Возвращался я гораздо быстрее, чем шел в Эринир. Эта дорога была знакома мне, она почти повторяла проделанный мною много лет назад путь, когда я, окрыленный любовью, переполненный надеждами, мчался по следам своей возлюбленной, похищенной у меня из‑под носа атильцами. Мне оставалось лишь надеяться, что теперешний путь закончится раньше, чем начнется вода. Но зов упорно вел меня на запад. Цепи голых однообразных вершин сменяли одна другую.
Мои надежды не оправдались, я почувствовал соленый запах, последний подъем остался позади, и передо мной открылось западное побережье Медового Острова. Крутой спуск был испещрен корнями деревьев, и я сбежал по ним, как по лестнице, к воде. А коварный зов шел ко мне с одного из островов.
Мне пришлось перевоплотиться и отправиться в одну из ближайших деревень, которыми переполнен этот берег, дававший людям в изобилии пищу.
У меня не было ничего, на что можно было бы обменять лодку или нанять лодочника, поэтому мне пришлось ее похитить и отправиться в морское путешествие одному.
Плетеное суденышко, обтянутое кожей, барахталось напротив берега. Гребец из меня, надо признаться, никудышный. Я долго не мог сообразить, как половчее двигать веслами, чтобы быстрее удалиться от побережья, где местные жители легко могли заметить неумелого похитителя. Но эта наука оказалась не слишком трудной, и через некоторое время я даже возгордился тем, что освоил это недоступное для моих сородичей дело. Хотя паника и резкий запах моря мешали мне чувствовать Морейн, я все же хорошо улавливал дух земли.
Но добраться до острова оказалось не так легко, морское путешествие обессиливало меня, я испытывал лишь одно желание: оказаться на земле, преобразиться в волка, убежать под сень леса и, забившись в какую‑нибудь ложбину, отоспаться там, чтобы позабыть страх и неприязнь, вызванную качкой и отсутствием твердой почвы под ногами. У меня уже начала кружиться голова, подступившая тошнота напоминала о себе все чаще, но впереди, наконец, показалась земля, и я, воодушевленный ее близостью, налег на весла.
|
|
Еще не причалив, я почуял яблоневый запах крови Морейн. На землю с лодки спрыгнул уже волк. Я мчался по лесу на зов, пока не достиг этого странного места, где на поляне стояло древнее святилище.
Я пробрался по малозаметной тропинке, поросшей мхами и папоротниками, к невысокому склону, на котором виднелись черные, увитые плющом развалины. Со всех сторон их окружал высокий лес, как крепостная стена. За святилищем проходил овраг, на дне которого шумел ручей, усиливал мягким рокотом величественную торжественность картины. За оврагом поднимался крутой косогор, поросший частым ельником, сумрачная тень которого усугубляла угрюмое впечатление.
Широкие ступени храма и площадка перед ветхими дверями поросли густой высокой травой, пробившейся сквозь бесчисленные трещины в камне. Величественно и грандиозно возвышался портал древних богов, более древних, чем те, которым поклоняются сейчас люди. Сквозь полуразрушенный изгнивший забор виднелось каменное святилище, напомнившее мне по своей внешней архитектуре антильские храмы. На поляне перед ним столпились люди.
Еще не увидев их, я знал, что Морейн находится там в обществе Поэннинского вождя, мага и незнакомых мне людей. Я вышел из чащобы им навстречу.
|
|
Бренн и прежде встречал агрессией все живое, порождаемое лесом, сейчас же он нацелил в меня свое копье. Гвидион, по своему обыкновению, был спокоен и даже не пошевелился. Он так же, как Морейн, по‑видимому, узнал меня.
Принцесса остановила своего вспыльчивого возлюбленного, пошла мне навстречу и, сев передо мной на корточки, протянула мне руки. Я не хотел мириться и не позволил ей до меня дотронуться, отшатнувшись назад и оскалившись. Но противостоять Гвиру я не мог. Она подобралась ко мне поближе, бесстрашно обхватив мою голову руками, потрепала меня за ушами, как собаку. И я покорно позволил ей проделать со мной все это.
– Где тебя так долго носило, волчонок? – прошептала она. – Я нуждалась в тебе. Не уходи больше, Блейдд.
Что я мог противопоставить ее тихому шепоту и прикосновению нежных рук? Когда ей было страшно, она, как и прежде, захотела видеть меня рядом. Она попросила меня не вмешиваться, не отговаривать ее и вернулась к Бренну.
Из чувства противоречия я все еще не принимал человеческий облик, желая хоть так выразить мое несогласие с происходящим. Я хотел остаться на поляне, где было много людей в белых одеждах жрецов. Но ко мне подошел Гвидион и сказал:
– Мне нужна твоя помощь, Блейдд, вернись, пожалуйста, в нормальный вид.
