43. (1) Речь эта была выслушана с одобрением, и Марций предложил направить в Рим послов. Так как признавал необходимость испробовать все до единого средства, не упуская ни малейшей надежды на благоприятный исход дела, конец беседы прошел в обсуждении того, каким образом обеспечить послам безопасность в пути. (2) Было очевидно, что для этой цели необходимо просить перемирия, и хотя Марций желал этого и, затевая переговоры, только этого и добивался, на просьбу царя он согласился с трудом и лишь в виде большого одолжения. (3) А ведь римляне тогда не подготовились еще как следует к войне, не было у них под рукой ничего – ни войска, ни полководца, тогда как Персей был полностью снаряжен и подготовлен и, если бы не ослепила его ни на чем не основанная надежда на мир, при полной своей боевой готовности легко мог бы открыть военные действия в удобное для себя и неблагоприятное для противника время.
(4) После этих переговоров, заручившись обещанием, что состоится перемирие, римские послы тотчас направились в Беотию. (5) Там уже начались волнения, так как некоторые из союзных народов, едва услышав о намерении римских послов выяснить, каким отдельным городам не нравилось заключение союза с царем, отказались от участия в общем собрании беотийцев. (6) Еще в пути римлян перехватили сначала херонейские, потом фиванские послы, утверждавшие, что их города не принимали участия в собрании, на котором был заключен тот союз с царем. Римляне, не дав никакого ответа на месте, предложили им следовать за собой в Халкиду. (7) Раздоры иного рода породили большое напряжение в Фивах. Партия беотийцев, потерпевшая неудачу на собрании на выборах беотарха[4901], мстя за нанесенную обиду, собрала большую толпу народа и вынесла постановление – не принимать беотархов в города. (8) Все изгнанники удалились в Феспии, где их приняли без колебания; затем, с переменой общего настроения, их снова призвали в Фивы, и там они издали постановление о том, что двенадцать человек, которые, будучи частными лицами, созвали народное собрание, должны быть наказаны изгнанием. (9) После этого новый претор, а именно Исмений, человек знатный и влиятельный, провел постановление, заочно приговаривавшее их к смертной казни. Осужденные бежали в Халкиду; оттуда они направились к римлянам в Ларису и здесь выставили Исмения главным виновником союза, заключенного с Персеем. Из этого спора возникла борьба партий. (10) В конце концов к римлянам явились представители обеих сторон, а также изгнанники и обвинители Исмения и сам Исмений.
|
|
44. (1) По прибытии послов в Халкиду власти отдельных городов, вынося свои самостоятельные постановления, один за другим, к великому удовольствию римлян, уничтожили союз с царем и стали присоединяться к Риму. Исмений считал справедливым отдать под покровительство римлян весь беотийский народ[4902]. (2) Когда из‑за этого началась драка, изгнанники и сторонники их чуть не прикончили его, так что он спасся лишь бегством на трибунал римских послов[4903]. (3) И сами Фивы, главный город Беотии, были раздираемы смутой – одни тянули город к царю, другие – на сторону римлян. (4) Там собралось также множество коронейцев и галиартийцев, чтобы отстаивать постановление о союзе с царем, но благодаря твердости влиятельных граждан, которые говорили о могуществе и счастье Римского государства[4904], напоминая о поражениях Филиппа и Антиоха, толпа в конце концов сдалась и вынесла решение отказаться от союза с царем; граждан, призывавших заключить дружбу с римлянами, направили послами в Халкиду с наказом дать удовлетворение римским послам и препоручить государство их защите. (5) Марций и Атилий с удовольствием выслушали фиванцев и посоветовали как им, так и другим городам, каждому от себя, отправить в Рим послов для возобновления дружественного союза. (6) Но прежде всего они предложили возвратить изгнанников и своим собственным постановлением осудили тех, кто добивался союза с царем[4905]. Так, развалив Беотийский союз, к чему они главным образом и стремились, и вызвав в Халкиду Сервия Корнелия, послы отправились в Пелопоннес. (7) Ради них состоялось собрание ахейцев в Аргосе. Обе стороны легко пришли к соглашению. Там римляне потребовали от ахейцев только одного – предоставить им тысячу солдат. (8) Этот отряд был отправлен для защиты Халкиды[4906]на время, пока римское войско переправится в Грецию. Закончив все дела в Греции, Марций и Атилий в начале зимы возвратились в Рим.
