Корпорация Уайдбек строила клиники и реабилитационные центры, нанимала лучших врачей, содержала несколько силовых подразделений, бойцы которых в течение двадцати четырех часов могли добраться в любую точку земного шара и вернуть тебя родным. Тебя и твое новое тело.
Родители боялись нас потерять. Боялись, что их дети однажды проснутся где‑то на другом конце Земли – испуганные, бессильные, брошенные на произвол судьбы в чужом теле, – и вокруг этого страха, как вокруг оси, вращалась жизнь всего клана.
Попробуй себе представить, что завтра твой ребенок окажется где‑нибудь в Нигерии, запертый в теле мальчика, умирающего от истощения. Что бы ты хотел сказать ему напоследок? Чему хотел бы научить? Что твой отпрыск должен сделать, как только проснется не в своей шкуре?
Он должен найти телефон и позвонить домой, чтобы гончие псы дедушки Уайдбека знали, где его искать.
Он должен уметь подлечить свои раны, если они не дают ему встать на ноги и найти телефон.
Он должен знать, как убрать с пути тех, кто встанет между ним и телефоном.
Он должен знать, что он не сумасшедший. А десультор. Всего‑навсего.
* * *
В классе Кора появилась новая ученица. Кхм… Корал. В первый день ее дразнили и просили показать сиськи, но после пары сломанных носов желание помучить новенькую пропало у всех без исключения. Она дралась, как чокнутая, она могла выбить дерьмо из кого угодно. Она состригла к чертям длинные волосы и предпочитала одеваться как мальчишка. Друзья Кора быстро приняли ее в свою компанию и не уставали повторять, что она – идеальная замена их другу, который, к сожалению, впал в кому и вряд ли вернется в школу. А Корал только заливисто хохотала в ответ.
Я больше не мог драться с Кором: рука не поднималась лупить девчонку, хотя я знал, что это и не девчонка вовсе.
Диомедея была рада своей новой «сестре» – пусть даже и такой странной. Хотя не могла скрыть разочарования, как только сообразила, что играм в куклы Корал предпочитает бросать ножики в дверь детской комнаты.
– Она как будто Кор в юбке, – однажды сказала Дио за столом. – И где вы ее только взяли? Может, родите мне нормальную сестру?
Альцедо звонко рассмеялся, я с трудом проглотил кусок, Корал закатила глаза: «Я тоже люблю тебя, мелочь».
Родители поспешили сменить тему: Диомедея была слишком мала, чтобы узнать, что ей не спастись от страшного десультора, который однажды придет за ней. Потому что десультор – это она сама.
* * *
– Ох, черт…
– Что там? – поднял голову отец.
Он, как обычно, сидел за своим огромным письменным столом из эбенового дерева и расправлялся с горой деловой корреспонденции. Некоторые конверты вскрывал сразу, быстро читал письма и так же быстро писал ответы. Другие письма – менее важные – швырял в дальний угол стола. Третьи просто сминал, не вскрывая, и отправлял в мусорное ведро. Если он работал дома, то обычно помогала ему мама, но сегодня она отправилась с Кором в клинику: его новое тело все еще требовало наблюдения.
Диомедея играла на лужайке перед домом со своим новым домашним любимцем: огромной полярной совой. Дио подбрасывала птицу в сумеречное небо, а та, сделав в воздухе несколько бесшумных хлопков крыльями, резко пикировала вниз и вытягивала когтистые лапы. Птица была явно слишком большой для Диомедеи: та еле удерживала ее на своей детской руке, а когда сова расправляла в стороны крылья, то я переставал видеть сестру вообще.
Я прикрыл от страха глаза, когда сова в очередной раз спикировала вниз, прямо Диомедее на голову. Однажды, когда Инсанья промахнулась и приземлилась вместо кожаной перчатки на мое плечо, врачам пришлось наложить мне десяток швов. А Диомедея с этой чертовой совой могла легко остаться без глаза. Или без уха.
– Я пойду заберу у нее эту сову, откуда она вообще взялась?
– Подарок от тетушки Никтеи, – ответил отец, вскрывая ножом очередной конверт. – А что с ней не так? По‑моему, милый пуховичок…
«Пуховичок»?! Я чуть не поперхнулся.
– Ты видел ее когти?
Отец громко зевнул.
– Мы подарили тебе Инсанью, когда тебе стукнуло восемь, как Диомедее. Ты вроде пока жив‑здоров?
