— А пообедать? Придете ли вы пообедать с Его Высочеством? — спросил переводчик.
Анита вопросительно посмотрела на мать и сестру Викторию. Внезапно донья Канделярия утвердительно кивнула, и раджа почувствовал, как весы начали склоняться в его сторону.
— Ну… если пообедать, да… но чтобы со мной были моя мама и сестра… — сказала Анита.
Обед состоялся в ресторане гостиницы «Париж». Раджа выглядел любезным, насколько это было возможно. Аните никогда не приходилось бывать в ресторане такого уровня, и ей здесь понравилось. Правда, гораздо больше ей понравились украшения в стиле рококо и услужливость официантов, чем еда, поскольку обед, состоявший из ветчины, картофельной запеканки и жареной курицы, показался ей безвкусным. Разговор крутился вокруг выдающейся свадьбы короля Испании. Анита смотрела на «своего короля» с любопытством, пытаясь представить себя наедине с мужчиной, который находился невероятно близко к ней и все же оставался очень далеким. Спокойный, с размеренными жестами, гордый, он не создавал дистанции. Этот темнокожий джентльмен вел себя безукоризненно, демонстрируя безупречные манеры. Принц говорил на шести языках, объездил весь мир и общался с великими мира сего. «Почему этот человек влюбился в меня?» — спрашивала себя Анита, достаточно польщенная, чтобы в глубине души поверить в это. Переводчик прервал ее мечтания:
— Его Высочество говорит, что, если вы хотите посмотреть свадебную процессию, вам следует прийти сюда завтра. Его не будет, поскольку он обязан присутствовать на церемонии в церкви Святого Иеронима. С балкона апартаментов Его Высочества вы все прекрасно увидите.
Пришло время пить кофе, и, после того как Анита с сестрой отправились на занятия танцами, раджа пригласил переводчика и донью Канделярию перейти в маленькую кабинку, чтобы там поговорить наедине. У доньи Канделярии глаза чуть не вылезли из орбит, когда она услышала о «щедром приданом», которое раджа предлагал им в обмен на руку Аниты. Это приданое могло бы обеспечить безмятежные дни семье Дельгадо advitam aeternam[7].
|
|
— Ваше Высочество, но я не могу выдать дочь, чтобы она попала в гарем, ви понимаете. Я не могу сделать это ни за какое золото мира…
— Она не будет жить в гареме, уверяю вас. У меня есть четыре жены и четверо уже взрослых детей. Я женился, потому что таков обычай моей страны, обычай, от которого я не могу отказаться. Я не могу бросить ни одну из моих четырех жен, потому что мой долг — сделать так, чтобы они ни в чем не нуждались на протяжении всей своей жизни. Такова традиция, и, как суверен моего народа, я должен уважать ее. Но на самом деле я живу один и хочу жениться на вашей дочери, чтобы разделить свою жизнь с ней. Она будет жить со мной в собственном дворце на западный манер. Она сможет приезжать в Европу столько раз, сколько пожелает. Я умоляю вас понять меня и прошу объяснить это Аните. Если она согласится на брак со мной, я сделаю все возможное, чтобы она была счастлива.
Донья Канделярия вышла из гостиницы «Париж» немного не в себе. Вся уверенность, которую она демонстрировала еще несколько дней тому назад, испарилась перед этим раджей, который казался человеком добрым и искренним. Теперь ее обуревали сомнения. В «Новом кафе» в Леванте она говорила: «Столько денег, сколько предлахает этот мавританский король за мою Аниту, не похоже на искужение». Однако решиться на этот брак было непросто. «Как же тогда чэсть?» — повторяла донья Канделярия, обращаясь к Валле-Инклану. Семья Дельгадо жила в изобилии «чэсти», поскольку это было последнее, что у них оставалось. «То, что должна сделать Анита, так это выйти замуж в Европе до своей поездки в Индию», — настоятельно советовал Валле-Инклан, который потратил время и усилия, чтобы разузнать о радже. Результаты его расследований свидетельствовали о том, что принц был богатейшим человеком. Он царствовал в Капуртале, стране на севере Индии, с правом даровать жизнь или смерть своим подданным и имел репутацию справедливого, отзывчивого, образованного монарха, сторонника прогресса и «ориентации на Запад». «Это шанс, который Анита не должна упускать», — суверенностью говорил знаменитый писатель.