|
|
45. (1) Примерно в то же время из Рима отправилось посольство в Азию и на ближайшие острова[4907]. (2) Послов было трое – Тиберий Клавдий, Спурий Постумий и Марк Юний. Посещая союзников – город за городом, они уговаривали их принять участие в войне против Персея на стороне римлян. И чем значительнее было государство, тем настойчивей добивались они его содействия, полагая, что меньшие государства последуют примеру более могущественных. (3) Наиболее влиятельными во всех отношениях союзниками считались родосцы, ибо, располагая флотом в сорок кораблей, снаряженных по совету Гегесилоха, они могли оказать существенную помощь не только одним своим благорасположением, но и военными силами. (4) Этот Гегесилох занимал у них высшую должность, именуемую притания[4908], и частыми своими речами убедил родосцев оставить надежду на покровительство царя, неосновательность которого они не раз испытали, и сохранить союз с римлянами – единственно надежный на всей земле благодаря могуществу и постоянству римского народа. (5) Близится, говорил он, война с Персеем; римляне пожелают, чтобы был снаряжен флот – такой же, какой они видели недавно во время войны с Антиохом, и раньше, когда воевали с Филиппом[4909]. (6) Родосцы будут поставлены в затруднительное положение, если флот придется готовить наспех, перед отправкой; не лучше ли теперь же взяться за починку судов и обеспечение их моряками. И делать это надо тем усердней, что есть возможность, доказав свою верность на деле, опровергнуть обвинения, предъявленные Эвменом. (7) Побужденные этими речами родосцы показали прибывшим римским послам флот из сорока вооруженных и оснащенных кораблей, дав понять, что не нуждаются в уговорах. (8) Таким образом, и это посольство много способствовало доброжелательному настроению умов в азиатских государствах. Один лишь Децимий[4910]вернулся в Рим без всякого успеха, да еще опозоренный подозрением в том, что принимал деньги от иллирийских князей.
|
|
46. (1) Персей, вернувшись после встречи с римлянами в Македонию, направил в Рим послов, чтобы продолжить переговоры об условиях мира, начатые с Марцием. Послы с письмами были посланы также в Византий и на Родос[4911]. (2) Все письма имели одинаковое содержание: царь сообщал, что имел объяснение с римскими послами; все, что он выслушал и что сказал сам, было изложено так, что создалось впечатление будто вся выгода прений была на его стороне. (3) Родосцам послы добавили еще и то, что Персей уверен в сохранении мира, так как царь отправил депутацию в Рим по совету Марция и Атилия. Если же римляне, вопреки договору, будут по‑прежнему вести дело к войне, то родосцам следует употребить все свое влияние и все усилия для восстановления мира; (4) а если эти их старания окажутся тщетными, то следует позаботиться о том, чтобы господство и власть над всем светом не достались одному только народу. Это важно для всех и в особенности для самих родосцев, которые среди прочих народов выдаются и достоинством своим, и силой; эти их преимущества сменятся рабской покорностью, если всем придется почитать одних только римлян. (5) Письмо царя и речи послов были выслушаны весьма благосклонно, но не произвели никакой перемены в настроении умов; влияние лучшей части граждан усиливалось. (6) Согласно с решением народного собрания македонянам дали такой ответ: родосцы желают мира, но если начнется война, то пусть царь не надеется на них и не добивается от них ничего такого, что нарушило бы давнишнюю дружбу их с римлянами, основанную на многих важных взаимных услугах в годы войны и в мирное время. (7) На обратном пути с Родоса царские послы наведались также в беотийские города Фивы[4912], Коронею и Галиарт, полагая, что решение порвать союз с царем и присоединиться к римлянам навязано им против воли. (8) Фиванцы остались непоколебимыми, хоть и обижались на римлян за осуждение их вождей и за возвращение изгнанников. (9) Коронейцы и галиартийцы по какой‑то врожденной приязни к царям отправили в Македонию послов с просьбой прислать войска, которые могли бы защитить их от чрезмерного высокомерия фиванцев. (10) Царь ответил этому посольству, что в настоящее время выполнить просьбу не может из‑за перемирия, заключенного с римлянами; зато он дает им совет: защищаться от оскорблений фиванцев собственными силами, но так, чтобы не дать римлянам предлога обрушить на них свой гнев.
