15. (1) Пока в сенате шло обсуждение, Гней Корнелий, вызванный посыльным, вышел из здания и вскоре вернулся в смущении; он рассказал сенаторам, что у полуторагодовалого бычка, принесенного им в жертву, растеклась печень. (2) Услыхав о том от служителя, он‑де, не поверив ему, приказал вылить воду из горшка, где варились внутренности, и увидел, что все остальное цело, а печень полностью истреблена непонятной порчей. (3) Отцы‑сенаторы были напуганы этим предзнаменованием, а тут и другой консул обеспокоил всех, сообщив, что боги отвергли еще трех быков после того, у которого на печени не оказалось головки. (4) Сенат приказал приносить в жертву взрослых животных до тех пор, пока боги их примут. Боги приняли жертвы благосклонно, кроме Салюты[4724], которая отвергла жертву Петилия. Затем консулы и преторы по жребию распределили провинции. (5) Пиза досталась Гнею Корнелию, Лигурия – Квинту Петилию, Луций Папирий Мазон получил городскую претуру, Марк Абурий – судебные дела с чужеземцами, Марк Корнелий Сципион Малугинский – Дальнюю Испанию, Луций Аквилий Галл – Сицилию. (6) Два претора просили не посылать их в провинции. Марк Попилий отказывался от Сардинии: ее, говорил он, замирял Гракх, в помощники которому сенатом был дан претор Гай Эбутий, (7) а ведь никогда не следует прерывать ход дел, для успеха которых важна сама их непрерывность: (8) из‑за передачи власти и неопытности преемника, который еще должен сперва освоиться, часто упускают хорошую возможность действовать. (9) Доводы Попилия были признаны убедительными. Публий Лициний Красс, которому досталась Ближняя Испания, отговаривался тем, что должен совершить положенные жертвоприношения[4725]. (10) Ему было велено либо отправляться, либо перед сходкой поклясться, что обязанность совершить жертвоприношения задерживает его в Городе. Когда Публий Лициний получил такое распоряжение, то и Марк Корнелий потребовал принять от него такую же клятву, чтобы ему не идти в Дальнюю Испанию. (11) Оба претора принесли клятву в тех же самых словах. Проконсулам Марку Титинию и Титу Фонтею велено было оставаться в Испании с прежней властью; в подкрепление им решили послать три тысячи римских граждан с двумястами всадниками и пять тысяч латинских союзников с тремястами всадниками.
|
|
16. (1) Латинские празднества справляли за три дня до майских нон. При одном из жертвоприношений данувийский магистрат не помолился за римский народ квиритов – обряд был нарушен[4726]. (2) Извещенный об этом сенат в свою очередь обратился к понтификам; и они, так как празднества были проведены не по чину, приняли решение повторить их с тем, чтобы весь скот для жертв доставили ланувийцы, виновники этого повторения. (3) Богобоязненность усугубилась еще и тем, что консул Гней Корнелий, возвращаясь с Альбанской горы, упал, и часть тела у него отнялась; он отправился на Куманские воды[4727], но болезнь шла все хуже, и в Кумах он умер. (4) Оттуда уже мертвым он был доставлен в Рим и торжественно похоронен. (5) Он был и понтификом. Консулу Квинту Петилию было велено, как только позволят ауспиции, созвать народное собрание, чтобы избрать себе сотоварища вместо умершего и объявить о Латинских празднествах. Он назначил собрание на третий день до секстильских нон, Латинские же празднества на третий день до секстильских ид[4728]. (6) А богобоязненные души озабочены были еще и новыми знамениями: в Тускуле на небе показался факел, в Габиях молния ударила в храм Аполлона и во многие частные нежилые строения, а в Грависках – в стену и ворота. Сенаторы приказали принести жертвы, какие назначат понтифики.
|
|
(7) Пока консулам мешали сначала заботы об умилостивлении богов, потом одному смерть другого, и выборы, и повторение Латинских празднеств, Гай Клавдий подвел войско к Мутине, захваченной лигурийцами в минувшем году. (8) Не прошло и трех дней с начала осады, как он возвратил поселенцам отнятый у врагов город. Восемь тысяч лигурийцев полегли в стенах города; в Рим были тотчас посланы письма, в которых Клавдий не только описывал происшедшее, но и хвалился тем, что благодаря его доблести и удаче у народа римского не осталось ни одного врага по сю сторону Альп и что земли завоевано столько, что ее хватит для подушного раздела между многими тысячами людей.