– Кор когда‑нибудь вернется в свое родное тело? – сменил тему я.
– Да. Его душа поживет в этом теле еще три года, плюс‑минус, потом он вернется в родное тело. Но, боюсь, ненадолго.
– И что потом?
– Потом новый «прыжок». С возрастом выбрасывает реже, чем в молодости. Возможно, после шестидесяти прыжки прекратятся вообще. Мужчин выбрасывает чаще и на более долгий срок.
– Значит… Фактически я проведу свою жизнь в других телах.
– Да.
Мама и Кор задерживались. Надеюсь, когда Диомедея прибежит в гостиную с порванным ухом, те уже будут дома.
– А что случится, если приемное тело погибнет? Если тело этой индианки вдруг… умрет, то что случится с Кором?
– Очнется в своем теле, но в течение года выбросит опять.
Я прикрыл глаза, не в состоянии больше наблюдать за Диомедеей и испытывая страшное волнение от этого разговора с отцом.
– Вы вообще собирались рассказать мне обо всей этой… чертовщине, прежде чем я открою глаза где‑нибудь в Африке в теле пигмея?
– Безусловно, – ответил отец, внезапно прекратив растерзывать конверты и отложив ножик. – Раньше пятнадцати не выбрасывает. Обычно. Ближе к сроку ты будешь в курсе всех деталей. Поедешь в школу для десульторов при Уайдбеке. Там будут такие же подростки, как и ты.
Я словно окаменел.
– Крис, – отец встал из‑за стола и сел рядом со мной. – Когда это случится, ты будешь во всеоружии. Ты будешь знать все, что нужно.
– Почему вы уверены, что этот ген… или проклятие, – без разницы – есть у меня тоже? А вдруг меня… пронесло?
– Очень просто, сынок, – отец вытянул палец в направлении Диомедеи, резвящейся на лужайке с этой большой охапкой белых перьев. – Птицы.
Я перевел взгляд с кончика пальца на Диомедею и обратно.
– При чем тут птицы?
– Они чуют тех, кто тоже умеет летать. Например, тебя, или меня, или Диомедею. Мы притягиваем их, как огонь притягивает мотыльков. Хорошо, что у нас тут так много хищных птиц, а то воробьи и дрозды ходили бы у нас по головам. Но попомни мое слово, когда начнешь водить машину, лобовое стекло придется менять каждый месяц. Теперь ты понимаешь, почему мы с мамой так не любим походы и пикники на природе? Голуби тут же сжирают всю провизию, а потом укладываются с тобой спать прямо в палатке!
И отец громко расхохотался.
– Я не замечал, чтобы настолько…
– Еще рано. Ближе к пятнадцати – как только ты «созреешь» для первого прыжка – птиц начнет тянуть к тебе как магнитом. Кстати, именно так ты и узнаешь, что время пришло…
Сестра смеется – так звонко и счастливо, как умеют смеяться только дети.
Смейся, Дио. Смейся, пока твой десультор спит.
Эланоидес
Я думал, что школа для десульторов притаится где‑нибудь в старинном замке, построенном в те времена, когда драконы еще не вымерли, мы будем носить мантии и учиться насылать сонные чары.
Ничего подобного. Обыкновенный четырехэтажный коттедж у подножия самых обыкновенных Альп. С библиотекой, кухнями на каждом этаже, бассейном и спортзалом. И ни одного таинственного подземелья – скукотища. Девочки – северное крыло, мальчики – южное. Всего двенадцать подростков, которым едва стукнуло четырнадцать.
В первый день «учебы» в коттедж явился странный мужик лет тридцати пяти. Коротко стриженные волосы, серебристая щетина на лице, темно‑загорелая кожа. Слово «учитель» подходило к нему из рук вон плохо: он не выглядел так, словно зарабатывал на жизнь преподаванием. Он как будто только что сошел с боевой арены: мышцы, бугрящиеся под одеждой, лицо, не знающее сочувствия и компромисса, походка гладиатора. Я видел его где‑то раньше, но моя память отказывалась выдавать подробности.
«Неофрон», – сухо представился он, распаковал картонный ящик и выдал каждому из нас по книге – все как одна в кожаном переплете и по пятьсот страниц, не меньше.
– Книга должна быть прочитана к концу следующей недели. Без вариантов. В следующую пятницу я вернусь и отвечу на все ваши вопросы. На этом все, – бегло сказал он на латыни.
