56. (1) Около того же времени претор Гай Лукреций, под начальством которого находился флот, стоявший у Кефаллении, приказал брату своему Марку Лукрецию вести флот в обход мыса Малеи к Халкиде, а сам на триере направился в Коринфский залив с целью предупредить события в Беотии. (2) Вследствие слабого здоровья претора плавание его совершалось весьма медленно. (3) Марк Лукреций тем временем прибыл в Халкиду и, услышав здесь, что Публий Лентул осаждает Галиарт[4951], направил туда гонца, который от имени претора приказал ему снять осаду. (4) Легат Лентул, затеявший это дело при содействии части беотийского отряда, стоявшего за римлян, отошел от стен. (5) Одну осаду сняли для того, чтобы на том же месте начать другую, новую, ибо Марк Лукреций тотчас окружил Галиарт десятью тысячами моряков, прибавив к ним две тысячи воинов царя Эвмена, находившихся под началом Афинея. Когда они приготовились уже идти на приступ, прибыл из Креузы[4952]претор. (6) Почти в то же время подошли к Халкиде и корабли союзников: две пунийские квинкверемы, две триеры из Гераклеи Понтийской, четыре – из Халкедона, столько же – с Самоса и, наконец, пять родосских квадрирем. (7) Но так как на море не было никаких военных действий, претор отпустил эти корабли назад к союзникам. После захвата Алопы Фтиотийской[4953]и штурма Ларисы, именуемой Кермасте, подошел на судах к Халкиде и Квинт Марций.
(8) Так обстояли дела в Беотии, а тем временем царь Персей, чей лагерь, как было сказано раньше, находился тогда под Сикурием, собрав хлеб со всех окрестных селений, (9) послал воинов опустошать Ферейскую область, рассчитывая, что ему удастся захватить римлян врасплох, когда они слишком далеко удалятся от лагеря, чтобы помочь союзным городам. (10) Заметив, однако, что набеги его нисколько не волнуют противника[4954], всю награбленную добычу, кроме людей, – а состояла она большей частью из всякого рода скота – он разделил между воинами на угощение.
|
|
57. (1) Затем одновременно консул и царь держали совет, с чего начинать военные действия. (2) Допущенное римлянами опустошение Ферейской области ободрило царское войско, и поэтому македоняне думали, что теперь надо немедленно двинуться на лагерь врага, не давая ему времени на размышление. (3) Со своей стороны и римляне полагали, что медлительность позорит их в глазах союзников, которые сильно негодовали на то, что не была оказана помощь ферейцам. (4) Когда они обсуждали, что предпринять, – а в совете этом принимали участие также Эвмен и Аттал, – прибыл встревоженный гонец и доложил о приближении большого неприятельского отряда. Военный совет тотчас же был распущен и дан приказ взяться за оружие. (5) Тут же распорядились, чтобы из вспомогательного войска пергамского царя выступили вперед сто всадников и столько же пеших стрелков. (6) В четвертом примерно часу дня Персей, находившийся на расстоянии немногим более тысячи шагов от римского лагеря, приказал пехоте остановиться, а сам двинулся вперед с конницей и легковооруженными отрядами; вместе с ним шли перед строем Котис и предводители остальных вспомогательных войск. (7) Менее пятисот шагов отделяли их от римского лагеря, когда они увидели вражеских всадников в составе двух, преимущественно галльских, отрядов[4955], предводительствуемых Кассигнатом, и около ста пятидесяти легковооруженных мисийцев и критян. (8) Царь остановился в нерешительности, не зная, какова численность противника. Затем из передового отряда он выслал вперед по две турмы фракийцев и македонян вместе с двумя критскими и фракийскими когортами. (9) В этой стычке не было победителя – силы сторон были одинаковы, и ни та, ни другая не получила подкреплений. Люди Эвмена потеряли тридцать человек, в их числе пал галльский вождь – Кассигнат. На этот раз Персей отступил со своим войском назад в Сикурий. (10) Но на следующий день в тот же час царь привел свое войско на то же самое место, но за ним следовали подводы с водой; дело в том, что на протяжении двенадцати тысяч шагов дорога была безводной и очень пыльной, и было ясно, что, если сражение начнется при первой же встрече с неприятелем, во время битвы придется сильно страдать от жажды. (11) Так как римляне сохраняли спокойствие и даже отозвали аванпостных часовых, то и царские войска возвратились в свой лагерь. То же самое проделывали македоняне несколько дней подряд, надеясь, что римская конница атакует арьергард отступающих; (12) если бы удалось завлечь их подальше от лагеря и завязать бой, то македоняне, имея преимущество в коннице и легковооруженных войсках, в любом месте легко развернули бы против них весь строй.
