– Он иногда вспоминает прошлое – прошлое того, кем он когда‑то был. И в этих воспоминаниях есть ты – и занимаешь в них очень большую часть.
– Он может прислушаться ко мне, потому что подсознательно чувствует во мне близкого человека?
– Как‑то так.
Я горько улыбнулась.
– И неужели я смогу оказать на него большее влияние, чем тот другой «самый близкий», ради которого он смог оставить даже тяжелобольную мать? – с деревянным лицом спросила я.
– Я надеюсь. Потому что, как видишь, у меня это не получилось.
– При чем тут вы? – оторопела я.
– Потому что я есть тот самый человек, к которому он так спешил.
Я нервно сглотнула.
– Так, значит, вы его… его девушка?
– А он сказал, что спешил к своей девушке? – вскинула брови Нефертити.
– Кажется, да, – неуверенно начала я, с каждой секундой все больше сомневаясь, что тогда поняла его правильно. – Он спешил к какой‑то Дио, от которой, судя по всему, был без ума.
– Ты точно ошиблась, потому что меня зовут Дио. Диомедея, если тебе интересно мое полное имя. И я – его сестра.
Я так недоверчиво уставилась на нее, как посмотрела бы на того, кто сказал бы мне, что Земля – плоская. Но мой скептицизм стал быстро испаряться, уступая место какой‑то истеричной радости. «Бош, у него никого нет, его сердце свободно!» – вдруг осознала я, не чувствуя почвы под ногами.
– Он правда ни с кем не встречается? Вы уверены?
Незнакомка расплылась в умиленной улыбке.
– По крайней мере на момент моего отъезда он был ничей. Идем, нужно поспешить, – вдруг очнулась она и двинулась к воротам. – И давай на «ты».
* * *
За оградой Дио направилась к спортивному красному «мерседесу», припаркованному в свете фонаря. Цвет машины заставил меня вздрогнуть.
– Дио? – позвала я, застыв на месте. Она обернулась.
– Не так давно я села в машину к незнакомым людям и чуть не поплатилась за это жизнью. Я верю всему, что ты сказала, и сейчас больше всего на свете хочу, чтобы ты отвезла меня к нему, но…
– Тебе нужны какие‑то доказательства, что я та, за кого себя выдаю, – спокойно закончила она.
– Да. Мне важно знать, что мы с тобой заодно. Ты называешь себя его сестрой, но кому, как не мне, знать, что кровное родство между вами невозможно. И потом, как мне убедиться, что ты не его ревнивая подружка, которая приехала разделать меня на порционные куски?
– А что, есть за что разделывать? – прищурилась Дио, лукаво улыбаясь.
«Есть за что. За мои глаза, которые не могли насмотреться на него. За мои легкие, которые ж могли надышаться им. За мои руки, которые ж хотели отпускать его…»
– Прости, я что‑то не то сморозила, – пробормотала я.
Дио неожиданно рассмеялась.
– Я так и знала, – заявила она.
– Знала что?
Диомедея ласково улыбнулась и сощурила свои египетские глаза.
– Могу сказать только одно: тебе будет куда легче уговорить его, чем кому‑либо еще на этой планете.
Дио положила телефон на крышу машины и прижала палец к губам, приказывая мне молчать. А секундой позже я услышала его голос. Разговор по громкой связи, как же я раньше не догадалась. Она хотела поговорить с ним, чтобы я все услышала!
– Привет, Крис, – ответила она ему, довольно поглядывая на мое горящее лицо. – Не занят?
Я бы полжизни отдала, лишь бы прикоснуться к тому, кто был на другом конце провода. И – сердцу стало тесно в груди – я наконец знаю его новое имя. Имя, которым его называют самые близкие люди.
Крис.
* * *
– Что бы ты там ни говорил, я не собираюсь сдаваться, – начала Дио.
Он ответил что‑то короткое на том самом незнакомом языке, на котором когда‑то говорил с Изабеллой.
– Ты не мог бы говорить по‑русски? – попросила его Дио.
– Зачем? – спросил Феликс после долгой паузы. – Ты же терпеть не можешь русский.
– Да просто так. Я в русском ресторане и не очень хочу выделяться.
– Учитывая твою новую внешность, тебе не поможет даже самый безупречный русский, – рассмеялся он.
У меня перехватило дыхание. Как бы я хотела, чтобы он вот так вот, непринужденно и легко, говорил со мной.