– Это что, Библия? – усмехнулся Бутео, один из новоприбывших подростков.
– Хуже. Эту ты будешь знать наизусть, – парировал Неофрон и покинул коттедж.
Мы высыпали на крыльцо и глазели вслед его черному «ягуару», взметнувшему пыль на подъездной дорожке. И этот «ягуар» я тоже когда‑то видел!
О книгах все тут же забыли. Нам было всего по четырнадцать, в нашем распоряжении был целый коттедж, и ни одного надзирателя в радиусе километра. Разве что охранники и прислуга – но те были заняты своим делом. Холодильники четырех кухонь были забиты отличной едой, вода в бассейнах была прозрачной, как стекло, а видео‑коллекцию можно было принять за эталон: американские вестерны, японское кино про самураев, английские детективы… Три дня мы набивали животы лазаньей, смотрели кино и бросали дротики в стену гостиной. Девчонки – пять штук – держались особняком, и, судя по их визгам из бассейна и взрывам смеха из северного крыла, книги в черном переплете они тоже не открывали.
А потом – на день четвертый‑пятый – в северном крыле воцарилась странная тишина. Ара Макао, один из новоприбывших, весельчак и затейник, пробрался в девичьи хоромы, а по возвращении из «тыла врага» доложил:
– Заучки взялись за Библию.
* * *
Мне не спалось ночью, я спустился на кухню перекусить и выпить чего‑то горячего. На кухне горел свет и пахло свежезаваренным кофе.
Кофе! В начале первого ночи. На диване, прижав колени к груди, сидела одна из моих новоявленных «одноклассниц» и читала книгу в черной обложке. Флисовая пижама с капюшоном, рассыпанные по плечам волосы – темные, с медным блеском, веснушки на носу. Мы молча смерили друг друга взглядом.
– Кофе в полночь? Оригинально, – бросил я ей, открывая пачку дарджилинга[22].
– Ты уже начал? – не поднимая глаз, спросила она.
– Начал что? Библию? Нет еще.
– Начни. И тоже не сможешь спать.
– Я выбираю спать, – пожал плечами я.
Девчонка посмотрела на меня с раздражающей насмешкой и снова уткнулась в книгу. Следующий вопрос она задала только тогда, когда я, покончив с чаем и куском пиццы, направился к двери.
– Ты когда‑нибудь влюблялся?
Я застыл на пороге.
– Что, в Библию вставили очередную душещипательную историю?
– Я знаю, что не влюблялся, – сказала мне в спину девочка. – Как и я. Как все мы… Десульторы.
Я развернулся и встретился с ее пристальным взглядом.
– То есть?
– Параграф восемь, – сказала девочка, водя пальцем в книге. – Эта вся… любовь, романтика… Ну, когда твои одноклассницы сходят с ума по какому‑нибудь Джорджио из параллельного класса – со мной такого никогда не случалось, и тут написано почему. Мы не такие, как они: мы не влюбляемся.
Девочка развернула книгу еще шире и протянула ее мне. Я подошел и сел с ней рядом.
– Эланоидес, – добавила она.
– Крис, – представился я в ответ, принимая книгу из ее рук.
– Почитай, пока я сварю себе еще чашку. Но потом сходи поищи свою.
* * *
Книга была написана на латыни, и я прочитал ее меньше, чем за двое суток. Казалось, еще никогда я не читал ничего более захватывающего. Там было все – от и до – о том, кто я и что меня ждет. Я листал страницу за страницей и не мог остановиться: вот как это было с другими, вот как это, скорей всего, будет со мной…
Как только мне исполнится пятнадцать, все эти невидимые связи между моим телом и душой истончатся и начнут рваться. Спусковым крючком станет большая доза адреналина. Внезапная боль, волнение или возбуждение – что‑то этакое обязательно случится рано или поздно – и тогда меня выбросит.
Я позвонил Кору и спросил, как его могло выбросить в тот момент, когда он просто шагал по саду к машине водителя. И Кор ответил: «Меня ужалила пчела, черт бы ее побрал! Прямо в шею! Представил?»