|
|
На следующий день, 31 мая, улицы Мадрида проснулись в праздничном настроении: петарды, фейерверк, звон колоколов, смех, крики…
Солнце сияло, погода стояла прекрасная. На окнах были вывешены ковры и щиты, украшенные цветами, отовсюду доносились возгласы «Ура!» в честь королей. Когда Анита направилась в гостиницу в сопровождении своих родителей, ей показалось, что все жители Мадрида знают друг друга, настолько сильным было общее желание принять участие в этом торжестве. Раджа не только предоставил Аните и ее семье свои апартаменты, чтобы они наблюдали за процессией после церемонии в церкви, но и велел приготовить для них сладости, пирожные, кофе с молоком в неограниченном количестве. «Этот «мавританский король» действительно деликатный человек», — заметила донья Канделярия, набив рот сдобной булкой.
|
|
Анита стояла на балконе гостиницы и с восторгом смотрела на лошадей в нарядной сбруе, солдат в парадной форме, шикарные экипажи, украшенные флагами… Неожиданно толпа заволновалась. Головы поднялись, чтобы лучше видеть чету молодоженов.
— Едут! Едут!
Под звуки королевского марша карета с новобрачными приближалась к перекрестку, где находилась гостиница «Париж» и Ворота Солнца. Перезвон колоколов смешался с рукоплесканиями и возгласами «Ура!». Женщины в белых накидках выкрикивали поздравления с балконов. Через окна экипажа король и королева приветствовали толпу, излучая счастливые улыбки. Теперь они были мужем и женой. Чужеземная принцесса, вышедшая замуж по любви, превратилась в королеву Испании. Сможет ли она стать королевой на чужеземном троне, внезапно спросила себя Анита. Эта мысль впервые пришла ей в голову, и она, упрекнув себя, смутилась. Но ей нравился жар, исходящий от толпы, нравилась процессия, торжественно плывущая мимо людей, которые подтверждали свою преданность и любовь к новоиспеченной королеве. «Как хорошо чувствовать себя почитаемой и любимой таким количеством людей!» — думала девушка, давая полную свободу своим мечтам и уже не пытаясь сдерживать полет своей фантазии. Когда кортеж двинулся дальше, на Главную улицу, Анита вернулась в гостиную и провела рукой по глазам, уставшим от яркого солнца.
Внутри царило полное спокойствие и изобилие. На блестящей поверхности лакированной мебели она увидела, словно в зеркале, свое отражение. Подушки были мягкими, в баре стояли всевозможные напитки, ванная комната с полкой, уставленной флакончиками с одеколонами и лосьонами, показалась ей самой изысканной, какую она когда-либо видела в своей жизни. Шикарные апартаменты восточного принца поражали воображение девушки, впервые соприкоснувшейся с настоящей роскошью.
Но это было краткое соприкосновение. От ужасного грохота задребезжали стекла.
— Боже мой! — вскрикнула донья Канделярия.
Когда Анита снова вышла на балкон, она увидела, как люди с перекошенными от страха лицами бросились бежать в разные стороны. Перепуганная насмерть толпа возвращалась с Главной улицы, толкаясь и не разбирая дороги. Там, где еще несколько секунд назад царили ликование и праздничная атмосфера, теперь были паника и ужас. Кто-то внезапно крикнул:
— В королевскую чету кинули бомбу!
