– Еще два дня выше ноля, – говорит она.
– Ты же это предвидела, верно? Так что это твоя проблема.
– Бросьте! Они могли бы провести время гораздо более увлекательно.
Они месят ботинками талый снег.
– Вы могли бы сделать для них то, что когда‑то делали вместе с другими.
– Это то, чего ты хочешь для своих детишек? Бах! Бух! Хватай монстра! Я этим больше не занимаюсь.
– Они в такую погоду даже из дома выйти не могут, – настаивает она.
– Они всего лишь не могут ловить рыбу.
– Ну да. Нет. Я хотела сказать, что они не хотят выходить в такую погоду. Это сбивает все их настройки. Я имею в виду их таланты.
– Которые, собственно, в чем заключаются?
– Они оборотни.
Он ждет объяснений. Она больше ничего не говорит.
– Это ты с ними сделала? – подсказывает он.
Он предоставил ей множество случаев поговорить об этом. Они целых два дня рыбачили у одной полыньи. Она не проронила ни слова.
Она молчит и сейчас.
– Ты наложила на них заклятие?
Он не верит в заклятия.
– Ладно, это не мое дело, – наконец соглашается он.
Она отворачивается и смотрит в сторону леса.
– В кого они превращаются? В волков? В летучих мышей?
– В разных животных, – шепчет она, снова обернувшись к нему. – Очень недолговечные создания. Одна из них превращается в кошку. Она проживет десять лет.
Десять лет – это миг.
– Это я с ними сделала, – повторяет она. – Я очень об этом сожалею. Я хочу им помочь.
– А чего ты ожидаешь от меня? – спрашивает он. – Как не умереть? Тебе этот совет нужен?
– Как жить! – кричит она в ответ. – Да, мне нужен такой совет!
– Я перемещаю субстанции. Воздух – к себе, воду и огонь – от себя. Но я не знаю, почему продолжаю жить.
– Научите меня жить так, как живете вы, – шепчет она. – Тогда я смогу научить этому их. А я узнаю, как вам умереть.
Вернувшись в хижину, они видят, что подростки ушли.
Она что‑то еле слышно бормочет и, чавкая ботинками в снегу, мчится по тропинке, ведущей к озеру. Он бежит за ней.
До озера три четверти мили. Тропинка просто ужасная – мокрый снег поверх грязи и замерзшей земли. Он годами превращал свое тело в тело старика и сейчас скользит и машет руками, пытаясь сохранить равновесие. Наконец ему удается ее догнать.
– …предвидела это? – пыхтит он.
Она яростно оборачивается к нему:
– А ты сам Талант? У тебя всегда все получается? Я разговаривала с тобой! И если ты можешь оттолкнуть от себя огонь, почему бы тебе не оттолкнуться от земли и не полететь?
– Я не летаю…
Он человек. Люди не летают. Он человек, как и все остальные. У него были друзья, была жена, он был влюблен. Он просто мистер Грин. Билл Грин. Он не падал с неба и не был обречен на одиночество. Он не летает.
Когда‑то он был Защитником человечества. Но ему и без того одиноко, чтобы возвращаться в то невыносимое одиночество. Защитник летает. Человек не летает.
Он слышит доносящиеся с озера крики.
И он летит. Это не полет супергероя, который летает, как ракета. Он просто отталкивает от себя силу гравитации и, неуклюже покачиваясь, поднимается над землей. Сначала слишком высоко. Он опасается, что его могут заметить, и озирается, чтобы убедиться, что поблизости нет самолетов. Потом резко падает вниз, чтобы скрыться в кроне деревьев, и запутывается в ветках сосны. Он отмахивается и отбивается от них, продираясь сквозь кроны, как медведь через подлесок. Ветви хлещут его по лицу, он весь измазался в липкую смолу.
Впереди появляется просвет, в котором виднеется равнина, похожая на широкое белое поле.