Я не стал вступать в спор о том, какой мой вид можно считать нормальным, а просто выполнил просьбу друида. Его глаза засветились радостью, когда он увидел мое человеческое лицо. Он обнял меня, похлопал по плечу и начал быстро и кратко излагать, что от меня требовалось. Мы с ним направились вслед за Морейн и Бренном в сторону святилища.
|
|
Друиды остались на поляне, они разжигали костры, тревожно переглядывались и тихо разговаривали, готовясь к своим обрядам. Все это произвело на меня такое дурное впечатление, что я не выдержал и, схватив Морейн за руку, воскликнул:
– Что ты делаешь, Морейн? Ты сошла с ума! Ты подумала, что может произойти с миром в результате этого обряда?
Бренн набычился и, наверное, накинулся бы на меня, если бы не Гвидион, удержавший его.
– Мне важно только то, что произойдет с нами, – тихо ответила принцесса. – А разве ты готов пожертвовать тем, кого любишь, ради сомнительного блага всего мира?
Я подумал, что ради Морейн я готов даже уничтожить весь этот мир.
– Но ты сама можешь погибнуть, – сказал я, разрываемый противоречивыми чувствами.
– Наоборот, – прошептала Морейн, – я могу выжить.
Она говорила твердо, но я читал ее мысли. Сейчас она была напугана и беззащитна, как ребенок.
– Неужели ты не видишь, Морейн, что Гвидион использует тебя для своих целей. Ты только пешка на его игровой доске. Гвидион захотел избавиться от Зверя по каким‑то своим личным причинам, а вовсе не для того, чтобы спасти тебя. – Я уже не знал, какие аргументы привести, чтобы остановить ее. – Тебя не пугает, что ты не знаешь, в какую игру он играет?
– Меня не пугает даже то, что я не знаю, с кем он играет в эту игру, – улыбнулась Морейн.
Бренн, наконец, избавился от опеки брата и, нагнувшись ко мне, прошипел мне в лицо что‑то нечленораздельное. Потом, взяв принцессу за руку, направился в храм. Мы с Гвидионом поспешили за ними. Вчетвером мы прошли под сводом низких ворот в перекошенном заборе.
Жених и невеста шли впереди по пустому величественному храму. Прошлогодняя листва шуршала под ногами и, казалось, здесь давно уже никого не было. Лучи солнца, проникающие сквозь узкие отверстия под потолком, освещали застывшую в воздухе пыль. В храме пахло гнилью и сыростью. В сумрачных глубинах шевелились тени.
Ряды величественных колонн, покрытых трещинами и мхом, вели нас в глубь здания к небольшой площадке, на которой возвышался алтарь, похожий на большой стол. Я пытался рассмотреть статую бога, которая в таких храмах обычно стоит в алькове за алтарем, но свет падал так, что эта часть храма была абсолютно темной.
Когда наша процессия подошла к полуразрушенному алтарю, тоже покрытому листвой, я увидел, что альков пуст, на месте, где обычно возвышается внушительный монумент, были только разрушенные остатки постамента и обломки камней.
Неожиданно в алькове возникла закутанная в белый плащ фигура. Жрец откинул капюшон, и мы увидели немолодого, смуглого мужчину с выбритой головой и усталым худым лицом. Он был похож на странствующего барда, измученного долгим путешествием под южным небом. Он молча изучал пришедших строгим, почти злобным взглядом.
– Слава Великому! – произнес он неприятным низким голосом, прошелестевшим трескучим эхом под сводами храма. – Что заставило вас потревожить мой покой и уединение?
– Слава Великому! – ответил Гвидион, собираясь добавить что‑то еще, но одновременно с ним возвысил голос Бренн:
– Кто ты?
Глаза Жреца сузились, он переводил взгляд с одного брата на другого, словно оценивая, с кем стоит продолжать разговор.
– Я тот, к кому вы пришли! – закричал он вдруг, и эхо его голоса разнеслось по закоулкам заброшенного храма.
«Пришли, пришли», – шептала высохшая листва, вторя эху. Даже невозмутимому Гвидиону стало не по себе. Тем временем Жрец приказал Морейн очистить от листвы и паутины алтарь. И когда она это сделала, мы увидели голубую мраморную поверхность, покрытую бурыми пятнами.
– Никогда еще на мой алтарь не проливалась кровь Туата де Дананн, – прошептал Жрец.
Если учесть, что Дивный Народ не верил в этого бога, то скорей всего принцесса действительно была первой представительницей своего племени, вошедшей в этот храм.
«Как глупо, – подумала Морейн, – венчаться в храме бога, в которого не веришь. Но еще глупее – умереть на его алтаре».
Мурашки пробежали у нее по спине. Ей вдруг показалось, что ее обманом заманили сюда, чтобы совершить ужасное жертвоприношение. Она взглянула на Гвидиона, стоявшего слева от нее, и его взгляд выражал такую заинтересованность в происходящем, что у Морейн не осталось сомнений. Принцесса вздрогнула и отпрянула назад, но Бренн, стоявший у нее за спиной, обхватил ее руками, и она поняла, что не сможет вырваться из его железных объятий.