Это произошло возле дома номер 88 на Главной улице, почти у самого королевского дворца. Какой-то человек высунулся с балкона, как раз когда под ним проезжала карета в виде жемчужной раковины, внутри которой ехали новобрачные, и бросил букет цветов. В букете была спрятана бомба. Из соседних зданий вылетели все стекла. На проезжей части, возле раненых лошадей, яростно бившими копытами, истекали кровью пострадавшие от взрыва люди. Среди них было двадцать три погибших — семнадцать военных из Вадрасского полка, которые сопровождали кортеж, и шестеро гражданских, в том числе маркиза Тулузская. Из сотни раненых десятка два королевских гвардейцев и стремянных остались навсегда слепыми. Электрический провод, почти невидимый, спас жизнь королевской чете. Во время падения букет зацепился за провод и изменил траекторию. На следующий день газеты описывали героическое поведение монарха, который, не потеряв самообладания, помог своей жене, мертвенно-бледной, в окровавленном платье, пересесть в другой экипаж.
Несколько дней спустя те же газеты опубликовали фотографию человека, совершившего покушение. Он покончил жизнь самоубийством после того, как застрелил полицейского, собиравшегося арестовать его в пригороде Мадрида. Валле-Инклан и Бароха сразу же узнали в трупе Матео Морраля, молчаливого каталонца, который недавно присоединился к завсегдатаям Central Kursaal. Накануне они все вместе были в кафе «При свечах», где подают оршад, и у Морраля там вышла ссора с еще одним завсегдатаем, художником Леандро Оросом. «Ба! Ба! Эти анархисты! Как только у них появляются пять дуро, они перестают ими быть», — сказал Орос. Разъяренный Матео, который почти никогда не говорил, выпалил, обращаясь к нему г «Так знайте, что у меня есть больше пяти дуро. и я — анархист». В прессе появилось сообщение, что Морраль был сыном владельца одной из текстильных фабрик и что отец запретил ему заходить на семейное предприятие, так как он подбивал рабочих выступать против интересов собственного родителя. Они были настолько под впечатлением от происшедшего, что Валле-Инклан и Бароха отправились посмотреть на труп Матео Морраля в морг госпиталя Доброй Удачи. Их не пропустили, но Рикардо, брату дона Пио, удалось пройти, он сделал офорт анархиста и ночью в Kursaal показал рисунок Аните. «Боже мой!» — воскликнула девушка, широко раскрыв глаза от испуга. Она прекрасно помнила молодого человека, сидевшего в углу и смотревшего представление с отрешенным видом. Этот клиент, казавшийся другом их друзей, превратил день радости в бойню, водоворот боли и печали. Празднование свадьбы было приостановлено. Восточный принц уехал той же ночью. Казалось, сон закончился. Покушение вернуло жителей Мадрида к их повседневной жизни.
«Morning tea!» В шесть утра слуга открыл дверь ее апартаментов и поставил на столик поднос с чашками и чайником. Анита перепутала его с завтраком, но заспанная мадам Дижон объяснила своей подопечной, что речь идет о британской традиции, прочно укоренившейся в Индии. Вначале утренний чай; обильный завтрак позже, в ресторане.
Чай! Первый раз, когда Анита попробовала его, он показался ей таким ужасным, что она чуть было не выплюнула его. «У него вкус золы!» — воскликнула она. Это было в Париже, у раджи, когда она училась светской жизни. Теперь, оценив напиток по достоинству, Анита пила его с небольшим количеством молока и кусочком сахара, как настоящая сеньорита. Чай успокоил ее, помог обрести состояние душевного комфорта и упорядочить мысли. «Как я могла сомневаться в чувствах раджи во время этой бессонной ночи? — спрашивала она себя спустя какое-то время. — Как я посмела подумать, что Джагатджит воспользовался мною, если он столько раз подтверждал свою любовь?» Разве сам факт ее пребывания в этой гостинице, которая больше напоминает дворец, не является достаточным доказательством его любви?
