(8) Тем временем консул отправил из Фил в Гераклей Попилия с двумя тысячами воинов. (9) От Филы до Гераклея миль пять, и стоит он меж Дием и Темпейской долиной на скале, нависающей над рекою.
9. (1) Не подведя еще войско к стенам города, Попилий отправил к его должностным лицам гонцов: не лучше ли вам, дескать, испробовать верность и мягкосердечие римлян, нежели их силу? (2) Советы эти не возымели действия на горожан, потому что сторожевые костры в царском лагере у Элпея им были видны. Тогда пошли на приступ и с суши, и с моря, ибо флот уже подошел и стоял у берега; в ход пошло и оружие, и осадные устройства.
(3) Там, где стена была пониже, римские юноши даже цирковое развлечение обратили на пользу ратного дела. (4) В ту пору, покуда не укоренилось нынешнее расточительное обыкновение[5108]заполнять цирк всевозможными зверями, еще придумывали различные зрелища, ведь забеги четверками и выступления искусных наездников длились не более часа. (5) Среди прочих выступали и юноши в боевом снаряжении, человек по шестидесяти, а в случаях особенно торжественных и больше. Они показывали боевые приемы и нечто более изысканное, походившее скорей на приемы гладиаторов. (6) Под конец своего представления они строились четырехугольником, плотно сомкнув над головами щиты; первый ряд стоял прямо, второй – пригнувшись, следующие – ниже и ниже, последние стояли на коленях; так делалась наклонная, точно скат крыши, «черепаха»[5109]. (7) Потом два человека при оружии – меж ними было футов пятьдесят, – грозя друг другу, взбегали вверх по скату по сомкнутым щитам и там, передвигаясь свободно, как будто по твердой земле, то как бы отражали противника с краев «черепахи», то вступали в схватку друг с другом, сходясь посредине.
|
|
(8) Такую «черепаху» и придвинули к стене в самой низкой ее части. Воины, стоявшие на верхнем краю, оказались наравне с защитниками стены; их опрокинув, два манипула римлян перебрались в город. (9) Та «черепаха» отличалась от потешной лишь тем, что стоявшие спереди и с боков не поднимали щиты над головою, а ставили перед собой, как в бою, чтобы тело не осталось незащищенным. Потому пущенные со стены стрелы не могли никого уязвить, а те, что попадали в «черепаху», скользили по гладкой ее спине точно дождь, не причиняя вреда.
(10) Взяв Гераклей, консул перенес туда свой лагерь, собираясь как будто бы идти к Дию и оттуда, потеснив царя, в Пиерию. (11) Но он думал уже о зиме и приказал привести в порядок дороги для подвоза продовольствия из Фессалии, выбрать подходящие места для складов и устроить постоялые дворы для доставщиков.
10. (1) Персей оправился наконец‑то от страха, каким был поражен, и более всего желал теперь, чтобы остались без последствий все распоряжения, отданные им в испуге, – а велел он в Пелле потопить казну и сжечь флот в Фессалонике. (2) И впрямь Андроник в Фессалонике тянул время[5110], ожидая, что царь опомнится, – так оно и случилось. (3) А вот Никий в Пелле не был так осторожен: он сбросил в море то, что хранилось в Факе, (4) но промах его легко поправили – ныряльщики достали почти что все. И так стыдился царь своего страха, что велел умертвить тайно – сперва ныряльщиков, а потом и Андроника с Никием, чтобы не оставить свидетелей столь безумного приказания.