Над озером клубится туман. Он ничего не видит. Он опускается вниз и зовет ее, зовет их, ищет глазами берег. Они где‑то там, в тумане, и они зовут его.
Когда он опускается на лед, тот подрагивает у него под ногами.
Треснувший лед. Открытая вода. Он бежит по льду и по воде, легкий, как конькобежец. Он еще ни разу никого не терял на льду и не собирается делать это сейчас. Лед трещит, и внезапно сквозь туман он видит детей. Они ведут себя очень глупо, кучей собравшись у огромной черной полыньи. В воде барахтаются двое – мальчишка с длинными волосами и его отец. Лан уже лежит на льду. Среди всей этой серости ее рыжие волосы кажутся противоестественно яркими. Она распласталась на льду и тянет к мальчишке руки.
– Я тебя держу! – кричит ей Грин. – Лед выдержит!
Но он не выдерживает. Грин пытается растянуть колыбель силового поля на весь лед, накрыв им полынью, не поймав в ловушку мальчишку и его отца. Но их слишком много. Вместе эти дети весят слишком много. До них слишком далеко. Времени прошло слишком много.
Лед ломается. Лан исчезает, едва успев взмахнуть руками. Все по очереди соскальзывают в воду вслед за ней. Через мгновение лед пустеет.
Он протягивает гигантские невидимые руки и отворачивает край льда. Вот в своей меховой парке барахтается пацан. Гигантские невидимые пальцы Грина процеживают воду, разыскивая детей. Он образует воздушную капсулу и запихивает в нее тонущего котенка. За кромку льда цепляется медведь, но лед крошится под его лапами. Кепка «Ред Сокс», рюкзак «Привет, Киска»… Огненно‑рыжих волос не видно.
Он к чему‑то прикасается. Это она. Он вытаскивает Лан из воды. Волосы кровавым потоком стекают ей на спину, лицо посинело. Он вышвыривает ее на берег. Как удалить из легких воду? Он начинает что‑то делать, перемещая воздух, перемещая воду. Он ощущает внутри нее что‑то темное и чуждое, как смерть. Затем чувствует, как ее тело начинает сотрясать и выворачивать кашель.
– Что я ищу? – кричит он, превратившись в сеть, обшаривающую темную холодную воду. – Помоги мне их найти!
В конце концов он определяет их только по количеству. Среди них было пять девчонок, двое мужчин и один мальчишка. Теперь у него одна девчонка, змея, огромный бурый медведь и пять зверьков поменьше. Облезлый котенок смотрит на него снизу вверх, рыдающий толстый барсук сжимает в мокрой лапе девчоночьи очки. У девчонки длинная коса. На голове медведя кепка «Ред Сокс».
Они смотрят на него с обожанием, как будто он может решить все их проблемы. А их супергерой в этот момент так одинок, что ему хочется выть.
Они с Лан отослали детей в хижину купаться, а сами стоят снаружи, не желая их смущать. Лан говорит, что им необходимо уединение. Она уже переоделась, но продолжает дрожать. Он осторожно согревает воздух вокруг нее. Защитник. Они смотрят в окна. Он видит их сквозь запотевшие стекла. Облезлые, выпачканные водорослями и илом животные вваливаются в его душ и выходят наружу в виде аккуратных, обернувшихся его полотенцами людей. Девчонка, похожая на котенка, круглая и смуглая девчонка со скошенным подбородком и острым носом. Медведь идет переваливающейся походкой ленивого крепыша. У мальчишки застенчивая девичья улыбка.
– В холодной воде они… меняются. Меняют свой внешний вид. Горячая вода снова превращает их в людей, – не прекращая стучать зубами, поясняет Лан.
– Как ты это сделала?
– Я не знаю! Откуда мне знать?!
– Должен существовать способ снять заклятье.
– Был еще один источник. Но его уже нет.
Он впервые слышит о таком Таланте.
– Я в это не верю. Это магия.
– Но ведь ты можешь летать! – хохоча и дрожа одновременно, возражает она.
