Позвонил Док, поделился: так потемнело, что пришлось включать свет в аптеке. Бобби заскочил в дом, хлопнув дверью, и крикнул:
– Ты в эфире!
Дороти сказала:
– Ну хорошо. Бобби говорит, мы в эфире. Так что делать нечего, просто ждем, что все закончится. Мы наблюдали за грозой из эркера в гостиной, и, надо сказать, нам понравилось, хотя стало немного грустно, когда мимо пролетела пижама Дока. Почему‑то грозы вечно подгадывают под день стирки, не заметили? Миссис Уотли занесла нам пару рубашек Дока, но все остальное упорхнуло. Звонят со всего города, сообщают, что к ним прилетели чужие вещи. Мистер Хендерсон говорит, что пара женских панталон обвилась вокруг его флюгера, но не представляю, кому достанет смелости признать их своими. Что? Бобби сообщает, у нас на радиомачте целая куча разной одежды, так что если вы обнаружите пропажу, приходите – вдруг она здесь. Ой, я сегодня в таких растрепанных чувствах, что не могу найти свои пометки для передачи.
Дороти подняла горшок с цветком, заглянула под него и поставила на место.
– Радуйтесь, что вы меня не видите, – я до сих пор красуюсь в халате. Тут и гроза, и звонки без перерыва – время просто испаряется. И надо же – именно сегодня. Как раз когда мы представляем нашего нового спонсора, «Похоронные услуги и Цветочное оформление» Сесила Фиггза, а я сижу ненакрашенная, в сетке для волос и не переодетая. Приношу свои извинения, мистер Фиггз, обещаю, завтра я справлюсь лучше.
Дороти посмотрела на Бобби, который сидел рядом с Беатрис и радостно жевал радиопеченье.
– Простите, девочки, я на минутку. – Она прикрыла рукой микрофон. – Ты почему это не в школе, молодой человек?
– А мне Беатрис надо проводить – дождь ведь, – ответил он.
– Это очень мило с твоей стороны, но, думаю, мы как‑нибудь справимся. Простите, мои дорогие. У меня тут обнаружился мальчик, который должен быть в школе, так что если кто из учителей слушает меня в учительской, обещаю – он через минуту будет. А если нет, позвоните мне.
В следующий миг по эфиру разнесся стук хлопнувшей двери.
– Черт, – сказал Бобби, несясь в школу.
Дороти по‑прежнему перебирала на столе бумажки в поисках сценария передачи. Наконец объявила:
– В этот дождливый день Беатрис споет нам «Пусть вашим зонтиком станет улыбка» и «Я рисую облака солнечным лучом», а я пока, может, найду пропажу.
Оставшаяся часть весны прошла без сильных огорчений, драм и особых событий, пока в субботу первого июня не случилось кое‑что важное.
Жизнь меняется
Бобби с раннего утра трудился в аптеке – разгружал коробки, затаскивая их с черного хода. Вообще‑то он получал на карманные расходы 50 центов в неделю, но хотел подработать на секцию бодибилдинга «Атлант Чарльз». Они с Монро заключили пари, что до первого сентября станут силачами. Учитывая его вес – шестьдесят восемь фунтов[12]в мокром виде – и руки‑палки, задача предстояла нешуточная. Бобби в рекордное время покончил с коробками красно‑белых соломинок для коктейлей, выгрузил бумажные салфетки, шампунь, лекарства от кашля, детские присыпки, аспирин, бинты и пробоотборники Уитмана. Он спешил. Сегодня в бассейне открывался сезон.
Док выдал ему 50 центов и крикнул вслед:
– Осторожней, сынок, не ударься головой о трамплин!
Ответное «Да, сэр» донеслось уже издалека – Бобби во весь опор несся по улице.
Соседка Дороти рассказывала по радио:
– Журнал о домоводстве «Хозяюшка» гарантирует, что черносливовый сок «Сансуит», в отличие от прочих черносливовых соков на рынке, обладает одинаковыми слабительными свойствами в каждом стакане.
И тут ворвался Бобби, шваркнул дверью – бац! – и пулей пролетел в свою комнату.