47. (1) Марций и Атилий по возвращении в Рим, докладывая на Капитолии об исполнении возложенного на них поручения, главным образом хвастались тем, что провели царя, заключив перемирие и подав ложную надежду на мир. (2) Ведь так как у римлян ничего не было готово, говорили они, царь, полностью снаряженный для войны, мог захватить все выгодные стратегические позиции раньше, чем переправится в Грецию римское войско. (3) Благодаря же установленному сроку перемирия война пойдет на равных: противник начнет ее с теми же силами, что имеет сейчас, а римляне же обеспечат себя наилучшим образом во всех отношениях. Так же ловко, по их словам, разрушили они и союз беотийцев, дабы в дальнейшем те не могли сообща присоединиться к Македонии. (4) Б о льшая часть сената одобрила принятые меры, сочтя их весьма благоразумными, но старые сенаторы, помнившие прежние обычаи, говорили, что в поступке этих послов не узнают образа действий римлян[4913]. (5) Предки вели войны, не прибегая ни к засадам, ни к ночным вылазкам, ни к притворному бегству и неожиданному нападению на беспечного врага; не гордились они и коварством в большей степени, нежели истинной доблестью. У них был обычай сначала объявлять войну, а уж потом вести ее; иногда даже заранее назначали сражение и определяли место и время, где намеревались биться[4914]. (6) С такой же честностью известили они царя Пирра о враче, замышлявшем покушение на его жизнь[4915], и по той же причине выдали фалискам связанного изменника, предавшего детей[4916]; (7) так велела поступать истинно римская добросовестность, столь отличная от вероломства пунийцев и хитрости греков, у которых более похвальным считалось обмануть врага, чем одолеть силой. (8) Иногда обманом можно добиться большего, чем доблестью, – но лишь на недолгое время; навсегда же покорится лишь тот, кто вынужден будет признать, что его одолели не ловкостью и не случайно, но в честной и справедливой войне, где бьются лицом к лицу. (9) Таково было мнение старейших сенаторов, которым не слишком нравилась эта новая, чересчур изворотливая мудрость; однако та часть сената, которая заботилась больше о полезном, чем честном, добилась того, что прежнее посольство Марция было одобрено и он был снова послан в Грецию с <...>[4917]квинкверемами, получив указание действовать во всех случаях так, как сочтет нужным для вящей пользы государства. (10) Также и Атилия направили в Фессалию с поручением занять Ларису, боялись, как бы по окончании перемирия Персей не завладел столицей Фессалии, введя в нее войска. (11) Для приведения в исполнение этого предприятия Атилию велели вытребовать у Гнея Сициния две тысячи пехотинцев. (12) Кроме того, Публию Лентулу, возвратившемуся из Ахайи, дали триста воинов италийского племени, чтобы он, пребывая в Фивах, постарался удержать в своей власти Беотию.
48. (1) Хотя, судя по этим приготовлениям, общее мнение было в пользу войны, решили допустить в сенат царских послов. (2) Они изложили почти то же самое, что сказал на переговорах царь. Очень старательно, но весьма неправдоподобно – ведь дело было ясным – опровергали они обвинение в покушении на жизнь Эвмена; далее шли просьбы. (3) Но не в таком расположении духа внимали им слушатели, чтобы можно было что‑то объяснить им или ожидать перемены во мнении. Послам объявили, что Рим должны они покинуть немедленно, а Италию – в течение тридцати дней[4918]. (4) Консулу Публию Лицинию, которому досталась провинция Македония, предписали назначить сбор войска на ближайший возможный день. (5) Претор Гай Лукреций, получивший командование над флотом, отплыл от города с сорока квинкверемами[4919], тогда как остальные починенные корабли решено было оставить близ Города для самых разных целей. (6) На одной квинквереме претор выслал вперед своего брата Марка Лукреция, приказав ему забрать у союзников корабли, поставляемые по договору, и присоединиться к флоту у Кефаллении. (7) Получив от регийцев одну трирему, от локрийцев – две, от жителей Урии – четыре[4920], держась вдоль берегов Италии, Марк Лукреций обогнул крайний мыс Калабрии и по Ионическому морю переправился в Диррахий. (8) В тех краях он обнаружил десяток легких судов, принадлежащих жителям Диррахии, двенадцать – жителям Иссы и пятьдесят четыре – царю Гентию; делая вид, будто он считает, что эти корабли приготовлены для римлян, увел их с собой, в три дня добрался до Коркиры, а оттуда двинулся прямо на Кефаллению. (9) Претор же Гай Лукреций отплыл из Неаполя и, переправившись через пролив[4921], достиг Кефаллении на пятый день. (10) Здесь флот стал на якорь, ожидая, пока переправятся сухопутные войска и пока нагонят его транспортные суда, отставшие от эскадры и рассеявшиеся по морскому простору.