«Обычно случается что‑то крайне обыденное: ты случайно режешь палец ножом или прикусываешь язык, уминая лазанью, – и оп‑па, ты в другом теле, – повествовала Книга‑в‑Черной‑Обложке. – И, поверь, лучше пусть это случится на родительской кухне, чем в постели с одноклассницей. Девушка перепугается насмерть, как только поймет, что ты не приходишь в себя. Лучше бы твоей первой партнершей была девушка‑десультор, которая не начнет биться в истерике, а просто позвонит куда нужно. Или забудь о девушках вообще до поры до времени: меньше волнений – меньше “выпадений”…»
– Ара, ты должен это прочитать, – я трясу спящее тело в пестрой пижаме. На часах начало шестого утра. Ара швыряет в меня подушкой и ныряет под одеяло с головой.
– Тут написано, что нам всем стоит лишиться девственности до пятнадцати, – смеюсь я. – Потом начинаются кое‑какие сложности.
Ара медленно выползает из‑под одеяла:
– Если я все понял правильно, мы сегодня несем бутылку вермута в северное крыло?
* * *
– Параграф второй: «Тело‑реципиент», – Ара залез в книгу чуть ли не с головой. Мы отрываемся от чтения только чтобы сходить отлить или набить желудок…
Оказывается, моя душа не будет прыгать куда попало. Ей подойдет только пустая квартира. Какой‑нибудь парняга будет кататься на велосипеде, упадет и треснется головой об асфальт. Его душа покинет тело и – мозг остановится, как останавливаются лопасти ветряка в отсутствие ветра, как часы без пружины завода. Три минуты до необратимых поражений мозга. Две. Одна. Прохожие успеют сделать бедолаге искусственное дыхание и хорошенько попрыгают по его грудной клетке. Только вот душа парня уже на полпути к праотцам и маршрут менять не собирается. Квартира пустует, хозяин выехал и не вернется. Моя душа, которая в этот самый момент ищет подходящие апартаменты, распахнет дверь и забросит внутрь чемоданы. Я очнусь в теле того, кто так и не снял велосипедные перчатки.
Сколько их, таких тел, которые теряют душу, но которым не разрешают умереть до конца? Достаточно. Больше, чем можно представить. Заходи, живи.
Я испытал огромное облегчение, как только осознал, что не буду причиной чьей‑то смерти – я лишь возьму то, на что хозяин больше не претендует. Это, пожалуй, хорошая новость. Плохая новость: человек не теряет душу просто так. Из человека ее может выбить только такой удар, после которого череп редко остается целым. Я запросто могу очнуться в теле, которое только что подорвалось на мине где‑нибудь в горячей точке планеты. Я открою глаза на поле, засыпанный землей и осколками металла, и, однозначно, буду рад тому факту, что успел научиться останавливать массивные кровотечения…
– Короче, если я еще хоть что‑то соображаю, – вздыхает Эланоидес, прикладываясь пухлыми губами к бутылке вермута, – завтра я могу попасть в тело какого‑нибудь пройдохи где‑нибудь… В северокорейской тюрьме, которого только что шарахнули электричеством на допросе. Его душу вытряхнет из тела, а моя залезет в теплый уголок.
– Еще какой теплый, – вымученно улыбается Ара и берет у Элли бутылку.
– Сделаешь звонок и через сутки обнимешь маму своими корейскими ручонками, – говорю я Эланоидес. Мне хочется подбодрить ее.
– Сделает звонок, конечно. Если пальцы молотком не отобьют, – ворчит Бутео, лихорадочно листая книгу. – Ребята, по‑моему, мы в дерьме по уши…
Северное и южное крыло впервые сидят в одной гостиной и вместе «готовят уроки». Девчонки – бледные и перепуганные насмерть. Парни – храбрящиеся и задорные, но не менее бледные. И все же я был рад встретить свое будущее в компании людей с таким же диагнозом. Я был счастлив встретить его среди ровесников.
Девушка по имени Алауда подняла голову и заговорила тихо и сбивчиво:
– И что же мне помешает тут же отделаться от тела? В нем уже не будет никакой другой души, кроме моей, так? Так почему бы мне не покончить с собой прямо в камере этой проклятой северокорейской тюрьмы и в следующую секунду не открыть глаза дома?
Эланоидес начинает быстро листать Самую‑Беспощадную‑Книгу‑на‑Свете:
– Параграф три: «Досрочное прекращение Прыжка». Похоже, что можно без труда повеситься в камере или уничтожить тело любым другим способом, не проблема. Тут же очнешься в клинике, в родном теле, тебе принесут равиоли с творожком, ха‑ха, и, может, даже нальют бокальчик… Но проблема в том, что в следующий раз ты можешь залететь туда, откуда невозможно позвонить. Вообще. Представь, что ты подросток в трущобах Вьетнама. Заключенный. Старуха в пакистанской деревушке. С мобильным телефоном точно будут проблемы. А еще есть тела с поражениями мозга, тела психически больных людей, маленьких детей – этакие «ловушки» для души. Как ты сделаешь звонок, если мозг не в состоянии воспроизводить речь?