Соседка Дороти проинформировала радиослушателей:
– Как вы могли догадаться, это прибыл Бобби. – И перешла к объявлению, что миссис Элейн Стаггерс из Ардена, штат Оклахома, интересуется, как лучше готовить старый добрый пирог с клубникой и ревенем. – Так что если у вас есть хороший рецепт, присылайте.
В этот момент Бобби протопотал через прихожую с плавками в руке, но по пути к входной двери был остановлен матерью:
– Минутку, молодой человек! Раз уж вы наделали столько шуму, почему бы вам не зайти и не рассказать всем, что за спешка?
Бобби сунул голову в гостиную и крикнул:
– «Каскад» открывается!
Соседка Дороти сказала:
– Ооо, понятно… Ну что ж, сегодняшний день можно официально считать первым днем лета. Бобби сообщил, что бассейн открыт.
Мама Смит выдала несколько веселых аккордов «У моря, у моря, прекрасного моря», пока Бобби, подпрыгивая от нетерпения, ждал, чтобы его отпустили.
– Ладно, беги, только ради бога не ударься головой о доску на вышке!
Все в доме услышали вопль «О’кей!», и тут же хлопнула дверь черного хода.
Бобби знал короткий путь через задворки до любого места в городке и за какие‑то две минуты добирался до бассейна. Он со свистом пролетал мимо домов, где женщины слушали, как Соседка Дороти повествует о том, как в прошлом году он выделывался перед девочкой и грохнулся головой о трамплин, как результат – потеря сознания и три шва. Многим людям это послужило бы хорошим уроком и навсегда отвратило от бассейна, но не Бобби.
Он любил воду. Мать не знала, но он уже несколько раз окунался в Синего Дьявола. Весело, конечно, но с «Каскадом» не сравнить. Ему все казалось там чудесным – и запах хлорки, исходящий от нагретого солнцем бетона, и погружение в чистую, прозрачную воду, пронизанную солнечными лучами… И эта тишина под водой, когда мир наверху, приглушенный и отдаленный, кажется таким далеким. А еще в бассейн, конечно, ходили девочки. Ему хотелось произвести впечатление на девочку из класса – не ту, что нравилась ему в прошлом году, а новенькую. Она танцевала степ, и когда Бобби, которого Дороти чуть не волоком затащила на концерт учеников школы танцев Дикси Кэхилл, увидел ее сольный танец под песню «Станцуй со мной по полю из тюльпанов», он подумал, что она, пожалуй, такая же классная, как его новые желтые ботинки.
Бобби ворвался в большое бетонное здание с надписью КАСКАД по фасаду, выудил из джинсов монету в 10 центов, получил ключ от шкафчика, рванул по коридорам и успел практически полностью раздеться, даже не добежав до мужской раздевалки. Так торопился, что чуть не грохнулся, впрыгивая в свои ярко‑оранжевые плавки. Быстро запер шкаф и выскочил из сумеречного здания под сверкающее белое солнце. Вот он. Наконец‑то! Оазис кристально‑чистой воды, о которой он мечтал всю зиму. Огромное озеро, сверкающее тысячами алмазов, окруженное горячим бетоном. Ох, это было слишком. У него захватило дух. Больше ждать невозможно! Он разбежался и нырнул. Проплыл под водой, вынырнул рядом с Монро – и понеслось. Они брызгали друг в друга, пока девочки, не желавшие мочить волосы, не раскричались на них. Э‑эх, повеселимся!
К половине пятого от Бобби не было ни слуху ни духу, и Дороти заглянула к Анне Ли, которая вместе с Петси Мэри корпела над альбомом вырезок с кинозвездами.
– Анна Ли, я беспокоюсь. Бобби уже шесть часов торчит в бассейне. Сходите, пожалуйста, за ним, намекните, что для одного дня достаточно.
Анна Ли застонала так, будто мать велела ей возвести египетскую пирамиду вручную.
– Ой, мам, это обязательно?
– Да, я боюсь, вдруг он опять поранил голову.
– Если он хочет остаться дурачком, сигая с этой вышки, я не смогу его остановить.
