Наконец я убрал прочитанную книгу в карман рюкзака и уставился в окно. Вечер переходил в белую ночь, и скоростной экспресс, почти четыре часа назад отбывший из Москвы, подходил к вокзалу Петербурга. Мне нравилось наблюдать, как мелькали железнодорожные станции и сооружения, как таяло оставшееся расстояние, как заканчивалось время пути. Казалось, колеса вот‑вот остановятся, но в последний момент привокзальные постройки вдруг исчезли, и поезд мягко вкатил в промежуток между висящими над платформами крышами. Время прибытия очень радовало: всегда уважал чужую точность.
Три часа сорок пять минут пути, и вот я в Питере. Без вещей, без жилья и без всякой надежды на будущее. Ну, не совсем без надежды. По дороге все‑таки удалось пробиться к старинной приятельнице, одной из тех, что просили перезвонить. Она обещала устроить «вписку», но от подробностей уклонилась. И ведь устроила! Старинная знакомая (как её зовут – неважно, ибо женщина она молодая, замужняя, и лишняя компрометация ей ни к чему) созвонилась с некоей неизвестной мне Ксенией, узнала адрес и передала. «Я обо всём договорилась, – пояснила старинная подруга, – тебя на кухне положат, только ты смотри – не очень там». Что конкретно подразумевалось под словами «не очень там», я не спросил, а зря! А всё виктимность, склонность к поведению, повышающему шансы на появление личностных проблем. Коряво? Можно проще. В народе бытует что‑то о заднице и о приключениях, что обладатель этой задницы умеет для неё находить.
Минут через сорок, вроде бы, полагалось закрываться метрополитену, но я успел.
Вписка... как много в этом звуке для сердца русского слилось! Скажем, приехал человек в чужой город. Нужно переночевать. А где? Негде. Достает список телефонов неизвестного происхождения, долго обзванивает, и если не сразу, то потом находит местного жителя, что добровольно согласен приютить на ночь. Одного этого человека. Или не одного, а с кем‑то. Или целую ораву. Или не у себя. Причём добровольца этого, как правило, можно лично не знать вообще, или иметь о нем весьма смутное представление. Соответственно, вписки попадаются разные и случаются всякие. Иногда – исключительно для сильных духом. Хипповские флэты, семьи с родителями – дружественными или не очень, молодые пары без детей или с одно– двух годовалым «бэби», отдельные квартиры без посторонней помощи, неугомонные общаги, стрёмные коммуналки и прочие подобные места. Даже условно жилые помещения, типа пустующих ночами офисов каких‑нибудь хитрых организаций. Образ жизни аборигенов может сильно различаться, а вписываемый вовсе не обязан догадываться обо всех нюансах, тонкостях и намёках. Но если заранее обсудить ключевые моменты и специфики, то особых проблем обычно не предвидится. Это если оговорить сразу и когда есть с кем. Тут как при посадке в чужую машину: нужно разъяснить водителю собственную сущность, так и вписывающему обязательно сразу же истолковывать пациенту характер и правила своей вписки. Нормальный человек воспримет адекватно, а вот ненормальный… но ненормальность понятие тоже весьма относительное.
Усилиями питерской подруги попалась такая вот самобытная квартирка. На последнем этаже дома‑корабля. Приличная трёшечка. Была когда‑то приличной, но в момент моего появления (время хорошо перевалило за полночь), обреталось там человек двадцать странного вида молодого народу, причем все весьма разнообразно одетые обитатели квартиры бродили без обуви. В одной комнате меня накурили чем‑то одурманивающим, в то время как в другой Ксюша – худенькая крашенная блондинка лет двадцати трех – двадцати пяти, хозяйка вписки – была занята: поедала неизвестные мне грибочки, по виду напоминавшие самодельную лапшу коричневатого цвета. Пришлось идти на кухню через вторую комнату, где чуть не попал под раздачу тех самых грибочков, но повезло, барьер удалось преодолеть и до кухни добраться без потери грибной девственности. Зато потом меня схватили и заставили пить сначала вермут, потом еще что‑то, не помню что. А после – домодельный абсент. Последний мне что‑то не очень понравился, но пришлось подчиниться – силы оказались неравны. Когда, наконец, вернулся в первую комнату, Ксюшу грибочки уже «взяли», и она, пребывая в эмпиреях, запала на меня, явно приняв за кого‑то другого.