– Так вот, я не сдамся, не жди. У этой истории должен быть другой конец.
– Дио, вчера мы достаточно…
– Да знаю, знаю. Просто когда я вижу, как мой любимый брат собирается сделать самую большую глупость в своей жизни, я не могу молча смотреть на это.
– Это не глупость, это взвешенное решение, черт бы его побрал, – послышалось наконец. – И уж точно самое лучшее решение с начала этого прыжка.
Дио странно улыбнулась, словно говоря «ну‑ну», и подмигнула мне.
– Я хочу заехать к тебе завтра. Можно?
– С одним условием… – начал Феликс, но осекся и после внезапной паузы вдруг снова заговорил на другом языке.
– Хорошо, – кивнула Дио, видимо, согласившись с предъявленным условием, но в ее глазах прыгали дерзкие огоньки. – До завтра.
Он тоже попрощался с ней – я услышала мягкое бархатное слово, сказанное так, как говорятся только слова прощания, – и отключился. Дио спрятала телефон. Я молча открыла дверцу и села в машину.
Она действительно его сестра, не кровная, но гораздо более настоящая сестра, чем я. Она любит его и в самом деле хочет ему помочь. Я только что слышала все своими ушами. Лучших доказательств их душевного родства и не требовалось. Лучших доказательств и быть не могло.
– Сомнений больше нет? Ты со мной? – спросила она, заводя мотор.
– Хоть на край света.
Дио ждала, пока мимо по узкой улочке проползет машина каких‑то запоздавших на вечеринку подростков, и как только та предоставила ей место для маневра, – резко вывернула руль и выжала педаль газа. Она водила машину так же уверенно, как Феликс. «Первое совпадение», – подумала я.
– Что это за язык, на котором вы говорите? – не выдержала я, расправляя пальцами одеревеневшие от лака локоны.
– Э‑э… Один из диалектов итальянского, – увильнула она. – Ну как, например… сицилийский.
И первое несоответствие. А Феликс сказал мне, что это латынь.
– И что же за условие он выставил под конец разговора? – спросила я.
– Что мы больше не будем говорить о тебе, – ответила она и с мрачной улыбкой добавила: – и мне будет несложно выполнить его. Потому что ему больше не придется говорить о тебе. Ему придется говорить с тобой.
– И что же я ему скажу? – оторопела я.
– Только то, что почувствуешь нужным сказать в этот момент, – ответила Дио.
Нет, об этом лучше подумать заранее, потому что когда я увижу его, в моей голове не останется никаких других слов, кроме «я люблю тебя и умоляю, не оставляй меня…».
– Как ты нашла меня? – поинтересовалась я.
Диомедея сделала вдох, словно собираясь с силами, и быстро объяснила:
– Система слежения не обладает абсолютной точностью, плюс‑минус десяток метров. Так что когда я приехала на эти ваши танцульки и увидела полсотни девочек, стало ясно, что мои дела плохи, – ухмыльнулась она. – Я было начала бродить по толпе и выспрашивать, кто здесь Лика, но потом мне в голову пришла идея получше.
– Песня?
– Она самая. Она для Криса, ну то есть Феликса, кое‑что значит.
– Вот как…
– И видимо, что‑то значит для тебя, – засмеялась она. – Я дала тому мальцу немножко денег, чтобы он немедленно включил этот трек. И пообещала еще столько же, если он не будет болтать по поводу меня. Мне нужно было знать, что я не ошиблась.
Как ловко меня только что поймали и подняли за жабры. Но что‑то в ее словах не давало мне покоя. Что еще за…
– Система слежения?
– Ты ничего не знаешь, так? – повернулась ко мне Дио.
– Тот самый маячок. Он все еще на мне, да? – наконец проговорила я.
– Не знаю, что ты подразумеваешь под «тем самым», но в остальном права: где‑то на тебе есть передающее устройство. Иначе бы я тебя просто не нашла, – она постучала пальцем по дисплею телефона.
– Он что‑то вшил мне в руку? – в шутку спросила я, надавливая пальцем на то место на руке, где когда‑то была ужасная рана, а сейчас осталась только едва заметная светлая полоска.
Дио взяла меня за руку, быстро разглядывая ее со всех сторон.
– Нет, не поместился бы, – ответила она так спокойно, как будто, о боги, всерьез рассматривала такую возможность! – Скорей всего, где‑то на одежде.
