– Что ты будешь пить, пока закажем обед? – спросил своего гостя Квиллер.
– А вы?
– Коктейль К., безалкогольный. Состоит из минеральной воды «Скуунк» и капли клюквенного сока.
– Звучит не слишком вдохновляюще, но я рискну.
– Жизнь полна опасностей, – кивнул Квиллер. – А пока… Полагаю, ты хочешь знать, для чего я затеял весь этот, так сказать, сыр‑бор. Ты захватил записную книжку? Или диктофон?
Сначала он объяснил, что это за проект: речь шла о книге, издаваемой Фондом К., – книге, рассказывающей о своеобразном памятнике архитектуры, Хиббард‑Хаузе, построенном в пятидесятые годы девятнадцатого века, старейшем бревенчатом сооружении в Мускаунти, в котором жили четыре поколения Хиббардов.
– Твоя задача, – сказал он Кеннету, – отыскать интересный материал в сухой статистике. Надеюсь, чутьё у тебя есть. В сундуке, который я тебе передал, похоронены разные истории: в письмах, документах, в газетных вырезках. Что происходило с семьей Хиббардов в течение полутора столетий? Как сказались на них войны, ураганы, эпидемии, несчастные случаи и преступления? И ещё бери на карандаш награды, которыми их отмечали, и призы, которые они выигрывали, свадьбы и похороны, празднества и увлечения. Дошло, в чём суть?
– Дошло! – откликнулся Кеннет. – Я уже не дождусь того момента, когда начну.
– А пока займёмся меню, – сказал Квиллер.
И он заказал что‑то странно‑вязкое на закуску… затем шиш‑кебаб из ягнёнка и спанокопиту и на десерт баклаву.
Напоследок, когда они уже сидели за чашками кофе по‑гречески, Квиллер решил удовлетворить своё любопытство в отношении Бородача (прозвище Кеннета), не слишком глубоко копая. Молодому человеку, видимо, не очень‑то хотелось говорить о себе, но мало‑помалу отдельные факты всё‑таки выяснились.
|
|
Ему нравится кондоминиум в Уинстон‑парке. Все – молодые. Плата умеренная. На работу можно ходить пешком. Машины у него нет. Закусочная за углом. Нравятся люди в книжном магазине. Все настроены дружески, даже кот.
– Ты любишь кошек? – спросил Квиллер.
– Как вам сказать… У нас на ферме кошки были только в амбаре. В основном мы держим собак и лошадей. Откуда такое имя – Данди?
– Очень просто: тёмно‑рыжих котов – апельсинового цвета – называют ещё джемовыми, а Данди – город в Шотландии, который издавна славится апельсиновым джемом. А ты знаешь, откуда взялся обычай держать при книжных лавках котов? Пошевели мозгами.
– Наверно… – протянул Кеннет, – ну, по той же причине, по какой у нас были кошки в амбаре… чтобы не было грызунов.
– Верно! А ты ездишь к себе на ферму?
Кеннет замялся.
– Ферму продали. И родители мои умерли. Оба.
– Прости… – пробормотал Квиллер. Он хотел задать Кеннету ещё кое‑какие вопросы, но тот явно собрался уходить. И Квиллер спросил: – Тебе нужно ещё что‑нибудь разъяснить для твоего задания?
– Что делать с теми важными фактами, которые я найду?
– На каждый такой документ или письмо поставить номер. Переложить в отдельную коробку и занести с указанием номера в опись.
– Завтра же начну.
ДВЕНАДЦАТЬ
Воскресенье. Полдень. Сиамцы, насладившись полуденной трапезой, намывали шерстку, когда Квиллер сел за письменный стол и открыл телефонный справочник. В тот же миг на столе оказалась Юм‑Юм, угрожающе изогнувшая спину и хвост. Откуда она знала, что он собирается позвонить Фрэн Броуди? С первого дня знакомства обе дамы были на ножах.
|
|
Фрэн была самой очаровательной женщиной в городе, талантливой актрисой – членом Театрального клуба, дочерью шефа полиции и вторым человеком в ателье Аманды «Дизайн интерьеров».