Похоже, это не совсем то место, куда нужно стремиться. Разве что на одну ночь…
Только тут я заметил, что Ксюша обладает великолепной фигурой и качественным синяком под глазом. Мы долго с ней целовались, а дальше – провал памяти. Кстати, со мной уже бывало так. И не раз. Стоит принять внутрь нечто своеобразное и познакомиться с красивой девушкой, как вырубаюсь, причем на самом интересном месте. Что? Как? Ничего не помню.
* * *
Провал памяти, очевидно, перешел в крепкий здоровый сон, потому что очнулся я на каком‑то необъятных размеров диване в компании спящей Ксюши, двух незнакомых девиц и одного небритого парня. Некоторый «беспорядок в одежде» наводил на беспокойные размышления.
– А ты кто? – удивлено спросила проснувшаяся Ксюша. Вид у девушки оставался несколько сонным, лицо выглядело немного помятым, а синяк под глазом слегка изменил цвет и форму, но по‑прежнему смотрелся самой заметной частью лица. Одежда девушки оставалась такой же, как и вчера – черные чулки и некая хламида ярко‑синего цвета: что‑то среднее между гигантской майкой и бальным платьем.
Жутко хотелось пить. И еще голова. Ее будто сжимали стальной каской.
– Это, знаешь ли, хороший вопрос. А кто ты? – переспросил я, застегивая ширинку на джинсах.
– Я первая спросила, – спокойно отозвалась девушка и закурила.
– Ну, вчера вписку усиленно искал. Подруга направила сюда.
– Чья подруга? – не поняла Ксюша
– Моя. И твоя, видимо.
– Бля! Имя есть?
Я назвал имя своей знакомой.
– Это какая? Какой ник? Такая с дредами или с зизи? Или лысая с татухами на голове? – с живым интересом выспрашивала девушка.
– Что за зизи? – не понял я.
– Афрокосички. Ну? Она в теме?
– Да нет вроде бы… – неуверенно, проговорил я, – но мы год как не виделись, может, теперь она и лысая, и с дредами, и с зизи… Что за тема?
Небритый парень вдруг завозился и пробубнил: «Тихо там, поспать дайте», и снова отрубился. Две другие девушки даже не очнулись – они просто спали, не реагируя на окружающее. Одна, с коротким ёжиком ярко‑рыжих волос, с голыми ногами, закутанная во что‑то вроде растрёпанного индийского сари, похрапывала на спине. Вторая, с длинными черными волосами, в сползших на середину попы драных джинсах лежала на животе, повернув лицо с открытым ртом набок. При этом она равномерно и тихо дышала, а изо рта вытекала полоска слюны. Судя по всему, кроме джинсов, ничего другого на девушке не имелось. Нет, квартира для моих целей не подходила. Надо искать нечто менее экстремальное.
– Ладно, – махнула рукой Ксюша, – на кухню пойдем, там всё расскажешь…
Мы перебрались на кухню, никого не встретив по дороге. Похоже, других людей тут не осталось.
– А где все? – непонятно у кого ворчливо спросила девушка. – Вот срач развели! Суки, ёпт! Мне теперь убирать… Ладно, ты чего хочешь?
– Пить хочу. Воды. А вообще – жильё бы спокойное найти недели на три. Или как там получится. У тебя тут хорошо, но негуманно как‑то. Мне отдельную комнату с компьютером и спальным местом, больше ничего.
– Ты вообще‑то кто? – снова спросила она, повернувшись лицом. – Ясно, что ваниль, но откуда?