– Все, что на мне сейчас, было куплено гораздо позже – уже после того, как он уехал.
– Давай дома я проверю твою руку. А ты что, не следила за ним, пока он зашивал рану? – спросила она. – Не выносишь вида крови?
– Вообще‑то я была в отключке, – призналась я.
– Ты не похожа на человека, который боится такой ерунды. Ты производишь впечатление очень… сильной.
– Значит, оно обманчивое, – сказала я.
– И смелой, – продолжила она, игнорируя мою реплику.
Я растерянно замолчала.
– Фантастика какая‑то, – вслух подумала я.
– Да… Но у моего трекера свое мнение на этот счет, – и Диомедея показала мне дисплей телефона, на котором белая пульсирующая точка повторяла маршрут движения нашей машины.
* * *
Я открыла рывком дверь, спотыкаясь о порог, нашарила на стене выключатель, бросила сумку на пол, подпрыгивая на одной ноге и стягивая одну за другой туфли. Я знала, что в спешке выгляжу комично, и если бы не причина этой спешки, то наверняка мы бы обе посмеялись. Минуту назад Дио сказала мне, что нам нужно позарез успеть на самолет, который вылетает из Киева в семь утра.
– Вылетает куда?
– В Швейцарию, – ответила она, разглядывая дом.
Я тут же вспомнила красный ромбик с белым крестиком на его номерном знаке! Да это же герб Швейцарии!
– Там на кухне есть кофе, если хочешь, – предложила я, бегая по комнате и бросая в сумку вещи. – Кстати, на сколько дней, сколько вещей и денег…
– Возьми самое необходимое. Если что, пройдемся по магазинам, не проблема. О деньгах не думай, – сказала она и направилась на кухню.
Я рывком стянула колготки. О, теперь ясно, какое облегчение испытывает змея, сбрасывая старую кожу. Когда с сумкой было покончено, я побежала в душ смыть лак с волос. Если бы мне кто‑то когда‑то сказал, что однажды я отправлюсь за границу с человеком, которого знаю от силы двадцать минут, я бы просто отмахнулась от этого слабоумного болтуна.
Душ взорвался снопом горячих струй. Я стерла с лица подтеки туши и, дав себе ровно пять минут, села, поджав ноги и уронив в ладони голову. Только сейчас, очнувшись от первого потрясения, я начала понимать истинный смысл всех сказанных слов: он умирает. Тот, которого я люблю, – умирает…
Я сделала напор сильнее, чтоб за стеной, на кухне, ничего не было слышно, и дала волю слезам.
Дио вручила мне чашку с кофе, как только я вошла на кухню, – точно так же, как это когда‑то сделал Феликс, – и села рядом со мной.
– Ты в порядке? – спросила она, заглядывая мне в лицо. – Не знаю, как ты, а я до сих пор не могу поверить, что нашла тебя, и девяносто процентов, что мой брат расхочет прыгать с моста.
– Дио, я даже не знаю, что сказать ему, а ты уже даешь девяносто процентов, – пробормотала я. – Что если у меня не получится?
– А что если получится? – решительно возразила она. – Думай о том, что будет, если получится, Лика! Думай только об этом!
Обними меня настоящую
Расстояние до Киева Дио пролетела еще быстрее, чем когда‑то Феликс. Когда начало светать, мы были уже на подъезде к городу. В ее манере водить машину было что‑то сверхчеловеческое: она так уверенно справлялась с ней, словно начала брать уроки вождения еще в детстве. Она пренебрегала правилами и скоростными ограничениями. Будущее «мерса» ее тоже, по‑видимому, не волновало: когда ту подкидывало на ухабах, Дио даже бровью не вела.
Говорить с ней было легко, как будто мы были знакомы не первый день, а то и год. Она с удовольствием рассказывала о том городе, где они сейчас живут, о странах, в которых побывала, о своем языке, о том, какую музыку она слушает и какие книги читает. Однако, когда речь заходила о ее семье, она предпочитала незаметно менять тему.
На вопросы о Феликсе она отвечала чуть более охотно, и я не переставала удивляться теплоте, наполнявшей ее голос, когда она говорила о нем. Что же такое могло произойти между этими двумя такими разными людьми, сблизившее их до такой степени, что они стали не просто друзьями, приятелями, партнерами, а именно братом и сестрой. Общая религия? Секта? Тайная группировка?