(5) Тем временем Гай Марций, явившись с флотом от Гераклея к Фессалонике и высадив своих воинов во многих местах побережья, широко опустошил поля, а кто выбежал на их защиту из города, тех несколькими успешными схватками поверг в трепет и загнал обратно. (6) Он грозил уже самому городу, как вдруг защитники его выставили метательные орудия всех возможных видов, поражая снарядами не только тех, кто, бродя вокруг, неосторожно приближался к стенам, но даже тех, кто оставался на кораблях. (7) И потому римляне отозвали своих воинов назад на корабли и, бросив затею с осадой Фессалоники, направились к Энее. Город этот лежит в пятидесяти милях от Фессалоники, напротив Пидны; земли там богатые. (8) Разоривши эти места, двинулись в Антигонию, держась берега. Высадившись тут, они произвели повсюду опустошения и немало добычи снесли с берега на корабли. (9) Потом, однако, на их рассеянные отряды напали македоняне – и пешие, и конные, – которые преследовали бежавших до самого моря, перебив около пяти сотен и в плен взявши не меньше. (10) В отчаянном этом положении, отрезанные от кораблей, римляне пришли в ярость – и от отчаянья, и от негодованья. (11) На берегу возобновилось сраженье; с кораблей им была оказана помощь. Там перебили около двухсот македонян и столько же взяли в плен.
|
|
От Антигонии флот двинулся к Палленской области[5111], где сделал высадку, чтобы опустошить тамошние земли, (12) которые принадлежали городу Кассандрии. Земли были самыми богатыми на всем пути римского флота вдоль побережья. Тут римлян встретили царь Эвмен, пришедший из Элеи[5112]с двадцатью крытыми кораблями, и пять таких же кораблей, присланных царем Прусием[5113].
|
|
11. (1) Ободренный таким подкреплением, претор решился идти на Кассандрию. (2) Этот город был построен царем Кассандром на самом перешейке, соединяющем Палленскую область с остальной Македонией, между морями Торонским и Македонским[5114]: (3) тот полуостров, где расположена Кассандрия, вдается в море не меньше, чем знаменитая гора Афон, и обращен к Магнесии двумя мысами, из коих больший зовется Посидейским, а меньший – Канастрейским[5115].
(4) На Кассандрию пошли с двух сторон: у Клит, как их называют, претор провел укрепления от моря до моря, расставив и рогатки, чтобы отрезать путь врагу, а со стороны канала наступал Эвмен. (5) Труднее всего оказалось заполнить ров[5116], недавно проведенный Персеем. Когда претор осведомился, почему нигде не видно куч вырытой земли, ему показали на крытые ходы[5117], объяснив, что здесь стены не так толсты, как старые, а выложены только в один кирпич. (6) Тут претор и решил пробиться в город, а неприятеля обмануть – подвести к стенам лестницы совсем с другого боку и так, внеся сумятицу, отвлечь защитников города.
(7) Гарнизон Кассандрии составляли молодые горожане – немалый отряд, а кроме них – восемьсот агриан[5118]и две тысячи столь же воинственных иллирийских пенестов, присланных Плевратом[5119]. (8) Покуда они обороняли городские стены, а римляне всею силою к ним подступались, стены крытых ходов были пробиты в мгновенье, и брешь открыла дорогу в город. Он был бы тотчас же взят, если бы в этом месте доставало людей при оружии. (9) Когда известие о таком успехе разлетелось по войску, все радостно зашумели, готовые немедля ворваться в город кто откуда.
12. (1) Вначале неприятель изумился, не понимая, что означает этот внезапный шум. (2) Когда же Пифон с Филиппом, начальники гарнизона, узнали, что город открыт, то бросились через брешь на вылазку с отрядом агриан и иллирийцев, решив, что дело обернется на пользу тем, кто первым ее захватит, и нестройная толпа римлян, (3) которые сходились и созывались отовсюду, чтобы ворваться здесь в город, была отогнана и в беспорядке бежала; их преследовали до самого рва, и, загнанные туда, они падали, заполняя ров своими телами. До шестисот было там убито, а ранены почти что все, кто был застигнут между стеною и рвом. (4) Так погубила претора собственная его затея, и он уже больше не мог ни на что решиться. Не двигалось дело и у Эвмена, приступавшего к Кассандрии сразу с моря и с суши. (5) А поэтому оба решили, раз не удался открытый натиск, расставить под стенами осадные орудия, но прежде усилить стражу, чтобы из Македонии не явилась никакая подмога. (6) Но пока они готовили осаду, десять Персеевых легких судов, присланных из Фессалоники с отборным отрядом галлов, увидев с моря вражеские корабли, дождались ночи и, выстроившись в ряд, самым берегом подошли к городу. (7) Весть о прибытии новых сил к неприятелю заставила и римлян, и Эвмена оставить мысль об осаде. Обогнув мыс, они пристали у Тороны[5120](8) и уж готовы были напасть теперь на нее, но увидели, что город охраняется сильным отрядом, и, бросив пустую затею, двинулись к Деметриаде. Приблизившись, они увидели, что и тут на стенах полно воинов при оружии, а потому прошли мимо и причалили у Иолка с намереньем отсюда напасть на Деметриаду, опустошив прежде здешние места.