49. (1) Это были те самые дни, когда консул Публий Лициний, произнеся предварительно обеты на Капитолии и облачившись в военный плащ, выступил из Рима. (2) Пышно и торжественно справляются всегда эти проводы, особенно же обращают на себя всеобщее внимание, когда граждане провожают консула, идущего на великого, прославленного доблестью или могуществом врага. (3) Зрителей привлекает не только чувство долга, но и жажда зрелища, желание увидеть своего полководца, в чье распоряжение отдали они высшую заботу о государстве. (4) Им приходят на ум превратности войны, мысли о неопределенности ее исхода и переменчивости военного счастья; (5) они вспоминают удачи и неудачи, рассуждают о том, какие поражения случаются часто из‑за неопытности и опрометчивости полководцев и, напротив, какой успех приносят благоразумие и храбрость. (6) Но кто из смертных может знать, насколько разумен и удачлив посланный на войну консул? Увидят ли вскоре граждане, как восходит он во главе победоносного войска с триумфом на Капитолий, к тем самым богам, которых он покидает теперь, или им придется уступить радость победы врагам?[4922](7) Величие царя Персея, на которого шли войной, было у всех на устах благодаря военной славе македонского народа, благодаря отцу его Филиппу, чья известность основывалась не только на многих успешных деяниях, но и на том, что он воевал с Римом; наконец, имя самого Персея, с тех пор как он принял царство, постоянно поминалось в связи с ожидаемой войной. (8) С такими мыслями люди всех сословий провожали выступающего в поход консула. (9) Его сопровождали два военных трибуна из бывших консулов – Гай Клавдий и Квинт Муций[4923], а также трое знатных молодых людей – Публий Лентул и два Манлия Ацидина: один был сыном Марка Манлия, другой – Луция Манлия. (10) Вместе с ними консул отправился к войску в Брундизий, а затем, переправившись со всеми силами к Нимфею, что в области аполлониатов, разбил лагерь[4924].
50. (1) Несколькими днями раньше, после того как возвратившиеся из Рима послы отняли надежду на мир, Персей собрал военный совет, на котором возник довольно продолжительный спор, так как высказаны были различные мнения. (2) Одни признавали необходимым даже платить дань, если ее потребуют, или римляне наложат пеню, уступить даже часть земель, если вздумают положить такое взыскание; в общем, ради мира царь должен подчиниться любым условиям, ни от чего не отказываясь, ибо недопустимо подвергать столь великой опасности и себя и царство. (3) Лишь бы осталась бесспорной власть его над Македонией, а там с течением дней и лет могут наступить большие перемены, и, может быть, при новых обстоятельствах ему удастся не только вернуть утраченное, но и стать грозным для тех, кто ныне угрожает ему. (4) Однако подавляющее большинство совета было настроено крайне воинственно. Стоит царю уступить хоть немного, утверждали они, и тогда шаг за шагом придется отдать все царство. (5) Ведь римляне не нуждаются ни в деньгах, ни в землях, зато им ведомо, что все установления человеческие, а особенно великие державы и царства, подвержены многим случайностям. (6) Поэтому, сломив могущество карфагенян, они посадили им на шею весьма сильного соседа‑царя[4925]; Антиоха и его потомство они оттеснили за хребет Тавра; (7) остается одно Македонское царство, близко подходящее своими границами к владениям римлян и способное, по всей видимости, возбудить в своих царях прежнее мужество, если счастье римского народа изменит ему хоть раз. (8) Пока еще власть всецело в его руках, он должен хорошенько подумать и решить, желает ли он, делая одну уступку за другой, потерять все свое могущество, лишиться державы и, выпросив у римлян Самофракию[4926]или какой‑нибудь другой остров, состариться там в презрении и бедности в качестве частного лица (9) или с оружием в руках предпочитает встать на защиту своего достоинства и счастья, чтобы либо, как подобает храброму мужу, энергично перенести любую беду, какую ему принесет превратность военной удачи, либо одержать победу и освободить весь мир от владычества римлян. (10) Не такое уж чудо выгнать римлян из Греции, если из Италии изгнан был Ганнибал. И решительно непонятно, как это вяжется одно с другим – всеми силами бороться с братом, незаконно домогавшимся царства, и уступить то же самое – честно полученное – царство чужеземцам. (11) В конце концов люди судят о войне и мире, руководствуясь общепринятым мнением: нет ничего позорнее, чем уступить державу без боя, и нет ничего славнее, чем подвергнуть себя какой угодно участи ради достоинства и величия.