– Не вижу ни одного самолета в Швейцарию, – сказала я, таращась на табло с расписанием рейсов. – Кстати, куда именно мы летим? Женева? Цюрих?
– Лугано. Мы полетим до Милана, а оттуда на поезде или такси, так будет быстрей всего, – ответила Дио и резво направилась к стойке регистрации.
* * *
В туалете аэропорта я еще раз наревелась – от радости, что скоро увижу Феликса, и от ощущения вселенской жестокости и несправедливости, которая сначала забрала у меня мать, потом сводного брата, едва не отняла обожаемую мачеху, а теперь готовилась проломить мне в груди новую кровоточащую дыру.
Потом повесила на лицо фальшивую улыбку, вышла из кабинки и на ватных ногах отправилась с Дио к нашему гейту. Объявили посадку.
А в самолете случилось неожиданное: я уснула. Несмотря на шоковое состояние, в котором я пребывала последние несколько часов, и натянутые, как гитарные струны, нервы, я вдруг провалилась в сон – в такой спокойный и глубокий, как будто никаких потрясений не было и в помине. Как будто я просто летела с подружкой на долгожданный курорт после развеселой ночи, проведенной в клубе.
Проснулась только к концу перелета. Оживленная, шумная, пульсирующая, как артерия, Мальпенса[7], приняла нас в свое русло. Воздух вибрировал от голосов диспетчеров, мраморная плитка ловила отблески люминесцентных ламп, пассажиры уверенно шли вперед, как скаковые лошади на забеге. Я едва поспевала за Дио, которая так быстро продвигалась к выходу, что у меня не осталось никаких сомнений в том, что она бывала здесь, и не раз.
Скоро мы добрались до подземной парковки. Передо мной стоял ослепительно‑белый «порше», который, судя по всему, принадлежал ей.
– Считай, что мы уже в Лугано, – подмигнула Дио, открывая дверцу.
– Где? – переспросила я.
– Дома.
* * *
Дио гнала машину на север. Живописные сочно‑зеленые равнины и смутные очертания Альп далеко впереди опять заставили меня почувствовать себя обычной туристкой, отхватившей горячий тур в швейцарскую глубинку. Но скоро мои мысли снова вернулись в прежнее русло: я с нездоровым упорством пыталась подобрать нужные слова, которые дали бы Феликсу понять, что он значит для меня, которые дали бы ему хоть приблизительное представление о том, что творится в моей душе.
– Волнуешься? – спросила Дио. – Хочешь немного развлечься?
– Нет, спасибо, – помотала головой я.
– А то я тут разучиваю кой‑какие стишки для праздника. Составишь мне компанию?
– Что еще за стихи? – я попыталась быть вежливой, хотя мне больше всего хотелось уронить голову в ладони и хорошенько поплакать.
– Птицеликий, разворачивай крылья! Перо к перу, как лепесток к лепестку, лови восходящий поток, пропитанный влагой и пылью. Пусть наша жизнь будет подобна буре, чистой и сильной, пусть воздух будет сладок и свеж, пусть твое сердце поет, как перо на ветру…
– Вау, – уставилась я на нее, пораженная музыкой поэзии и тем, как воодушевленно она это прочитала.
– Круто звучит, правда? Древняя поэзия, которой уже лет пятьсот, не меньше. Жду не дождусь, когда прочитаю это на празднике перед тремя сотнями гостей! Давай, повторяй за мной! – с неожиданным напором предложила она. – Птицеликий, разворачивай крылья!
– Зачем? – улыбнулась я.
– Давай, давай, нам обеим нужно немного отвлечься, а что может быть лучше изучения древней поэзии?
Всю дорогу до Лугано мы занимались этим бесполезнейшим, но, признаю, здорово отвлекающим занятием. Я терпеть не могла разучивать что‑то наизусть, но на этот раз приняла предложение. Ритмика строк завораживала и успокаивала.
Дио не могла дозвониться до Феликса. Она звонила ему через меню машины, сиротливый звук гудков наполнил салон. Когда звонок оборвался в пятый раз, она начала заметно нервничать.
– Что‑то не так? – спросила я.
– Наш рядовой Райан не берет трубку.
– И есть причина волноваться?
– Пока не знаю, – ответила она, но стало ясно, что причина волноваться была, и немаленькая, потому что ее лицо окаменело, а на лбу прорезалась глубокая складка.