|
|
58. (1) Когда этот замысел не удался, царь перенес лагерь ближе к неприятелю, на расстояние пяти тысяч шагов, и укрепил его. (2) С рассветом, выстроив в боевом порядке пехоту в обычном месте, он двинул на вражеский лагерь всю конницу и легковооруженных воинов. (3) Появление облака пыли, непривычно большого и близкого, вызвало тревогу в римском лагере. И сначала едва поверили рассказу гонца, так как в предыдущие дни противник ни разу не появлялся раньше четвертого часа дня, а тут солнце только всходило. (4) Потом, когда крики и бегущие от ворот люди рассеяли все сомнения, поднялась страшная суматоха. Трибуны, префекты и центурионы бросились к консульскому шатру, а каждый воин – к своей палатке. (5) На расстоянии менее пятисот шагов от вала Персей выстроил своих людей у подножья холма, носившего называние Каллиник. (6) На левом фланге стал царь Котис во главе всех своих соотечественников; между рядами конников поставлены были разделявшие их легковооруженные. На правом фланге располагалась македонская конница, между турмами[4956]которой разместились критяне, (7) главное же начальство над конницей и всем смешанным отрядом принадлежало Менону из Антигонии. (8) Сразу за обоими флангами стояли царские всадники и пестрые отряды отборных вспомогательных войск от разных народов; над ними были поставлены Патрокл из Антигонии и Дидас, наместник Пеонии. (9) В центре всего строя находился царь, окруженный так называемой агемой и священными алами всадников[4957]. (10) Перед собой он поместил пращников и стрелков – два отряда по четыреста человек в каждом; они были подчинены Иону из Фессалоники и Артемону из Долопии. Таково было расположение царских войск. (11) Консул выстроил в боевом порядке пехоту внутри лагеря, а конницу и легковооруженных выдвинул наружу – они выстроились перед валом. (12) На правом фланге Гай Лициний Красс, брат консула, командовал всей италийской конницей и расставленными между ее рядами застрельщиками; на левом Марк Валерий Левин начальствовал над союзнической конницей и легковооруженными воинами греческих городов; (13) центром командовал Квинт Муций с отборными всадниками из сверхкомплектных[4958]; перед их знаменами выстроились двести галльских всадников и триста киртиев[4959]из вспомогательных войск Эвмена. (14) Четыреста конных фессалийцев помещались за левым флангом, на некотором расстоянии от него. Царь Эвмен и Аттал со всеми своими силами располагались в тылу, между арьергардом боевого строя и валом.
|
|
59. (1) Выстроенные именно таким образом боевые линии противников, почти равные по числу конников и легковооруженных, вступили в сражение после того, как пращники и стрелки завязали бой. (2) Прежде всех фракийцы, словно дикие звери, долго томившиеся в клетках, с такой яростью и с таким громким воплем ринулись на правый фланг, где стояла конница италийцев, что народ этот, бесстрашный по природе и закаленный в битвах, пришел в смятение; (3) <...> пешие воины мечами[4960]отражали удары копий, подрезали коням жилы на ногах, пропарывали им животы. (4) Персей, бросившись в центр боевой линии, при первом же натиске заставил греков отступить. В то время как противник сильно теснил их с тылу, фессалийская конница, стоявшая в запасе чуть позади левого крыла и смотревшая сначала на битву со стороны, теперь, при дурном обороте событий, принесла самую большую помощь. (5) Отходя постепенно в полном порядке и соединившись со вспомогательным войском Эвмена, она вместе с ним дала возможность безопасно отступить рассыпавшимся в беспорядочном бегстве союзникам, а когда враг ослабил свой натиск, то рискнула даже выступать вперед и, принимая бегущих, спасла множество воинов. (6) А царские войска, сами широко рассеявшиеся в преследовании, не осмеливались вступать в бой с этими сплоченными, стройно выступающими бойцами. (7) Одержав победу в конном сражении, царь был того мнения, что немного не доставало до полного окончания войны, если бы его чуть поддержали; как раз в то время, как он воодушевлял своих солдат, подоспела фаланга, которую по собственному почину поспешно привели Гиппий и Леоннат, узнавшие об удачной кавалерийской атаке и пожелавшие присоединиться к смелому предприятию. (8) Пока царь колебался между надеждой и страхом перед столь рискованным шагом, критянин Эвандр, с чьей помощью в свое время совершено было в Дельфах покушение на Эвмена[4961], завидев идущую стройными рядами пехоту, (9) бросился к царю и настойчиво стал убеждать, что нельзя, возгордившись одной удачей, опрометчиво, без нужды рисковать всей войной; (10) если‑де царь, удовольствовавшись достигнутым успехом, прекратит сегодня же сражение, то он или получит возможность заключить мир на почетных условиях, или, если предпочтет продолжить войну, приобретет много союзников, которые присоединятся к тому, на чьей стороне окажется счастье. (11) Персей в душе сам склонялся к такому решению и потому, похвалив Эвандра, приказал повернуть знамена и пешему войску вернуться в лагерь, а конникам дать сигнал к отступлению.