– Прошу тебя, дочка, ради меня.
Испустив очередной страдальческий вздох, Анна Ли встала:
– Пошли, Петси Мэри. Но я не понимаю, мама, почему ты вообще разрешаешь ему туда ходить. Он там целыми днями щиплет людей за ноги и ведет себя как придурок.
Это была чистая правда. В тот момент Бобби и Монро шныряли под водой и всем надоедали. Любимым их развлечением было нырнуть и проплыть между ногами ничего не подозревающего посетителя. Бобби веселился по полной. Бассейн был плотно забит потенциальными жертвами. Он проплыл между ногами одного купальщика и тут увидел другие ноги и заодно уж проплыл между ними. «Мастер!» – думал он про себя, пока не осознал, опоздав лишь на долю секунды, что эти вторые ноги принадлежат Лютеру Григгсу. Большая ошибка!
Бобби выжал максимальную скорость, чтобы уплыть как можно скорее и дальше, однако получилось недостаточно быстро и далеко. Едва он вынырнул, чтобы глотнуть воздуха, Лютер напрыгнул сзади и изо всех сил пнул его между лопатками.
Бобби даже не понял, что произошло. Сильный удар лишил его воздуха, и его отнесло к тому краю бассейна, где глубоко. Лютер с хохотом уплыл, а Бобби так и остался бездыханным. Он целый день дурачился, и никто не обратил на него внимания, даже спасатели, они и так не успевали следить за возбужденными детьми.
Прошло несколько минут, пока Мак Уоррен, болтавший с Нормой возле бассейна, не увидел, что мальчик неподвижно лежит на поверхности лицом вниз. Мак кинулся к нему, за волосы вытащил из воды. Бобби не подавал признаков жизни и уже начал синеть.
Подходя к бассейну, Анна Ли и Петси Мэри издалека увидели кучку людей. Анна Ли с любопытством направилась к ним. На бетоне лежал человек.
– Ой, Анна Ли, кажется, он умер! – завизжала Норма.
Анна Ли еще не поняла, кто там. Все расступились перед ней. Она увидела безжизненное тело Бобби, и ноги ее подкосились. Спасатели делали искусственное дыхание, считая вслух, изо всех сил пытались вернуть Бобби в мир живых. Анна Ли не могла двинуться с места, она кричала, снова и снова:
– Это мой брат!
За несколько страшных мгновений, пока Бобби не задышал, выкашливая воду из легких, тысячи его гадких проделок были забыты. Единственное, чего хотела Анна Ли, – чтобы он ожил.
Бобби открыл глаза, увидел склонившихся над ним людей и перепугался. Он не понимал, где находится и почему лежит на бетоне, и тут распознал лицо сестры, стоявшей рядом с ним на коленях. И вдруг ощутил, что невероятно счастлив ее видеть. Обнял за шею и не хотел отпускать. Его трясло, а потом он заплакал. Анна Ли обнимала его и бормотала:
– Все хорошо, Бобби, все хорошо, я здесь.
Даже когда спасатели понесли Бобби на кушетку в здание бассейна, он не выпускал ее руки. Его укрыли и стали растирать, чтобы вернуть нормальное кровообращение. Чуть погодя он сел и выпил кока‑колы. Его все еще трясло от пережитого, но уже не так. Когда стало получше, Анна Ли принесла его вещи из раздевалки, помогла одеться, и они вместе пошли домой – его рука у нее на талии, ее рука у него на плече. Мать поджидала их на подъездной дорожке.
– Я уже места себе не находила! – крикнула Дороти. – Хотела сама идти за вами. Что ты там застряла?
Анна Ли сжала плечо брату и ответила:
– Да так, ничего, болтала со знакомыми. Прости, это я виновата.
На следующий день Бобби решил, что в его интересах повременить с походами в бассейн. Особенно если туда повадился Лютер Григгс. Поэтому он остался дома в окружении комиксов.
Около половины первого прибежал Монро и забарабанил в окно, глаза как блюдца, словно марсианина повстречал по дороге. Бобби открыл окно пошире, и Монро вскарабкался на подоконник.