Анита смотрела на солнце, поднимающееся над Аравийским морем. Нежный оранжевый свет ласкал корабли, стоявшие на рейде, паруса и суденышки коли, а также здания, построенные вдоль береговой линии. Легкий бриз сопровождал первые лучи солнца, заполнявшие императорские апартаменты. Насколько же по-другому воспринималось все вокруг с наступлением дня! Как будто ночные чудовища улетучились вместе с приходом утра. Ничто не было таким угнетающе черным, а жара не казалась слишком удушливой. Ночные кошмары рассеялись, как тени на стене. Страх тоже исчез, словно свет обладал силой, способной нейтрализовать его. «Я стану матерью… и королевой!» — сказала сама себе Анита, уставшая от постоянных переходов из отчаяния в эйфорию. Как это изматывает, когда сегодня чувствуешь себя полной надежды, а уже на следующий день — немощной и потерянной. Анита, которая после покушения террориста думала, что никогда больше ничего не узнает о своем восточном принце, оказалась сейчас в его стране, в его мире и в его руках. И с его ребенком в лоне, о чем только что подтвердил доктор Виллоуби. Результаты анализов, о которых ей сообщили этим утром, убедительны. Теперь нет никаких сомнений: ребенок родится в апреле.
— Миссис Дельгадо, желаю вам приятной поездки в Капурталу. Будьте осторожной, тряска в поезде не самое лучшее для вашего состояния. Постарайтесь хорошо отдохнуть, как только приедете на место.
Когда раджа и остальные участники процессии после покушения на королевскую чету уехали из Мадрида, Анита подумала, что на этом ее необычная история закончилась. Но Его Высочество Джагатджит Сингх из Капурталы уже не представлял свою жизнь без танцовщицы из Kursaal. Он не мог ни жить, ни спать, ни существовать без нее. Любая попытка дать рациональное объяснение своим чувствам разбивалась о пыл его страсти. Непостижимая тайна любви сделала то, что в действительности казалось невозможным: индийский принц, франкофил, богатейший человек приятной наружности влюбился в не имеющую ни рода, ни племени испанку, которая была на восемнадцать лет младше его и едва умела читать и писать. Те немногие слова, которыми они обменялись, прошли через переводчика. Они даже не могли понять друг друга, но любви не нужен язык. Более того, само непонимание разжигало страсть принца еще сильнее, придавая их отношениям некую таинственность.
Через несколько дней после его отъезда в маленькой квартирке семьи Дельгадо снова раздался звонок. Открыв дверь, Анита увидела капитана Индера Сингха. Одетый в сине-серебряную форму, с желтым тюрбаном на голове, он весь сиял и больше походил на принца, чем на посланника раджи. Его впечатляющий внешний вид смутил девушку, вышедшую к нему в домашнем халате и с растрепанными волосами. Они прошли в маленькую кухоньку, и капитан передал ей письмо от раджи.
Джагатджит Сингх делал ей предложение выйти за него замуж и уточнял размер приданого. Он был готов предложить сто тысяч франков — целое состояние. В случае согласия Аниты капитан Индер Сингх отвезет ее в Париж, чтобы начать приготовления к свадьбе. «Я еще раз отказала ему, потому что это было похоже на продажу меня самой», — вспоминала потом Анита. Ясно было одно: после этого дня ее жизнь уже не была такой, как прежде.
Астрономическая сумма, предложенная за нее «мавританским королем», его настойчивость и любовные письма, которые почтальон приносил с завидной регулярностью, еще больше накаляли атмосферу в среде завсегдатаев кафе.
— Он по уши влюблен, — заметил Ромеро де Торрес. — Для Аниты это хороший шанс. Жаль было бы не воспользоваться им… Атмосфера варьете погубит ее в конце концов.