– Угу, – вставляет кто‑то из парней. – Наверно как пытаться думать с перепоя: мозг вроде есть, но работает через пень‑колоду. Если кого‑то из нас закинет в тело умственно отсталого, то вряд ли цифры заветного номера всплывут в нужном порядке…
Мы все сидим тесным кружком прямо на полу одной из спален. Третья бутылка мартини идет по кругу. Девушка с аккуратной короткой стрижкой и огромными карими глазами думает, что никто не видит, как она плачет. Эланоидес кладет ей руку на плечо и что‑то шепчет на ухо.
– Параграф четвертый: «Тела‑ловушки», – читает вслух Ара. – «Прыжок – это всегда русская рулетка. Велика вероятность, что твоя душа попадет в тело, которое ты не сможешь использовать должным образом: тела парализованных людей, тела умственно неполноценных людей и тела маленьких детей…
1. Ты не сможешь сделать звонок Уайдбеку, пребывая в теле парализованного.
2. Ты не сможешь позвонить, если мозг будет поврежден: твое сознание как программа, установленная на поврежденный жесткий диск, – попросту не сможет работать корректно.
3. Ты не сможешь дать о себе знать, попав в тело ребенка до пяти лет: возможно, ты сумеешь сложить пирамидку и не пролить на себя молоко, но степень развития мозга не позволит тебе нормально мыслить. Ты просто не будешь осознавать, кто ты и откуда пришел.
Каждое из тел‑ловушек забирает у тебя три‑пять лет жизни и делает невозможным твое возвращение домой, к семье, к нормальной жизни.
В остатке: если тело, в которое ты попал, способно самостоятельно передвигаться и ясно мыслить, – считай, тебе повезло. Приложи все усилия, чтобы сохранить это тело на ближайшие три года…»
– Понятно, – усмехается Бутео. – Парнишка‑кореец с двумя руками, двумя ногами и целой головой куда лучше парализованной старушки на окраине Пакистана! Я буду беречь своего «парнишку» до последнего! И не завидую тому, кто попытается мне помешать.
– Так вот зачем все эти занятия единоборствами семь раз в неделю, – подняла глаза Эланоидес. – Нам придется идти сквозь огонь и воду, чтобы вернуться домой.
Я пытаюсь уместить все это в своей голове. Выжить, защитить свое новое тело, сделать контрольный звонок. Ротвейлеры Уайдбека приедут за тобой и помогут добраться домой. Если с телефоном не складывается – то выбираться своими силами. И молиться‑молиться‑молиться, чтобы тебя не забросило в тело‑ловушку.
На часах глубоко за полночь. Эланоидес прощается и уходит спать. Вслед за ней начинают расползаться остальные, оставляя на ковре пустые бутылки, стаканы и остатки закусок… Уберем завтра в перерыве между Параграфом № 5 и № 6. Ко мне подходит одна из девушек – та самая, что сидела рядом с Эланоидес:
– Ты в южное крыло через тот коридор? Занеси Элли ее книгу, она забыла ее забрать. Ее комната сразу за лестницей.
* * *
Эланоидес открыла мне дверь, и я молча протянул ей книгу.
Элли не взяла ее, она открыла дверь еще шире и сделала шаг назад, приглашая войти. В комнате было сумрачно и очень тихо. Я захлопнул за собой дверь, и единственный источник света – лампа в коридоре – исчез.
– Элли? – позвал я.
Та отошла куда‑то вглубь комнаты, и я перестал различать ее в темноте.
– Мне исполняется пятнадцать через месяц, – сказала она. – Я должна была приехать сюда год назад, но не сложилось. И вот теперь… Черт возьми, это все сплошной ад.
– Мне тоже страшно, – сказал я ей. – Это нормально. Покажи мне того, кто не боится очнуться завтра с простреленным животом где‑нибудь на Ближнем Востоке? Таких нет.
Глаза почти привыкли к темноте. Элли сидит на диване, обхватив руками колени. На ней тонкая рубашка вместо флисовой пижамы, а по влажным волосам гуляют лунные блики.
– Где оставить книгу?