– Мне не надо в это верить.
Она смотрит на детей через окно.
– Возможно, существуют разные виды магии. Где‑то в пещере семейка оборотней читает старые комиксы о Зеленой Силе. «Конечно же, на самом деле его не существует», – говорят они. Привидения читают «Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь» и обсуждают метафору, которой является твое имя. А летучие мыши спят целыми днями и видят нас во сне.
Он думает о Бэтмене в пещере.
– Мы все предпочли бы быть просто людьми.
– Я думала, что ты сможешь превратить их снова в людей. По крайней мере, дать им время. Ты ведь не стареешь…
– Нет, – резко говорит он. – Нет.
Когда его родители начали стареть, он хотел омолодить их дряхлые тела.
– Об этом ходит много слухов. О том, как из‑за меня люди старились, но не могли умереть. О том, как они превращались в деревья. Но они не были деревьями. Мне лучше не вмешиваться в судьбу этих детей.
«Я хочу умереть. Я хочу состариться, а потом еще больше состариться и стать совсем старым, умереть и превратиться в дерево, в скалу. Я уже был человеком».
Ее трясет. То ли от холода, то ли от отчаяния.
– Когда моя жена состарилась, я вообще ничего не сделал. Вот что я смог для нее сделать. Я не сделал ничего.
– Да. – Она оборачивается к нему. В полутьме, из которой они наблюдают за Талантами, ее глаза кажутся темными, как пророчества. – А что ты умеешь делать?
– Я не понимаю.
– Передвинь свет, – просит она. – Отодвинь свет от окна. Ты можешь это сделать?
Он передвигает свет на один дюйм вправо. Это пустяковый фокус.
– Ты можешь двигать свет. Но ты заставил детей накрывать иглу снегом, потому что не хотел, чтобы его заметил какой‑нибудь спутник. Ты вытеснил воду из моих легких, но не разогнал туман над озером. Ты согрел воздух ради меня, но не охладил его ради них. А сейчас мы стоим тут на холоде. Что ты умеешь делать? То есть я хочу сказать: ты когда‑нибудь об этом задумывался? В смысле, пытался ли ты систематизировать свои способности?
Она кричит на него.
«Я могу состариться, – думает он. – Я могу быть старым, как любой ожесточившийся старик. Я могу ожесточиться. Но я не могу быть стариком. Я вообще не могу быть человеком».
Подростки смотрят на него через окно. В их глазах светится обожание. Они ожидают от него чудес.
– Кто ты? – спрашивает он. – Какое ты имеешь право требовать от меня хоть чего‑то? И ты, и они… вы будете мертвы прежде, чем я закончу свой обед. Ты хочешь, чтобы я что‑то для тебя сделал? Ты хочешь, чтобы я тебя полюбил? Мне будет больно, но ни тебе, ни им это не поможет.
– Я вижу, ты даже не догадываешься, на что способен.
Он знает, на что не способен.
– В таком случае я исполнила свое обещание, Зеленый человек, – заявляет она. – Ты мертв. Тебе ни до чего нет дела. Ты скала. Камень. Старик, который ловит рыбу до скончания света.
«Я на это не способен, – думает он. – Такого таланта у меня тоже нет».
– Тогда давай попробуем кое‑что еще, – предлагает она.
Она могла бы забронировать билеты на рейс, воспользовавшись своим волшебным телефоном, но не делает этого. Она заставляет его перенести их через Атлантический океан в светящемся зеленом блюдце длиной в сто футов. Она говорит ему, что он может сделать блюдце невидимым для радаров, инфракрасного излучения и световых лучей. Подростки визжат, хихикают, скачут по блюдцу и просят его отключить гравитацию в салоне, что он и делает. Они парят. Он – перепуганный защитник, который боится односельчан и помогает им издалека, сторожевой пес, а не человек. Он – костистые ребра вокруг бьющихся сердец этих детей. Он чувствует себя пассажиром самолета, который летит слишком быстро, поддерживаемый чем‑то, что находится вне его контроля.