13. (1) Тем временем и консул, не желая сидеть в неприятельской земле сложа руки, отправил Марка Попилия с пятью тысячами воинов брать Мелибею. (2) Город этот лежит у подошвы горы Оссы, там, где она обращена к Фессалии; оттуда удобно угрожать Деметриаде[5121]. (3) Сначала появление врага всполошило жителей, но затем, взяв себя в руки и преодолев страх, они бросились с оружием к воротам и стенам, туда, где мог подступиться враг, и тотчас его лишили надежды на успех первого натиска. (4) Тут римляне принялись готовиться к осаде и возводить надобные для того сооруженья.
Персей же, узнав, что и к Мелибее приступает войско консула, и в Иолке стоит флот, готовый напасть на Деметриаду, отправил к Мелибею военачальника своего, Эвфранора, с двухтысячным отрядом отборных бойцов. (5) Ему дан был приказ: если сумеет он оттеснить римлян от Мелибеи, пусть тогда тайком войдет в Деметриаду, прежде чем римляне передвинут туда свой лагерь от Иолка. (6) И вот, когда Эвфранор вдруг явился на высотах над Мелибеей, римляне, пораженные страхом, осадные работы оставили и все подожгли. (7) Так римляне ушли от Мелибеи. А Эвфранор, освободив от осады один город, тотчас повел своих к Деметриаде. Ночью он вошел в город, и жители тут[5122]уверились, что не только стены сумеют они защитить, но даже поля от опустошения; и действительно, их вылазки против грабителей, бродивших там и сям, оказались небезуспешными – у противника были раненые. (8) Однако претор с царем объехали вокруг городских стен, присматриваясь, нельзя ли где‑нибудь подступиться к ним – орудиями ли, живой ли силой. (9) Разошелся слух, будто через критянина Киданта[5123]и Антимаха, начальника Деметриады, Эвмен с Персеем договариваются об условиях замирения. Во всяком случае, осада Деметриады была оставлена. (10) Эвмен отплыл к консулу и, поздравив его с успешным вступлением в македонскую державу, удалился к себе в Пергам. (11) Претор Марций Фигул, часть флота отослав на зимовку в Скиат[5124], сам двинулся в Орей, что на Евбее, – из этого города, считал он, всего удобней снабжать войска – и те, что в Македонии, и те, что в Фессалии.
(12) О царе Эвмене пишут очень по‑разному. Если верить Валерию Антиату[5125], то он ни претору не помог флотом, хотя тот звал его, отправляя письмо за письмом, ни с консулом добром не расстался, а ушел в Азию, негодуя на то, что ему не позволили‑де стоять в одном лагере с римлянами; (13) его не упросили даже оставить римлянам галльских конников, каких он привел с собой; (14) Аттал же, его брат, не только оставался с консулом, но неизменно являл ему искреннюю свою преданность и замечательное усердие.