– Из Москвы, – будто извиняясь, признался я. Слово «ваниль», привязанное к моей личности, как‑то неприятно впечатлило.
– О! Первопрестольная! Сама оттуда, только год как переехала. Думала – прикольно будет в Питере пожить.
– А что потом оказалось?
– Полный п..дец. Ладно, жрать тут уже нечего, пить тоже…
– Водичка из‑под крана вполне подойдет.
– С ума сбрендил? У нас х..вая вода, она ж после заводов сюда течёт, лучше в бутылках покупать.
Но я уже не слушал, а жадно припал к крану и всасывал в себя отдающую железом водопроводную воду.
– А это… вчера, ну, ночью, что это было? – запинаясь, будто нерадивый школьник, осведомился я, утолив приступ жажды.
– В смысле? – изобразила непонимание она, пуская дым на меня снизу вверх. – Ты сейчас об чём ваще?
– Проснулся среди компании, часть которой спит до сих пор. Штаны, извиняюсь, расстегнуты, да и так… не помню ничего. Со мной, знаешь ли, иногда случается. Если чего произошло, приношу свои извинения.
– Да ладно, за что там извиняться… Я‑то всё хорошо помню. Пришел и уснул бревном, так что не парься.
«Какой же болван! – сокрушенно думал я, – спал рядом с тремя красивыми бабами… вроде бы красивыми. И ничего. Лох, дурак и лузер, больше и сказать нечего».
– А, ну, ладно. Мне намешали вчера разного пойла, какой‑то дряни еще подсунули, накурили чем‑то, – оправдываясь, мямлил я вслух, – то одно, то другое пил…
– Расслабься. Хочешь, еще что‑нибудь выпей, – добродушно посоветовала девушка.
«Что‑нибудь выпей? – с раздражением подумал я. – Сама же жаловалась, что нечего».
Стараясь сообразить, что ещё сказать внятного и как вести себя дальше, я огляделся. Вчера тут толпилось столько всевозможных людей, что было не до интерьеров. Несмотря на вполне стильную мебель, хороший немецкий холодильник и прочее современное кухонное оборудование, помещение выглядело так, будто здесь недавно закончились небольшие боевые действия или взятие отряда боевиков. Причем обе стороны сражались до последнего, понеся сокрушительные потери. Сломанная табуретка, какие‑то грязные осколки на полу, бурые ошметки на залитой коричневым плите, и, похожее на расплющенного морского ежа пятно прямо напротив окна. Складывалось впечатление, будто некто залепил в стену что‑то стеклянное, наполненное густой черной жидкостью. Гора грязной посуды и размазанная кровавая лужа на полу (как позже выяснилось – от кетчупа) дополняли картину разрушений.
– Слушай, а кто тебя так? – спросил я, трогая на своем лице место, где у Ксюши находился синяк.
– Ой, я и забыла совсем! – с этими словами девушка вытащила из какого‑то выдвижного ящика круглое зеркальце и стала разглядывать свою физиономию, касаясь пальцами синяка. – Это писец! Танька‑сука совсем сдурела от скорости. Убью когда‑нибудь. Ведь знает же, что лицо мне нельзя повреждать, что у меня работа такая, а… – Ксюша снова тронула себя за больное место, – Бля! Что ж теперь делать‑то?
Девушка чуть не плакала, и мне вдруг стало её жалко.
– Танька‑сука – это у нас кто? За что тебя так?
– А просто, – неопределенно махнула рукой Ксюша. – Психованная, что с нее взять. Говорю же, от скорости торкнулась, так еще, по‑моему, какой‑то дрянной ширкой децил вмазалась…
– А в Москве ты где жила? – спросил я, чтобы сменить тему.
– Я? На Криворожской. Знаешь такую?
– О! Так мы ж с тобой соседи! – обрадовался я. – Я на Нахимовском, недалеко от метро жил, а земляки должны помогать друг другу.
– Это ты у кого наслушался? У хачей что ли?