60. (1) В этот день римляне потеряли двести всадников и не менее двух тысяч пехотинцев; около шестисот человек попали в плен. У царя погибли двадцать конников и сорок пехотинцев. (2) По возвращении победителей в лагерь наступило общее ликование, но особенно бросалась в глаза необузданная радость фракийцев, которые вернулись, распевая песни и неся насаженные на копья вражеские головы. (3) Римляне же не только пришли в уныние, проигравши битву, но и со страхом ждали, не нападет ли неприятель внезапно на лагерь. Эвмен советовал консулу перенести лагерь за Пеней, чтобы река служила защитой, пока растерянные воины не соберутся с духом. (4) Консул переживал, считая позорным сознаться в трусости; подчинившись, однако, здравому смыслу, он переправил войско в ночной тишине и укрепился на другом берегу. (5) Царь, явившийся назавтра, чтобы вызвать врага на бой, обнаружил, что римский лагерь стоит за рекой в безопасном месте; тут он понял, что совершил ошибку, отказавшись вчера от преследования побежденных, но еще гораздо больший промах – проведя в полном бездействии ночь; (6) ведь если бы он пустил в дело только легковооруженных воинов, не беспокоя прочих, то и тогда во время общей суматохи при переправе противника через реку можно было бы истребить б о льшую часть его войска. (7) Что до римлян, то, обеспечив безопасность лагеря, они избавились от страха перед непосредственной угрозой, но сокрушались по поводу понесенных потерь, а главным образом – потеря славы особенно мучила их. (8) На военном совете перед консулом все выгораживали себя и сваливали вину на этолийцев; утверждая, что именно они положили начало бегству и смятению (9) и что их страх заразил союзников‑греков. Пятерых знатных этолийцев, которые, как говорили, были замечены в числе первых беглецов, отправили в Рим[4962]. (10) Фессалийцев же похвалили перед собранием, а предводителей их даже наградили за доблесть.
61. (1) К царю сносили добычу, доставшуюся от павших врагов. (2) Из нее он одаривал одних красивым оружием, других – конями, а некоторых и пленниками. Щитов оказалось свыше тысячи пятисот, лат и панцирей свыше тысячи, а шлемов, мечей и метательного оружия всякого рода – еще того больше. (3) К этим обильным и блистательным дарам царь присоединил слова, обращенные к собравшемуся войску. (4) «Вы видите, – сказал он, – что исход войны предрешен. Вы разбили лучшую часть неприятельского войска – римскую конницу, непобедимостью которой они хвастались. (5) Ведь всадники у них – это цвет знатнейшего юношества, а сословие всадников служит у них питомником сената; и те из них, которые приняты в число сенаторов, назначаются потом консулами и главнокомандующими: вот чьи доспехи мы только что разделили между вами[4963]. (6) Не менее значительна и победа ваша над пешими легионами, которые ускользнули от вас, бежав среди ночи, во время переправы кидаясь в смятении в реку и усеивая ее трупами, как потерпевшие кораблекрушение. (7) Нам, преследующим побежденных, легче будет переправиться через Пеней, чем это было для них при общей суматохе. Перейдя реку, мы тотчас же нападем на лагерь, который взяли бы уже сегодня, не обратись они в бегство; (8) а если неприятель пожелает решить дело битвой, можете надеяться, что сражение с пехотой кончится так же, как закончился конный бой».