На звонок она ответила кислым голосом человека, лишь недавно пробудившегося ото сна.
– Фрэн, позволь мне, – с деланным восторгом начал Квиллер, – выразить мое запоздалое восхищение твоим исполнением роли Гвендоден!
– Благодарю. Зверски обидно, что спектакли пришлось отменить… Я слышала, ты приступаешь к потрясному новому проекту.
– Где ты это слышала?
– Неважно где. Разве нет? Книга об этом допотопном монстре!
Вот как! Он заговорил авторитетным тоном:
– В известном нам месте есть дуб Джорджа Вашингтона, в другом – печатный станок Бенджамина Франклина. У нас есть Хиббард‑Хауз. И нечего на него нападать. Он вырос из опилок миллиона деревьев полтора века назад и стоит вопреки пожарам, наводнениям, ураганам и снобам‑декораторам.
Он знал, как её злит, когда дизайнеров по интерьерам называют декораторами.
– Хорошо… Прости, ты звонишь мне по делу или просто так? – холодно поинтересовалась она.
– Насколько я понимаю, комнаты в Хиббард‑Хаузе очень большие, тёмные и заставлены мебелью. Джону Бушленду надо их сфотографировать. Ничего не посоветуешь?
– Аманда помогала там с расстановкой мебели, когда ещё был жив Джесмор. Я кое‑что делала для Вайолет. Я не очень понимаю, с какого конца начать.
– Просто подкинь пару советов, как там снимать, а я запишу их для Буши. И больше не стану тебя утомлять… разве только спрошу, что ты думаешь об Олдене Уэйде.
|
|
– О! – моментально загорелась Фрэн. – Этот парень не только брызжет энергией, он ещё талантлив, красив и чертовски сексуален.
– Я рад, что ты о нём хорошего мнения, Фрэн.
А как же, подумал Квиллер, доктор Преллигейт, директор местного колледжа и номер первый в списке Фрэн? Что случилось со всеми другими? И что теперь должен сказать шеф Броуди о своей непостоянной дочери?
Мак‑Дайармидов, мать и дочь, ожидали в час дня; Квиллер подошёл к магазину чуть раньше. Данди по‑прежнему дежурил в витрине; он возлежал на подушке, нежась на солнышке и небрежно принимая от прохожих знаки внимания.
Когда Мак‑Дайармиды прибыли и им отворили, кошачья знаменитость примчалась со всех лап.
– Он меня помнит! – ликовала Кэти, роняя слезы умиления на его «джемовую» шёрстку. Кэти была высокой – в отца, и с «джемовыми» волосами – в мать. И пока шёл осмотр настоящего пиратского сундука, циновки с предупреждением в вестибюле и витрины, где накануне сидел, очаровывая толпу, Данди, она не спускала своего любимца с рук. Помещение ЦЭС оказалось запертым, однако они смогли осмотреть его через стеклянную дверь и полюбоваться буфетом и его содержимым – коллекцией ценных книг.
– Нам нужно чаще поглядывать на часы, – напомнила Мойра. – У Кэти самолет.
– У вас хватит времени на «Бабусину сластёну»? Это тут, за углом, – предложил Квиллер. – Она славится своими банановыми сплитами.
«Бабуся» и впрямь была бабушкой, чьи внуки все как один работали в «Сластене», составляя, по всей видимости, дружную команду. Стулья и столы там были с гнутыми металлическими ножками и спинками – в стиле тех, что стояли у киосков с содовой водой.
Кэти заказала себе банановый сплит и, пока старшие уплетали фруктовые пломбиры, не отрывала глаз от противоположной стороны зала; потом что‑то шепнула матери. Мойра посмотрела в том же направлении и покачала головой.
– Он, он! – настаивала Кэти. – Уэсли. Только бороду себе отрастил.
Квиллер бросил беглый взгляд на другую сторону зала и сказал:
– Его зовут Кеннет. Он работает рассыльным во «Всячине».
К тому времени, когда гости отправились в аэропорт, Кеннет уже исчез.
