Бренн, Морейн и Гвидион покинули крепость на рассвете, выехав через калитку, охраняемую только личными воинами Поэннинского вождя. Теперь они мчались на запад втроем, дав себе лишь короткую возможность восстановить силы. друид не сомневался, маг Туатов не будет затягивать с повторным нападением, теперь, когда его замыслы раскрыты, он не даст врагам возможность оправиться от удара и подготовиться к новому. К тому же Гвидион не был уверен в том, что для Белина столкновение со Зверем прошло без последствий, скорее всего, он уже не сможет сдерживать сжигающее его желание уничтожить Древнего Врага.
Гвидион опасался погони. Он заставлял своих спутников ехать без остановки и передышки, надеясь успеть достигнуть Священного Острова до того, как кто‑нибудь из врагов или друзей попытается встать у них на пути. Там, на острове, они будут под священной защитой, никто не посмеет вступить на эту землю с дурными намерениями.
Гвидион с тревогой оглядывался назад и с не меньшими опасениями всматривался в дорогу перед ними. Сейчас, когда он потратил столько сил на бой с Мидиром, восстановление Морейн, сдерживание Зверя, он казался себе обычным, беззащитным человеком, неспособным даже противостоять рядовой магии.
Когда они достигли побережья и, купив у одного из местных рыбаков лодку, оттолкнулись от берега, беспокойство Гвидиона только увеличилось. Теперь не приходилось опасаться преследования Белина, но на воде магия Туата де дананн усиливается. Все время, пока они плыли, в белых барашках синей волны Гвидиону грезились миндалевидные глаза, как звезды сверкающие из‑под крылатого шлема. Когда на горизонте показалось, наконец, темное очертание острова, Гвидион ощутил, как тучи за его спиной сгущаются и собирают неведомую силу, готовящуюся к решающему удару. Гвидион сосредоточился на острове, мысленно притягивая к себе священный берег.
|
|
То ли все опасности были лишь в воображении друида, то ли враг действительно не успел собрать силы, разочарованно вздыхая отдаленными раскатами грома, но беглецы благополучно достигли земли, лодка, разогнанная мощными гребками, с шелестом выскочила из воды. Братья втащили ее на берег и обессиленно опустились на шуршащую гальку.
Любой, прибывший на остров, ждал его хозяев на узкой прибрежной полосе, не осмеливаясь без приглашения вступить в Священный Лес, начинавшийся чуть дальше на склоне. Гвидион рассматривал мирное, спокойное море, блестевшее под лучами солнца, и удивлялся своим былым страхам.
Он сказал принцессе:
– Вызывай своего волчонка, Морана, мне нужна его помощь.
– Почему именно его? – вспыхнул Бренн.
– Мне нужен оборотень, видящий в обоих мирах, сильный и, главное, преданный, – устало пояснил Гвидион.
– Что, нельзя было взять Гресса?
– Как ты не понимаешь? – терпеливо начал друид. – Гресс не отдавал тебе своей воли, а на Блейдде – Гвир. Он не преступит черту, что бы ни произошло, он выполнит любой приказ даже если ему придется умереть. Ясно?
Наблюдая, как Морейн, сладко потянувшись, поудобнее устроилась на коленях у Бренна, Гвидион вдруг с горечью осознал, что, пройдя с ними через обряд, он станет больше не нужен брату. «Нет, нет, – поспешил утешить себя Гвидион. – Бренну еще придется объясняться с Белином, а потом бороться за власть». Когда‑нибудь Бренн станет королем Медового Острова, и ему понадобятся мудрость, поддержка и помощь Королевского друида. Гвидион раздраженно спросил:
|
|
– Морана, ну что же ты?
– Я не умею вызывать, – растерянно произнесла Морейн.
Гвидион от возмущения всплеснул руками:
– Какая же ты бестолковая! Отобрала у бедняги его волю, а сама даже пользоваться ею не умеешь. И чему тебя только учила твоя Веда? Сколько талантов погибло в тебе понапрасну.
– Тебе известны не все мои таланты, – огрызнулась принцесса.
Но Гвидиону некогда было спорить. Он начал объяснять, как вызывать того, чьим Гвиром обладаешь:
– Мысленно сосредоточься на своем оборотне. Представь, что смотришь ему в глаза, а потом позови его на помощь. Чем больше эмоций ты вложишь в свой призыв, тем острее он почувствует твой зон.