14. (1) Покуда воевали в Македонии, из Заальпийской Галлии явились в Рим послы от местного царька по имени Балан, а какого племени был он, неведомо; они сулили помощь в войне с македонянами. (2) Отцы‑сенаторы благодарили их и послали дары – ожерелье из золота в два фунта весом, золотые чаши в четыре фунта, коня в уборе и всадническое вооружение. (3) За галлами вослед явились памфилийские послы[5126], внесшие в курию золотой венок – был он сделан из двадцати тысяч филиппиков[5127]; послы просили дозволения посвятить его Юпитеру Всеблагому Величайшему, возложив в Юпитеровом святилище Капитолийского храма, а также принести жертву на Капитолии, что им и было позволено; (4) желанье памфилийцев возродить старинную дружбу также приняли благосклонно и выслали послам подарки – по две тысячи медных ассов каждому.
(5) Потом выслушали послов царя Прусия, а за ними родосцев. (6) Дело у тех и других было одно – о замирении с Персеем, но вели они речь по‑разному. Прусий не требовал – он умолял: он‑де за римлян стоял и будет стоять, покуда идет война, (7) однако, когда к нему явились Персеевы послы, он посулил быть их ходатаем перед сенатом; поэтому он просит римлян – если только лежит у них к тому душа – забыть свой гнев, а восстановление мира зачесть в заслугу и ему, Прусию. (8) Так говорили послы царя. Родосцы же надменно перечисляли заслуги свои перед Римом[5128], приписывая себе главную часть его побед – во всяком случае над Антиохом, и присовокупили такие слова: (9) «Покуда римляне с македонянами жили в мире, мы вступили в дружбу с Персеем; дружбу эту разорвали мы против воли – Персей пред нами ни в чем не виновен, – но потому лишь, что римлянам угодно было вовлечь нас как союзников в войну. (10) Уж третий год страдаем мы от этой войны, и море закрыто; а ведь остров наш скуден и надо снабжать его с моря, не то там и жить будет невозможно. (11) Уже нет больше мочи терпеть, потому и отправили мы посольство к Персею в Македонию – объявить, что родосцы желают мира между Персеем и римлянами; объявить о том же явились мы и сюда. (12) И мы подумаем, что предпринять против тех, кто будет помехой прекращенью войны». (13) Не сомневаюсь: даже теперь нельзя такое читать или слушать без негодования, так что можно представить себе, каково было отцам‑сенаторам[5129].
15. (1) Как утверждает Клавдий[5130], родосцам ответа не дали вовсе, а только прочитали решенье сената; оно гласило: народ римский велит дать свободу карийцам с ликийцами и грамоты о том отправить к ним тотчас же[5131]. (2) Услыхавши это, глава посольства родосского, для чьей велеречивости дотоле и курия казалась мала, упал замертво.
(3) Другие передают, что родосцам все же ответили: народ, мол, римский еще в начале войны узнал от верных людей о переговорах родосцев с Персеем, направленных против государства римлян за их спиною[5132], и если раньше было еще в том сомненье, (4) то теперь родосцы своей речью его рассеяли, как оно всегда и бывает: коварство хоронится, а под конец вдруг все равно себя выдаст! (5) Теперь, значит, родосцы за целый свет решают, войне ли быть или миру? Кивнут – и возьмемся мы за оружие, кивнут – и сложим? Так, значит, не богов уже, а родосцев призывать в свидетели договоров? (6) Неужели? Ну а если их не послушаются и войск из Македонии не отведут, – тогда что? (7) О чем подумают тут родосцы – это их дело, а уж римский народ позаботится воздать каждому городу по его заслугам в этой войне, когда победит Персея, и день этот, верится, недалек! (8) Послам, однако, выслали по две тысячи медью, но родосцы даров не приняли.