– Нет, правда. Кажется, знаю, кто может тебе помочь в проблеме с синяком. Есть у меня такой специальный знакомый целитель.
– Погоди, сейчас у Доктора спросим. Оценит ли он твою идею.
– У кого спросим? – не поверил я своим ушам.
– У Доктора. Ты его видел, там спит. Но сомневаюсь, чтобы он что‑то полезное сейчас выдал.
Мы вернулись в комнату, где по‑прежнему дрыхли две девушки и сильно небритый парень. Ксения стала расталкивать парня и шлепать его по колючим щекам. Когда он начал малопонятно, будто в бреду, что‑то говорить, девушка задала мучивший её вопрос. В ответ парень опять нечто пробормотал и сразу же отрубился.
– Не поняла, повтори по буквам, – не отставала Ксюша, еще раз крепко и необычайно сильно для своей хрупкой конституции, встряхнув небритого.
– Этот мой комментарий, – неожиданно четко и членораздельно произнес парень, – должен выразить признательность за интересный и качественный залипон, удивление твоим мировоззрением и многообразием окружающего мира, но я слишком апатичный и сонный для этого.
После чего «доктор» вновь потерял сознание.
– Всё ещё двинутый, до вечера не oкстится, – со знанием предмета, утвердила свой приговор Ксюша. – Не думала, что его пробьёт на измену.
– Двинутый, говоришь? А что такое – «залипон»? – с чисто исследовательским интересом спросил я, когда мы вернулись на кухню.
– Это ты у Доктора спроси, – буркнула девушка.
– Он что, правда, доктор?
– С третьего курса медицинского выперли. Теперь от армии бегает… Ладно. Если поможешь этих выставить, с синяком меня сориентируешь и посодействуешь квартиру всю вычистить, хорошо тебя пристрою. Короче, что там насчет моего синяка? Как быстрее можно свести?
– Можно. А что тут вчера происходило? Куча народу и вообще… это у тебя всегда так бывает или только вчера?
– Что происходило у меня? Вчера было моё деньрожденье.
– Твоё? – для пущей верности переспросил я.
– Моё, – подтвердила Ксюша.
– Поздравляю! – пробурчал я.
– Пасиб. Впервые у меня алкотреш... так отмечать деньрожденье, вообще‑то, не в моих привычках. Работать сил нет, глаза в кучку, мозг в отключку. Но нет ни малейшего сожаления о прожитом. Новые знакомства, общение, природа... одним словом – кайф! А еще кто‑то спер мой клевый зонт с няшками‑котами. Обидно до ужаса. Видимо правду говорят, кому‑то он нужнее, чем мне. Вот тебе веник и совок, пока подмети тут, а там скажу, что дальше делать. Вообще, из праздников признаю только деньрожденья и свадьбы. Это настоящие праздники, остальное – полная фигня. Для меня лично вопросов не возникает, пока не настанет моя очередь. Остается надеяться, что избранник не пожелает свадьбу скучную, «как у всех по‑людски»…
«Вот же русский язык, – думал я, заметая мусор, – как только над ним не издеваются, а ведь жив, великий и могучий. Ничего его не берет. Правда, меняется постепенно, эволюционирует на грани нервного срыва. Сейчас даже мне трудно понимать совсем современную молодежь. А людям постарше? Им‑то как быть? Но есть хорошее природное правило – не осуждай и не критикуй. Привычка критиковать – признак заниженной самооценки. Критикуя других, мы лишь вызываем собственную негативную реакцию, ничего больше. Кто это сказал? Не помню… Однако же как ловко она меня к делу приспособила! Вот уже и пол мету, так и посуду скоро мыть начну, а потом глядишь, и еще чего‑нибудь…»
Зато вслух спросил:
– А как же Новый Год? У всех всегда любимый праздник.