51. (1) Этот совет заседал в Пелле, в старинном дворце македонских царей. «Да помогут нам боги, – сказал Персей, – если таково ваше мнение, будем воевать». Разослав во все стороны приказы военачальникам, он стянул всю армию к небольшому македонскому городку Цитию. (2) Сам же, принеся с царской щедростью сотню крупных животных в жертву Минерве, называемой Алкидемой[4927], отправился в Цитий вместе с царедворцами и с отрядом телохранителей. Там уже собрались все македонские войска и вспомогательные силы иноземцев. (3) Царь разбил лагерь перед городом и выстроил на равнине всех воинов, общее число которых достигало сорока трех тысяч. Почти половину их составляли фалангиты[4928], (4) командовал ими Гиппий из Береи; далее из числа всех щитоносцев были отобраны две тысячи воинов, отличавшихся силой и цветущим возрастом, – такой отряд сами македоняне называют агемой[4929], – во главе которых стояли Леоннат и Фразипп Евлиестов[4930]. (5) Остальными щитоносцами числом в три тысячи предводительствовал Антифил из Эдессы. Пеоны из Парории и Парстримонии, соседних с Фракией мест, и агрианы[4931]с присоединением к ним обитателей Фракии также составили отряд приблизительно в 3000 человек. (6) Их вооружил и собрал пеониец Дидас из Пеонии, убивший юного Деметрия[4932]. (7) Были там и двести вооруженных галлов[4933], начальствовал над ними Асклепиодот из Гераклеи, что в Синтии; три тысячи вольных фракийцев имели своего предводителя. Примерно столько же критян следовало за своими полководцами – Сузом из Фалазарны и Силлом из Гноса. (8) Лакедемонянин Леонид возглавлял пятьсот воинов из Греции, набранных из разных народностей. Рассказывали, что сам он – царского рода и осужден многочисленным собранием ахеян за то, что у него найдены были письма его к Персею. (9) Этолийцами и беотийцами, которых всех вместе было не более пятисот, командовал Ликон из Ахайи. Все эти смешанные вспомогательные войска, набранные из стольких народов и племен, составляли приблизительно двенадцать тысяч воинов. Всадников же со всей Македонии царь собрал три тысячи. (10) Явился в лагерь и Котис, сын Севта, царь племени одрисов[4934], с тысячью отборных всадников и с таким же примерно числом пехотинцев. (11) В целом численность всего войска достигала тридцати девяти тысяч пехотинцев и четырех тысяч всадников. Точно известно, что после того войска, которое переправил в Азию Великий Александр, ни один македонский царь никогда не располагал таким сильным войском[4935].