В «Новом кафе» в Леванте и за столиком Kursaal зрел заговор, чтобы облегчить заключение необычного союза. Единственным, кто не соглашался с этим, был Ансельмо Ньето, но он с трудом противостоял энтузиазму остальных. Что мог предложить красавице Аните начинающий художник, у которого не было ни денег, ни титулов? Свою безграничную любовь, которой было слишком мало в сравнении с тем, что готов был подарить ей раджа?
Компания верила в искренность индийского принца. Валле-Инклан позволял себе мечтать вслух:
— Выдадим испанку за индийского раджу, они поедут в Индию, а там по настоянию Аниты раджа поднимет восстание против англичан. Он освободит Индию, и мы, таким образом, отомстим Англии за Гибралтар. — Довольно улыбаясь, он заключая: — Для нас выдать замуж Аниту — это вопрос патриотизма.
Дон Анхель, отец юной танцовщицы, был более крепким орешком. Он оставался невозмутимым, несмотря на богатства принца, но не знал, как выиграть сражение, поскольку и жена, и все, кто его окружал, уже перешли на сторону противника. Донья Канделярия повторяла, что она, как и любая мать, мечтает об одном: как удачно выдать замуж своих дочерей. А какое замужество может быть лучше этого? Конечно, девочка еще очень молода, а претендент «очень иностранный» и на восемнадцать лет старше, но у него доброе имя. Разве можно сравнивать раджу с каким-то никудышным художнишкой, который кружит вокруг ее дочери, как муха?
— Ты бы хотел, чтобы твоя дочь попала к этому голодранцу? Те, в кафе, правы, когда говорят, что атмосфера комедиантов погубит ее в конце концов…
— Он не такой уж голодранец, как кажется… Его родители держат кондитерскую в Вальядолиде.
— Кондитерскую! — с презрением выкрикнула донья Канделярия, передернув плечами, как будто она услышала самую большую глупость в мире.
Чтобы заставить считаться со своим мнением, донья Канделярия прибегла к аргументам, которые, с ее точки зрения, были самыми действенными. Понимает ли ее муж, какое значение имеет для них приданое Аниты, спросила она, а затем объяснила ему, что благодаря деньгам раджи они раз и навсегда могли бы распрощаться с бедностью. А это значит, что у них будет собственная квартира с прислугой и даже экипаж с лошадьми. Они каждый день будут есть мясо, ходить в театр, ездить в Малагу, ужинать в ресторанах, посещать казино, обращаться к лучшим врачам в случае необходимости… Как у Бога за пазухой! Они будут жить в достатке, как и подобает жить Дельгадо де лос Кобосу. «Кирос по третьей фамилии, не забудь», — напомнила ему донья Канделярия. Это была старая фамилия семьи, которую бедный дон Анхель упоминал всякий раз, когда чувствовал себя обделенным судьбой. «После богов — дом Киросов», — ему нравилось говорить так, намекая на герб своей третьей фамилии, которой он очень гордился.
Дон Анхель едва ли сумел бы противостоять наступлению тех событий, которые неизбежно приближались. В Kursaal, превращенном в центр боевых действий и дипломатических конференций, завсегдатаи пытались переубедить отца Аниты и отмести одолевавшие его страхи. Они объяснили дону Анхелю и его жене, что единственное, что должна была сделать Анита, — это сохранить свою религию, никогда не переходить в другую веру и заключить брак в Европе, пусть даже и гражданский. Таким образом, сохранится ее независимость и она всегда сможет вернуться, если совместная жизнь с раджей будет тяжелой и не заладится, во что никто из них не верил.
Донья Канделярия взялась убедить Аниту, чтобы та ответила радже серьезным письмом, в котором она выкажет свою готовность поехать в Париж, но только в сопровождении своей семьи. Она не говорила ни о замужестве, ни о компромиссе, потому что дочь еще не была морально готова к этому, но оставляла дверь открытой для устремлений раджи.