Морейн нехотя слезла с колен Бренна, отошла от братьев на несколько шагов вдоль берега и, сев на желтый песок, перемешанный с галькой, сосредоточилась на зоне. Ей вдруг страстно, до слез, захотелось иметь рядом друга, на чью верность она всегда полагалась. И она, задыхаясь от волнения и страха, звала на помощь того, кто неспособен был отказать ей.
Демонстративно не глядя в сторону Морейн, Бренн спросил брата:
– Сколько нам еще сидеть здесь? Почему нас никто не встречает? Может, они не знают, что мы ждем их?
– Конечно, знают, – успокоил его Гвидион. – Они придут.
– Надо послать кого‑нибудь из друидов к этому жрецу в его святилище и выяснить, что от нас требуется, – предложил Бренн. – Пусть он расскажет нам, какое испытание мы должны пройти.
|
|
– Жрец не подчинится нашей просьбе, – пожал плечами Гвидион.
– Это не просьба, а требование, – возмутился принц.
– Умерь свой пыл, Бренн, ты здесь не хозяин.
– Я везде хозяин, – упрямо буркнул Бренн.
– Ты, конечно, имел в виду нашего брата Белина? – Гвидион насмешливо посмотрел на Бренна. – Но и он здесь не хозяин. Тебе известно, что его власть пока не распространяется на священные острова.
Бренн насупился, скривив губы. Нет ничего ужасней, чем томиться в неизвестности. Он привык выходить в открытый бой с врагом, но необходимость подчиняться жреческим фантазиям с их бесконечными обрядами, испытаниями и прочими способами запугивать людей его бесила. Морейн подошла и прижалась к нему, она боялась испытаний еще больше, чем он. Сейчас, когда решающий момент стал так близок, ее уверенность в собственной правоте несколько уменьшилась. Идея проходить смертельные испытания показалась ей невероятно глупой. Да и как сможет она сражаться со Зверем в святилище, если и прежде не могла ему противостоять. Теперь она отчетливо осознала, что вступить в бой со Зверем означает проиграть этот бой.
Морейн незаметно отцепила от пояса свой кинжал и. вскочив на ноги, швырнула его далеко в море. Гвидион поднялся было вслед за ней, но сел, поняв, что опоздал. Он не уловил заранее эту мысль Морейн и теперь был не только сердит на нее, но и удивлен ее хитростью. Не в первый раз она скрывает от него свои мысли. Он сам настоял на том, чтобы она взяла с собой кинжал, ведь это единственный способ противостоять Зверю. Расстроенный Бренн вернул Морейн на место.
– Зачем ты его выкинула? – прошептал он. – Теперь у тебя не будет шансов победить.
– У меня их и не было, – ответила Морейн так же тихо. – Зато теперь у нас будут шансы выжить. Кто бы ни вышел со мной на бой, я не смогу с ним сражаться. Глупо испытывать меня в бою. Это как испытывать человека в полете, сбросив его со скалы. И так ясно, чем это закончится.
Гвидион усмехнулся и хотел что‑то возразить, но воздержался. Морейн предполагала, что он не слышит ее слов. «Так ведь бывает, что боги помогают людям», – вспомнил Гвидион собственные слова и начал молиться.
Вокруг бушевала весна, распускаясь зелеными листочками и первоцветом, звеня птичьими трелями. Волны бились в берег Священного Острова и откатывались пенным кружевом. Моря и океаны, острова и континенты, солнце, луна и звезды кружились вокруг друида, сложившего руки в молитвенном жесте.
Только на следующий день, когда солнце достигло высшей точки на небе, из леса вышли друиды, почтительно поприветствовали Гвидиона, с испугом и удивлением посмотрели на Морейн и Бренна. Гвидион взял из лодки мешок с дарами, оставил на берегу оружие, Бренну позволил взять с собой лишь копье. Поэннинский вождь крайне неохотно расстался со своим мечом, да и то только тогда, когда убедился, что у лодки останутся стражи из местных жителей.