– У меня – нет. Не люблю. Это только в детстве выглядело самым ярким и ожидаемым впечатлением, но потом что‑то искалечилось. А свадьбу хочу, да. Пышную, яркую и сочную. Хочу, чтобы отмечали в кафе на проспекте Весёлого посёлка, чтоб каравай был с калиной и сельдь под шубой в центре стола. Чтобы со всеми родственниками из Москвы и Саратова, с цыганами, детьми, тамадой, пьяным баянистом. Чтобы приехала тетя Дуся из Тулы с сыном‑олигофреном. Чтобы всем им было весело, даже олигофрену. Бабушки чтоб кричали «горько», смеялись, считали и хлопали в ладоши, когда я буду сосаться за столом со своим трахальщиком, который стал теперь мужем. Чтобы были разные прикольные конкурсы, и чтоб у какого‑нибудь деда встал, когда моя подружка будет откусывать яблоко, зажатое у него между ног. Чтобы мой уже муж пил водку из моей туфли, в которой проходила весь день, и не подавился чтоб. Хочу, чтобы ко мне подходили все эти тети с бабушками и давали полезные советы, как правильно ублажать мужа в первую брачную ночь, и в какие лунные дни лучше забеременеть. Чтобы одна из них хихикала и рассказывала про своего Сашку‑привереду. Потом хочу собрать со столов в пакет остатки ветчины и поехать трахаться с теперь уже мужем. Я мечтаю, блин, о такой свадьбе.
«По‑моему, я уже от кого‑то слышал очень похожий монолог, – думал я тогда, – и нет тут ничего странного при теперешнем развитии Интернета... или всё‑таки дежавю?.. или где‑нибудь прочитал?.. или, у многих просто‑напросто давно уже не осталось собственных мыслей?..»
– Так он у тебя сейчас есть? – вслух спросил я, дождавшись небольшой паузы, и одновременно вываливая очередной мусор в ведро со вставленным внутрь черным пакетом.
– Кто – он? – не поняла Ксюша.
– Ну, жених твой.
– Вот еще… нужен мне этот козел, – грустно призналась девушка. – Зря из Москвы уехала, вот что.
– Знаешь такой анекдот про рай и ад?
– Их много, расскажи, – подбодрила она, закуривая очередную сигарету.
– Ну, попал, значит, человек в рай. Смотрит, а там все люди ходят радостные такие, счастливые, открытые все, доброжелательные. А вокруг всё как в обычной жизни. Походил он, погулял, понравилось. И говорит архангелу: «А можно посмотреть, что такое ад? Хоть одним глазком взглянуть!» «Почему нет? – говорит архангел, – пойдём, покажу». Приходят они в ад. Человек смотрит, а там всё вроде как в раю: та же обычная жизнь, похожая обстановка, только люди все злые, обиженные, видно, что плохо им тут, страдают, мучаются. Он и спрашивает у архангела: «Так тут же всё вроде, как и в раю. Почему они такие недовольные?» «Ну, как же! Думают, что в раю все‑таки лучше!»
– Так это несмешной анекдот или притча?
– А притча и есть анекдот, просто или не очень смешной, или такой старый, что давно уже никто не смеется.
– Если ты такой умный, то непонятно, почему напросился ко мне на вписку? – на полном серьёзе, со свойственной некоторым девушкам нелинейной логикой, спросила Ксюша.