Неожиданно возникла другая проблема: Анита едва могла писать, а сама донья Канделярия была совершенно неграмотной, как большинство испанских женщин того времени. «Мой дарагой Король, — так начиналось письмо, — я отченъ абрадавалась, что с вами всьо в парядке при вашем добром здарове, которое я и себе желаю… Мае в парядке … Сможете ли вы…» Анита вручила письмо художнику Леандро Оросу, который поспешил в «Новое кафе» в Леванте, чтобы показать его своим друзьям-писателям.
— Письмо ни в коем случае нельзя отправлять в таком виде. Оно все испортит, — очень серьезно сказал Валле-Инклан и после паузы добавил: — Давайте напишем нормальное письмо и в нем все ясно изложим радже.
Он принялся за работу, а потом художник Леандро Орос, который был наполовину француз, перевел его и подписал, не опасаясь подделки: «Анита Дельгадо, Камелия». Письмо, которое теперь напоминало избранный фрагмент из антологии поэм о любви, содержало в себе и практическую сторону, которая не оставляла неясностей. Анита сердечно благодарила раджу за приданое и соглашалась стать его женой и королевой народа Капурталы в том случае, если он согласится на некоторые условия. Она просила принца заключить брак в Европе, в присутствии ее родителей, до того как будет совершена религиозная церемония в далекой и сказочной стране. Она готова была поехать в Париж в сопровождении своей семьи и до гражданской церемонии жить вне резиденции раджи, имея служанку-испанку. Таким образом, «чэсть» оставалась незатронутой. «Если принц согласится на все это, значит, он действительно тебя любит», — такой вердикт вынесли все. Валле-Инклан хотел добавить еще одно условие: просить вознаграждение у раджи для него и пяти участников компании, «поскольку, в конце концов, мы станем творцами его счастья и народа Капурталы». Но остальные запротестовали: «Не следует превращать письмо в насмешку».
Письмо было серьезным и, без сомнения, еще больше разожгло страсть раджи. Изобилие деталей, добавленных в послание Валле-Инкланом, придавало ему столько уверенности, что, если бы Анита это знала, она бы, вероятно, возмутилась. Но, как в настоящем любовном приключении, друзья решили отправить его, не читая девушке. Все пятеро, присутствовавшие тогда в кафе, сбросились по пяти-сентимовой монетке, чтобы оплатить почтовые расходы. Так, мимоходом, была решена судьба Аниты Дельгадо.
Бомбей. 30 ноября 1907 года. Пришло время продолжить путешествие. Вечером, во время подготовки отправления ночных поездов, вокруг грандиозного здания вокзала Черчгейт, который благодаря своим черепичным крышам скорее походил на готический собор, образовался поражающий впечатление водоворот экипажей, трамваев, такси, рикш, велосипедов и лошадей, сбившихся в кучу.
Они продвигались вперед каким-то непонятным образом, шагая через беспорядок и невообразимый гам. Перед ними ехали три повозки со всем багажом и роскошный экипаж с эмблемой гостиницы, которые пробивали дорогу. Анита, мадам Дижон и Лола, одетые в длинные платья, держа в руках зонтики от солнца, вышли из экипажа и вслед за капитаном Индером Сингхом направились к зданию вокзала. Они резко выделялись на фоне окружающей их толпы. Ошеломленные увиденным зрелищем, женщины на мгновение остановились, не смея идти дальше. Казалось, они были пленницами в море людей, двигающихся во всех направлениях. Кули взваливали баулы и чемоданы себе на голову, продавцы манго, сандалий, гребешков, ножниц, кошельков, шалей, сари зазывали покупателей, чистильщики обуви предлагали свои услуги, как, впрочем, и чистильщики ушей, обувщики, писари и астрологи… Продавцы воды обращались отдельно к мусульманам и индусам: «Хинди пани! Мусульман пани!» Бродячий аскет, так называемый садху, почти голый, с кожей, покрытой пеплом, подошел к Лоле, постукивая своей ложкой, и попросил у нее какую-нибудь монету в обмен на обещание оросить рот андалузки каплями из священной реки Ганг. «Ой, какой ужас!» — вскрикнула девушка, резко взмахнув рукой. Она была явно не в настроении, а на ее лице застыл ужас, как у человека, идущего по минному полю.