Жрец видел пришедших насквозь. Он чувствовал даже не мысли, а движения душ. Он знал, кто стоит перед ним. Он не боялся Зверя, зато сразу оценил уязвимость женщины.
– Эринирская принцесса, зачем явилась ты в мой храм, куда дозволено входить только смелым? – Жрец сверкнул глазами. – Готова ли ты умереть?
Но угроза Жреца на этот раз не вызвала в Морейн страха. Наоборот, на нее внезапно нахлынуло необычайное спокойствие и легкость. Все происходящее стало казаться ей смешным и каким‑то ненастоящим. Она не знала, что будет делать, если перед ней появится Зверь, но даже его она больше не боялась. «Раз уж я решила умереть в объятиях Бренна, то мне все равно, как это произойдет», – подумала принцесса, а вслух произнесла спокойным, тихим голосом:
– Оставь свои угрозы, Жрец.
Жрец усмехнулся и заговорил:
– Когда каждый из вас станет лишь гранью Меча, вам не будет дороги назад. Пока же вы можете покинуть мой храм и таким образом спасти свою свободу и душу.
Мы все молчали.
– Туата де Дананн! – прошипел Жрец, протягивал Морейн старую потрескавшуюся деревянную чашу. – Первая грань: Вода!
Морейн поднесла чашу к губам и сделала глоток.
– Фомор! – Чаша оказалась в руках Бренна. – Огонь!
Бренн отпил и вернул чашу Жрецу.
– Я даже боюсь произносить вслух твое настоящее имя, – насмешливо сказал Жрец Гвидиону, – но обряд требует этого, и я осмелюсь.
Жрец тихо произнес имя. Откуда‑то взявшийся ветер пробежал по храму, подняв в воздух листву. Несколько долгих мгновений вихри воздуха кружили вокруг нас. Потом Жрец приблизился ко мне и расхохотался.
– У каждого из них есть своя цель, у каждого, кроме тебя. Зачем же ты решил бросить вызов Вечности? Разве кто‑нибудь из них стоит такой жертвы? Но нет же, из‑за бессмысленной любви и пустой благодарности ты решил стать четвертой гранью. Ну что ж, Мечу Альбиона нужна и твоя душа, волчонок!
Чаша с дурно пахнущей жидкостью оказалась в моих руках.
– Оборотень! – воскликнул Жрец. – Земля!
Жидкость сочилась сквозь трещины, обжигая мне руки. Я отпил из чаши.
Последняя собственная мысль в моей голове была о том, как это несправедливо опаивать всех дурманящим зельем. Неужели жрецы всего мира не могут придумать ничего иного? Дурман ударил в голову, зажав в тиски мозг, и мне показалось, что меня больше нет. Теперь я смотрел на мир глазами Морейн, а может быть, Бренна.
Пространство покачнулось и стало неторопливо уплывать и меняться. Стены храма преображались и обретали черты Поэннинского замка. Король взял принцессу за руку и произнес:
– Морана, ты не можешь нарушить волю нашей матери. Наше рождение обязывает нас отказаться от личного счастья и посвятить жизнь выполнению долга.
«Ты отлично совмещаешь и то, и другое», – подумала Морейн, вспомнив хорошенькую женщину, выскользнувшую из объятий Белина, когда вошла принцесса.
– Похоже, отказываться от личного счастья должна я одна, – язвительно произнесла она.
– Не сомневайся, дорогая, я смогу сделать счастливой и тебя, – насмешливо ответил Белин и притянул к себе принцессу.
Она сердито отстранилась. Ей показалось оскорбительным, что, сватаясь к ней, он даже не пытается изобразить любовь и скрыть наличие той женщины. «Долг, наследник, воля матери» – отличный набор аргументов для короля.
– Ты ошибаешься, если думаешь, что я упущу возможность получить сына, – сердито заявил король.
Ему уже наскучила строптивость Морейн. Он обхватил ее за талию и прижал к себе. Морейн вырвалась из его объятий и побежала. «Бренн, Бренн, где ты?» – в отчаянии думала она. Белин последовал за ней.
– Ты никуда не денешься от меня! – кричал он ей вслед.
Морейн бежала по анфиладе пещер, ведущей к двум лестницам, одной – наверх, в комнату мага, другой – вниз, в логово Зверя. «Только бы дверь в кабинет Гвидиона была не заперта» – отчаянно думала она. Оказавшись на лестничной площадке, она бросилась по ступеням, ведущим наверх, толкнула дверь, но та не поддалась. Впервые дверь Гвидиона была заперта для нее. Морейн закричала и начала стучать. Так и не дождавшись ответа, она кинулась вниз по лестнице. Ее преследовал крик брата:
– Морана, нет, нет, ты погибнешь!