– Ух ты, знаешь, что случилось с Лютером? – Схватившись руками за голову, он возбужденно закружил по комнате. – Фантастика! Просто фантастика! Жаль, ты не видел. Бац! – хук справа в подбородок, бамс! – хук слева, и снова справа. Вот это она ему показала! – Монро, приплясывая, изображал драку. – Бац! Бамс!
– Да кто?
– Анна Ли!
Бобби не поверил:
– Анна Ли? Моя сестра?
– Да.
– Шутишь?
– Нет, не шучу, сам видел. Она пришла к бассейну – его искала. Нашла, подергала за рубашку и говорит – не хочешь подраться с кем‑нибудь твоего роста? Потом улучила момент и как повалит его. И давай метелить! Он ревел, представь! Классно. Жалко, ты не видел.
– Анна Ли?
– Ага. Сказала, что если еще раз до тебя дотронется, она натравит на него Билли Нобблита.
– Моя сестра?
Монро плюхнулся на кровать.
– Везет же тебе. Мне бы такую сестру.
– Он правда плакал? – Бобби улыбался.
– Ну да, молил о пощаде.
Вечером за ужином Бобби смотрел через стол на сестру новым взглядом, полным благоговения и обожания. Хотя ничего не было сказано, с того дня их отношения начали меняться. Постепенно мысль о том, как здорово быть единственным ребенком в семье, растаяла, и они перестали ябедничать при всяком удобном случае. Даже иногда делились секретами. Хоть и не ахти какие достижения, но все же совсем другое дело.
– До чего приятно, когда дети не вцепляются один другому в горло, – заметила как‑то Дороти. – Интересно, что между ними произошло?
Хотя Дороти больше не беспокоилась, что ее отпрыски поубивают друг дружку, время от времени она с тревогой вспоминала Бетти Рэй Отман. Письмо от нее так и не пришло. «Здорова ли девочка?» – думала Дороти. Даже позвонила священнику Церкви Христа на шоссе 78, но он не имел представления, где сейчас Отманы.
Бетти Рэй нашла конверт, который Дороти сунула в боковой кармашек чемодана, только через несколько дней после отъезда из Элмвуд‑Спрингса. В конверте было пятьдесят долларов и записка:
Дорогая,
Прими эти деньги и купи себе что‑нибудь или просто сохрани их на черный день, если хочешь. Не забывай нас, пожалуйста, и приезжай.
Твои друзья
Док и Дороти Смит
P. S. Отправляй мне иногда хоть записку, чтобы я знала, как ты, хорошо?
Бетти Рэй хотела написать в ответ, но не знала, что сказать. Впрочем, Дороти могла не волноваться, что Бетти Рэй их забудет. Она часто вспоминала свою жизнь в Элмвуд‑Спрингсе. В бесконечных разъездах она лишь изредка попадала в школу и больше пропускала занятий, чем посещала. Она мечтала пожить на одном месте, ходить на уроки. Если бы она могла, как Анна Ли, иметь из года в год одних и тех же друзей, жить в одном и том же доме! Часто по вечерам они проезжали маленькие города, она смотрела из окна, как люди всей семьей сидят на веранде или обедают в гостиной, и вспоминала Смитов. Но никогда не говорила матери, как ей тоскливо. У Минни своих проблем было невпроворот.
Блудный сын
Для Отманов лето – время страды. С мая они проехали от Небраски до Арканзаса, потом были Оклахома, Мичиган, Луизиана, Западная Вирджиния, Канзас – и снова назад. После ночного пения в Спартанбурге, Южная Калифорния, они смогли наконец сделать дневную передышку. Феррис остановился на ферме с Бервином и Верноном, а Бетти Рэй приютила семья из семи человек. Минни ночевала у Пайков, местных исполнителей госпела. Наутро, сидя на заднем дворе, она общалась с миссис Опал Пайк, чей муж ушел на работу. Он приходился родственником тем Пайкам, что производили ментоловый бальзам, и ведал всеми продажами в Каролине. Женщины пили чай со льдом и обсуждали проблемы и тонкости жизни в качестве жен певцов госпела.
– Не так легко постоянно быть у всех на виду, – сказала Минни.