Квиллер спросил Бабусю, как шли дела в субботу.
– Как никогда! В жизни такого не видела! – шлёпнула себя Бабуся по лбу. – Очередь на вход ни на минуту не убывала. К трём у нас мороженое кончилось, и пришлось закрыться.
– А много дохода от обитатели кондоминиума в Уинстон‑парке? Часто у вас бывают? – спросил Квиллер.
– Много! Славные ребята! Их тут всегда полно: пьют содовую с мороженым, и пиво тоже пьют. Всё лучше, чем многое другое.
– Мне показались знакомыми те двое, которые только что ушли, – обронил Квиллер.
– Так это Пегги. А парня кличут Бородачом. Славная пара.
Квиллер заметил, что счёт взяла Пегги, а Кеннет отвернулся и, пока она расплачивалась, сидел, не вынимая рук из карманов.
Домой Квиллер пошёл пешком; приближаясь к амбару, он увидел в кухонном окне кота – тот явно был чем‑то взбешён. Кто‑кто, а Квиллер знал о кошачьей телепатии не понаслышке. Один бушующий кот в окне означал запись на автоответчике, два бушующих кота – сигнал SOS: «Спасите нас! Мы умираем с голоду!»
Звонок был от Олдена Уэйда: «Квилл, дайте знать, если вам что‑то нужно для выступления в четверг. Кафедра? Пюпитр? Проектор или экран? Танцовщицы?»
Квиллер тяжело вздохнул и пробормотал «спасибо». Он совсем забыл про собрание Литературного клуба и теперь стал быстро собираться с мыслями.
Он много чего мог сказать о колоритном старике книготорговце, но чтобы приковать внимание аудитории, необходим иллюстративный материал: фотографии большого размера, спроецированные на стену за кафедрой.
Он позвонил Кеннету.
– Сделай мне одолжение: завтра, когда будешь в редакции, посмотри, нет ли в папке с фотографиями снимков покойного Эддингтона Смита, его книжной лавки и кота. После пожара Уинстона ставили на первую страницу… И ещё, может, там есть снимки горящего здания.
– Будет сделано! Куда мне их доставить?
– Просто оставь на мое имя у Джуниора Гудвинтера. Скажешь ему, что я заберу их, когда привезу очередной материал для «Пера Квилла».
– Будет сделано.
– Я видел тебя в «Сластёне», Кен. Небось лакомился знаменитым банановым сплитом?
– Ага. Пегги угощала. Я по её поручениям бегал.
– Симпатичная девушка! Это она обихаживает Данди?
– Она. Ей это в кайф. Она готова приплатить – дай только такую работу делать… Вам понравилось, как она меня подстригла?
– Замечательно. Я сам лучше бы не сумел.
Интересно, подумал Квиллер, кто стрижёт Пегги. Чёлка у неё свисает до самых бровей.
Следующий звонок он сделал Торнтону Хаггису, заменившему Гомера Тиббита на посту официального историка Мускаунти.
– Торн, есть ли в каких‑нибудь архивах приличные снимки Эддингтона Смита и – или – его лавки? Только подскажи, где они могут лежать. Взять я их и сам возьму.
– Есть, точно есть. Но для верности я ещё на месте посмотрю. Это для твоей лекции в литклубе? Мы с женой непременно придём. Она ведёт себя на твоих лекциях как девчонка из стаи «квиллеристок». Я ей прямо сказал: ходишь смотреть на марктвеновские усы.
– Хорошо! Теперь не буду усердствовать с конспектом, – сказал Квиллер. – И скажу моему парикмахеру, чтобы не касался ножницами моей главной приманки.
– Сегодня днём к нам придёт ваш дядя Буши, ‑сказал сиамцам Квиллер. – Убегать и прятаться не стоит: он придёт без кинокамеры.
Самый известный фотограф округа Джон Бушленд жил поблизости – на Приятной улице – со своей женой Дженис и четырьмя амазонскими попугаями. Квиллер пригласил их, чтобы поговорить о Хиббард‑Хаузе.