Они садятся на по‑марсиански каменистый берег озера, между соснами и торфяной водой. Лан, Грин и сияющее летающее блюдце, полное хихикающих, парящих японских тинейджеров‑оборотней.
– А теперь превратите блюдце в подводную лодку! – просят дети.
Он представляет себе системы рециркуляции и газоочистители. Он перемещает молекулы. Они погружаются в коричневую темноту, как в живую глину.
– А ты можешь… – начинает Лан.
Но он поднимает руку. Он здесь бывал.
Подледный лов. Редкий, волшебный момент, когда вода подо льдом становится прозрачной, когда рыба издалека видит свет фонаря. Когда она подплывает, собираясь в стаи. Когда рыбак может рассмотреть вращающиеся мускулистые темные тела. Когда рыбы с любопытством смотрят на рыбака, а рыбак смотрит на рыб.
«На что ты способен? Кто ты?»
Он поступает так же, как и с грязью на полу хижины, как на озере Маски, в воды которого он забросил свой невод, вылавливая детей. Только на этот раз он действует гораздо осторожнее. Он запускает в воду сети не крепче метафор, вылавливая мельчайшие кусочки затонувшей коры и листьев, собирая их вместе, уклоняясь от рыб, угрей или водяных змей. Он думает о броуновском движении. Зачем им понадобился свет Атома? Вода становится прозрачнее. Вода становится прозрачнее, и водяные черви и маленькие рыбки изумленно извиваются. Окружающая темнота отступает. Мимо с разинутыми ртами пролетают рыбы покрупнее. Мелкие рыбешки пускаются наутек, пытаясь спастись в черной глубине. Вокруг детей светятся зеленые шарики, и рыбы тоже собираются вокруг них, как будто они все вместе находятся подо льдом, привлеченные светом фонарика.
Девочка‑котенок приглушенно взвизгивает.
Из черноты, из глубины поднимается Она. Она бросается на свет, но Грин представляет себе скользкую поверхность, и ее зубы соскальзывают с окружающего их шара. Она заглатывает рыбу величиной с человека и начинает кружить и извиваться вокруг них. Пытаясь их поймать, Она вытягивает шею и бьет хвостом. Она такая большая, что увидеть ее целиком невозможно. Покрытая шрамами чешуя, огромный, плоский, похожий на мишень глаз, складки зазубренных плавников.
Он с ней играет. Грин – наживка. Грин – сеть, леска, крючок. Она пытается схватить зеленый светящийся шар.
Ее зубы в дюйме от них. Шар выскальзывает и отскакивает в сторону. Она оборачивает вокруг шара длинную шею и хвост. Он уворачивается и скользит прочь.
И вдруг все это превращается в танец. Он знает, чего она хочет. Он превращает шар, в котором они парят, в ее зеркальное отражение, в светящегося зеленоватым светом монстра. Она пятится. Зеленое чудовище повторяет ее движения. На мгновение оба замирают друг напротив друга в прозрачной, как стекло, воде. Монстр цвета черного дерева и монстр цвета изумрудов. Она неподвижна, неподвижна, неподвижна. Она вытягивает длинную шею, принюхивается, открывает рот, чтобы попробовать воду на вкус, склоняет голову, чтобы лучше рассмотреть его своим неимоверным глазом. «Ты такой же, как я, – говорит ее вытянутая шея. Ее язык облизывает губы, и сердце Грина гулко стучит у него в ушах. – Ты такой же, как я?»
Но вот она откидывает голову назад и, издав крик одиночества, исчезает в глубине.
Когда они снова оказываются на суше, дети молчат. Они стоят на каменистом берегу. В этот момент каждый из них абсолютно одинок. Затем паренек обходит девчонок, по очереди касаясь их плеч, привлекая их в общее защитное объятие. Они тянутся к мужчинам, к Лан. Она тянется к нему. Грин стоит вместе с ними. Он обнимает их, а они обнимают его.