17. (1) В это же время Тиберий Семпроний в Сардинии после многих успешных сражений покорил сардов. (2) Пятнадцать тысяч врагов было убито, все отложившиеся племена сардов опять подчинились. С прежних данников взыскали двойную подать, остальные расплатились хлебом[4729]. (3) После замирения провинции со всего острова собрали двести тридцать заложников, а в Рим отправили послов сообщить об этом и просить сенат воздать почести бессмертным богам за все совершенное под водительством и при ауспициях Тиберия Семпрония, а самому ему позволить оставить провинцию и взять с собой войско[4730]. (4) Выслушав послов в храме Аполлона, сенат назначил двухдневное молебствие, приказал консулам принести в жертву сорок взрослых животных, а Тиберию Семпронию повелел остаться с войском в провинции проконсулом еще на год.
|
|
(5) Назначенные на третий день до секстильских нон выборы консула вместо скончавшегося были в тот самый день завершены. (6) Консул Квинт Петилий объявил своим сотоварищем Гая Валерия Лев и на, выбранного с тем, чтобы он сразу же вступил в должность. Сам Квинт Петилий давно уже рвался в свою провинцию, а тут как раз кстати приспела весть о восстании лигурийцев: в секстильские ноны он отбыл из Рима, облачившись в военный плащ <...>[4731]. Выслушав известия о мятеже, сенат приказал третьему легиону отправиться к проконсулу Гаю Клавдию в Галлию, (7) а корабельным дуумвирам – в Пизу, чтобы они, плавая вдоль лигурийского побережья, отвращали опасность с моря. (8) В той же Пизе консул Петилий велел собраться и войску, назначив для этого день. (9) Проконсул Гай Клавдий также, услышав о лигурийском восстании, кроме тех сил, что были при нем в Парме, привел к границам Лигурии войско из наскоро набранных воинов.
18. (1) К прибытию Клавдия враги, помня, как недавно при встрече с ним потерпели они поражение у реки Скультенны[4732], решились защищаться против несчастливо испытанной силы не столько оружием, сколько условиями местности, и засели на горах Лете и Баллисте, окружив подступы к ним стеной. (2) Задержавшиеся в полях были застигнуты римлянами, и около полутора тысяч врагов погибло; (3) остальные держались в горах, но, даже напуганные, не изменили своей природной жестокости и свирепствовали над захваченной в Мутине добычей. Пленников гнусно терзали и убивали, в святилищах зверски забивали скот вместо жертвоприношений по чину. (4) Насытившись убийством живых существ, принялись и за неживые вещи – стали бить об стену всякого рода посуду, по большей части не для украшения предназначенную, а для повседневного употребления[4733].
(5) Консул Квинт Петилий, опасаясь, как бы война не закончилась без него, в письме к Гаю Клавдию попросил его явиться к нему с войском в Галлию, он будет ждать его в Макри Кампи[4734]. (6) Получив письмо, Клавдий выступил из Лигурии и в назначенном месте передал войско консулу. Туда же через несколько дней прибыл второй консул, Гай Валерий. (7) Разделив войско, консулы, прежде чем разойтись, вместе произвели смотр и очистительные жертвоприношения. Потом бросили жребий, кому куда отправиться, потому что не хотели нападать на врагов с одной и той же стороны. (8) Известно, что Валерий бросал жребий по свершении ауспиций, находясь на освященном участке[4735], с Петилием же, как впоследствии объясняли авгуры, вышла ошибка, жребий брошен был в урну не на освященном участке и урна была туда принесена, а должен был сам Петилий оставаться снаружи. (9) Потом они разошлись; Петилий разбил лагерь против горного кряжа, связывающего горы Баллисту и Лет[4736]. (10) Рассказывают, что, ободряя воинов на сходке, он, забыв о двусмысленности произносимого слова, сказал, что в тот же день возьмет Лет. (11) Подступ к горам он начал сразу с двух сторон. Часть войска, предводимая им самим, продвигалась стремительно, другую же часть враги потеснили; консул, чтобы поправить дело, примчался на коне и удержал своих от бегства; но слишком неосторожно разъезжая перед строем, он был пронзен дротиком и пал. (12) Однако враги не заметили гибели вождя, а немногие из своих, которые заметили, тщательно спрятали его тело, понимая, что от этого зависит победа. (13) Остальная толпа пехотинцев и конников, опрокинув врага, заняла горы и без полководца. Около пяти тысяч лигурийцев было убито: из римского войска погибло пятьдесят два воина. (14) Мало того, что дурное предзнаменование столь явно сбылось, – один пулларий[4737]говорил, что ауспиции были проведены небезупречно и что консул об этом знал. (15) Гай Валерий, услышав <...>[4738].