(9) Торжествующие победители, неся на плечах оружие, снятое с убитых врагов, и слыша похвалу своим подвигам, в происшедшем видели надежду на будущий успех; (10) также пехотинцы, особенно из македонской фаланги, воспламененные чужой славой, желали, чтобы им предоставилась возможность послужить царскому делу и отвоевать у врага подобную же славу. (11) Распустив собрание, на другой день Персей, снявшись с места, поставил лагерь у Мопсела. Этот холм возвышается перед Темпейской долиной, на полпути между Ларисой и Гонном.
62. (1) Римляне, не удаляясь от берега Пенея, перенесли лагерь в более надежное место. (2) Сюда прибыл нумидиец Мисаген с тысячью всадников, таким же числом пехотинцев и еще с двадцатью двумя слонами. (3) В эти дни царь держал совет об общем положении дел, и, так как победный пыл уже угас, некоторые из его друзей осмелились высказать мнение, что лучше использовать успех для достижения почетного мира, чем увлекаться пустой надеждой, ведущей к непоправимой беде. (4) Благоразумный и истинно счастливый человек проявляет умеренность в удаче и не слишком доверяет блеску сегодняшнего успеха. (5) Ему советовали отправить к консулу послов, чтобы возобновить договор на тех же условиях, на каких отец его Филипп получил мир от победителя Тита Квинкция[4964]. (6) Нельзя кончить войну блистательнее, чем после столь памятной битвы, и ничто не дает более твердой надежды на длительный мир, чем неудачное для римлян сражение, которое сделает их уступчивее на переговорах. (7) А если они и теперь с врожденным упрямством отвергнут справедливые предложения, то боги и люди станут свидетелями как умеренности Персея, так и непреклонной гордыни римлян. (8) Царь в душе никогда не был против таких советов. Поэтому большинством голосов предложение было одобрено, и к консулу отправили послов. (9) Тот выслушал их в присутствии многочисленного совета. (10) Они просили мира, обещая, что Персей выплатит римлянам такую же дань, какую обязался платить по договору Филипп, и что он немедленно отдаст им города, земли и области, уступленные Филиппом. (11) Так говорили послы. После их ухода состоялось совещание, и победу в совете одержала римская настойчивость. Таков был тогда обычай – в несчастье показывать вид счастливого, а в счастье – быть умеренным[4965]. (12) Постановили ответить, что мир будет дан в том случае, если царь предоставит сенату право решить все по своему усмотрению: и все дело в целом, и собственную судьбу, и участь всей Македонии[4966]. (13) Когда послы передали такой ответ, то людей, не знакомых с римскими обычаями, поразило это упрямство; большинство не желало больше слышать упоминаний о мире; говорили, что римляне вскоре сами будут выпрашивать то, что отвергают ныне. (14) Но Персей боялся именно этой надменности, происходящей от уверенности в своих силах, и поэтому не переставал искушать консула, увеличивая предложенную цену в надежде золотом купить мир. (15) Когда же тот ни в чем не изменил своего первого ответа, царь, отчаявшись в мире, возвратился назад в Сикурий, чтобы снова попытать счастье в войне.
63. (1) Слух о конном сражении распространился по Греции и обнаружил скрытые желания греков. С радостью приняли это известие не только сторонники македонян, но и многие люди, которым следовало бы благодарить римлян за щедрые благодеяния, а также иные из тех, кто испытал на себе насилие и высокомерие Персея; (2) и не было тому иной причины, кроме неуместного расположения, которое толпа выказывает даже на праздничных состязаниях, сочувствуя худшей и слабейшей стороне[4967].