– Точно, – согласилась миссис Пайк.
– Знаете, Феррис ведь не всегда был таким строгим христианином, как сейчас. Мало кто знает, но в течение многих лет он и в запои впадал, и погуливал. Принимал спасение души и снова соскальзывал на дно.
– Серьезно?
– Да. Но, слава Господу, не далее как шесть недель назад, считая с нынешнего вторника, он наконец спасся окончательно и стал другим человеком. Деревенская женщина из Миссури, исцеляющая силой веры, избавила его от артрита и спасла его душу за один сеанс.
– Серьезно? – повторила миссис Пайк, прихлопнув комара на руке.
Минни кивнула:
– Он давно пытался преодолеть кризис веры. Три месяца учился заочно, чтобы получить сертификат священника Церкви Христа. И вот однажды просидел всю ночь в машине с Библией, а утром заходит, и на нем лица нет. Я ему: «Феррис, что стряслось?» А он: «Присядь, Минни, я тебе что скажу. – И говорит: – Милая, хочу, чтобы ты знала: я сражался и молился об этом тысячу часов, но ничего не помогло. – Сжал мне руку и продолжал: – У нас серьезная проблема. Мне, возможно, придется бросить пастырство». Я как услышала, аж задрожала вся, потому что до сих пор это была вся его жизнь. И говорю: «Феррис, в чем дело? Это из‑за другой женщины?» А он: «Нет, милая, из‑за блудного сына. Я изо всех сил старался с этим смириться, но не смог». То есть он потерял веру из‑за притчи. Он сказал: «Если человек уходит из дома, пьет‑гуляет, тратит все деньги и живет в грехе, а по возвращении отец обнимает его и говорит – добро пожаловать домой, и ведет себя так, будто ничего не случилось, то как себя должны чувствовать другие сыновья, те, что остались дома, трудились, экономили и жили по‑христиански? Ведь они подумают, что их многолетнее старание ничего не значит для отца. Они и сами могли уйти и развлекаться на полную катушку. Не понимаешь, да, Минни? Зачем человеку стараться быть хорошим, если для его отца это ничего не значит? Зачем быть хорошим, если можно, как блудный сын, делать что заблагорассудится, и тебе это сойдет с рук?»
Ну что я могла ответить? Я сказала: «Феррис, я тебя поняла. Ты не можешь хорошо петь и молиться, если не видишь в этом смысла».
Но петь все равно пришлось, потому что на нас рассчитывали, и я просто все время молилась. Прошло несколько месяцев, и однажды мы пели на большом религиозном бдении в палаточном лагере в Пелхэме, Алабама, я никогда не забуду тот вечер. В небе ни звездочки, тьма египетская, Феррис пошел погулять и скоро набрел на палатку этой женщины, Арфистки. Надо сказать, он видел лучших священников и евангелистов, и они на него не действовали, а тут прошло каких‑то двадцать минут – она сошла со сцены, схватила его, обняла и что‑то сказала, – и нате вам, он с тех пор спасен.
– Благодарение Господу, – сказала миссис Пайк.
– Господь и Арфистка. Не знаю, что уж она ему сказала, но, наверное, что‑то хорошее, потому что больше у него колено ни разу не болело. Неудивительно, что у нее столько почитателей. Говорят, в Атланте люди приезжали в машине «скорой помощи», а уезжали на трамвае. Сходишь на такую исцеляющую проповедь – и прощай, болячки. Мы на такую ходили в Детройте, так там люди исцелялись направо и налево – от болей в спине, от слепоты, бурсита, зоба, проблем с печенью, стригущего лишая, от всего. Одна женщина пришла с погнутым указательным пальцем, так к концу проповеди он был прямым как палка.
– Правда?
– Да. Милая, она обернулась и указала им прямо на меня! – Минни смотрела в сад. – Надеюсь, Феррис какое‑то время побудет спасенным, хотя бы пока мальчики не вырастут. Они в таком возрасте, когда уже начинают куролесить, и за ними надо смотреть в оба, да с их дяди Флойда день и ночь глаз не спускать. Понимаете, как я устаю?