Сегодня вечером он сделал много нового. Но это молчаливое одинокое объятие кажется ему самым трудным. Это то, что он запомнит. И еще он запомнит язык Несси, которым она пробовала на вкус зеленого монстра, созданного из энергии и ила, в надежде, что нашла кого‑то такого же, как она сама.
Он снова окружает всех невидимым силовым полем, создавая своего рода НЛО, и отвозит в Японию. Всю дорогу подростки молчат. Сверху Япония кажется зеленым морем с розовыми бурунами. В Японии весна. На большом железнодорожном вокзале Токио дети и их сопровождающие жмут руки Грину и Лан. Потом японские Таланты уходят, становятся на эскалатор и начинают спускаться. Вокзал – это огромный торговый центр с открытой серединой. Грин и Лан еще видят свою группу, которая уже находится двумя уровнями ниже. Сбившись в кучку, подростки стоят перед магазином видеоигр.
– Наверное, детям казалось, что им станет легче, если они увидят что‑нибудь героическое, – говорит Грин. – Наверное, им казалось, что они смогут что‑то понять.
– Они видели монстров, – говорит Лан.
Он кивает.
– Мы отправились на рыбалку, – начинает рассказывать он. – Всей четверкой. Мы так гордились тем, что мы Таланты. Это была эра Талантов. Мы думали, что ухватили Бога за бороду. Мы были королями. Мы были похожи друг на друга. Но Атом заболел. Оборотень в конце концов взорвался, да иначе и быть не могло. Я украл свою жену у Игуаны и притворился человеком. Мы отправились на рыбалку, а поймали одиночество. Я не могу помочь этим детям, Лан. Барсуки и кошки живут всего несколько лет. Когда‑нибудь на свете останется только один из них. И он увидит нечто, что напомнит ему его самого или его друзей. Но запах будет не тот. И вкус будет не тот. И он поймет, что во всем мире он совсем один. Других таких, как он, нет. Быть единственным в своем роде – это и означает быть чудовищем.
– Я куплю тебе подарок, – говорит Лан.
Она заставляет его ожидать возле магазина, битком набитого самыми разнообразными статуэтками – от Будды до Девы Марии. Здесь, на планете Токио, Будду можно купить на вокзале. Она подходит к нему с маленькой коробочкой в руках. Неподалеку от них находится что‑то, похожее на закусочную. Во всяком случае, там стоят столики. Они выбирают стол, крышка которого украшена розовыми пластмассовыми цветами.
Она уходит и возвращается с двумя напитками. Это что‑то тягучее и сладкое, явно из ячменя.
– А теперь открой свой подарок.
Подарок – это восемь маленьких пластмассовых статуэток, выставленных в ряд на подставке.
– Восемь бессмертных. – Она по очереди касается головы каждой статуэтки. – Бессмертная женщина Хе. Ее цветок лотоса приносит здоровье. Королевский дядя Као, нефритовая табличка которого очищает мир. Стальной Ли, он оберегает беззащитных. – Следующую фигурку, худенького китайского мальчика (или девочку) с плетеной корзиной и флейтой, она снимает с подставки и ставит рядом со своей сумочкой. Сквозь плетеную ткань сумочки он видит очертания ее флейты. – Лю Донгбин, чей меч отгоняет злых духов. Философ Ен Сянцзян, флейта которого дарит жизнь. Старший Жанг Гуо, повелитель клоунов, виноделия и цигун кунг фу. Жонгли Кван, веер которого воскрешает мертвых.
Грин касается статуэтки с корзиной и флейтой и вопросительно смотрит ей в глаза.