Людей было столько, что у Аниты сложилось впечатление, будто весь Бомбей выезжает. С большим трудом им удалось добраться до поезда, чудом не наступив на попрошаек, которые, скорчившись, лежали на полу или дремали сидя, завернувшись в кусок материи. Здесь были целые семьи, расположившиеся со своими циновками и примусами — порой даже на несколько дней — в ожидании поезда или случайного заработка, достаточного для того, чтобы приобрести билеты.
Вагоны были переполнены. Люди карабкались в окна и двери в безнадежной попытке не остаться на земле. В руках у них были куры и даже козы. Мужчины забирались на крыши и дрались за сидячие места, образуя целые людские грозди. Шум стоял оглушающий, однако враждебности, как ни странно, не было, а только суматоха и веселье.
Белые путешествуют в вагонах первого класса, которые оборудованы теми же удобствами, что и большие европейские экспрессы; внутри них едва слышен шум с улицы, а венецианские жалюзи позволяют полностью отделиться от остального мира.
Далее следуют вагоны раджей — это вершина роскоши, — которые предназначены только для их владельцев. Специальный вагон из Капурталы, раскрашенный в сине-серебряные тона, с гербом королевства в центре, ожидает на перроне, чтобы забрать с собой своих достопочтенных пассажиров. Весь вагон в распоряжении трех женщин; здесь просторные и удобные постели, купе-ванные с душем и отдельное купе-столовая, стены из красного дерева, лампы из бронзы, посуда из английского фарфора; в помещениях обивка из сине-серебряного бархата. Этот вагон прицеплен к вагону-кухне, в котором должны ехать слуги, и ко второму вагону, предназначенному для экипажа поезда и Индера Сингха. Обычаем королевских домов является цеплять столько вагонов, сколько пассажиров в них путешествует.
Когда Анита вошла в вагон, она была поражена: все внутри украшено белыми камелиями, привезенными из Кашмира, — знак внимания раджи. Через несколько секунд изумление нарастает: четверо слуг падают ниц, прикасаются рукой к ее ногам, а потом поднимают руку ко лбу. Анита, не привыкшая к такому рабскому приветствию, растерялась, не зная, как себя вести. Она наклоняется, чтобы помочь им встать, но они только смотрят на нее непонимающими глазами и не смеют подняться.
— Тебе придется привыкнуть, Анита… — говорит ей мадам Дижон. — Такое приветствие предназначено для особо почитаемых людей.
— Ясно, ясно… — отвечает сбитая с толку испанка, как будто она забыла о своем статусе.
Раджа продумал все. Ужин состоит в основном из блюд французской кухни, есть вода «Evian», чтобы утолить жажду и бороться с пылью, которая просачивается сквозь щели и покрывает все поверхности.
Как только поезд выехал из Бомбея, за окном поплыли обширные поля сухой земли с кустарником и редкими деревьями, глиняные хижины, а возле них крестьяне, приветствующие путешественников, и дети, подгоняющие прутом буйволов, которые поднимают целые тучи желтой пыли. Солнце похоже на огненный диск, который окрашивает поля в золотой цвет, прежде чем сесть за горизонт. Индусы называют его Сурйа и поклоняются ему как одному из богов. «Когда поезд отправился, моим единственным беспокойством было то, что осталось еще сорок восемь часов до Капурталы. Мне не терпелось увидеть принца. Знак внимания с камелиями тронул меня за самое сердце…» — писала Анита в своем дневнике. Ожидание приезда, постоянная тошнота, крики на станциях, где поезд останавливался ночью, тряска, когда слабая, а когда и сильная, — все это лишало ее сна.