(3) В Беотии в это время претор Лукреций с величайшей настойчивостью осаждал Галиарт. И хотя осажденные не имели подкреплений извне, кроме отряда коронейских юношей, вошедших в город в начале осады, и не надеялись на помощь, однако продолжали сопротивляться в одиночку, полагаясь более на мужество, чем на силу. (4) Часто совершали они вылазки против осадных сооружений и старались пригнуть к земле подведенный к стенам таран, заваливая его то большими камнями[4968], то свинцовой гирей, или в том месте, где не успевали отвратить его удар, спешно строили новую стену вместо старой, быстро перетаскивая камни из свежих развалин. (5) Так как осада продвигалась медленно, претор приказал раздать по манипулам лестницы, чтобы приступить к стенам широким кольцом; полагая, что у него хватит людей, тем более что с одной стороны город окружен болотом[4969], так что идти здесь на приступ было и бесполезно и невозможно. (6) Сам он поставил две тысячи отборных воинов с той стороны, где рухнули две башни и стена между ними; здесь он собирался попробовать перебраться через развалины, отвлекая тем самым на себя силы горожан, а в это время солдаты при помощи лестниц могли бы взойти где‑нибудь на оставшиеся без защитников стены. (7) Горожане деятельно готовились отразить нападение. На участок, покрытый развалинами, они накидали связки сухого хвороста и, став здесь с горящими факелами, угрожали поджечь эти груды; отгородившись огнем от врага, они получили бы время для сооружения внутренней стены. (8) Замыслу их помешала случайность: внезапно хлынул такой ливень, что даже сушняк поджечь стало нелегко, а загоревшиеся было связки гасли. (9) Вследствие этого не только открылся проход через дымящийся, разбросанный фашинник, но, так как все устремились на защиту одного места, то на многих участках римляне одновременно с помощью лестниц овладели стенами. (10) При первом смятении, поднявшемся после захвата города, повсюду перебиты были без разбору попадавшиеся под руку старики и дети, а вооруженные мужчины бежали в крепость. На другой день, когда никакой надежды уже не осталось, они сдались и были проданы в рабство. (11) А было их около двух с половиной тысяч человек. Украшения города – изваяния и картины – и всю ценную добычу снесли на корабли. Сам город разрушили до основания[4970]. (12) Затем войско было отведено к Фивам. Заняв этот город без всякого сопротивления, претор передал его изгнанникам и сторонникам римлян, семьи же тех, кто держался другой стороны или сочувствовал царю и македонянам, он продал в рабство. Совершив такие дела в Беотии, претор возвратился к морю и кораблям.
64. (1) Пока в Беотии происходили эти события, Персей в течение нескольких дней оставался в лагере под Сикурием. (2) Там он услышал, что римляне поспешно свозят с окрестных полей сжатый хлеб, а затем каждый воин у своей палатки серпом отрезает колосья, (3) чтобы чище вымолотить зерно, так что весь лагерь у них завален огромными кучами соломы. Решив, что случай благоприятствует поджогу, царь приказал подготовить факелы, сосновые ветки и зажигательные стрелы, обмотанные паклей, пропитанной смолой. Выступил он в полночь, намереваясь совершить внезапное нападение на рассвете. (4) Но напрасно. Передовые посты римлян были застигнуты врасплох – но поднятый ими шум и переполох привлекли внимание остальных, и подан был сигнал браться за оружие. (5) Тотчас выставили солдат на валу и у ворот. Тогда Персей тут же повернул свое войско назад, приказав, чтобы теперь впереди шел обоз, а за ним – пехота со своими знаменами; сам же он во главе конницы и легковооруженных задержался, чтобы следовать в хвосте строя, предполагая – как это и вышло, – что неприятель пустится в погоню с целью напасть с тылу на арьергард. (6) Произошла короткая стычка, главным образом между легковооруженными и римскими передовыми отрядами; конница и пехота Персея возвратились в лагерь в полном порядке.
(7) Сжав окрестные посевы, римляне передвинули лагерь в нетронутые поля вокруг города Краннона. Расположились они здесь беспечно, рассчитывая на удаленность неприятельской позиции и трудность безводного пути от Сикурия к Краннону, (8) как вдруг однажды на рассвете на соседних холмах показались царская конница и легковооруженные пехотинцы, вызвав большой переполох. Накануне в полдень они выступили от Сикурия, а перед рассветом покинули свое войско на ближайшей равнине. (9) Некоторое время Персей стоял на холмах, надеясь выманить римлян на конное сражение. А когда те не сдвинулись с места, послал к пехоте верхового гонца с приказом поворачивать знамена к Сикурию и вскоре последовал за нею сам. (10) Римская конница следовала за ним, слегка поотстав, готовая напасть в любом месте, где расстроится или растянется вражеский тыл, но, убедившись, что противник отступает сомкнутым строем, соблюдая полный порядок, тоже повернула назад в лагерь.