День был тихий, погожий, и, взяв с собой поднос с закусками, они вышли на «птичий двор», в восьмиугольную беседку, затянутую сеткой со всех сторон. Сиамцы отправились туда вместе с ними – в полотняной хозяйственной сумке.
– До чего же легко здесь дышится! – воскликнула Дженис – Давай построим что‑нибудь похожее следующим летом, Буши.
Её муж, чьи волосы с каждым годом становились всё реже, очень любил, когда его так называли. [10]
– Как привыкают ваши попугаи к новой обстановке? – спросил Квиллер.
– Они очарованы моей лысой головой, – пошутил фотограф.
– А у нас два котёнка – взяли из соседнего дома, – радостно доложила его жена. – Один черепаховый, а другой трехцветка.
– Ну и как? Удаётся их фотографировать?
– В любое время дня и ночи, когда только захочу. Они не проказничают, пока получают свои две полные миски в день… Скажи мне, что за слайды ты поминал по телефону?
– Сколько времени понадобится, чтобы сделать слайды с чёрно‑белого снимка? – спросил Квиллер.
– Я сварганю их, как только понадобится. Использую свои знакомства, и проектор у меня тоже есть, можешь на него рассчитывать. Даже сам с ним буду работать. А зачем тебе?
Квиллер объяснил, какую задумал программу для предстоящего выступления в Литературном клубе, и Буши сказал, что, возможно, у него есть снимки Эддингтона Смита. Он вспомнил фото старого библиофила на складной лестнице и ещё одно, где тот на тротуаре кормит голубей.
Затем они коснулись проблем, связанных со съёмкой Хиббард‑Хауза.
– Я позвонил мисс Хиббард, – сказал Буши ‑чтобы условиться о съёмке, и она пригласила меня осмотреть дом внутри. Комнаты – огромные, темнющие и чем только не забиты! Можешь мне поверить, нелегкая это будет работёнка!
– Я ещё ни разу не слышал от фотографа, – повернулся Квиллер к Дженис, – что снимать ему будет легко. Хваткие парни эти фотографы! Когда карточка получается супер, они – хо‑хо! – герои.
Дженис захихикала, а потом сказала:
– Он взял меня с собой, когда поехал на «смотрины». Дом превосходно освещён снаружи! Но какая странная архитектура! Что это за стиль? По‑моему, пока я жила в Калифорнии, я уже всё повидала.
– Если верить Фрэн Броуди, у этой громадины парадная дверь в колониальном стиле, крыша – в готическом, и – венецианская башня! Викторианские веранды были пристроены позднее. Интерьеру, по утверждению Фрэн, в основном придан стиль времен Якова Первого.
– Я сказал Вайолет – она попросила меня так её называть, – вставил своё слово Буши, – принести в дом свежесрезанных белых цветов и постелить на большой обеденный стол белую скатерть. И ещё сказал ей, что люди на фото не нужны.
– Я поеду в качестве ассистентки, – сказала Дженис.
– Она давно мне помогает, и у неё хорошо получается. В нашем деле надо выучиться двум вещам: использовать крупный план, когда общий план не даёт нужной картинки, и использовать боковое освещение. У меня в фургоне есть светоотражательные зонты, и с их помощью мы высветим тени.
Потом мужчины развлекли Дженис рассказами о начале их знакомства, когда Буши жил в Локмастере.
– Я рад, что переехал в Пикакс, – сказал он.
– Все лучшие люди прибывают сюда из Локмастера. – кивнул ему Квиллер. – Последний – Олден Уэйд. Он, ничего не скажешь, быстро завоевывает Пикакс… Ты знаешь Олдена, Буши?
– Наслышан о нём.
Сказано это было не без ехидства, что подстегнуло любопытство Квиллера.
– Мы видели его в спектакле, – оживилась Дженис – Он замечательно играл! Он будет вести актерскую студию, как я слышала, и я очень хотела бы туда записаться.
– Кстати, он живёт в Хиббард‑Хаузе, – сообщил Квиллер.
– Йау‑у! – решительно заявил о себе Коко, который все это время наблюдал сквозь сетку за воронами.