(16) Опытные в божеском и человеческом праве люди считали, что если оба консула этого года погибли, один от болезни, другой на поле боя, то консул‑заместитель[4739]не может проводить выборы <...>[4740].
19. (1) По сю сторону Апеннин жили гарулы, лапицины и гергаты. За Апеннинами (по эту сторону реки Аудены) – фриниаты[4741]. Публий Муций вел войну с племенами, опустошившими Л у ну и Пизу; он привел их в повиновение и отнял у них оружие. (2) По случаю этих успешных действий в Галлии и Лигурии под водительством и ауспициями консулов, сенат назначил трехдневное благодарственное молебствие и приказал принести в жертву сорок животных.
(3) И галльская и лигурийская смуты, вспыхнувшие в начале этого года, были подавлены быстро и без особых усилий; (4) наступало время подумать о Македонской войне, так как Персей возбуждал ссоры между дарданами и бастарнами[4742]. И послы, отправленные в Македонию посмотреть, что там делается[4743], уже возвратились в Рим с сообщением, что в Дардании идет война. (5) Тогда же прибыли послы и от царя Персея[4744], уверявшие, что бастарнов туда он не звал и не по его наущению они там что‑то делают. (6) Сенат не оправдал царя, но и не обвинил, а только велел напомнить ему, чтобы он очень и очень старался не выглядеть нарушителем священного договора, который был заключен между ним и римлянами[4745]. (7) А дарданы, когда они поняли, что с их земли бастарны, вопреки ожиданиям, не только что не уходят, но, пользуясь поддержкой окрестных фракийцев и скордисков, становятся день ото дня все опаснее, то решились попробовать свои силы и, вооружившись, собрались отовсюду к городу, ближайшему к лагерю бастарнов. (8) Стояла зима, – они выбрали это время, чтобы фракийцы и скордиски возвратились домой. Как только это случилось и дарданы поняли, что бастарны теперь одни, то разделили войско на две части: одна устремилась на врагов в открытую, а другая должна была напасть на них с тыла, обойдя непроходимые горы. (9) Но не успели они совершить этот обход, как произошла битва; побежденные дарданы были загнаны в город, находившийся милях в двенадцати от стана бастарнов. (10) Город тотчас был осажден победителями, которые не сомневались, что на следующий же день враги либо сдадутся от страха, либо не устоят перед силой. (11) Между тем другой отряд дарданов, совершивший обход, не подозревая о поражении своих, занял лагерь бастарнов, оставленный без прикрытия <...>[4746].