Она добежала до двери нижней комнаты и прижалась к ней, переводя дыхание.
– Прощай, сестра моя, – донесся до нее тоскливый шепот Белина.
Морейн попыталась собраться с мыслями. «Нужно найти Бренна, – решила она, – он защитит меня от Белина» Но как ей выйти отсюда, если король стоит наверху? За дверью послышался какой‑то звук. Бренн! Он там. Морейн отворила дверь и вошла в комнату.
Посреди комнаты затухающим огнем мерцал очаг. Он почти не давал света, лишь, словно маячок, указывал на центр помещения. Все остальное здесь было погружено во тьму. Непроглядный мрак наполнял комнату, сгущался по углам, угрожающе вздыхал. Откуда‑то из этого мрака доносилось хриплое дыхание. Морейн сделала несколько шагов и оказалась возле очага. Здесь было не так страшно. Она присела и начала отчаянно дуть на огонь, в надежде разжечь его поярче. Во тьме, окружающей ее, произошло движение, раздался оглушительный каркающий смех. Тот, кто здесь был, оказался возле Морейн, обдал ее смрадным дыханием. Принцесса по‑прежнему не видела его, он был окутан мраком, клубившимся вокруг него, словно дым. Морейн знала, кто скрывается в черном тумане, она протянула вперед руку, коснулась покрытой слизью щеки Зверя. Засветились в темноте налитые кровью глаза с вертикальными зрачками.
– Я не боюсь тебя, – дрожащим голосом пролепетала она.
Чудовище утробно зарычало и схватило протянутую к нему руку. Принцесса разглядела его лапы, покрытые сморщенной кожей, длинные и изогнутые, словно серпы, черные когти. У Морейн перехватило дыхание от страха и отвращения. Она хотела закричать, позвать на помощь брата, но голос не слушался ее.
Я пытался закричать, но слова завязли где‑то внутри меня и отказались выходить наружу. Ужас сковал меня, я, не отрываясь, смотрел в глаза чудовища, нависшего надо мной. Меня мутило то ли от страха, то ли от той отравы, которой напоил всех нас жрец.
Внезапно я почувствовал сквозь дурман зелья нереальность происходящего, тогда я попытался вырвать свой мозг из плена навязанных мне галлюцинаций. Видение начало срываться и отходить на задний план, обнажая передо мной истинные события. Я шел по темному коридору храма, шурша высохшими листьями под ногами, шел на слабый, едва заметный свет. Коридор привел меня в небольшую комнату. Входя в нее, я увидел, как одновременно со мной вышли из темных проемов трех других коридоров Бренн, Морейн и Гвидион.
На полу комнаты был выложен крест из черного камня. Мы встали по вершинам креста: я – напротив Гвидиона, слева от меня – Морейн, справа – Бренн. В центр креста кто‑то воткнул Меч Орну.
«Странно, – подумал я, – ведь Бренн оставил свой меч на берегу». Но эта мысль ускользнула от меня. Попытавшись сосредоточиться на мече, я увидел собственное отражение на грани его лезвия. Несмотря на полумрак, я четко видел себя, как в зеркале. Внезапно мой силуэт вспыхнул на грани меча ярким, ослепляющим пламенем, свет сорвался с лезвия вверх к потолку и опустился ко мне в руки. Белое пламя жгло кожу холодом, сквозь его языки я видел потемневшие глаза Гвидиона. В его руках горело такое же пламя. Морейн слева от меня кусала побелевшие от боли губы. Четвертый огонь горел в ладонях Бренна.
Голос гулкий, как набат, нарушил тишину и затянул величественную песнь, смысл которой я понимал с трудом. Голос прославлял Священный Меч Альбиона и Вечность, победившую четырех смельчаков, осмелившихся бросить ей вызов.
Всмотревшись в свой огонь, я внезапно догадался, что в ладонях у меня горит моя собственная душа. Мне стало дурно, и я почувствовал, что сознание не может больше бороться с зельем, вновь уводящим меня в мир галлюцинаций. «Проклятый Жрец!» – промелькнула в сознании чья‑то, уже не моя мысль, и комната с крестом на полу стала отдаляться. Отстраненным зрением я увидел, как вспыхнул каменный крест на полу, а вместе с ним и четыре силуэта, стоявшие вокруг Меча. Я отчаянно пытался ухватиться за реальность, сохранить ее в памяти, но, еще видя полыхающее пламя, я уже начал забывать о произошедшем.
Бренн нагнал Альвику в ущелье, за которым начинались Черные Горы. Она извивалась в его руках, как змея. Он видел ужас в ее глазах и мстительно наслаждался им. Он ненавидел ее. Альвика стояла между ним и Морейн, она настраивала принцессу против него, она подбивала короля жениться на его, Бренна, возлюбленной. «Коварная ведьма Альвика, – рычал Бренн, – теперь, когда твои руки связаны, а голос охрип от ужаса, ты не сможешь творить свое черное колдовство, я убью тебя, и больше никто не помешает нам с Мораной».