Дженис вскочила.
– Киска обедать хочет, да и нам пора домой – кормить Бонни и Клайда [11]. Буши так назвал котят, потому что они вступают в жизнь, полную опасностей.
Она извинилась и побежала в дом – то есть в амбар, – а Квиллер с фотографом задержались во дворе.
– Я слышал об Олдене много всякого, Буши. Меня эти сплетни волнуют постольку, поскольку Полли взяла его в магазин – налаживать «культурную жизнь». Это он попросил меня выступить на открытии Литературного клуба.
– Ага… ну да… как делать дело, он знает, только за ним закрепилась слава юбочника и соблазнителя.
– Какого красивого парня в этом не подозревают! Разве не так?
– Не знаю. Красивым парнем никогда не был. – Он провёл рукой по своей лысеющей голове. – Только у Олдена длинный донжуанский список.
ТРИНАДЦАТЬ
В понедельник утром «Сундук пирата» начинал свою деловую жизнь. Кроме того, Квиллер обещал стать первым покупателем в Центре Эддингтона Смита. И ждали его там с толстой чековой книжкой, правда, выписать ему пришлось гораздо большую сумму, чем он предполагал.
Покормив пораньше сиамцев, он угрюмо готовил себе овсянку и строгал бананы под контролем Коко, сидевшим на барной стойке.
В половине десятого Лайза ждала его – первого покупателя! – с ключом от буфета в руке.
– Знаю, что ты не хотел бы, чтоб о тебе писали в газетах, но, Квилл, какой бы это был сюжет на первую полосу: «В день открытия ЦЭС почётный гражданин Пикакса покупает редкую книгу для своего кота». Но тогда тебе пришлось бы тащить сюда Коко, а ещё неизвестно, как он поладит с Данди.
– Ты мечтательница, Лайза!
– Хотела прийти Вайолет, но она записалась на приём к врачу в Локмастере. Её везут туда на машине.
– Надеюсь, ничего серьёзного?
– Her, это плановый осмотр, какая‑то не слишком мешающая жить хроника. Они пообедают в ресторации «Конь‑огонь» и приятно проведут время. Готовы? – Она вынула ценную книгу из буфета и вручила её своему первому покупателю.
Творение Д‑ра Зюсса было типичным изданием для детей: с ярко‑голубой глянцевой суперобложки маленьких читателей приветствовал потешный кот в шляпе с высокой тульей в бело‑красную полоску. Шестьдесят с гаком страниц заполняло повествование, стишки и такие же забавные, как на обложке, рисунки.
– А ты уверен, что Коко понравится? – спросила Лайза.
– Он любит тонкие книжки: их легко сбрасывать с полки. Таков его литературный вкус! Но эту книгу я запру на замок и лишь изредка буду выкладывать на кофейный столик, где в знак почтения он будет сидеть на ней. У Коко есть нюх на раритеты.
– Ну… если ты так говоришь… – скептически протянула Лайза. – А теперь… у меня есть для тебя сюрприз. Вайолет попросила меня сообщить… Её отец очень высоко ценил профессию журналиста и собирал книги, написанные о журналистике и журналистах, – в его коллекции сорок или пятьдесят названий!
– Я все их покупаю! – перебил её Квиллер, вынимая чековую книжку.
– Нет‑нет! Она отдаёт их тебе в благодарность за книгу о Хиббард‑Хаузе.
– Передай ей, чтобы она их все скопом подарила ЦЭС, а я их у Центра куплю. Ей зачтется при подаче налоговой декларации. А я порадуюсь удаче, которая выпадает случайно и, дай бог, раз в жизни, ну а ЦЭС получит солидный денежный вклад. Простая арифметика! Книги уже здесь?
– Нет. Они в Хиббард‑Хаузе – четыре или пять коробок. Вайолет хотела, чтобы Олден отвёз их к тебе в амбар попозже вечером.
– Я буду на месте и выпишу чек на ЦЭС. А на какую сумму – решайте вместе с Вайолет.