20. (1) <...> Антиох[4747]правил суд, сидя на римский лад в кресле из слоновой кости, и разбирал все споры, вплоть до мельчайших. (2) И настолько переменчив он был в своем образе жизни, что ни сам о себе, ни другие о нем не могли понять, что он за человек. (3) С друзьями он не заговаривал, а едва знакомым дружески улыбался; несообразными щедротами он выставлял на смех и себя, и других: людям, весьма почтенным, полным самоуважения, дарил, как детям, игрушки и сласти, а других, ничего от него не ждавших, делал богачами. (4) Поэтому иным казалось, что он не знает и сам, чего хочет, иным – что он просто шутник, а иным – что он впрямь не в своем уме. (5) Однако в двух важных и достойнейших делах дух его был поистине царственным – в дарах городам и в почитании богов. (6) Мегалополитанцам в Аркадии он пообещал окружить их город стеной и на б о льшую ее часть дал денег; в Тегее решил построить великолепный мраморный театр; (7) в Кизике[4748]в пританее – общественном здании, где на государственный счет кормятся удостоенные такой чести, – он обставил один стол золотой посудой; родосцам он подарил не диво какое‑нибудь, а самые разные вещи, в которых они нуждались. (8) О его щедрости к богам свидетельствует храм Юпитера Олимпийского в Афинах, хоть и недостроенный, но единственный на земле достойный этого бога[4749]; (9) и Делос он разукрасил замечательными алтарями и множеством изваяний, и в Антиохии возвел великолепный храм Юпитера Капитолийского, не только с наборным вызолоченным потолком, но и стенами, сплошь обитыми золоченым листом. Он обещал и другое многое во многих местах и не завершил только по краткости царствования[4750]. (10) Также и пышностью зрелищ всякого рода он превзошел всех прежних царей; иные устраивались по местным обычаям и со множеством греческих искусников[4751], (11) но гладиаторские игры стал он устраивать по римскому образцу – сперва скорее к ужасу, чем к наслаждению непривычных зрителей, (12) но потом, частым повторением (и не только с ранениями, но и без пощады) добился того, что это зрелище стало привычным и приятным, и многих юношей приохотило к военному делу. (13) Поэтому если сначала он за большие деньги выписывал обученных гладиаторов из Рима, то потом <...>[4752]Сципиону – судебные дела с чужеземцами.
21. (1) Претору Марку Атилию при жеребьевке досталась провинция Сардиния, (2) но ему велено было переправиться на Корсику с новым, набранным консулами легионом из пяти тысяч пехотинцев и трехсот всадников. Пока он вел там войну, Корнелию 66a была продлена власть, чтобы он тем временем управлял Сардинией. (3) Гнею Сервилию Цепиону для Дальней Испании и Публию Фурию Филону для Ближней было выделено три тысячи римских пехотинцев, сто пятьдесят всадников и от латинских союзников пять тысяч пехотинцев и триста всадников. Сицилия назначена была Луцию Клавдию – без подкреплений. (4) Сверх того консулам велено было набрать два легиона с полным числом пехотинцев и конников и потребовать от союзников десять тысяч пехоты и шестьсот конников. (5) Набор оказался для консулов тем труднее, что мор, в прошлом году свирепствовавший над скотом, в этот год перекинулся на людей. Захворавшие редко переживали седьмой день; пережившие болели еще очень долго, страдая от четырехдневной лихорадки. (6) Особенно много умирало рабов, непогребенные их тела лежали в грудах по всем дорогам: всего потребного для похорон не хватало и для свободных. Трупы разлагались, не тронутые ни собаками, ни коршунами; (7) известно, что ни в том, ни в предыдущем году при гибели такого множества людей и скота никто не видел ни одного коршуна. (8) От моровой язвы погибли государственные жрецы: понтифик Гней Сервилий Цепион, отец претора, и Тиберий Семпроний Лонг, сын Тиберия, децемвир священнодействий, и авгур Публий Элий Пет, и Тиберий Семпроний Гракх, и верховный курион[4753]Гай Ателл Мамилий, и понтифик Марк Семпроний Тудитан. (9) Преемниками их стали: понтифики Гай Сульпиций Гальба <...> вместо Тудитана, авгуры Тит Ветурий Гракх Семпрониан[4754]вместо Гракха, Квинт Элий Пет вместо Элия, децемвир священнодействий Гай Семпроний Лонг, верховный курион Гай Скрибоний[4755]. (10) Так как мор не прекращался, сенат постановил, чтобы децемвиры обратились к Сивиллиным книгам. (11) По их постановлению назначено было однодневное молебствие, и народ на площади повторял вслед за Квинтом Марцием Филиппом[4756]обет провести двухдневное празднество и молебствие, если моровое поветрие отступится от Римской земли. (12) В области Вей родился двухголовый мальчик, а в Синуэссе – однорукий; в Ауксиме родилась девочка с зубами; при ясном небе над храмом Сатурна на римском форуме появилась радуга и засверкали сразу три солнца, (13) и в ту же ночь по небу пролетали многочисленные огни; ланувийцы и жители Цер утверждали, что в их городах появлялся змей с гребнем и в желтых пятнах; и доподлинно было известно, что в Кампании заговорил бык.