Альвика кричала, переходя на хрип. Гримаса ужаса изуродовала ее красивые черты, золотые волосы смещались с грязью и травой. Обезумев от ненависти, Бренн, схватив нож, начал втыкать клинок в ее мягкое, теплое тело, выпуская из него жизнь.
Больше не было врага. Он пнул ногой окровавленные останки ненавистной ведьмы и перевернул тело на живот, чтобы не видеть изуродованного лица. Волосы цвета осенней листвы взметнулись вслед за мертвой головой. Бренн вздрогнул и, наклонившись, перевернул тело обратно на спину. Перед ним было любимое лицо – окровавленное лицо Морейн. Она была мертва. Бренн беспомощно оглянулся: кругом вереск и горы, фыркающий угас, единственный свидетель случившегося, стоит в стороне, понимающе посматривая на хозяина.
– Проклятый Жрец! – заорал Бренн. – Ты обманул меня.
– Ты сам сделал это, – был ему ответ.
Принц посмотрел вокруг, ища собеседника. Жрец стоял в углу комнаты и указывал рукой на постамент. Бренн оглянулся. На камне лежало безжизненное тело Морейн. Бренн бросился на Жреца с ножом, которым он недавно убивал Альвику. Клинок заскоблил по стене. Удивившись своему промаху, Бренн хотел нанести второй удар, но стена обрушилась перед ним. Он потерял равновесие, попытался ухватиться рукой за острую грань камня в стенном проломе, но пальцы соскользнули и началось падение.
Опять падение, вечное падение, без начала и конца, без чувств, без желаний, без боли. Такое спокойное, безмятежное состояние, нарушаемое лишь редкими сновидениями. Битвы и пиры, города и деревни, живые и мертвые – все эти сновидения ему безразличны. Черный туннель, поглотивший его сознание, оставлял ему лишь одну мысль, лишь одну цель – каменный трон в старинной пещере Поэннинской крепости, на котором когда‑то очень давно, безумно давно, восседал древний король фоморов, Балор.
Бренн знал, падение только кажется вечным, когда‑нибудь оно закончится, когда‑нибудь он придет к власти и воссядет на каменном троне, и воцарится над миром. Он уже видел где‑то вдалеке тронную залу пещерного замка, тускло освещенную факелами, каменный трои, застеленный шкурами, потрескавшиеся ступени. Он уже шествовал в длинном королевском одеянии с темной короной на голове по выложенному старинными плитками полу. Он подходил к этим ступеням, вокруг звучало торжественное пение фоморов, восстающих из праха, он слышал их восторженные речи и свое новое имя – Балор! Он, Бренн, победитель, темный властелин Медового Острова, приближался к своему трону, шаг за шагом. Он – самый сильный, самый могущественный, уже никто не в силах его остановить. Никто! Словно яркая вспышка света, на мгновение ворвался в память вихрь снега, холодные снежинки облепили лицо и не растаяли, так и остались лежать на каменной поверхности. Бренн замер, с трудом пытаясь удержать в памяти то, что было связано с метелью, внезапно вспомнив, что, кроме этой пещеры, в его жизни было что‑то еще. Что? Он уже не помнил. Он и не должен был помнить. Разве Балор мог допустить чтобы было что‑то, способное отвлечь его новое тело от главной цели – каменного тропа. Нет ничего, что может заставить Бренна свернуть с Великого Пути, ничего! Даже Морейн уже мертва.
Бренн вспомнил, внезапно вспомнил. Морейн осталась лежать в комнате, окованной железом и тайными магическими знаками. Морейн лежала там мертвая. Может быть, нет, может быть, это просто наваждение, как в тот раз, когда Маг Туатов Мидир навел морок на жителей Поэннинского замка. Все тогда поверили в смерть Морейн, все, кроме Бренна, и именно он оказался прав. Может быть, и в этот раз это просто морок. Бренн спустится в свою комнату и увидит там Морейн, перепуганную, но живую, ждущую от него спасения. Бренн хотел развернуться и пойти туда, где оставил Морейн, но тело внезапно перестало подчиняться ему. Он опустил глаза и увидел свое каменное тело, полы каменного плаща, каменную руку, сжимающую все тот же кинжал. От ужаса и безысходности он попытался кричать, но каменные губы были сжаты, ни один звук не вырвался наружу. Только мысль еще жила в статуе каменного короля, мысль, которая безжалостно приняла поражение. Бренн понял, что не прошел испытание, назначенное Жрецом. Он действительно убил Морейн и освободил себе путь к власти. И тогда, развернувшись к трону, он снова ожил и сделал очередной шаг. Балор ступил на первую ступень. Бренн резким движением полоснул себе по горлу кинжалом, как это делают Туаты. Он знал, как надо ударить, так, чтобы моментально умереть, не почувствовав даже боли. Но смерть пришла не сразу, Бренн успел увидеть, как падает каменная статуя и раскалывается на куски от удара. Каменная голова короля катится по плиткам пола, тысячи мертвецов с пронзительным воем возвращаются в прах.