Квиллер пошёл домой, унося с собой «Кота в шляпе», которого Лайза положила в один из полиэтиленовых мешков, подаренных ЦЭС местной аптекой. Когда он входил во двор амбара, оба сиамца выделывали курбеты в кухонном окне – в предвкушении, несомненно, мясных хлебцев от Луизы. Так или иначе, но они были жёстоко разочарованы, когда им преподнесли ценную книгу, – презрительно фыркали, с загадочным видом вздымали глаза к потолку и снова фыркали. Даже Коко, главный библиофил, не проявил никакого интереса к новому приобретению!
«Уж этот мне Коко! – посетовал про себя Квиллер. – Он, верно, предпочёл бы получить "Жизнь Джорджа Вашингтона"».
Позднее он снова отправился в город, чтобы выполнить кое‑какие поручения, и перед особняком семейства Спренклов, на Мейн‑стрит, увидел Мэти Спренкл, которая, задумчиво качая головой, смотрела то налево, то направо.
– Карету поджидаете? – улыбнулся он.
– О, Квилл! – засмеялась она. – Вы моя палочка‑выручалочка. Никак не могу решить, куда мне ехать в первую очередь – на почту или в банк?
– Исходя из того, что тарифы на почтовые услуги всё время растут, сначала поезжайте в банк, – посоветовал он, – Вы прекрасно выглядите! А как поживают ваши девочки?
Он заметил, что к её темно‑голубому платью прилипло несколько кошачьих волосков. Мэгги была завзятой кошатницей.
– Дорогая наша Шарлотта умерла от старости, и нам её ужасно не хватает. Но мы взяли серую кисоньку из кошачьего приюта. И назвали её Эмили. Не подыметесь ли в дом? Познакомитесь с ней и выпьете чашку чая…
– С удовольствием подымусь и заодно кое‑что с вами обсужу… но от чая увольте: только что выпил три чашки кофе.
Это была наглая ложь и одновременно пристойная форма отказа от слабого жасминного чая с плавающими в нем одним‑двумя, а чаще и более волосками.
Особняк Спренклов был построен в те давние времена, когда купцы торговали своим товаром на первом этаже принадлежащего им дома, а на верхних жили сами со своими большими семьями. Теперь внизу помещались два офиса: по купле‑продаже недвижимости и страховой компании, а Мэгги занимала второй и третий этажи, превращённые в викторианский дворец. После смерти мужа, Джереми, она продала их летнюю резиденцию, рассталась с огромным розарием и обосновалась в центре Пикакса – поближе к местам своих многочисленных хобби.
Она спросила Квиллера, хочет ли он подняться по парадной лестнице или пройти к лифту в задней части дома. Лестница была по‑старинному крутой, а из‑за устилавшего её пышного ковра и без того узкие ступени не вмещали ботинок сорок четвёртого размера. Лифт, доступный со стороны автомобильной стоянки у пыльного фасада здания, был недавним нововведением.
– Я – человек отчаянный, поэтому я выбираю опасный, но короткий путь, – заявил Квиллер.
Лестница утопала в розах, стены были тёмно‑красные, увешанные несметным числом гравюр. Дизайнер и по совместительству мэр Пикакса Аманда Гудвинтер недаром сказала Квиллеру: «Я делаю то, что хочет клиент. Деньги – его, и пусть живёт с тем, за что платит».
Наверху было ещё больше красных роз и красных стен, закрытых огромными картинами в тяжёлых золочёных рамах.
Разговор протекал за богато украшенным резьбой столом с мраморной столешницей, вокруг которого стояли обитые бархатом стулья.
– Вы наотрез отказываетесь от чая? Может, всё‑таки выпьете чашечку? – ещё раз предложила Мэгги.
Квиллер снова отказался.
– Я пишу книгу о Хиббард‑Хаузе, – начал он, ‑которую будет издавать Фонд К.
– Знаю, знаю! Вайолет мне сказала! Я очень, очень рада! Чем‑нибудь могу помочь? Я старше Вайолет, но мы вместе росли.
– То, что мне надо, Мэгги! Я собираю воспоминания о Хиббард‑Хаузе у старожилов Пикакса.