22. (1) В июньские ноны из Африки вернулись послы[4757], которые, посетив сначала царя Масиниссу, побывали и в Карфагене; впрочем, о карфагенских делах они гораздо точнее узнали от Масиниссы, чем от самих карфагенян. (2) Они утверждали, что туда от царя Персея явились послы, и ночью в храме Эскулапа[4758]были приняты тамошним сенатом. (3) Из Карфагена в Македонию тоже послали послов, это и царь утверждал, и сами карфагеняне не так уж настойчиво отрицали. Сенат постановил, что в Македонию тоже надо отправить послов. Послали троих: Гая Лелия, Марка Валерия Мессалу и Секста Дигития.
(4) Тем временем Персей[4759], выступив с войском, полностью подчинил своей власти все племя долопов[4760], которые не все повиновались ему и предпочитали в сомнительных случаях советоваться с римлянами. (5) После этого, перейдя через Эгейские горы, он, смущаемый страхом богов, направился к оракулу в Дельфы. Внезапно появившись в самой средине Греции, он не только нагнал страх на соседние города, но даже в Азию к царю Эвмену понеслись тревожные вести. (6) Проведя в Дельфах не более трех дней, он вернулся в свое царство, через Фтиотидскую Ахайю и Фессалию, не причинив никакого вреда тем, через чьи земли шел. (7) Он не только старался расположить к себе государства, через которые собирался идти, но рассылал и послов, и письма, – прося позабыть о прежних распрях с его отцом: не такая уж это была вражда, чтобы по смерти Филиппа невозможно и не должно было о ней забыть: (8) с ним, Персеем, у них теперь все пойдет по‑новому и должна быть прочная дружба. Особенно искал он пути к примирению с ахейским народом.
23. (1) Во всей Греции только этот народ и Афинское государство так далеко зашли в гневе, что закрыли свои границы для македонян[4761]. (2) Поэтому Македония стала пристанищем беглых рабов из Ахайи, так как, закрыв границы, ахейцы и сами не осмеливались вступать в пределы Македонии. (3) Когда Персей это понял, то, схвативши всех беглых, послал письмо <...>[4762]. Ну а о том, чтобы и на будущее прекратить это бегство рабов, ахейцы должны позаботиться сами. (4) Когда претор Ксенарх[4763], сам искавший личного расположения царя, прочитал им письмо, которое показалось вполне дружелюбным и сдержанным большинству, а особенно тем, кто неожиданно вознадеялся вернуть своих беглых, – (5) тогда Калликрат, один из тех, кто видел спасение собственного народа в нерушимости договора с римлянами, сказал:
(6) «Ахейцы, кому‑то из вас происходящее может показаться мелким или не слишком значительным, я же считаю, что важнейшее и серьезнейшее событие не только происходит, но уже произошло. Ведь мы закрыли границы для македонских царей и самих македонян, и постановление это остается в силе для того, (7) естественно, чтобы не допускать к нам ни послов, ни вестников от царей, которые могли бы смутить душу в иных из нас. А сейчас мы в каком‑то смысле слушаем на нашем собрании, хоть и заочно, речь самого царя и, коль богам угодно, одобряем его. (8) И хотя даже дикие звери, остерегаясь ловушки, обычно бегут от пищи, подложенной для приманки, мы в слепоте своей бросаемся за призраком малейшей уступки и в надежде возвратить ничего не стоящих ничтожных рабов терпим посягательства на собственную свободу! (9) Кто же не видит, что изыскиваются пути к союзу с царем, и этот союз нарушит наш договор с римским народом – основу всего нашего благополучия? Неужели еще не всем ясно, что римлянам придется воевать с Персеем и то, чего ждали при жизни Филиппа и что его смерть задержала, произойдет теперь уже без него? (10) Как вы знаете, у Филиппа было два сына, Деметрий и Персей. Деметрий значительно превосходил брата знатностью материнского рода, доблестью, дарованиями, большой любовью соотечественников. (11) Но так как Филипп назначил царство наградой за ненависть к