– Бессмертная женщина держит магазин здорового питания в Нью‑Джерси. Философ и Кван, думаю, уже умерли. Флейту философа я когда‑то получила по почте. Я видела Жанг Гуо на пляже в Монтере, но он отказался со мной разговаривать. Мне ничего не известно о Лю, Ли и Као. Больше всех остальных меня пугает Бессмертная женщина. Она не хотела быть монстром. Она хотела иметь друзей и соседей. Она заставила себя забыть о своем бессмертии. Я приезжаю туда раз в год или около того, и она говорит только о самых обыденных вещах. Она говорит беспрестанно, насмерть забалтывая покупателей и забывая брать деньги за газеты. Но она не монстр.
– Ты хочешь быть одинокой? – спрашивает Грин. – Тебя не пугает одиночество?
Она касается статуэтки, на которой лежат его пальцы, а значит, касается его руки.
– Лан Кайхе. Оборотень. Самая загадочная фигура. Менестрель, чьи песни предсказывают будущее. Нет, – прерывает себя Лан, – я не хотела быть монстром. Поэтому я создала других оборотней. Я думала, они будут такими, как я.
– Да, – говорит Грин.
– И это сделало меня монстром.
Он не отнимает руки, хотя согласен с ней. Ее пальцы едва касаются его пальцев. Они готовы к тому, что их отвергнут.
– Я думала, ты сможешь мне помочь, – продолжает она. – Я надеялась, что благодаря тебе я больше не буду монстром.
– Прости.
Их руки продолжают соприкасаться, как будто зависнув в воздухе. Им неловко, потому что это касание становится чересчур многозначительным, но никто из них не отнимает руки.
– Кто мы, если мы не люди и не герои? Только монстры? – спрашивает она.
Нет. «Мы – это мы, – думает он. – Мы – это просто мы».
Бессмерные? Живучие. Как скала, как рыбалка, на которую собирается старик…
– Может, мы организованные? – высказывает предположение он.
– Не особенно.
Но она улыбается.
– Ты более организованная, чем я.
– Это талант.
Детям помощь не помешала бы. Хотя он все равно не смог бы ее оказать. Из него вышел плохой Защитник и не очень хороший человек. Но, возможно, она сможет указать на что‑то, что окажется ему по плечу. Может, вместе они смогут…
Интересно, предвидела ли она, что он станет об этом думать?
Интересно, что она вообще предвидит?
Это его немного беспокоит. То, что она может предвидеть.
– Я им многим обязана, – говорит она. – Спасибо.
Хотя, возможно, тут вообще не о чем беспокоиться.
– Может, вернемся ко мне, заварим кофе и поговорим.
– А чаю у тебя, случайно, нет? – с надеждой в голосе спрашивает рыжеволосая бессмертная китаянка.
«Не‑а», – собирается ответить он.
Он находится на вокзале Шиньюку, в Японии, на другой планете, и сейчас весна. Ничто не вернет ему Мутти и Даду, ничто не вернет ему жену или покинувших этот мир друзей. Даже если Лан – одна из восьми бессмертных, это все равно не дает ему никаких гарантий. И ничто не сделает его человеком.
Но, возможно, чтобы быть суперменом, необходимо вначале стать просто человеком и провалить это задание.
«Вот что я хотел бы вам сказать, – мысленно обращается он к японским детям, с которыми, вероятно, еще встретится, – вот вам мой совет. Вы – маленькие кусочки изморози, вы – опадающие листья, вы – смертные. Самое важное в жизни вы делаете правильно. Держитесь друг за друга, пока можете. Обнимайте друг друга и будьте все время вместе. Нет ничего вечного. Кроме Атома, Игуаны, Оборотня и меня? Мы здорово тогда порыбачили…»
– Это же Япония. Я уверен, мы сможем купить здесь чай.
Джанни Фрост
ОХОТА НА НАСЛЕДНИЦУ
Джанин Фрост живет с мужем и очень избалованным псом во Флориде. Хотя она не вампир, но, по ее собственному признанию, у нее бледная кожа, она обожает одеваться в черное и спать допоздна при любой возможности. И хотя она не видит привидений, она любит гулять по старым кладбищам. Джанин также обожает поэзию и животных, но боится детей и терпеть не может готовить. В настоящее время она трудится над очередным романом своего нашумевшего цикла «Ночная охотница».