Кровь последнего фомора капала на голубой мрамор. Откуда‑то сверху опускался тонкий луч света, он падал на алтарь и заставлял вскипать кровь на его поверхности. Пузыри крови надувались и странным образом превращались в алые лепестки цветов.
Бренн обнаружил, что кровь на алтарь стекает не из горла, а из его правой руки. «Наверное, надрезали мышцу», – подумал он. И, проследив вторую струю крови, стекающую на алтарь, Бренн увидел руку Морейн. Она стояла с другой стороны алтаря, безжизненно прислонившись спиной к Гвидиону, который ее поддерживал.
Бренн рванулся к принцессе. Я не смог удержать его тяжелое тело. Споткнувшись, он упал животом на алтарь, хотел вскочить, но силы покинули его. Бренн пытался приподняться на алтаре, но его пальцы скользили по липкой крови. Его мутило, и к горлу подступила тошнота, он хрипел и задыхался от кашля. На его лбу вздулись жуткие лиловые вены. Кровь потекла из горла, из носа, заполнила глазницы. Окружающие в ужасе отпрянули от алтаря.
Даже Гвидион, привыкший к преображению брата, почувствовал страх. Он увлек за собой Морейн, боясь, как бы Зверь не накинулся на нее. Но бесчувственная до этого Морейн вдруг начала кричать и вырываться из рук Гвидиона, он с трудом удерживал ее.
Рубаха на спине Бренна вздувалась и рвалась. А под ней лопались кожа и мышцы. Из разорванной человеческой плоти пытался вырвать, выдрать свое омерзительное скрюченное тело Зверь. Покинув, наконец, свое заточение, он выполз из темницы, щурясь от света, старался подняться на лапах, но не смог. Он взвыл от боли и рухнул подле алтаря, отчаянно скребя длинными когтями каменный пол.
Морейн, вырвавшись из рук друида, бросилась к чудовищу, подняла его ужасную голову и положила к себе на колени. Она гладила Зверя по голове и ласково шептала ему:
– Ты просто давно не двигался, у тебя затекло тело. Попробуй встать, не бойся, это скоро пройдет.
Зверь издавал омерзительные утробные звуки, его огромная голова лежала у Морейн на коленях, уткнувшись носом в ее живот.
«Неужели я свободен?! Свободен! Свободен!» – услышал я Его мысли. Преодолевая боль, Зверь поднялся на плохо слушающиеся лапы. Теперь он оказался выше сидящей Морейн и опустил качающуюся голову до уровня ее лица. Она пристально посмотрела в его светящиеся глаза. «Прощай. Ты дала мне свободу, я ухожу!» – он ткнулся отвратительной мордой в ее щеку, слизнул кровь с ее руки и пошел навстречу свободе.
Хотя я был внутри храма, мое сознание увидело то, что происходило снаружи. Ритуальные костры друидов были зажжены плотным кольцом вокруг храма и по обе стороны дороги, ведущей от потрескавшегося крыльца до края поляны.
Жрецы в длинных одеждах сопровождали колыхающуюся и дрожащую в ином мире тень Зверя, идущего по коридору из костров, и пели торжествующие песни – они освободили Мир от Страха. Я почувствовал, что Он с не меньшим торжеством покинул эту горящую огнями поляну – Страх освободился от Мира!
Я знал, что Его ненависть к нашему миру давно перешла в новую стадию, Он больше не хотел ни с кем сражаться, Он больше не хотел даже видеть перед собой эти гадкие, теплые человеческие тела. Он хотел только свободы – свободы где‑нибудь далеко среди холодных и звонких звезд, где нет ничего, кроме памяти о трогательной ярости последнего врага – блистающего короля Эли сына Гленвара, пронзившего Его много столетий назад сверкающим клинком Оллатаров.
От этих мыслей меня отвлек Гвидион. Мы с ним сняли бесчувственное тело Бренна с алтаря и положили его на пол, покрытый листвой. Жрец принес воду, и Морейн принялась смывать кровь с тела принца. Я удивился, не обнаружив на его спине ран, ведь я сам видел на алтаре вывороченные клочья плоти. Бренн постепенно приходил в себя, но был настолько слаб, что не мог подняться. Морейн отмыла его белые волосы от крови и расплакалась. Бренн, приподнявшись на локте, стал гладить ее по голове, пытаясь успокоить.
– Я уже начал тревожиться, Морана, твои глаза так долго оставались сухими, – проговорил он слабым голосом, скривив губы в подобии улыбки.