65. (1) Затем царь, недовольный длинными переходами, перенес лагерь к Мопселу, а римляне, сжав хлеб под Кранноном, перебрались в Фаланнейскую область. (2) Узнав тогда от перебежчика, что римляне жнут хлеб, разбредясь по полям и без всякой вооруженной охраны, царь с тысячью всадников и двумя тысячами фракийцев и критян выступил в путь, прошел его вольным строем, спеша изо всех сил, и неожиданно напал на них. (3) Было захвачено не менее тысячи запряженных, большей частью нагруженных телег и около шестисот человек. (4) Отрядив триста критян для охраны добычи и для доставки ее в лагерь, (5) царь отозвал конников и остальных пехотинцев, рассеявшихся повсюду, убивая врагов, и повел их к находившемуся поблизости отряду, надеясь расправиться с ним без особых усилий. (6) Этим отрядом командовал военный трибун Луций Помпей. Когда солдаты его растерялись при внезапном появлении врага, он отвел их на соседний холм и, уступая противнику в числе и силе, решил обороняться, используя выгоды местности. (7) Там он поставил солдат кольцом, чтобы сомкнутые щиты защищали их от ударов стрел и копий, а Персей, окружив холм бойцами, приказал одной части своих воинов попытаться взойти на него с разных сторон и завязать рукопашный бой, а другой – метать копья издали. (8) В обоих случаях римлянам грозила большая опасность: сохраняя тесно сомкнутый строй, они не могли отражать тех, которые старались взобраться на холм, бросаясь же вперед, расстраивали ряды и раскрывались перед стрелами и копьями. (9) Наибольшие потери причиняли им стрелометы[4971]– новый вид метательного оружия, изобретенного именно в эту войну: острие длиной в две ладони насаживалось на древко длиной в пол‑локтя и толщиной в палец; (10) вокруг него располагались три коротких перовидных выступа, как это бывает на стрелах; оружие в середине имело два разных по длине ремня; сильно закруживши это висевшее на ремне копье, пращник пускал его – и оно летело стремительно, словно ядро. (11) Когда часть римских воинов была изранена как этими, так и другими снарядами, а прочие от усталости едва держали оружие, царь стал настойчиво предлагать им сдаться, обещая пощадить, а то и наградить. Никто не польстился на эти предложения, все решили умереть, как вдруг неожиданно блеснула им надежда. (12) Дело в том, что некоторые фуражиры, спасшиеся бегством в лагерь, сообщили консулу об осаде отряда, и тот, встревоженный тем, что столько граждан попало в беду – в отряде было около восьмисот человек, и все они были римские граждане, – выступил из лагеря с конницей и легкой пехотой (как раз прибыли новые вспомогательные силы: нумидийские конники и пехотинцы, а также слоны), распорядившись, чтобы военные трибуны вели следом легионы. (13) Укрепив легкую пехоту добавленными к ней застрельщиками, консул двинулся к холму впереди войска. (14) Его с боков прикрывали Эвмен, Аттал и нумидийский царевич Мисаген.
66. (1) Лишь только осажденные на холме римляне увидели передовые знамена своего войска, они после полного отчаяния воспрянули духом. (2) Что до Персея, то, во‑первых, ему следовало бы удовольствоваться случайным успехом, убийством и захватом некоторого числа фуражиров, не тратя времени на осаду заставы, (3) а затем, раз уж эта попытка была так или иначе сделана и поскольку он знал, что не имеет под рукой основных своих сил, то он должен был, пока мог, удалиться до столкновения. А он, гордый успехом, и сам остался на месте, дожидаясь приближения неприятеля, и спешно послал гонца, чтобы вызвать фалангу; (4) поднятая поспешно и гораздо позднее, чем того требовала ситуация, расстроив свои ряды при поспешном и быстром движении, она должна была наткнуться на вполне готовое к бою войско. Консул, прибывший на место первым, тотчас завязал сражение. (5) Сначала македоняне сопротивлялись, потом, уступая врагу во всех отношениях, потеряв триста пехотинцев и двадцать четыре лучших всадника из так называемого священного отряда[4972], в числе которых пал и начальник отряда Антимах, они попытались отступить. (6) Однако обратный путь их по своей беспорядочной торопливости оказался еще более неудачным, чем сама битва. Фаланга, поднятая встревоженным гонцом и торопливо следовавшая за предводителями, сначала наткнулась в ущелье на отряд, ведший пленников, и застряла среди повозок, груженных зерном. (7) Фаланга и обоз стесняли друг друга, никто не ждал, пока строй как‑нибудь упорядочится, но вооруженные солдаты сталкивали повозки в пропасть – иначе и нельзя было расчистить дорогу, – а вьючный скот, осыпаемый ударами, бесился среди толпы. (8) Едва выбравшись из беспорядочной толпы пленных, воины фаланги столкнулись с царским отрядом и охваченными страхом всадниками. Крики беглецов, приказывавших поворачивать знамена вспять, вызвали смятение, какое бывает при полном разгроме, и если бы противник, продолжая преследование, осмелился вступить в ущелье, то македоняне могли бы потерпеть страшное поражение. (9) Но консул, забрав с холма свой отряд, удовольствовался скромным успехом и отвел войско в лагерь. Есть, однако, писатели, утверждающие, что в этот день произошло большое сражение: пишут, что там полегли восемь тысяч вражеских воинов, в их числе царские полководцы Сопатр и Антипатр, две тысячи восемьсот человек попали в плен и было захвачено двадцать семь боевых знамен. (10) И победителям эта битва стоила также немалых потерь: консульская армия потеряла якобы свыше четырех тысяч трехсот воинов и пять знамен потеряно на левом фланге.