– Стоп! Обиды – потом. Если не смешно, значит не считается. Тогда сказку расскажу интернетовскую, новую. Давным‑давно, в тридевятом царстве, в тридесятом государстве, собирается честной купец в страны заморские. Позвал дочерей и говорит: «Дочери мои милые, скажете, каких гостинцев вам хочется?» Думали они три дня и три ночи и вот пришли к своему родителю. Старшая дочь поклонилась отцу и говорит: «Государь ты мой, батюшка! Привези ты мне золотой венец из каменьев самоцветных, чтоб было от него светло в темную ночь, как средь бела дня!» «Хорошо, дочь моя милая и пригожая, привезу. Видел на тайском базаре бижутерию из светодиодов». «Батюшка мой родимый! – поклонилась ему в ноги дочь средняя. – Достань и привези мне туалет из хрусталя восточного, цельного, прозрачного!» «Ладно, дочь моя хорошая и пригожая, достану. Вроде бы в Эмиратах продавался такой унитаз». Тогда поклонилась в ноги отцу меньшая дочь и говорит: «Родненький ты мой батюшка! Не вози мне ни самоцветов, ни унитазов заморских, а привези ты мне чудище невиданное, волосатое, для сексуальных утех и извращений». Испугался честной купец и говорит ей таковые слова: «Ты что, доченька? Как ты можешь у родного отца подобные вещи просить?» «Да?.. Ну, ладно, начнем издалека... привези мне, батюшка цветочек аленький!» А отсюда мораль: хоть сказка и боянистый боян, но всё равно – начинать всегда надо с малого...
– Фу! – весело захихикала Ксюша. – Надо же было так хорошую сказку опошлить!
– А чего тогда смеёшься?
– Так смешно ведь. Да, и что там про мой синяк? Забыл? Обещал же!
– Сейчас, – я вытащил мобильник, и выбрал запись, которой давно не пользовался. Некоторое время никто не отвечал, но, наконец, послышался резкий женский голос, какой может быть у долго и плодотворно практикующей ведьмы, если она еще молода и красива.
– Да? Это ты, правда?
– Правда, – задумчиво подтвердил я. – Привет. Что делаешь?
– Привет! – похоже, ведьма действительно обрадовалась. – Работаю я.
– Ты сейчас как? Очень занята?
– Занята. А что? Хочешь меня пригласить поужинать?
– Извини, но нет, – расстроено признался я, – содействие твоё нужно. Одна девушка попала в очень нехорошую ситуацию, и никто кроме тебя сейчас ей уже не поможет. Сделай, а? По старой дружбе? В долгу не останусь.
– Ну, ты и свинья! Столько времени не звонил, не давал знать о себе, а теперь объявился лишь за тем, чтобы навязать мне какую‑то свою бабу! Совесть вообще‑то есть, или как?
– Да я же это…
– Хм, ладно, – вдруг как‑то нехорошо хмыкнула колдунья. – Привози, только срочно. Прямо сейчас. Это может оказаться забавным…
Глава VI
Колдунья
Молодая женщина была одета в черную шелковую мантию с длинными рукавами, расшитую по подолу серебряными цветочными узорами. Сразу же обращали на себя внимание соблазнительные формы бесподобно идеального тела, которые наряд не скрывал. По‑моему, под мантией ничего больше не было. Черные, как уголь, волосы рассыпались по плечам, придерживаемые сверкающим головным обручем белого металла.
Ксения смотрела на колдунью с недоумением и плохо скрываемым недоверием – так часто случается с незнакомыми между собой женщинами, считающими себя красивыми и избалованными чужим вниманием. Но сейчас, при наличии у Ксюши хорошего фингала под глазом, сцена выглядела довольно‑таки комично.
– Знакомьтесь, – сказал я, представив их друг дружке. – Короче так. Вы тут работайте, не буду вам мешать. Пойду я…
– Э! Стоп! Не уходи, – безапелляционным тоном заявила ведьма. – Потом зайдешь ко мне, когда закончим. Посиди пока в той комнате…
С тех пор, что мы виделись последний раз, колдунья очень изменилась. Я не подал виду, но разительная перемена, произошедшая с ней, заставляла задуматься. Если раньше ведьма выглядела обычной привлекательной девушкой, то теперь стала просто красавицей.
Пришлось ждать «в той комнате».
Чтобы чем‑то заняться, начал разглядывать гостиную колдуньи: интерьер привлекал внимание и наводил на самые разные размышления. Обычная комната, разве что аккуратная и стильная. Антикварная мебель. Диван в стиле модерн, пара кресел и два пуфика в том же стиле. Зеркала в толстых деревянных рамах, шелковые шпалеры на стенах, наборный паркет, потолок с лепниной. Причем, похоже, все одного времени, цвета и стиля. Я не искусствовед, поэтому могу ошибаться.