На алтаре я увидел алые лепестки цветов. Подул ветер и смел их, смешав с высохшей листвой на полу. Послышался нарастающий гул голосов, превратившийся вскоре в мощный хор, соединившийся с рокотом ручья, шорохом листвы и пением ветра. Храм преображался, как оборотень, медленно и устрашающе. Старые темные стены светлели на глазах, стертая позолота восстанавливалась и начинала блестеть, выбоины и трещины исчезали. И вскоре перед нами предстало прекраснейшее сооружение, посвященное неведомому Древнему Богу. Но разительнее всего изменился сам Жрец. Его голова покрылась волосами, редкая бороденка стала густой, одежда засверкала белизной. Его поющий голос менялся, превращаясь из дребезжащего и низкого в чистый и прекрасный альт, разносившийся под сводами храма. Удивительные глаза, светлые и огромные, лучились всепоглощающей любовью, он взглянул на меня, покорив своей добротой. Захотелось броситься к нему в ноги и молить его о прощении, о новом, таком же добром взгляде.
Я подавил в себе волнение и прилив несвойственного мне религиозного экстаза и отошел в сторону, испугавшись собственных чувств. На какое‑то время я потерял ощущение реальности, оказавшись в вихре листвы, мерцающих огней и алых лепестков цветка Дивинио.
Очнулся я уже посреди ночи, сидящим на поляне перед костром подле Гвидиона. Он спросил меня:
– Ты смотрел в глаза Богу, что ты чувствовал?
– То же, что и сейчас, – ответил я, не отводя взгляда от его серых глаз, и увидел, как в них вспыхнули веселые золотые искорки.
– Хмель еще не выветрился из твоей волчьей головы, – сказал он, смеясь.
Черная ночь мерцала звездами. Вся поляна перед святилищем была покрыта кострами, вокруг которых важно и чинно расположились друиды. Морейн сидела рядом с нами, склонившись над лежащим Бренном. Я наблюдал за ними искоса.
– Морана, – подал голос Бренн, – какое хорошее слово «вечность», правда? Почему Гвидион так его боится?
– Наверное, он знает, что оно обозначает, – ответила Морейн, улыбаясь.
Они не отрывали друг от друга взглядов и не видели ни звезд, ни костров, ни меня.
«Вот плата за твою преданность, – сказал я себе, – теперь ты настоящий волк‑одиночка». Пламя костра выбрасывало в небо снопы искр, трещало и угрожающе гудело, но, возможно, это трещала и гудела моя голова, не желая признавать во мне своего хозяина.
Когда лодка причалила к берегу Медового Острова и мы выбрались на твердую землю, Морейн, отведя меня в сторону, спросила:
– Если бы из крепости был потайной выход, ты смог бы отыскать его?
– Возможно, – неуверенно ответил я, не понимая, к чему она клонит.
– Тогда ты должен вернуться в Поэннин один, – приказным тоном произнесла она, – и постарайся оказаться там раньше нас. Ты же можешь это сделать?
– Да, если буду волком, я опережу вас значительно, но зачем?
– Обойдешь горы, окружающие крепость, где‑то, возможно с северной стороны, должен быть тайный ход из крепости, что ведет в пещеры Гвидиона, – деловито пояснила она, – ты найдешь ход, убедишься, куда он в действительности выходит, а потом вернешься в крепость через главные ворота. Если тебя спросят, где ты был, сошлешься на меня, я придумаю что‑нибудь сама.
– Что за интриги ты плетешь против Гвидиона? – спросил я, испугавшись собственной догадки. Гвир, данный Морейн, заставил бы меня выполнить любой ее приказ, но мне совершенно не хотелось выступать против друида. Не потому что я его боялся, мы, оборотни, в меньшей степени, чем другие люди, поддаемся магии. Просто я испытывал к нему самую искреннюю симпатию, а поведение принцессы нравилось мне все меньше.
– Против Гвидиона? – изумилась Морейн. – Разве мне по силам тягаться с Королевским друидом? Да нет же, он здесь ни при чем.
– Тогда зачем тебе потайной ход из крепости? – поинтересовался я.
– Всегда хорошо знать тайные выходы, Блейдд, – поучительно проговорила она. – Мало ли что может случиться. Уйдешь во время ночевки.
Найти тайный ход с моим нюхом не составляло труда, тем более что он не был защищен никакой магией. Просто узкая расщелина в горах, поросшая кустарником, ведущая в туннель, то расширяющийся и превращающийся в широкую пещеру, то сужающийся так сильно, что с трудом можно было протиснуться.
Пройдя по этому ходу, я оказался перед дверью. Убедившись по запаху, что за ней действительно находится жилье друида, я вернулся тем же путем назад в горы и, обойдя их, появился со стороны города. Здесь я дождался Морейн и ее спутников и уже с ними вошел в крепость. Мое исчезновение не вызвало никаких вопросов, мало ли по каким волчьим делам рыщет по лесам оборотень.