Все вошли в Священный Лес. Шли гуськом по узкой, хорошо протоптанной тропинке, сохраняя трепетную тишину. Только Морейн с Бренном отстали от остальных и тихо переговаривались. Священный Лес с изумлением и растерянностью взирал на мирно прогуливающихся под его сенью двух потомков древних врагов. Еще недавно старому Лесному Князю, Прен Дуку, пришлось защищать одного от другого, а теперь они шли, тихонько пересмеиваясь и болтая. Ничто не выдавало в Звере агрессии, а в Туата де Дананн страха. Быть может это какая‑то древняя магия, оставшаяся неизвестной лесному духу, но только непонятно, кто кого околдовал? На всякий случай он не спускал с них глаз и был настороже.
Какие гадкие насекомые, так и норовят сесть на лицо, противно жужжат повсюду. Липкие паутинки, острые ветки, бесконечные буреломы. Бренну казалось, что он попал в легендарный Сумрачный Лес, пройти сквозь который могли только избранные. Еловые ветки угрожающе растопырили свои лапы. И даже солнце не проникало сквозь них. Зловещая тишина оглушала его. Ни птиц не слышно, ни зверей, только ветки хрустят под ногами необычно громко. Бренн не шел, а продирался сквозь бесконечные препятствия из кустов, кочек, перекрывших дорогу стволов деревьев.
– Разве тебе не мешают насекомые? – спросил он, отмахнувшись от очередного налетевшего жука. – Какой противный лес.
– Да нет здесь никаких насекомых, – беспечно ответила Морейн, – и не ругай лес, когда в нем находишься.
– Я не могу идти дальше, лес не пускает меня. – Бренн остановился, схватив принцессу за руку.
– О чем ты говоришь, лес как лес, – Морейн удивленно вскинула брови, – и идем мы по тропинке. Что может мешать тебе идти?
– Почему не слышно птиц?
– Да нет же, они поют, ты что не слышишь? – Морейн узнавала в общем гомоне леса и зяблика, и скворца, и трясогузку. Где‑то журчал ручей.
– Нет, Морана, я ничего не слышу, кроме оглушительной тишины. – Бренн оглянулся, и ему начало казаться, что лес кружится вокруг него.
Морейн озабоченно проговорила:
– Похоже, лесные духи не доверяют тебе, Бренн.
– Похоже, лесные духи не одобряют твое решение, Морана, – оглянувшись, скептически заметил Гвидион. Он, как и Морейн, наслаждался весенним лесом, свежей зеленью, птичьими трелями. Бренн разозлился, опять друид настраивает против него Морану. Он набычился и упрямо пошел вперед, пыхтя и ругаясь, на всякий случай тихо, и уже не чаял дойти, когда впереди показалась долгожданная поляна.
Глава 24
Разрушенный Эринир
Так обычной волчьей жизнью прожил я какое‑то время, лишь смутно вспоминая об оставленных позади людских страстях. Многие оборотни, столкнувшиеся, как и я, с человеческой жестокостью и бездушием, нередко уходят в стаи и навсегда становятся волками. С годами они забывают свою человеческую сущность, а некоторые даже перестают перевоплощаться. И лишь случайный охотник, пронзив на гоне копьем матерого, вдруг обнаруживает, как тот, умирая, последний раз преображается в человека.
Я подумывал уже, не остаться ли мне в этой стае, в справедливом и высоконравственном мире волков. Наступила весна, стаял снег, лето обещало быть сытным, выбирались из своих норок отоспавшиеся зверьки, а сердце мое вновь наполнилось томлением и болью. Летом я не нуждался в стае, как и многие ее члены, я ушел из нее. Я решил навестить те места, где прошла моя юность, и направился в Эринир.
Я мчался на север, на родной север. На север, где реки шумно катятся под сенью рощ, долины манят путников своими тайнами. На север, где высятся в угрюмом величии массивные горы, в которых притаились и чистенькая хижина Веды, и прекрасный замок Дивного Народа, и множество расщелин и лазов, в которых ютилось мое племя, и маленькое логово, заботливо выстланное соломой, куда я наивно надеялся привести когда‑нибудь свою Морейн. На север, где остались и моя и моя любовь, и мои мечты.
Возможно, кто‑нибудь там еще живет. Теплилась слабая надежда, что наша стая приняла решение не вмешиваться в человеческие войны, это было бы разумно, и никто бы нас за это не осудил. Быть может, Мэл и Шеу встретят меня, как прежде, у горной тропы, ведущей наверх к нашим пещерам, замелькают в зарослях вереска глаза янтарного цвета, промелькнет тень, и я выйду к своим.