римлянам, он убил Деметрия лишь за то, что тот положил начало дружбе с римлянами, Персея же сделал царем, потому что знал: Персей жаждет войны с римлянами еще сильнее, чем царства. (12) Что ж он и делал после смерти отца, как не готовил войну? Прежде всего всем на страх он наслал бастарнов на Дарданию, и если бы бастарны там обосновались, Греция получила бы новых соседей, худших, чем галлы для Азии[4764]. (13) Утратив эту надежду, он, однако, не отказался от намерения воевать: более того, по правде говоря, он уже начал войну. Военной силой он подчинил долопов и не выслушал их, желавших обратиться к посредничеству народа римского. Затем, перейдя через Эту, чтобы вдруг объявиться в самой середине Греции, он спускается в Дельфы. (14) С какой же целью, по‑вашему, был выбран им столь необычный путь? Потом пересек он Фессалию, и если ни одному из ненавистных ему народов он не причинил вреда, то тем больше пугает меня его замысел. (15) Оттуда он, видите ли, прислал нам письмо, как подарок, и велит подумать о том, как нам впредь обойтись без таких подарков, (16) то есть о том, чтобы уничтожить постановление, ограждающее Пелопоннес от македонян. И что же дальше? Снова царские послы, снова дружба с нашими вождями, потом видим мы македонское войско и вот уже сам он переправляется из Дельф (широк ли залив?[4765]) на Пелопоннес: чтобы мы смешались с македонянами, вооружающимися против римлян! (17) Я полагаю, что не следует принимать никаких новых решений, но все оставить, как есть, до тех пор, пока не выяснится со всей очевидностью, напрасен ли, обоснован ли наш страх. (18) Если мир между македонянами и Римом останется не нарушенным, то мы тоже будем и дружить с ними, и торговать, но теперь рассуждать об этом, по‑моему, и опасно, и преждевременно».
24. (1) Возражал Калликрату Архонт, брат претора Ксенарха. «Трудно, – сказал он, – говорить после Калликрата – и мне, и всем, кто с ним не согласен, (2) ведь, защищая союз с римлянами, уверяя, что на союз этот покушаются и нападают, хоть никто и не покушается, и не нападает, он добился того, что теперь покажется, будто бы всякий, кто с ним не согласен, говорит против римского народа. (3) И главное – все‑то он знает, сообщает нам обо всем, что делалось скрытно, словно не здесь, с нами, он был, а то ли из римского сената пришел, то ли присутствовал при тайных беседах царей. (4) Он вещает даже о том, что ждало бы нас, если б Филипп не умер; он знает, почему Персей стал царским наследником, что готовят македоняне, о чем размышляют римляне. (5) Мы же, которые знать не знаем, из‑за чего и как погиб Деметрий или что стал бы делать Филипп, останься он жив, должны, принимая решения, считаться лишь с тем, что делается открыто. (6) Мы знаем, что, получив царство, Персей послал в Рим послов, что римский народ признал Персея царем, что римские послы приходили к царю и были благосклонно им приняты. (7) Все это, как я считаю, признаки мира, а не войны; и не могут обидеться римляне, если в мирное время мы последуем их примеру в делах мира, как следовали за ними во время войны. Не понимаю я, почему это мы одни должны вести непримиримую войну против Македонского царства. (8) Может быть, мы ближе всех к Македонии? Или слабее всех, как долопы, которых Персей только что покорил? Так ведь, напротив того, из‑за нашей силы, милости богов и достаточной отдаленности мы находимся в безопасности. (9) Но будь мы даже убоги, как фессалийцы и этолийцы, разве не больше мы имеем доверия и веса у римлян, чьими союзниками и друзьями были всегда, нежели этолийцы, только что бывшие их врагами? (10) Пусть у нас будут такие же отношения с македонянами, как у этолийцев, фессалийцев, эпирцев, у всей Греции, наконец! Почему только для нас это проклятое лишение человеческого права? (11) Филипп, правда, кое‑что