Разъяренный король ждал их возвращения, предаваясь размышлениям о всевозможных наказаниях, которым он подвергнет ослушников. Он накажет Бренна за похищение принцессы, и пусть решение вынесут сами братья. Впрочем, у Бренна было веское оправдание. Что ему еще оставалось делать, если его родной брат и король, позабыв заветы их отца, предпринял попытку его убить. Конечно, бежать. А Морейн, безусловно, заявит, что она поехала с ним добровольно и никакого похищения не было. А Гвидион будет смотреть на короля темными глазами, всем своим видом демонстрируя осуждение. Но разве Белин хотел нападать на брата? Его вынудили, заставили. И Гвидион тоже хорош, даже не пришел поддержать его, объяснить происшедшее, поинтересоваться здоровьем раненого брата. Вообще во всей этой истории Белин винил одного Гвидиона, уже не в первый раз чувствуя, что все происходит только согласно каким‑то неведомым планам жреца.
Даже сквозь душившую его ярость Белин понимал, что он не сможет наказать брата, раз на стороне Бренна Гвидион. А ссора с Королевским друидом вполне может привести к тому, что трон короля Медового Острова займет Бренн. Нет, Белин еще достаточно разумен, чтобы не конфликтовать с верховным жрецом.
Король хотел встретить их, как ему и подобает, надменно восседая на троне, но не выдержал, вышел навстречу. Он увидел Бренна, и ярость уступила место жалости. Выражение лица, жесты, взгляды – все изменилось. Перед ним был измученный, больной и уже немолодой человек. Белин вдруг понял, что белые волосы брата – просто седые.
– Не бойся, Морана, он уже ничего не сможет нам сделать, – сказал Бренн жене, сжимал ее руку.
– Почему ты так думаешь? – злость опять нахлынула на Белина, Его обессилевший брат был по‑прежнему упрям и своенравен.
Гвидион, сделав успокаивающий жест, заговорил:
– Белин, они прошли обряд посвящения. Ты и вправду теперь бессилен.
Жрец взял своего королевского брата за руки, заглянул ему в глаза тягучим, теплым взглядом. Белин насупился, не зная, как продолжать разговор. Можно рвать и метать, но он уже не в силах ничего изменить. Не пройдет и дня, как во всем Поэннине будет известно, что верховный вождь женился, и ему, королю, ничего не остается, кроме как устроить свадебный пир, пригласив на него всех, кто достоин этой чести.
Поэннинская крепость пела и плясала, светилась множеством костров, гудела и ревела на всю Хребтовину, оповещая Медовый Остров о том, что наследник трона брат короля принц Бренн в очередной раз женился. По прелестному обычаю, заведенному у кельтов, люди пировали несколько дней, пока большинство из них с утра не смогло выползти из‑под стола после вечерней попойки.
Среди хмельного пира Морейн пробралась к моему месту, где я сидел рядом с наполовину съехавшим под стол Хартом и Убракием, все еще борющимся с кружкой эля. Она нагнулась ко мне и прошептала:
– Иди незаметно за мной.
Томимый тайными надеждами, я пошел вслед за выскользнувшей из залы принцессой. Она спустилась в подземелье. Путь нам преградили скрещенные копья охранников. Морейн тихо запела, ее чистый голос разлился по темным пещерам подземелья, окутывая и опьяняя людей.
– Свяжи их, – приказала мне она.
Под ее нежное пение я связал безропотных воинов, благоговейно взирающих на принцессу. Она отворила дверь, сняла со стены факел и пошла по узкому темному коридору. В темнице у решеток стояли еще несколько человек, которые поднялись нам навстречу, зазвенело оружие. Но Морейн, не задумываясь, проделала то же, что и с охранниками снаружи. Когда я их связал и подошел к решетке, то увидел сидящего на полу в глубине пещеры человека. Он поднял свое лицо, и я с изумлением узнал в нем Туата де Дананн.
Морейн сняла с пояса одного из связанных охранников ключ от решетки и, не обращал внимания на мычание тюремщика, отперла замок. Туат сидел не шевелясь. Морейн сказала:
– Выходи, Гвен.
– Зачем? – спросил Туат дрогнувшим голосом.
– Прошу тебя, поспеши, Белый Владыка, у нас мало времени.
Я прошел за решетку, нагнулся к строптивому Туату и, схватив его за шкирку, одним рывком поставил на ноги. Он с испугом покосился на меня.
– Не бойся, Гвен, – сказала Морейн, – он тебя не тронет. Мы выведем тебя из замка. – Обращаясь ко мне, она добавила: – Разрежь веревки.
Я освободил руки Гвена от крепких веревок, он потер окровавленные запястья, морщась от боли.