Насколько же эта поездка отличалась от той, которую она совершила год назад! Тогда она ехала из Мадрида в Париж по приглашению раджи, принявшего все условия знаменитого письма, и поезд проезжал через пустынную местность в Кастилии.
Капитан Индер Сингх вернулся в Мадрид с чековой книжкой — «толстой, как словарь», — чтобы оплачивать расходы в предстоящей поездке, так как в этом вояже принимала участие целая семья.
— У меня такое впечатление, будто я еду на заклание, — призналась Анита своей сестре Виктории. То, что началось как игра, превратилось в реальность, причем с такой скоростью, что юная красавица, обескураженная этими событиями, не на шутку испугалась. Все играли с огнем, но только теперь она почувствовала ожог. Остальные либо позабавились, как, например, друзья из Central Kursaal, либо вышли победителями, как ее семья.
«А я? Что будет со мной?» — спрашивала себя Анита, пока поезд мчался под белесым зимним солнцем, проезжая через местность, где вершины гор, покрытые снегом, контрастировали с темными долинами, над которыми нависали клочья тумана. Она продолжала оставаться в руках индийского принца, который купил ее, как бы ее родители ни старались скрыть очевидное. Да, купил, так все и было.
— Не переживай, — говорила ей мать, видя, насколько она опечалена, — если тебе что-нибудь не понравится, мы вернемся.
То, что в этой поездке ее сопровождала вся семья, было, конечно, утешением. Чувство защищенности перед неожиданностями, которые могла приготовить подобная авантюра, смягчало тягостные ощущения от предпринятого путешествия. Но настанет момент, когда она — и только она одна — должна будет лицом к лицу встретиться с раджей. Как ей вести себя с ним? Она протянет ему руку, сделает реверанс или поцелует, когда увидит его? А он возьмет ее за руку, как будто они всю жизнь были обручены? Тревожные мысли не давали Аните покоя, она ничем не могла заниматься, да и не хотела.
«Во Франции была дождливая погода с туманом, — записала она в своем дневнике. — Страна казалась прекрасным садом, поскольку не было места, где бы ничего не росло. Но была ночь, и продолжал идти дождь. Мне было грустно…» Возможно, осознание того, что ее «продали», или попытка схватиться за что-нибудь надежное подтолкнули ее к неожиданному решению. Накануне отъезда она встретилась с Ансельмо Ньето, который был единственным из ее друзей, кто возражал против игры с раджей. Анита провела вечер с художником в его маленькой студии на Главной площади. В который раз отвергнув его домогательства, она согласилась позировать ему обнаженной. По всей вероятности, она сделала это, чтобы обеспечить себе любовь художника на случай, если ее ожидает ужасное разочарование, — так утопающий хватается за спасательный крут, когда предчувствует кораблекрушение. А может, она восстала против судьбы, которая бросала ее в неизвестность. «Останься, умоляю тебя. Не принимай участия в этом фарсе…» — просил Ансельмо, прощаясь ночью у ее дома. Анита ответила ему легким поцелуем, прижавшись губами к его рту. Она впервые делала что-то подобное и почувствовала, как дрожь пробежала у нее по спине. Прежде чем войти в дом, девушка повернулась, чтобы посмотреть на него в последний раз. В жакете из потертого вельвета, с жидкой бородкой, Ансельмо Ньето походил на брошенную собаку и вызывал жалость.
— Я не могу дать задний ход, — сказала она ему. — Я делаю это и для них, — призналась она, имея в виду свою семью. Жребий был брошен.
Ее разбудил холод. Анита не знала, ни в каком поезде она ехала, ни в какой стране находилась. Она так устала от долгого путешествия, что все смешалось в ее голове. Ворочаясь на кровати, Анита пыталась плотнее закутаться в халат. В щелочки вагона, через которые еще вчера пробивалась пыль, сегодня утром проникал холодный воздух. Они уже довольно далеко продвинулись на север, пересекли низины долины реки Ганг, продуваемые ветрами, прилетающими из далеких отрогов Гималаев.