И он поставил на мраморную столешницу диктофон.
– О, я помню, как мы подымались на башню, чтобы посмотреть на озеро в десяти милях от Хиббард‑Хауза… как зимою слетали на санках с холма, на котором он стоит… а летом ночевали на веранде в спальных мешках… как сидели вокруг печки в библиотеке, и отец Вайолет читал нам вслух. Вайолет поступила в колледж, потом уехала в Италию, а я вышла за Джереми и была безумно счастлива. Он любил выращивать розы и каждый день преподносил мне одну прекраснейшую флорибунду из нашего сада, напевая песенку «Только роза» из оперетты Рудольфа Фримля «Роз‑Мари»! У него был красивый баритон!.. Пока Вайолет жила в Италии, мы с ней переписывались, и меня бросило в жар при известии, что она собирается замуж за художника. Ну а когда её родители узнали, что он не только художник, но ещё и иностранец … они чуть не умерли! Вайолет было сказано, что это убьёт её мать! Она вернулась домой.
– И замуж так и не вышла? – спросил Квиллер.
Мэгги сдержанно кивнула.
– Назло, я думаю. Она была единственным ребёнком, и на ней, следовательно, кончалась прямая линия Хиббардов… Я никогда не забуду, как она, когда вернулась из Италии, горько плакала изо дня в день. И я плакала вместе с ней.
Слёзы выступили у неё на глазах, и Квиллер сказал:
– Я, пожалуй, выпил бы чашку чая.
Когда Мэгги вернулась с чайным подносом, лицо у неё было спокойное.
– Мне было вдвойне обидно за Вайолет, потому что мы с Джереми были райски счастливы, и он выращивал розы со страстью. Однажды он послал Вайолет розу на длинном стебле, сопроводив её знаменитыми стихами Хафиза, которые вы, наверно, знаете.
Она прочла наизусть написанные в тринадцатом веке строки:
Не выпускай вовек из рук бокал с вином.
Не разжимай руки, держащей стебель розы.
Мир нашу жизнь создал дурным умом,
Так будь же сам стратег и не страшись угрозы. [12]
– М‑м‑м, – промычал Квиллер. – Вдохновенный жест!
– То, что ей было нужно, Квилл. Не знаю, что больше – стихи или роза. Джереми начал наблюдать за розовыми бутонами за двадцать лет до того, как это вошло в моду в Локмастере. И специально для этой цели выращивал в теплице розы на длинном стебле. Это особый сорт, знаете ли, их сажают почти впритык, чтобы они тянулись вверх. Как мне жаль, что вы с Джереми не знали друг друга.
– Вы знаете, что у Вайолет проблемы со здоровьем?
– Я знаю, что она сегодня поехала в Локмастер. к своему врачу. Уже несколько лет, как у неё признали аневризму. Эта болезнь сражает без предупреждения.
На какое‑то мгновение Квиллер потерял дар речи.
– Я потрясён! У меня сердце разрывается… Бедная она, бедная! Я поражён тем, с какой выдержкой она держится,
– Она научилась жить каждым днём, – сказала Мэгги. – Теперь вы знаете, почему я рада, что вы работаете над книгой о Хиббард‑Хаузе. А с другой стороны, она, возможно, доживёт до ста лет. Я подумаю, что ещё я могу вспомнить о тех годах.
– И добавляйте это к уже записанному на диктофон, а я через неделю свяжусь с вами по телефону.
Когда Олден на служебном фургоне Хиббард‑Хауза въёхал во двор амбара, Квиллер, выйдя к нему навстречу, посоветовал развернуть машину кузовом к кухонной двери. Коко и Юм‑Юм наблюдали за маневрами из окна, но вскоре разбежались в разные стороны. Квиллер любил повторять, что только два сиамца знают, как разбежаться сразу в трёх направлениях.
Мужчины сложили коробки по одну сторону каминного куба, и Олден предложил помочь расставить книги по полкам. Но Квиллер сказал, что сначала их надо внести в каталог.