Звук входящего сообщения вспорол тишину.
– Прочти, – приказала Дио, протягивая мне телефон и не отрывая взгляда от дороги.
И я прочитала.
– Что такое «Salve et vale, Dio»? – повернулась я к ней.
– Что?!
– В сообщении написано «Salve et vale, Dio». Это от него, судя по имени.
Она выхватила у меня трубку из рук, прочитала сообщение и тихо выругалась.
– Это значит «Здравствуй и прощай, Дио».
* * *
– Альцедо, – обратилась Диомедея к кому‑то на своем странном языке и начала что‑то громко, задыхаясь, говорить в трубку, а когда разговор был окончен, отчаянно выругалась.
– Что происходит?
– Крис покончит со всем сегодня, а Изабелла – наш… э‑э… сестра – заявила, что не будет мешать ему.
Мое сердце стукнулось о ребра, скользнуло вниз и провалилось в пятки.
– Почему она не остановит его?!
– Уважает его выбор, – нервно рассмеялась Дио.
– И что теперь? Ведь мы успеем? Мы успеем до того, как…
– Я попробую.
Я ужаснулась скорости, на которую перешла машина.
– Кор, где ты? – заговорила она громко. – Аэродром Уайдбека. Поезжай туда и перехвати их, счет на минуты! Если приедешь раньше, то задержи, чего бы это ни стоило.
Человек что‑то возразил ей.
– Без разницы, что ты там думаешь! Просто сделай одолжение! В долгу не останусь!
– Этот Кор, он…
– Брат. Еще один брат.
Я взмолилась про себя, чтобы он приехал вовремя.
* * *
В тот момент, когда белый «порше», подняв облако пыли, затормозил на парковке аэродрома, – от земли оторвался небольшой черный вертолет и начал медленно подниматься в небо. Дио выскочила из машины и, размахивая руками, побежала к тому месту, на котором все еще шевелилась трава от вихря, поднятого лопастями. Охрана в серой форме расступалась в стороны, даже не пытаясь ее остановить.
– Свяжитесь с пилотом, пусть разворачивает вертолет! Грозовое предупреждение! – вопила она охране. – Ой, да плевать мне, что у них разрешение!
Я просто бежала за ней следом, и никто даже не попытался остановить меня. «Поздно, все зря…» – пульсировало в голове. Дио выбежала на взлетную площадку и остановилась, вытянув к поднимающемуся вертолету руку. По предгрозовому небу скользнула тонкая, как волос, молния.
– Он на том вертолете, да?! Куда они летят? Может быть, мы успеем на машине в то место, куда…
– Из вертолета он отправится прямиком туда, куда не доедет ни одна машина, – сказала Дио.
– То есть… Он прыгнет?
Сердце замолотило внутри, дыхание стало рваться в лоскуты. Я опустилась на колени, не отрывая глаз от удаляющейся железной стрекозы. На лицо упали первые капли начинающегося дождя.
Дио стояла рядом, решительно уперев руки в бока.
– Посмотри вниз, Крис, посмотри, кого я тебе привезла! – заорала она вверх, в темное немилосердное небо. Вертолет превратился в крохотную точку. Расстояние, которое уже невозможно преодолеть. Невозможно. Разве что у меня была бы пара крыльев…
Пара. Крыльев.
– Кто там с ним?! – очнулась я. – Кроме пилота кто‑то умеет управлять вертолетом?!
– Кроме пилота там только Крис и Изабелла – и они оба могут. А что?!
– Ударь меня, – попросила я, боясь, что мне не хватит сил причинить себе достаточную боль: руки и ноги словно набили поролоном.
Дио посмотрела на меня так, как на сумасшедшую.
– Некогда объяснять! Просто УДАРЬ МЕНЯ!
Второй раз просить не пришлось. Дио размахнулась и припечатала ладонь к моей щеке. Удар был таков, что я потеряла равновесие и упала в траву. Перед глазами взорвался сноп белых искр. «Хочу оказаться в нем, хочу оказаться в нем! Господи, если ты есть, посади меня на свою ладонь и подними меня к нему!»
Густая, как чернила, темнота.