Эта надежда угасала по мере того, как я приближался к родным горам, которые, словно пограничная стена, прикрывали Эринир с юга. Во мне возникло отчетливое чувство, что ни в оставшихся позади болотах, ни на спускавшихся мне навстречу крутых каменных откосах нет никаких признаков людей или волков. Даже стаи стервятников уже покинули эти места, очистив их от трупов.
Бледные лучи рассвета осветили гребень высокого пустынного хребта, под которым обитало когда‑то мое племя. И, хотя я уже знал, что впереди меня никто не ждет, я все же известил племя о своем появлении коротким воем, как это было принято у нас. Не получив ответа, я нырнул в темную сырую расщелину, скрытую диким кустарником, еще не освещенную проснувшимся солнцем. Тайный ход вывел меня в ложбину, вокруг которой расположились пещеры.
Перемещаясь челночным ходом и уткнув нос в землю, я изучал следы. Я добрался до родного Эринира и не нашел в наших пещерах никого. Я уже не тешил себя пустыми надеждами, мне было ясно – в благодарность за приют волки встали под знамена Эринирского короля и, видимо, все полегли на поле боя.
Я завыл от отчаяния, и горное эхо ответило мне голосами моих погибших друзей. Забудется название этих гор – Волчья Застава, но еще много веков будет жить в этих скалах волчье эхо, пугая местных жителей и порождая легенды.
Время не оставило мне следов. Но духи рассказали мне о том, что произошло здесь прошлой весной. Сень, дух ручья, берущего свое начало в горах Волчьей Заставы, омывая мои лапы ледяной водой, рассказала мне, как стая прозевала гостей, неожиданно появившихся не на южных границах, а из Мглистых Камней на востоке. Духи пещер поведали мне, как встали под зеленые знамена сына короля Эохайда свободные волки, как Мохх, вожак нашей стан, вел за собой племя, чтобы отстоять жизнь своего короля, как шли матерые и переярки на верную смерть, устрашающе рыча и оскалив клыки, и все полегли в неравном бою с жестоким и беспощадным врагом.
Дриада Пили‑пала, нежная и прохладная, соскользнула ко мне с ветвей высохшего бука и, роняя слезы, рассказала о том, как отважно сражался отчаянный мальчишка по имени Мэл, как слетела с его плеч голова, срубленная секирой врага. Дриада просидела в дереве безвылазно почти год, оплакивая своего возлюбленного. А теперь безутешно рыдала, обвив меня своими тонкими ручками. Потом отодвинулась, аккуратно дотронулась до моих клыков кончиками пальцев, погладила лоб и тихо сказала:
– Как ты похож на него. Никогда, никогда больше не хочу я видеть волчью морду!
Она скрылась в ветвях дерева и больше уже не появлялась, сколько я ни звал ее.
Как мог я надеяться, что кто‑нибудь останется в живых, ведь я знал, что никто не уйдет с поля боя, где погибли товарищи. Напрасно я стремился в эти пустые осиротевшие пещеры. Никто, никто не выжил, кроме меня!
Воспоминания нахлынули, как морская волна, топя меня в своих соленых водах. Веселые мальчишки, отъявленные хулиганы, на которых давно махнули рукой взрослые, резвились в окрестных деревнях, устраивая переполох среди родителей молоденьких девушек. А потом, один за другим, мы начали влюбляться, чем еще больше обеспокоили взрослых. Волки однолюбы, в этом их счастье и горе. И вот пошли похищения, убийства и прочие неприятности как для племени, так и для тех мирных семей, в дочерей которых умудрялись влюбиться мои друзья. Только некоторым из нас досталась любовь соплеменниц – на все племя у нас было лишь несколько девушек. Старейшины уже заждались и не чаяли, когда наше поколение, наконец, переженится и, обзаведясь семействами, успокоится. Из всей нашей компании не женились только мы с Шеу. Впрочем, он мог уже и жениться, ведь я не имел известий о нем несколько лет.
Ветер нашептывал мне имена моих врагов: Белин и Бренн, Бренн и Белин – король и его брат, приведшие под стены Эринира свою армию. Но вместе с их именами всплывали и другие: Морейн и Гвидион, любимая женщина, ставшая сестрой одного моего врага и невестой другого, и друг, спасший мне жизнь, лечивший мою душу, но излечивший только мои раны. Как будет больно им, если я убью кого‑нибудь из близких им людей.