Все умеренно, без перегрузки и чрезмерных излишеств. Никаких вам амулетов, талисманов и прочих колдовских причиндалов. В углу приглушенно тикали напольные часы башенкой. Интересно, новодел или действительно антиквариат?
По виду, такую гостиную вполне можно превратить во временную спальню. Вот бы тут пожить! Может, получится договориться?
От нечего делать, я подошел к часам и стал их рассматривать. Они работали и, что интересно, показывали неправильное время. При этом длинный тяжелый маятник мерно покачивался, а по белому циферблату с римскими цифрами едва заметно шли фигурные стрелки. Без секундной. Не сразу понял, что время часы показывают верное, просто сам циферблат представлял собой зеркальное отражение нормального, да и стрелки шли в обратном направлении. Цифра «четыре» изображалась не так, как привыкли мы, а четырьмя палочками и находилась там, где обычно стоит восьмерка. Еще математичка в школе объяснила нам, что записывать число «четыре» как единицу и следующую за ней римскую пятерку окончательно стали только в девятнадцатом веке, а до этого наиболее часто употреблялась запись из четырех единиц. На циферблатах четыре единицы часто используются до сих пор, якобы по эстетическим соображениям – перевёрнутую единицу и пятерку опознать вроде как труднее.
С зеркалами в толстых рамах тоже оказалось что‑то не то. Чем‑то они привлекали, казались более интересными, чем те отражающие поверхности, что привык видеть во время ежедневного бритья. Нет, я бы в такой комнате ночевать точно не смог, даже если предположить невозможное. Говорят, что если спать напротив зеркала, то душа может заглянуть в него, испугаться и не вернуться к своему владельцу. Гадалки, целительницы и все те, кто считает себя экспертами по толкованию всевозможных примет, тоже полагают, что зеркала в спальнях являются лишними.
Интересные советы дают современные шаманы. Они утверждают, что во время сна из зеркала за спящим следит пара чужих глаз, нарушая уединение. Результатом может стать плохой сон, раздражительность, ссоры из‑за всяких пустяков. В средневековье считали, что зеркало нельзя вешать в спальне потому, что в нем сосредоточена сила вампиров, и у спящего против зеркала все хорошее в душе высасывалось вампирами зазеркалья. По фэн‑шую, тоже нельзя чтобы спящий человек отражался в зеркале, это обещает проблемы в браке. Если же спит пара, то зеркало будет подталкивать кого‑нибудь из них к измене. Зеркало, в котором отражается дверь и кровать в спальне, практически удваивает неудачи. Такие суеверия особенно строго соблюдались в царских покоях и домах вельмож: там обычно не устанавливали зеркал… Что здесь не так?
Тут до меня дошло. Можно сказать – осенило.
В этой комнате зеркала вообще не отражали. Они показывали изображение так, как есть, а не в зеркальном отражении. Они могли оказаться чем угодно, только не зеркалами.
Пока я обо всем об этом думал, дверь открылась и прямо ко мне выбежала радостная Ксюша. Зачем‑то чмокнув меня в щеку, она сразу же бросилась к большому «зеркалу» и принялась разглядывать свою физиономию. Ничего необычного она не заметила. Может, для нее это самые обыкновенные зеркала?
– Смотри! Никакого следа не осталось! – девушка никак не могла насмотреться на себя. – Я точно вам ничего не должна? – спросила она шедшую следом колдунью.
– Нет, мы уже в расчете, – мрачно подтвердила моя бывшая подруга, а ныне – профессиональная ведьма. Видимо пришлось потратить больше времени и личных ресурсов, нежели первоначально планировалось. – Посидите пока тут, надо стабилизировать результат. А ты, – она ткнула в мою сторону пальцем, – зайди ко мне прямо сейчас, это ненадолго.