Я зажмурилась от яркого солнечного света. В это время я обычно еще мирно сплю, но сегодня, по милости дядюшки Дона, я брела по территории государственного университета Северной Каролины. Дойдя до Харрельсон‑холла, я поднялась на третий этаж, к нужной аудитории. Когда я вошла, студенты по большей части не обратили на меня никакого внимания. В ожидании начала занятий некоторые рылись у себя в сумках, другие просто болтали друг с другом. Аудитория имела форму амфитеатра, вход в который находился внизу, рядом с кафедрой профессора. Стоя в дверях, я видела всех студентов как на ладони, не хуже лектора. Я всматривалась в лица в поисках того единственного, которое соответствовало бы присланному мне сегодня утром джейпегу.
«Нет, нет, нет… Ага! Вот ты где!»
На меня с плохо скрываемой подозрительностью смотрела хорошенькая блондинка. Я дружелюбно улыбнулась и начала подниматься по ступенькам, направляясь к ней. Моя улыбка ее не успокоила. Ее взгляд заметался по аудитории, как если бы она размышляла, не сделать ли ей отсюда ноги.
«Тамми Уинслоу, – хладнокровно думала я. – Тебе действительно есть чего бояться. Твой труп стоит кучу денег».
Воздух наэлектризовался невидимыми вихрями за несколько секунд до того, как в аудиторию ворвалось привидение. Разумеется, никто, кроме меня, его не увидел.
– Проблемы, – сообщил призрак.
В коридоре раздались тяжелые шаги, а воздух сгустился от тяжелой сверхъестественной энергии.
Вот тебе и сработали втихую.
– Зови Боунза,[3]– сказала я призраку. – Пусть ждет у окна.
Это заставило кое‑кого обернуться в мою сторону, но мне уже было не до маскарада. Прикидываться студенткой было незачем, зато необходимо было срочно заставить всех этих людей покинуть помещение.
– У меня бомба! – крикнула я. – Если не хотите умереть, сматывайтесь!
Кое‑кто ахнул. Несколько человек фыркнули, решив, что я валяю дурака. Но бежать к двери никто и не подумал. Шаги в коридоре раздавались уже совсем близко.
– Убирайтесь отсюда сейчас же! – зарычала я, выхватывая из скрытой кобуры пистолет и размахивая им над головой.
Больше никто не стал дожидаться, чтобы узнать, шучу я или нет. Все ринулись к двери, возле которой образовалась свалка. Я продолжала махать пистолетом и радоваться тому, что комната быстро пустеет. Но когда мимо меня попыталась прошмыгнуть Тамми, я ее схватила.
В дверь вломился какой‑то тип, как пушинки разметав лавину студентов. Я оттолкнула Тамми в сторону и выхватила три из множества серебряных ножей, пристегнутых к моей ноге под юбкой. Убедившись, что перед несущимся на меня типом никого нет, я метнула их в него.
Он даже не попытался уклониться, и, когда ножи пронзили его грудь, не произошло ровным счетом ничего. «Отлично, это джинн». Джинны не боялись вонзающегося им в сердце серебра. Чтобы убить, я должна была отрубить ему голову. И почему, когда мне нужен большой меч, его никогда нет под рукой?!
Я не стала заморачиваться с остальными ножами, а просто бросилась на джинна и вцепилась в него медвежьей хваткой. Он колотил меня по бокам, пытаясь сломать мне ребра и вырваться. Меня пронзала боль, но я его не выпустила. Если бы я была человеком, удары его кулаков давно вышибли бы из меня дух, но я уже окончательно стала вампиром и мои сломанные ребра срастались почти мгновенно.
Мне удалось приставить дуло пистолета к голове джинна и нажать на спусковой крючок.