– Черт с ней с книгой, останься сам.
Удивительно, как всего от одной фразы могут перегореть все предохранители в голове. Если я правильно ее понял…
– Не хочу тратить оставшееся время попусту. Завтра меня может забросить в тело восьмидесятилетней старухи…
Да, я понял правильно! Чувствую, как по моим мышцам растекается судорожное тепло. Эланоидес как будто тоже чувствует это. Она подходит ко мне бесшумно, как убийца, и уверенно, как полицейский. Теперь я могу различить очертания ее груди под тонкой тканью рубашки. Я уже успел перецеловать полдюжины девчонок, но еще ни одна из них не бралась за ремень моих джинсов. О небо… Эланоидес прижимается ко мне и кладет руки мне на плечи. Она старше на год, но все же ниже меня на полголовы. Я ловлю ее губы.
– Если Библия не врет, тебя может выбросить… прямо в этот раз, – предупреждаю я ее.
– Я знаю. Будет что вспомнить под пулями…
– Ты очнешься в клинике развитой страны и сделаешь звонок, не выходя из палаты, вот увидишь, – говорю я ей, пока большая часть моего мозга приказывает мне просто закрыть рот и сконцентрироваться на вещах куда более важных: например, на пуговицах ее рубашки…
* * *
– Моя подруга. Из школы. Не десультор, обычный человек. Влюбилась в парня из параллельного класса. Джорджио, – говорит Эланоидес.
Она лежит совсем близко ко мне, я чувствую горячую кожу ее бедра и ее пальцы, человечком гуляющие по моей груди.
– Так вот. Это все было так… странно и дико. Она чуть не наглоталась колес, когда он дал ей от ворот поворот. Представь, хотеть умереть! Только потому что какой‑то там пацан не хочет ходить с тобой за ручку и целовать в лобик! Insania! – говорит Элли с насмешкой.
Я не раз слышал такую же насмешку в голосе Кора, когда тот рассуждал об «инсанье».
– Я случайно оказалась рядом, выгребала таблетки из ее рта, хотя она успела проглотить парочку. И пока ехала скорая, я лупила ее по лицу. Честно, дала пощечин пятьдесят, не меньше. Я была так на нее зла. Вне себя от того, что наша дружба превратилась в ничто, как только Джорджио пару раз состроил ей глазки…
Эланоидес садится на кровати и откидывает волосы на спину. Рядом со мной на кровати впервые сидит обнаженная девушка, и этот факт просто до чертиков восхитителен.
– Я уже тогда знала, что я не такая. Все эти шуры‑муры, любовь‑морковь – никогда не чувствовала ничего подобного. Я бы никогда не смогла напихать полный рот таблеток из‑за какого‑то прыщавого осла! Впрочем, из‑за прекрасного принца тоже, – улыбается она, глядя на меня весело и дерзко. – Вот даже ты! Если мне бы сейчас сказали, что я больше не увижу тебя никогда‑никогда в жизни – я бы просто пожала плечами и сказала: «Ну и ладно, да их просто немерено на этой планете – смазливых юнцов с бесстыжими руками».
– Если бы мне кто‑то сказал, что я больше не увижу тебя, я бы хорошенько двинул ему по морде, – заявляю я.
– Врешь и не краснеешь, – хохочет Эланоидес и целует меня в губы.
Я не врал. Я действительно не хотел бы разлучиться с ней навсегда. Но где‑то в глубине души зрело осознание того, что если бы завтра Элли исчезла из моей жизни, я бы нашел в себе силы пережить это. Однозначно. Страдать из‑за того, что рядом нет того или иного человека? Да ладно, фантастика какая‑то. Со мной такого никогда не случалось и, как оказалось, не случится. В Очень‑Умной‑Книге черным по белому было написано: «Десульторы не влюбляются». Не знаю, хорошо ли это, но точно, что не плохо.
* * *
Неофрон вернулся в пятницу. Мы высыпали на улицу, как щенята, которые наконец дождались возвращения своей мамочки с прогулки. Тому это явно понравилось: я впервые увидел отблеск улыбки на его лице. Он раскрыл багажник своего запыленного «ягуара» и вынул оттуда два металлических чемодана. «Торговец оружием, да и только», – усмехнулся я про себя.
– Я рад, что первый учебник пользовался таким успехом, – сказал Неофрон, как только выяснил, что мы все прочитали Библию от корки до корки. – Теперь кое‑какие формальности…
Стопка белых бланков с распечатанным текстом разлетается по классу.
