. Упала, ударившись о землю головой. Потом снова попыталась подняться, но она даже не чувствовала ног, не говоря уже о том, чтобы заста­вить их работать.

– Беги, беги!

Элис опять слышала в голове тот звук – шум большой воды, свист ветра в зеве пещеры, ток крови в ушах.

Ворон уселся на противника. Он держал нож обеими руками, це­лясь в шею волкодлаку. Человек‑волк перехватил лезвие, кровь на пальцах ярко заблестела в утреннем свете. Хугин испустил громкий сиплый крик и опустил нож, однако волкодлак отбил его в сторо­ну и воспользовался движением противника, чтобы ударить Воро­на головой в лицо. В следующий миг уже он сам сидел на враге, ку­сая, раздирая его кожу ногтями и вопя. Чародей потянулся за мечом, но волк прижал его руку, не давая пошевелиться. Мужчины снова вскочили на ноги, сплетясь в крепком объятии и ударяясь о дере­вья. Они падали, расцеплялись, снова поднимались, и волк ни разу не позволил Хугину отойти, чтобы достать меч. Но Ворону и не тре­бовалось оружие. Неуловимым движением он ударил волкодлака коленом в грудь, подбросив его высоко в воздух. Человек‑волк, словно мешок, грохнулся о землю.

Элис казалось, у нее лопнет голова. Тот звук был и внутри, и сна­ружи, он раздавался из пульсирующей, дышащей, бегущей руны. Что она означает?

Ворон потянулся за мечом, волк схватил оружие, собираясь по­мешать ему, и на мгновение они застыли, пошатываясь, у кромки воды. А затем большая лошадь столкнула их в реку. Элис наконец‑ то поняла, что это за звук. Не вода, не кровь в ушах, не ветер и не барабанный бой. Это стучали копыта.

Подбежал Леший. Ворона не было видно, а волкодлак цеплялся одной рукой за то дерево, которое спасло Элис. Леший видел, что долго парень не продержится. Лошадь едва не вышибла из него дух, и он стонал. Леший еще ни разу не слышал, чтобы он жаловался. Волкодлак цеплялся за дерево над самой стремниной, Леший уже стар, он не сможет вытащить его. Но обязан попытаться. Он руко­водствовался не дружескими чувствами, не хотел стать героем – им, как и всегда, двигали практические соображения. Ему необхо­дим защитник, кто‑то должен помочь ему довершить начатое дело. Чахлик – его единственная надежда.

– Я иду, держись, я уже иду!

Конь короля опустился рядом с Элис на передние ноги, легко ка­саясь ее боком, стараясь согреть девушку. Вторая лошадь, которая принадлежала Серде, тоже пришла, и мул пришел. Леший понял, что надо сделать. Мул – животное вьючное, ему не понравится, ес­ли он сядет верхом, зато мула можно вести. Купец схватил уздечку и завел его в бурлящую реку, встав выше по течению, чтобы вода надежно прижимала его к боку мула. Он знал, что нет другого жи­вотного на свете, которое ступало бы по земле так же твердо, как мул, и тот двигался в воде со спокойной уверенностью.

Они прошли шагов десять, и давление воды сделалось слишком сильным для Лешего. Тогда он спрятался за спину мула и принял­ся похлопывать его по крупу, чтобы тот шел дальше. Когда они до­брались до волкодлака, вода едва доходила до брюха мула, однако течение было таким мощным, что купец понимал – без поддерж­ки животное не устоит. Он решил встать перед ним, чтобы осла­бить поток воды. Леший опустился в воду и тут же понял, что про­явил излишнюю самонадеянность. Вода оторвала его ноги от дна, а мул, которого больше никто не понукал, побрел на берег. Леший поскользнулся и инстинктивно схватился за волкодлака, отчего тот выпустил ветку. Река подхватила обоих и потащила назад, но Ле­ший успел крепко встать на дно, после чего с огромным усилием толкнул волкодлака к берегу.

Течение увлекало и разворачивало их, а затем все‑таки подхва­тило и захлестнуло с головой. На несколько секунд они скрылись из виду, но в следующий миг Леший ощутил сильный толчок – под ногами была твердая почва, а в руках он сжимал пучки травы. Его ударило о берег в пятидесяти шагах от дерева, где река сужалась на повороте. Они с волкодлаком были живы. Из‑за реки он услышал крик, нечто среднее между карканьем и скрежетом. Он поглядел за сверкающую ленту воды. Голый человек на другом берегу с каким‑ то предметом за спиной выбирался на сушу.

Леший закашлялся и встал, едва ли не смеясь.

– Что ж, сюда он вернется не скоро. Чахлик, дорогой мой, ка­кой же ты мокрый!

Волкодлак поднялся, опираясь на окровавленные ладони. Теперь Леший видел рану у него в боку: обломок стрелы размером с боль­шой палец торчал из‑под нижнего ребра. «Неудивительно, что люди испытывают ужас при виде него», – подумал Леший. Даже с такой раной он победил Ворона. Однако человек‑волк и сам находился на волосок от смерти.

– Он зовет сестру, – сказал волкодлак. – Надо уходить, прямо сейчас. Он видел девушку, и она в огромной опасности.

Из леса доносились голоса, крики множества людей.

– Больше медлить нельзя, – сказал волк. – Уходите!

Теперь, когда кровь прилила к ее конечностям, Элис била дрожь.

– А что делать с исповедником и другим монахом?

– Убийцы! Убийцы короля! У них одежда, его одежда!

Это закричал один из викингов, молодой воин, который оказал­ся в пятидесяти шагах от них, между лесом и рекой.

– Уходите, – повторил волкодлак. – Сию секунду. Я найду вас. Купец, бери коня, вези ее к Олегу.

– Я возвращаюсь к своим родным, – возразила Элис.

– Ничего подобного. У тебя почти не осталось времени. Волк обретает плоть, это было в видении. Ты должна идти к князю Оле­гу, только он может спасти тебя от уготованной тебе судьбы.

– И какая судьба мне уготована?

– Смерть, разрушение, снова и снова, на протяжении множе­ства жизней.

Он поднял девушку на коня, Леший запрыгнул следом.

Элис поглядела на волка сверху и, запинаясь, произнесла:

– Ч‑чего ради ты делаешь все это?

– Ради любви, – ответил он. – Я найду тебя. Элис, Адисла, я те­бя найду. А теперь – в путь!

Тень закрыла солнце. Волкодлак шагнул вперед и поймал в по­лете какой‑то предмет. Это оказалось копье.

– Уходите. Они уже близко.

Он шлепнул коня по крупу, и тот помчался по лесу, оставляя нор­маннов позади.