* * *
Больше всего я боялась, что меня перебросит в Дио, я боялась, что не дотянусь до него, что останусь на земле, что силы моих воображаемых крыльев не хватит на то, чтобы догнать черную стрекозу, уносящую смысл моей жизни. Поэтому, когда я открыла глаза и увидела перед собой сложную приборную панель и пугающе далекую землю, то чуть не сошла с ума от радости. Тело, в которое меня закинуло, не принадлежало ни Феликсу, ни Изабелле, оно принадлежало самому пилоту: один из моих самых жутких кошмаров стал реальностью, но я не успела осознать это до конца и по‑настоящему испугаться.
Я едва смогла подавить свой первый порыв – вскочить и броситься искать Феликса, а найдя, то ли обнять его, то ли держать его. Сначала мне нужно кому‑то передать штурвал, иначе во всем этом нет никакого смысла.
В пепле и обломках никогда не бывает смысла.
Я начала вертеть головой, плотно охваченной наушниками, на панели начало что‑то попискивать, в ушах роились обрывки английских фраз, сказанные какими‑то далекими диспетчерами то ли мне, то ли еще кому‑то. В поле зрения промелькнуло золото белокурых локонов, я повертела головой: сзади, в зоне для пассажиров, сидела Изабелла и что‑то говорила тому, кого не было видно.
Что‑то говорила ему. И – немыслимо! – говорила с таким спокойствием, словно Феликс не прыгать собирался, а так… погулять по облакам. Объясняла ему, чертовка, каким боком лучше впечататься в землю? Вместо того чтобы держать его и не отпускать! Я ее почти ненавидела.
Дио точно подтвердила, что Изабелла может управлять вертолетом, или мои уши просто услышали то, что хотели услышать? Ведь она… Господи, я и забыла, какая она маленькая. Десять лет? Двенадцать?!
Это было вопросом жизни и смерти, который было важно прояснить заранее: может ли кто‑то управлять этой чертовой машиной кроме самого пилота? Иначе «прыгать» было просто смертельно опасным идиотизмом: если мне некому будет передать штурвал, то мы все просто погибнем!
Моя паника начала нарастать, когда писк какой‑то штуковины на панели участился и стал громче. Вертолет вдруг тряхнуло на какой‑то воздушной яме, и я испуганно сжала штурвал, почувствовав, что мы начинаем терять высоту. Но в моих руках пользы от штурвала было не больше, чем от куска пластмассы.
– Урсула, в чем дело?! – рванула ко мне Изабелла, заговорив по‑немецки.
Даже не знаю, что в тот момент больше удивило меня, – то, что Изабелла свободно говорила по‑немецки, или то, что пилотом оказалась женщина.
– Isabella, bitte[8]! – закричала я, тоже переходя на немецкий, хотя точно знала, что она поймет и по‑русски. Голос, вырвавшийся из моего горла, был глубоким, красивым и слегка хриплым.
Она подскочила ко мне, как кошка, схватилась за штурвал и быстро начала что‑то переключать на панели. Вертолет начал снова набирать высоту. Господи, эта малышка в самом деле умеет управлять этой махиной, как это возможно?!
– Что за фокусы, черт тебя побери?! – заорала Изабелла мне прямо в ухо по‑немецки, приблизив свое разгневанное лицо.
– Сядь, пожалуйста, за штурвал! – тоже рявкнула я, переходя на русский и выразительно жестикулируя.
– Что? – выдохнула она, округляя свои недетские глаза.
– Садись же! – снова закричала я и стащила с головы наушники.
Она подчинилась, продолжая таращиться на меня так, словно только что увидела говорящее дерево.
– Где он? – спросила я, зная, что ответ мне не нужен.
Я шагнула в узкий проем, соединяющий зону пилота с пассажирским отсеком, и едва не заплакала от переполнившей меня радости и грусти, боли и блаженства, силы и слабости. Вот он, миг, о котором мечтала столько дней. Вот он, человек, который сумел затронуть во мне все струны и заставил мою душу вибрировать и звучать, который наполнил меня музыкой и светом, который срезал обводку со всех моих проводов и заставил их искрить и плавиться.
Вот он.
* * *
Моя память подвела меня. Она не смогла справиться с этой непростой задачей – запомнить Феликса хотя бы вполовину таким, каким он был на самом деле. Ведь ни одна фотография или кинопленка не в силах передать мощь тихоокеанского шторма или истинную красоту закатного солнца.