52. (1) Шел двадцать шестой год, с тех пор как Филиппу по его просьбе дарован был мир. (2) Все это время македоняне спокойно рождали детей, б о льшая часть которых достигла теперь воинского возраста, а благодаря нетрудным, скорей закаляющим, чем изнуряющим, стычкам с соседями‑фракийцами молодые воины пребывали в постоянной боевой готовности. (3) Давние же замыслы сначала Филиппа, а потом Персея о войне с Римом привели к тому, что все у них было устроено и подготовлено. (4) Выстроенное Персеем войско некоторое время передвигалось, но не как при воинских упражнениях, а так, чтобы только не показалось, что воины просто стоят в доспехах; затем в том же полном вооружении солдаты созваны были на собрание. (5) Царь стал на трибунале[4936], а по бокам от него стали двое сыновей, из которых старший, Филипп, приходился ему братом по рождению и сыном лишь по усыновлению, а младший, по имени Александр, был родным сыном[4937]. (6) Царь призвал ратников к войне; (7) он припомнил обиды, причиненные римлянами отцу его и ему самому, напомнил, что Филипп, возмущенный их недостойными поступками, решился возобновить войну, но погиб во время приготовлений к ней; что римляне одновременно направили посольство к нему, Персею, и послали солдат занять греческие города. (8) С помощью мнимых переговоров, под видом восстановления мира, протянули они зиму, чтобы выиграть время для подготовки: теперь сюда идет консул с двумя римскими легионами, в каждом из которых по шесть тысяч пехотинцев и по триста конников, и почти с такой же многочисленной союзной пехотой и конницей. (9) С присоединением вспомогательных отрядов царей Эвмена и Масиниссы получится не более двадцати семи тысяч пехотинцев и двух тысяч конников. (10) Познакомившись с силами противника, пусть сами они обратят внимание на свое войско и увидят, насколько превосходит оно – и числом, и уменьем – вражеских новобранцев, наскоро набранных для этой войны; ведь македоняне, с детства обученные военному делу, закалялись и совершенствовались во многих сражениях. (11) В римских вспомогательных войсках служат лидийцы, фригийцы[4938]и нумидийцы, а в македонских – фракийцы и галлы, самые воинственные народы. Римляне пользуются тем оружием, какое приобретает сам для себя каждый бедный воин[4939], а македоняне получают оружие из царских арсеналов, изготовлялось оно многие годы стараниями Филиппа и на его средства. (12) Римляне должны издалека подвозить провиант, подвергаясь всем случайностям на море, у него же, царя, не считая дохода от рудников, припасено и денег, и хлеба на десять лет[4940]. (13) Македоняне в избытке имеют все, о чем надлежало позаботиться их царям и что могла дать им милость богов; (14) им бы еще отвагу, которой обладали их предки, покорившие всю Европу, переправившиеся в Азию, с оружием в руках открывшие неведомые до того времени страны; и побеждать они перестали только тогда, когда до самого Красного моря[4941], преградившего им путь, покорять уже стало некого. (15) А сейчас, свидетели боги, речь идет не об удаленных странах Индии, но об обладании самой Македонией. С его, Персея, отцом римляне воевали под благовидным предлогом освобождения Греции, (16) а теперь открыто стремятся поработить Македонию, чтобы не соседствовал с Римским государством царь и чтобы ни один прославившийся войнами народ не носил оружия. Ведь если македоняне пожелают избежать войны и подчиниться римским приказам, то им придется выдать надменным деспотам оружие, а заодно – царя и царство.
53. (1) В продолжение всей речи довольно часто слышались одобрительные восклицания, а при последних словах послышался ропот, в котором смешались негодование, угрозы и призывы к царю быть мужественным; требовали, чтобы он кончил говорить и поскорее отдал им приказ готовиться в путь; (2) ведь есть уже слух, что римляне снялись с лагеря и двинулись от Нимфея. Распустив собрание, царь удалился, чтобы принять посольства македонских городов. (3) Они пришли с обещанием предоставить на военные нужды деньги и хлеб в соответствии со своими достатками. (4) Всех их поблагодарили, но помощь не была принята: сказали, что хватает царских запасов. Попросили у них только подводы для перевозки метательных орудий и метательных снарядов, заготовленных в огромном количестве, а также прочего военного снаряжения.
(5) Затем царь со всем войском выступил в Эордею[4942], где и расположился лагерем у так называемого Бегорритского озера, а на другой день прошел в Элимею, к реке Галиакмону[4943]. (6) Отсюда, перевалив через Камбунийские горы, по узкому ущелью он спустился к Азору, Пифею и Долихию, которые у местных жителей называются Триполь. (7) Эти три города несколько медлили со сдачей, так как заложники их уже были отданы жителям Ларисы, но, устрашившись прямой опасности, сдались победителю. (8) Царь обошелся с ними милостиво, нисколько не сомневаясь, что примеру их последуют и перребы; в самом деле, едва подступив к их городу[4944], он занял его без малейшего препятствия со стороны населения. (9) Но город Киретию ему пришлось брать приступом, причем в первый день Персей был даже отбит после жаркой схватки у городских ворот и лишь на другой день, подступив всеми силами, заставил горожан сдаться до наступления ночи.