сделал, от чего мы и приняли это постановление против него, воевавшего тогда с нами; но чем же Персей, новый царь, нас ничем не обидевший, старающийся благодеяниями стереть память об отцовской вражде, заслужил, чтобы одни мы были его врагами? (12) Впрочем, как мог я заметить, столь велики были заслуги прежних македонских царей перед нами, что обиды от одного Филиппа, если они и случались, должны уж во всяком случае по его смерти изгладиться из нашей памяти[4766]. (13) Ведь, когда римский флот стоял в Кенхреях, а консул с войском в Элатии, мы три дня держали совет, следовать ли нам за римлянами или за Филиппом[4767]. (14) Близость римлян не пугала нас и не повлияла на наши суждения, но было и обстоятельство, которое заставило нас думать так долго, – старинное наше согласие с македонянами, давние и немалые заслуги их царей перед нами. (15) Пусть же это помнится и поныне: не обязательно мы друзья, но и не обязательно враги. Не будем же, Калликрат, притворяться, будто речь о том, чего нет: никто не добивается нового союза или нового договора, которым мы легкомысленно связали бы себя; (16) но пусть наши отношения друг к другу позволят нам и брать по праву, и давать по праву, чтобы закрытием своих границ и себя не отсекать от македонян, и рабов лишить возможности бежать. Разве это противоречит договору с римлянами? (17) Почему маленькое и ясное дело мы превращаем в большое и подозрительное? Зачем поднимаем пустую тревогу? (18) Чего ради, сами выслуживаясь перед римлянами, сеем подозрения и ненависть против других? Если будет война, тогда – и Персей в том не сомневается – мы последуем за римлянами. В мирное же время хотелось бы в нашей вражде перерыва, если уж не конца». (19) Кто одобрил письмо царя, те одобрили и эту речь; но знать возмущалась тем, что Персей даже не счел дело заслуживающим посольства и может добиться своего несколькими строками письма; ее негодование все же заставило отложить решение. (20) Послы от царя пришли уже позже, во время собрания в Мегалополе, но стараниями тех, кто боялся обидеть римлян, не были выслушаны.
25. (1) Тем временем безумие этолийцев обратило их к самоистреблению: жестокая междоусобица с непрекращающимися убийствами, казалось, погубит все племя. (2) Утомившись, враждующие стороны наконец обе отправили в Рим послов и сами стали было договариваться между собой о восстановлении согласия; однако эта попытка, прерванная новым злодеянием, лишь разбудила старые страсти. (3) Когда гипатским изгнанникам, державшим сторону Проксена, обещано было возвращенье в отечество и глава их города Эвполем[4768]пообещал им неприкосновенность, (4) то эти восемьдесят знатных граждан, встречать которых среди множества прочих вышел даже сам Эвполем, после приветствий и рукопожатий были убиты при входе в городские ворота – тщетно взывали они к богам – свидетелям клятвы. Междоусобная война из‑за этого возгорелась вновь с еще большим ожесточением. (5) Сенат прислал Гая Валерия Лев и на, Аппия Клавдия Пульхра, Гая Меммия, Марка Попилия и Луция Канулея. (6) В Дельфах послы от враждующих сторон вели перед ними яростный спор; Проксен, казалось, одерживал верх – и по существу дела и красноречием, – но через несколько дней был отравлен женой, Ортобулой; осужденная за убийство, она удалилась в изгнание.
(7) То же неистовство терзало и критян. Лишь с прибытием легата Квинта Минуция, присланного с десятью кораблями для прекращения междоусобицы, появилась надежда на мир. Но перемирие длилось всего шесть месяцев, а затем война возгорелась с еще большим ожесточением. (8) Тем временем и ликийцы тревожили родосцев набегами. Но не стоит подробно рассказывать, где и как велись междоусобные войны среди иноземцев – для меня достаточно тяжел и предпринятый труд подробно рассказать о деяниях народа римского[4769].