– Как вы все уже догадались: агенты Уайдбека вытащат вас из любой точки земного шара. У вас одна забота – сделать звонок. Однако взамен Уайдбек требует подчинения несложным правилам, которые облегчат жизнь всем: и нам, и вам, и вашим родителям, и нашим агентам. Эти правила перечислены в Договоре, который ваши родители заключили с Уайдбеком на правах опекунов. Теперь вы лично можете ознакомиться с этим договором. Здесь перечислено все то, что вам следует или не следует делать, чтобы продолжать пользоваться покровительством Уайдбека. Как только вам исполнится восемнадцать, вы вольны расторгнуть этот договор и жить на свой страх и риск. Коротко по списку:
«Десультор не имеет права передавать третьим лицам какую‑либо информацию, касающуюся его генетических особенностей и образа жизни…»
Простыми словами: ни к чему выкладывать обычным людям, что вы умеете прыгать из тела в тело. Последствия подобной болтовни могут оказаться непредсказуемыми. Дальше…
«В повседневной жизни у вас будет доступ к огнестрельному и холодному оружию, но вы не должны пользоваться им без крайней на то необходимости. При угрожающих ситуациях пользуетесь оружием Уайдбека: пистолеты с транквилизатором. Преимущества: устраняет помеху, но не убивает и не калечит ее».
Неофрон раскрывает один из металлических чемоданов, и мы дружно открываем рты: на темно‑синем бархате лежат шесть блестящих пистолетов.
«Что ты там говорил про торговца оружием? – потрясенно думаю я. – И про сонные чары?»
Нео вытаскивает один из пистолетов и вытряхивает содержимое его магазина. Но оттуда высыпаются вовсе не пули, а восемь странных прозрачных капсул.
– Внутри капсулы транквилизатор, – объясняет Неофрон. – Капсула деформируется при попадании в цель, и содержимое под давлением впрыскивается в тело через микроиглу. Одной капсулы достаточно для получасового сна. Максимальная безопасная доза для одного тела – четыре капсулы. Все восемь капсул при попадании в одно тело – останавливают сердце. Сегодня будем учиться обращаться с этим оружием.
Двенадцать пар глаз таращатся на Неофрона, не моргая. Сегодня? Учиться обращаться с оружием?! Тот захлопывает чемодан как ни в чем не бывало – как будто только что показал нам, детям, коробку с игрушками, – и тут же возвращается к обсуждению Договора:
«Вы не можете пытаться убить свое новое тело без разрешения CEO [23] WideBack Inc. Если доставшееся вам тело по какой‑то причине вас не устраивает – вы вольны вынести этот вопрос на обсуждение ».
«Агенты Уайдбека подчиняются только CEO. Вы обязаны выполнять их приказы независимо от того, устраивают они вас или нет».
«Нарушение условий договора влечет за собой внутреннее расследование, результатом которого может быть разрыв договора между вами и WideBack Inc.».
– Думаю, не нужно лишний раз объяснять, что в таком случае ваши шансы самостоятельно вернуться домой стремятся к нулю? – вопрошает Неофрон. – Прочтите договор до конца и поставьте свою подпись на последней странице, под подписями ваших родителей.
Я бегло просматриваю пять страниц. Мой взгляд останавливается на подписи гендиректора: Никтея Фальконе‑Санторо.
Эланоидес, которая сидит рядом, тихо заряжает мне локтем в бок.
– Как твоя фамилия? – щурится она.
Я изображаю покер фейс и шепчу ей:
– Э‑э‑э… А что?
– Говори сейчас же!
– Фальконе‑Санторо.
– Черт! – яростно шепчет она. – Уайдбек принадлежит твоей семье, да? Почему ты не сказал мне раньше?
– Когда именно? Тогда на кухне, где мы первый раз говорили? «Как чудно пахнет кофе, кстати, Уайдбек принадлежит моей семье, налей и мне чашку», – дурачусь я. – Или когда? Тогда в твоей комнате? «Да, я ни разу не влюблялся, это правда. Кстати, знаешь, кому принадлежит Уайдбек?»
Эланоидес закусывает губу, чтобы не рассмеяться в голос.
– Да и какое это имеет значение? – пожимаю плечами я. – В том, что однажды мне придется управлять Уайдбеком, нет никакой моей заслуги. Нелепое стечение обстоятельств, да и только.