54. (1) Близлежащий город Милы[4945]был так хорошо укреплен, что надежда на неприступность защитных сооружений придавала его обитателям особую отвагу, и они, не довольствуясь тем, что заперли перед царем ворота, позволили себе дерзко бранить царя и македонян. (2) Это разъярило врагов, пошедших на приступ, а осажденных, не рассчитывавших на пощаду, воодушевило к обороне. (3) Три дня с равной храбростью одни нападали, другие защищались. Но македоняне благодаря своей многочисленности легко могли и сменяться в бою, а горожане, день и ночь без отдыха защищавшие стены, теряли силы и от ран, и от бессонных ночей, и от непрерывных ратных трудов. (4) На четвертый день, когда нападающие приставили со всех сторон к стенам лестницы и начали штурмовать ворота со все большей и большей яростью, горожане, прогнанные со стен, бросились защищать ворота и сделали внезапную вылазку. (5) Этот порыв был вызван скорее слепой яростью, чем действительной уверенностью в своих силах, – изнуренные и малочисленные бойцы, не выдержав натиска свежих сил штурмующих, обратились вспять и во время бегства впустили неприятеля в распахнутые ворота. (6) Так город был взят и разграблен, а свободные граждане, уцелевшие от резни, были проданы в рабство. Разрушив б о льшую часть города и опустошив его огнем, Персей двинулся дальше к Фаланне[4946], а оттуда на следующий день проследовал к Гиртону. (7) Узнав здесь, что Тит Минуций Руф и фессалийский претор Гиппия вошли в город с гарнизоном, он прошел мимо без всякой попытки напасть на него и, объявившись внезапно у Элатии и Гонна, занял их, воспользовавшись растерянностью горожан. (8) Оба города, и главное Гонн, расположены в ущелье, по которому идет путь в Темпейскую долину. Поэтому царь оставил в Гонне усиленный гарнизон из пехоты и конницы и вдобавок укрепил его тройным рвом и валом. (9) Сам же, достигнув Сикурия, решил дожидаться здесь приближения неприятеля; тут же войску был дан приказ добывать хлеб в смежных неприятельских владениях. (10) Надо сказать, что Сикурий расположен у подножия горы Оссы, южный склон которой обращен к Фессалийской долине, а противоположный – к Македонии и Магнезии. (11) Это благоприятное местоположение соединяется со здоровым климатом и обилием пресной воды, поступающей из многочисленных окрестных родников.
55. (1) В эти же дни римский консул Лициний, направлявшийся с войском в Фессалию, шел сначала удобным путем через Эпир, (2) а затем, когда перешел в Афаманию, область гористую и почти бездорожную, небольшими переходами с трудом добрался до Гомф. (3) И если бы в то время, когда консул вел недавно набранное войско и люди, и лошади его были сильно измучены, Персей бы загородил ему путь со свежим войском, готовым к битве, в удобном месте и в удобную минуту, то римлянам пришлось бы понести большие потери, чего не отрицают и они сами. (4) Зато, беспрепятственно добравшись до Гомф, они преисполнились радости по случаю перехода через опасное ущелье и, кроме того, прониклись презрением к врагу, не умеющему использовать свои преимущества. (5) Совершив надлежащим образом жертвоприношения и распределив между воинами хлеб, консул задержался здесь на несколько дней, чтобы дать отдых вьючным животным и людям, а когда узнал, что македоняне в беспорядке бродят по всем уголкам Фессалии, опустошая поля союзников, то повел достаточно уже отдохнувшую армию к Ларисе. (6) На расстоянии примерно трех миль от Триполя, известного под именем Скеа[4947], он разбил лагерь на берегу Пенея. (7) В то же самое время Эвмен на кораблях прибыл в Халкиду вместе с братьями Атталом и Афинеем, еще один брат его, Филетер, был оставлен в Пергаме для защиты государства. Из Халкиды Эвмен и Аттал явились к консулу с четырьмя тысячами пехотинцев и тысячью всадников, (8) оставив в Халкиде две тысячи пехотинцев во главе с Афинеем. Сюда же на помощь римлянам сошлись и другие вспомогательные войска от самых разных народов Греции, б о льшая часть которых уже предана забвению по причине их малочисленности. (9) Аполлонийцы прислали триста конников и сто пехотинцев. Этолийских конников было тоже не более одной алы[4948]– столько их явилось от всего племени; (10) не более трехсот всадников прислали в римский лагерь фессалийцы[4949], от которых ожидали вначале всей конницы. Ахеяне прислали до тысячи пятисот молодых людей, преимущественно в критском вооружении[4950].