67. (1) Этот день поднял дух римлян, царя же поверг в уныние, так что, задержавшись на несколько дней у Мопсела, главным образом чтобы позаботиться о погребении павших воинов, и оставив достаточно сильный гарнизон в Гонне, он отвел войско назад в Македонию. (2) Одного из своих префектов, некоего Тимофея, он оставил с небольшим отрядом у Филы, наказав ему попытаться подчинить своей власти соседей‑магнесийцев. (3) По возвращении в Пеллу царь разместил войско по зимним лагерям, а сам вместе с Котисом отправился в Фессалонику. (4) Туда пришло известие о том, что фракийский царек Автлесбий и префект Эвмена Корраг[4973]вторглись во владения Котиса и захватили область под названием Марена. (5) Тогда царь решил отпустить Котиса для защиты его царства, снабдив его на дорогу богатыми подарками. Конникам его он заплатил двести талантов, то есть полугодовое жалованье, хотя сначала намеревался выдать им годовую плату[4974].
(6) Узнав об уходе Персея, консул передвинул свой лагерь к Гонну, надеясь по возможности овладеть этим городом. Эта крепость, расположенная в ущелье перед самой Темпейской долиной, надежнейшим образом прикрывала Македонию и обеспечивала македонянам удобный доступ в Фессалию. (7) Так как благодаря местоположению и сильному гарнизону город оказался неприступным, консул бросил начатое предприятие и направился окольными путями в Перребию. С ходу захватив и разграбив Маллойю, завладев Трехградьем и другими областями Перребии, он возвратился к Ларисе. (8) Отсюда он отпустил Аттала и Эвмена домой, Мисагену и его нумидийцам назначил зимние квартиры в ближайших фессалийских городах, а часть войска распределил по всей Фессалии таким образом, что все отряды пользовались удобным зимним постоем и одновременно защищали города. (9) Легата Квинта Муция[4975]с двумя тысячами солдат он послал занять Амбракию; распустил всех греческих союзников, кроме ахейцев; явившись с частью войска во Фтиотийскую Ахайю[4976], разрушил до основания опустевший Птелей, жители которого разбежались, и принял под свою власть с согласия жителей Антроны. (10) Затем консул двинул войско на Ларису. Город был покинут, весь народ укрылся в крепости, которую и начали штурмовать римляне. (11) Первыми испугались и ушли из крепости македоняне – царский гарнизон, и тотчас же сдались покинутые ими горожане. Затем консул стал прикидывать, напасть ли ему теперь на Деметриаду или ознакомиться сначала с положением дел в Беотии, (12) куда призывали его фиванцы, теснимые коронейцами. Сообразуясь с их просьбами, а также с тем, что область эта благоприятнее для зимовки, чем Магнесия, он повел войско в Беотию.
КНИГА XLIII
1. (1) В то самое лето, когда произошли упомянутые события в Фессалии, легат <...>[4977], по приказу консула посланный в Иллирию, взял с бою два богатых города. (2) Один из них – Керемию[4978]– он принудил к сдаче силой оружия; но при этом сохранил за жителями все их имущество[4979], чтобы молва о таком милосердии привлекла к нему также и граждан хорошо укрепленного Карнунта[4980]. (3) Когда же не удалось ни склонить этот город к сдаче, ни доконать осадою, он, чтобы не казалось, будто воины его дважды трудились понапрасну, отдал им на разграбление тот город, который вначале оставил нетронутым.