Раздались крики нескольких еще остававшихся в аудитории студентов. Я проигнорировала их и продолжила начинять голову джинна пулями. Я знала, что пули его не убьют. Тем не менее они изрешетили ему башку, и, когда я с ним закончила, его голова превратилась в кровавое месиво.
Тамми снова попыталась проскочить мимо меня, но я оказалась быстрее и, опрокинув по пути несколько парт, успела ее схватить. Царапающие звуки за спиной сообщили мне о том, что джинн пытается к нам ползти. С каждой секундой его голова срасталась и заживала. Волоча за собой Тамми, я перепрыгнула через разделяющие нас парты, выхватила из рукава свой самый большой нож и, размахнувшись, перерубила ему шею.
В окне появился призрак в сопровождении еще одного потока энергии, струящегося оттуда же. Пора было сматываться.
Тамми кричала, отбиваясь от меня и пытаясь вырваться.
– Я не причиню тебе вреда, – пообещала я. – Фабиан, – обернулась я к призраку, – держись!
Он обхватил меня за плечи своими призрачными руками. Тамми была не столь доверчива. Она продолжала визжать и лягаться.
Не обращая на это внимания, я подбежала к окну и, не останавливаясь, прыгнула вперед. Тамми вскрикнула, когда мы вылетели наружу в окружении тучи осколков. Поскольку аудитория находилась на третьем этаже, прошло не слишком много времени, прежде чем что‑то врезалось в нас и увлекло за собой. Теперь мы с невероятной скоростью мчались вертикально вверх, и крики Тамми достигли ужасающего крещендо.
– Помогите! – визжала она. – На помощь! Ну хоть кто‑нибудь!
Подхвативший нас вампир взялся поудобнее, продолжая нести меня, Тамми и попутчика‑призрака к нашей цели в дальнем краю кампуса.
– Кто‑нибудь уже тебе помогает, – ответил он.
Даже вопли Тамми не заглушали его изумительного британского произношения.
«Хаммер» был оснащен пуленепробиваемыми стеклами, укрепленным каркасом и задним сиденьем, дверцы изнутри не открывались. Тамми обнаружила это, как только мы швырнули ее в машину и умчались прочь. Она визжала еще минут десять, не умолкая и не обращая внимания на мои заверения, что мы не причиним ей вреда. В конце концов она успокоилась достаточно, чтобы у нее появились вопросы.
– Ты расстреляла того парня в голову, – широко раскрыв глаза, бормотала она, – но это его не убило. Как такое возможно?
Я могла солгать. Я также могла воспользоваться силой своего взгляда, чтобы заставить ее забыть о том, что она видела что‑то необычное. Но на кону стояла ее жизнь, и она имела право знать правду.
– Это был не человек.
Даже после всего, что Тамми увидела, ее первой реакцией было отрицание.
– Что за бред? Вас подослал мой кузен?
– Если бы нас подослал он, тебя бы уже не было в живых, – ответил Боунз, продолжая внимательно следить за дорогой. – Мы – твоя охрана.
Я совершенно точно знала, в какой момент Тамми наконец присмотрелась к вампиру, перехватившему нас в воздухе, потому что она замолчала и уставилась на него как громом пораженная. Даже ее запах изменился. Прежнее зловоние ужаса сменялось нежным ароматом по мере того, как она разглядывала его высокие скулы, темные волосы, рельефную мускулатуру и возмутительно роскошный профиль.
«Не имеет значения, какие женщины оказываются рядом с Боунзом – молодые, старые, живые или немертвые – уныло размышляла я. – Им хватает одного взгляда на него, чтобы возбудиться».
Но Тамми только что пережила очень травмирующее событие, поэтому я совладала с присущим всем вампирам чувством собственности, побуждавшим меня сгрести Боунза в охапку и рявкнуть: «Это мое!» Вместо этого я подала ей пачку влажных салфеток.
Она изумленно на них посмотрела.