26. (1) Кельтиберы в Испании, покоренные оружием и сдавшиеся Тиберию Гракху[4770], соблюдали мир, пока провинцией правил претор Марк Титиний. С прибытием Аппия Клавдия[4771]они восстали и начали войну внезапным нападением на римский лагерь. (2) Рассветало, когда караульные на валах и стража в воротах, увидев издалека приближающегося врага, кликнули клич к оружию; (3) Аппий Клавдий, выставив знак к битве[4772], немногими словами подбодрил воинов и вывел войско сразу из трех ворот. Сначала битва с заграждавшими выходы кельтиберами шла на равных, потому что в узких проходах не все римляне могли вступить в бой: (4) затем, нажимая, подталкивая передних, римляне вырвались за пределы вала, чтобы развернуть строй и не дать врагам окружить их с флангов, а потом и ударили столь стремительно, что кельтиберы не выдержали их натиска. (5) Не прошло и часа, как уже кельтиберов удалось отразить; около пятнадцати тысяч были убиты или взяты в плен; захвачено было тридцать два знамени. В тот же день взятием вражеского лагеря война была завершена, уцелевшие в битве враги, рассеявшиеся по своим городам, потом спокойно покорствовали римлянам.
27. (1) Избранные в этом году цензоры Квинт Фульвий Флакк и Авл Постумий Альбин огласили список сената. Первоприсутствующим вновь стал Марк Эмилий Лепид, верховный понтифик. (2) Девятерых из сената исключили. Особым порицанием были отмечены 86a Марк Корнелий Малугинский, который два года назад был претором в Испании[4773], претор Луций Корнелий Сципион, ведавший тогда разбором судебных дел с чужеземцами[4774], и Гней Фульвий, родной брат цензора и даже, по словам Валерия Антиата, совладелец его имущества[4775]. (3) Произнесши на Капитолии положенные обеты, консулы отправились в свои провинции. Одному из них – Марку Эмилию[4776]– сенат поручил подавить в Венетской области мятеж патавийцев, чьи распри даже по словам собственных их послов, уже разгорелись в междоусобную войну. (4) Послы, отправленные в Этолию для подавления подобного же мятежа, доложили, что с буйством этого народа справиться невозможно. Патавийцам прибытие консула пошло на пользу; так как других дел в провинции у консула не было, он возвратился в Рим.
(5) Цензоры впервые сдали подряд на мощение улиц в Городе[4777], а за городом – на укрепление дорожных обочин крупным песком; во многих местах они соорудили мосты[4778]; они построили сцену, чтобы предоставлять ее преторам и эдилам[4779]. (6) В цирке[4780]они устроили загородки, поставили шары для отсчета кругов, проезжаемых по арене, <...> и меты, и железные клетки, через которые впускают диких зверей <...> для празднеств на Альбанской горе. (7) Они позаботились также о том, чтобы вымостить булыжником склон Капитолийского холма и портики от храма Сатурна на Капитолий, и до места сбора сенаторов, а оттуда до курии. (8) И за Тройными воротами они вымостили камнем рынок, обвели его частоколом, позаботились отстроить Эмилиев портик[4781]и сделали ступеньки от Тибра к рынку. (9) А с внутренней стороны этих же ворот замостили булыжником портик, ведущий на Авентин, и построили <...> от храма Венеры. (10) Эти же цензоры сдали подряд на возведение стен в Калатии и Ауксиме[4782]; продав там общественные земли, на вырученные деньги они в том и другом городе обстроили лавками главную площадь. (11) Один из цензоров, Фульвий Флакк (поскольку другой, Постумий, отказался строить что бы то ни было без приказа сената и народа римского), на деньги из отведенных обоим сдал подряд на возведение храма Юпитера в Пизавре, на устройство водопроводов в Фундах и в Потентии и на мощение булыжником улицы в Пизавре; (12) в Синуэссе он распорядился построить также магалии[4783], обвести их стенами и отвести от них трубы к городским стокам; <...> форум же обстроить портиками и лавками и возвести три крытых перехода[4784]. (13) Все это жители колоний приняли от одного цензора с большой благодарностью. В надзоре за нравами цензоры тоже были усердны и строги. У многих отобрали коня[4785].