– Я займусь распаковкой, а вы подымитесь наверх и послушайте, какая здесь акустика. Прочтите что‑нибудь, например, из Шекспира.
– Да, такая удача выпадает человеку лишь раз в жизни! – заявил гость, обозревая собрание шекспировских пьес. – У вас коллекционное издание, как я погляжу. Счастливчик!
– Возьмите «Генриха Пятого» и прочтите пролог, – предложил Квиллер. И потом с истинным наслаждением, как зачарованный слушал лившиеся из‑под крыши амбара тридцать четыре строки начиная с первой: «О, если б муза вознеслась, пылая…»
Ничего подобного яблочный амбар ещё не слыхал! Быть может, сам чтец ещё никогда не выступал в таком прекрасном зале!
– Спойте что‑нибудь, Олден! – крикнул Квиллер снизу.
– «Мужчина должен быть суров, он должен быть отважен…» – запел Олден. [13]
Квиллер зааплодировал, и Олден, возбуждённый, в приподнятом настроении, начал спускаться. И вдруг – не прошло и нескольких секунд – он полетел вверх тормашками и с шумом приземлился на пол.
Квиллер, вскрикнув, бросился наверх и в тот же миг увидел, как мелькнул и скрылся бежевый комочек меха.
– Олден! Вы не расшиблись? Что случилось?
– Не знаю, но вроде жив. На занятиях по актёрскому мастерству нас учат, как падать на подмостки.
– Может, чего‑нибудь выпьете, чтобы успокоить нервы?
– С нервами у меня всё в порядке. Благодарю, но мне пора домой – открывать к столу бутылки.
– Передайте Вайолет: я пишу ей записку с тысячью благодарностей.
Квиллер был рад, что его предложение выпить встретило отказ: ему не терпелось заняться свалившимся на него щедрым даром, представлявшим журналистику конца девятнадцатого – начала двадцатого веков. Среди прочих там значились такие имена, как Менкен, Хёрст, Паттерсон и Люс… имена таких женщин, как Нелли Блай и Айда Тарбелл… таких писателей, как Марк Твен, Артемус Уорд, Ирвин С. Кобб, Уилл Роджерс Джордж Эйд, Стивен Крейн, Амброуз Бирс. [14]
На сцене между тем, вопросительно пофыркивая, появились сиамцы. Причём Коко ходил той особой «деревянной» походкой, которая означала «виновен», что побудило Квиллера подняться к месту недавнего происшествия: там – как он и подозревал – валялась банановая кожура. Узенькая полосочка.
Позже, обдумывая за чашкой чая случившееся, Квиллер чуть не захлебывался, удерживаясь от смеха при мысли о злосчастном падении Олдена. С тех пор как существует клоунада, падение лицедея, поскользнувшегося на банановой кожуре, вызывало весёлый смех. Прикинув, что к чему, Квиллер пришёл к заключению: просто Коко не нравится Олден Уэйд, несмотря на красивый тембр его голоса и безукоризненные манеры. В результате Квиллер, вдохновившись, сочинил пародию на стихотворную шутку Сэмюэла Джонсона[15]:
Не любит вас он, мистер Уэйд.
Не знаю, право, почему,
А знаю лишь
Сей скорбный факт:
Не любит вас он, мистер Уэйд.
ЧЕТЫРНАДЦАТЬ
Не успел Квиллер утром во вторник включить кофеварку, как позвонил Буши.
– Хелло, Квилл! Хочу вот сказать, что вчера я весь день щёлкал Хиббард снаружи. День был как раз подходящий: освещение и всё такое. Мисс Хиббард отсутствовала, но мне она была не нужна. Сегодня я прихвачу с собой Дженис, и мы займёмся интерьером.
– Ты хочешь сказать, – отозвался Квиллер, – что я как сопровождающий тебе ни к чему? Я уволен?
– Ты уволен! К моим услугам там весь день будут управляющий и горничная. А Дженис я беру с собой в качестве летописца: ей смерть как хочется посмотреть на это уродство. Теперь… насчёт фото для лит‑клуба. Ты сможешь забрать снимки из «Всячины»?