Он сидел в кресле, откинув голову на подголовник, и смотрел в окно. На лице – никакого напряжения или нервозности. Он показался мне таким спокойным, что я начала сомневаться во всем, что сказала мне эта женщина, назвавшаяся его сестрой. Люди, которые собираются свести счеты с жизнью, не могут выглядеть так безмятежно. Он был похож на утомленного перелетом путешественника, а не на самоубийцу.
И только через несколько секунд мои глаза начали улавливать малозаметные, ускользающие от внимания детали: ненормальная бледность, сжатые челюсти, усталый взгляд, очерченный двумя полутенями, как будто ему выдалась длинная бессонная ночь. Или даже не одна.
Она не соврала: Феликс болен. В этом нет никаких сомнений. Как и в том, что все штормы рано или поздно разбиваются о земную твердь, а закатное солнце угасает за горизонтом.
Я шагнула к нему и замерла на полпути, собирая мысли и слова воедино. ив этот момент он повернул голову и посмотрел на меня. О, если бы над нами вдруг разверзлись небеса и сам Господь взглянул на меня своими божественными глазами, то, боюсь, это произвело бы на меня куда меньшее впечатление.
– Урсула? Какие‑то проблемы с вертолетом? – спросил он по‑немецки, приподнимаясь в кресле.
Я собралась с силами и ответила по‑русски:
– Никаких. Чего не скажешь о сердце.
Его лицо оживилось неподдельным изумлением.
– Даже не знаю, чему больше удивляться: тому, что у первоклассного пилота могут быть проблемы с сердцем, или тому, что ты говоришь по‑русски, – улыбнулся он. Похоже, угроза крушения не сильно его волновала.
– Я не пилот, – выдохнула я и, не пытаясь больше сдерживать слез, добавила:
– Феликс.
Меня начала бить такая дрожь, что стоило поторопиться. Неизвестно, сколько еще минут я смогу удержаться в этом теле, если мозг сейчас накачает его адреналином по самое не хочу. Но прежде чем я успела сделать к Феликсу еще один шаг, он оказался рядом со мной и прижал меня к себе.
– Лика, – его руки заскользили по спине, впиваясь в синтетику куртки. – Не уходи, побудь здесь…
– Я постараюсь, я постараюсь изо всех сил, – всхлипнула я.
– Оказывается, сойти с ума так просто.
Его реакция, его глаза… Ох, неужели тот факт, что я рядом, значит для него так много? Но что‑то в его фразе насторожило меня, я всмотрелась в его лицо.
– Это не помешательство! Я в самом деле здесь!
– Еще какое. Представь, ты сидишь в пустыне и умираешь от жажды, и тут перед тобой возникает холодная бутылка Evian, – улыбнулся Феликс. – Скажешь, не помешательство?
– Я настоящая! – рассердилась я. – Я в Лугано! Я прилетела!
– Evian: live young[9], – пробормотал Феликс, закрывая глаза, но не выпуская меня из рук.
Я сжала его в объятиях, сунув руки женщины‑пилота ему под рубашку, и заговорила громко и четко, словно это могло придать убедительности моим словам.
– Феликс, послушай, у меня слишком мало времени, а потом мне придется вернуться в свое тело, которое сейчас лежит на взлетной площадке, рядом с твоей рыдающей сестрой. Она сказала мне, что ты хочешь умереть. А я не могу просто взять и позволить тебе уйти!
Феликс открыл глаза, и теперь в них не было тумана.
– Я не разрешаю тебе умирать, слышишь? Потому что ты нужен мне! И потому что нам еще предстоит закончить то, что началось в тот день, когда мы встретились, и с тех пор не дает мне покоя. Я хочу быть рядом все те годы, что тебе отмерены, если ты позволишь мне…
Мое время истекло. Все вокруг начало терять яркость и контрастность.
– Я умоляю тебя, возвращайся. Возвращайся и обними меня настоящую. И я буду целовать тебя так, как не целуют самые упоительные галлюцинации!
«Я люблю тебя», – последнее, что силилась сказать я, но слова смешались в невнятную кашу. Я сделала последнее усилие над этим чужим телом и прижалась к нему, возможно, в последний…
Господи, дай мне сил осознать, что это, возможно, был самый последний раз.
* * *
Я распахнула глаза и подскочила от изумления: я все еще в вертолете?! Или почему все движется и на бешеной скорости пролетает мимо? Я стала вертеть головой по сторонам. Я снова в машине Дио!