Морейн со свойственной ей непосредственностью легко предала своих предков и отдала мне приказ сделать то же самое, приказ, которому я пока не мог противостоять из‑за принесенного мною Гвира. Моя воля не принадлежала мне. Пока Морейн пела и кружилась в любовных туманах в обществе Поэннинского вождя, я оплакивал своих и ее погибших родичей, убитых им и его братьями.
На какие бессмысленные вещи я растратил жизнь, погнавшись за безумной мечтой, позабыв свой долг, прожег, испепелил душу безысходной страстью. Я бездумно променял единственный стоящий день в моей жизни, день, когда я должен был погибнуть рядом со своими соплеменниками, на сладостную ночь с принцессой под теплым антильским небом.
Ветер продувал насквозь мою шерсть. Я стыл на этом колючем ветру, с наслаждением испытывая физическую боль, в надежде, что она затмит собой душевную муку. Я понял, что не смогу отомстить своим врагам. Почему, почему, Гвидион, ты спас мою жизнь и лечил меня, но хладнокровно взирал на гибель моих сородичей, хотя, наверное, мог остановить эту бойню? Почему ты, луна, такая равнодушная, такая далекая, допустила, чтобы вся стая погибла, а я один остался жив? К кому еще обратить мне свои молитвы? У волков не было богов, лишь одна луна – свидетельница наших горестей. Такая призрачная, светлая, чужая!
Устыдившись своей слабости, я опустил голову в холодную воду, позволил Сень умыть меня и направился вниз по вересковому нагорью в сторону леса, за которым раскинулась долина Эринира. Дойдя до королевского леса, я свернул к хижине Веды. Морейн не успела рассказать мне о том, что лесная жрица живет теперь где‑то среди Дивного Народа. Обнаружив ее жилье опустевшим, я оплакал и эту старушку.
Что стало с замком, я увидел, только выйдя из леса. Уходя, поэннинские воины разрушили и сожгли все, что не смогли забрать с собой. На фоне розового заката чернели развалины прекраснейшего дворца короля Эохайда. И на этом пепелище среди руин ютилось несколько человеческих семей, которым случайно удалось уцелеть. Маленький грязный мальчик в рваных лохмотьях, увидев меня, закричал:
– Смотри, мама, собачка!
Его мать заспешила к нему и, подняв на руки, прижала к себе. Бросив на меня тревожный взгляд, она поспешно унесла малыша куда‑то в развалины. Я не стал беспокоить их. Возможно, они остались одни, без мужчин, и их некому защищать, и им страшно. И так немало лиха выпало на долю этой женщины, прижимавшей к себе малыша. Конечно, она могла что‑то знать о судьбе Веды, но мне тогда казалось, что, будь лесная жрица жива, она ни за что не покинула бы свою хижину.
Я знал, здесь возродятся люди, но уже никогда не вернутся сюда ни волки, ни Туата де Дананн. А среди этих людей мне нечего было делать, и я повернул обратно в лес.
Я шел по родному лесу, и мне казалось, что вот‑вот забрезжит меж стволов теплый огонек, послышатся нежные, будто колокольчики, голоса, я выйду на поляну, где сидят у костра стремительный, как порыв ветра, юноша и его созданная из лунного света сестра; искры костра взовьются в темное небо и смещаются со звездами. Но высокие деревья эринирского леса изливали на меня лишь молчанье и одиночество. Лес кончился, потянулись вересковые пустоши, и вновь начался подъем.
Надо было принимать решение, что делать дальше. У меня отменное здоровье, острые зубы, сильные лапы, что еще нужно молодому волку? Я могу выжить и среди людей, и среди волков, остается только выбрать, к кому направиться. Еще не приняв окончательного решения, я уже понимал, что все равно вернусь в Поэннин к Морейн, потому что пережить ревность мне легче, чем разлуку.
А потом вдруг нахлынул зов Гвира. Жалобный, тоскливый вздох, словно удар сердца: «Где ты? Где ты?» Всхлипнул и погас ее голос. Я впервые чувствовал зов, но сразу понял, что это он. Легкий запах белой крови щекотал мне ноздри, отдаваясь глубоко в сердце: «Где ты? Где ты?» Мгновенно забыв обо всем, я рванул изо всех своих волчьих сил на юго‑запад, откуда вился тонкий нежный шлейф яблоневого аромата.
Глава 25