«Ненадолго» растянулось чуть ли не на весь остаток вечера. Сначала вспоминали общих знакомых, потом – малознакомых, позже – обменивались обрывками личных воспоминаний, и время исчезало незаметно.
– …стою как‑то у чужой парадной, звонка на трубку жду, – повествовала колдунья. – Вечер, темнеет. Подходит такой длинный, под два метра, парень: «Сигаретки не будет?» Дала ему сигарету. «А зажигалки?» Протягиваю зажигалку. Он в шутку так: «Еще, поди, и жвачка у тебя имеется?» Достаю из сумочки жвачку со словами: «Я волшебница, а ты потратил все три желания на ерунду. Пока, придурок». И пошла.
– Анекдот такой?
– Нет, конечно. Случай из моей ведьминской практики.
– А что парень?
– Как что? Решил, что издеваюсь, догнал, стал быковать, пришлось успокаивать. Думаю, на всю жизнь теперь запомнит.
– А меня сможешь обучить своим способностям? Хоть чему‑то? Чуть‑чуть?
– Боюсь, что не получится. До тебя с такой же просьбой обращалась только моя знакомая, ты ее не знаешь. Сначала что‑то даже получаться начало, а потом всё, конец.
– В смысле?
– Виделась с ней недавно.
– Да?
– Ага. Ходила на кладбище с целью навестить одну интересную могилу, но так и не нашла. Зато вдруг наткнулась на подругу, как раз в начале этого месяца два года было. Прямо на перекрестке участков, что по порядку цифр дает год моего рождения, так и запомнила. Шикарное надгробие – как живая смотрит. Присутствовала только на прощании, на сами похороны не попала, а вот сейчас, когда увидела ее портрет на черном камне, мое сердце (или что там у меня вместо него?) внезапно ушло в пятки. А перед глазами скверное видео с телефона, где она поет Цоя, фразу про тех, кому умирать молодым.
– А что с ней... случилось?
– Врачи не могли диагноз поставить – привет доктору Хаусу. От чего только не лечили, но думаю, могли спасти. Не знаю уж, почему лекари так затупили, но когда наступил пик болезни, сердце просто не выдержало. Остановилось. Всего месяц не дожила до своего двадцатипятилетия. Я‑то не знала ничего…
– Думаешь, ты в чем‑то виновата? Винишь себя?
– Я? Виню себя? За кого ты меня держишь? Или сам боишься? Замираешь от страха, что начнешь быстро стареть от меня? Не опасаешься, что вот так, при общении, вытяну из тебя остатки жизненной силы?
– Нет, с тобой – нет, – признался я. – Из меня ты ничего не вытягиваешь. А что, правда бывает, что вытягивали?
– Еще бы! Со мной‑то – ладно, ерунда это и мелочь, но есть один такой тип… он ходит по земле лет тыщу, а может и больше. При этом не стареет ни фига. Так вот – живет он за счет того, что…
– …быстро стареют те, с кем он трахается? – перебил я. – Это что, из какого‑то голливудского фильма? Или правда?
– Правда, правда. Вернее – часть правды. По‑моему все те, с кем он общался сколько‑нибудь продолжительное время, становились его донорами. Он работал в нашем университете…
– Что, какой‑нибудь пресловутый энергетический вампир? Да, все забываю спросить, извини, что перебил. Ты теперь где‑то преподаешь? Что?
Мне было действительно очень интересно, без дураков.
– Магический практикум. Короче, он читал годичный курс, а потом еще и летнюю практику вел. Так студенты у него, особенно девки, за год старели лет на пять. Ну, в молодости это не так бросалось в глаза, и не у всех, но эффект зафиксировала. Особенно оказалось заметно при сравнении с параллельными группами, где он ничего не вел.
– Ты говоришь, «работал». Сейчас он что, уволился?
– В какой‑то мере да, уволился. Говорят, что погиб. Даже кладбище знаю, на котором он похоронен. Но что‑то сильно сомневаюсь – не такой это персонаж, чтобы одному сгореть заживо в старом деревенском доме.