16. (1) Потом прочитали письмо консула Квинта Марция о том, как через горы прошел он в Македонию (2) и что на зиму заготовлено продовольствия, отовсюду понемногу, да от эпирцев получено двадцать тысяч мер пшеницы и десять – ячменя на том условии, что за зерно их людям заплатят в Риме. (3) Из Рима консул просил прислать одежды для воинов, а также коней около двух сотен, лучше всего нумидийских, – в тех‑де местах их нету совсем. (4) Сенат решил: быть посему. Претор Гай Сульпиций[5133]сдал подряд на поставку в Македонию шести тысяч тог и тридцати тысяч туник[5134]и двухсот лошадей по запросу консула, а эпирским послам заплатил за зерно; он же представил сенату Онесима, сына Пифона, знатного македонянина. (5) Онесим этот всегда советовал Персею жить с римлянами в мире и убеждал держаться (пусть не всегда, но почаще) отцова, Филиппова, обыкновенья, ведь тот, мол, до последнего дня своей жизни перечитывал договор с римлянами по два раза на дню. (6) Не удержав Персея от войны, Онесим стал то так, то эдак увиливать от дел, которые не одобрял; наконец, увидев, что вызывает подозрение и даже слыша порой обвиненья в измене, Онесим перебежал к римлянам и оказался очень полезен консулу. (7) Представленный сенату, он поведал обо всем об этом, и отцы‑сенаторы распорядились числить его союзником, предоставить ему жилье и бесплатное содержание и дать ему в Тарентской области двести югеров земли из общественного поля народа римского и купить ему дом в Таренте[5135]. Заботу обо всем этом возложили на претора Гая Децимия[5136].
(8) Ценз, проведенный в декабрьские иды, был строже, чем прежний: у многих отобрали коней и среди прочих у Публия Рутилия – того, что, будучи народным трибуном, яростно нападал на цензоров; из трибы его тоже исключили и перевели в эрарии[5137]. (9) Поскольку половину денежных поступлений этого года квесторы по решению сената назначили цензорам для общественных построек, (10) Тиберий Семпроний на деньги, переданные лично ему, откупил в казну дом Публия Африканского[5138], что за Старыми лавками у изваяния Вортумна, а с ним – мясные и другие ближайшие лавки (11) и озаботился сооружением базилики, которая потом стала зваться Семпрониевой[5139].
17. (1) Год близился к концу – только о том и было разговоров, кто будет избран в консулы на следующий год, чтобы закончить наконец войну с македонянами. (2) Сенат постановил: Гнею Сервилию явиться как можно скорее для проведения выборов. (3) Решение сената претор Сульпиций направил к консулу, а спустя несколько дней зачитал послание консула с распоряженьем выборы назначить на день <...> и с обещанием явиться в Рим накануне этого дня. Консул и вправду поспешил, так что выборы состоялись точно в назначенный день. (4) Консулами избрали Луция Эмилия Павла повторно, на четырнадцатый год после первого его консульства, и Гая Лициния Красса. (5) На следующий день были избраны преторы – Гней Бебий Тамфил, Луций Аниций Галл, Гней Октавий, Публий Фонтей Бальб, Марк Эбутий Гельва, Гай Папирий Карбон. (6) Забота о Македонской войне торопила: (7) решили, что все новоизбранные тотчас же бросят жребий о провинциях, чтобы, как только выяснится, какому консулу досталась Македония, какому претору – флот, они тотчас стали обдумывать и готовить все для войны, а если бы дело потребовало, обсудили и в сенате. (8) Латинские празднества решили устроить тотчас по вступлении консулов в должность, как только позволят требования благочестия, чтобы не задержать консула, выступающего в Македонию. (9) Все порешилось так: консулам – Италия и Македония, а преторам, помимо двух судебных должностей в Риме, флот, и Испания, и Сицилия, и Сардиния. (10) Консулу Эмилию досталась Македония[5140], Лицинию – Италия. Претору Гнею Бебию выпала городская претура, Луцию Аницию – судебные дела с иноземцами и особые поручения от сената; Гнею Октавию – флот, Публию Фонтею – Испания, Марку Эбутию – Сицилия, Гаю Папирию – Сардиния.
18. (1) Тотчас стало ясно, что Луций Эмилий будет весьма решителен в македонских делах, и не только потому, что он был искушен в воинском деле, – все видели, что денно и нощно он размышляет лишь о македонской войне. (2) Первым делом он добился того, чтобы сенат отправил в Македонию легатов – осмотреть войско и флот и доложить о нуждах сил сухопутных и морских, (3) а еще чтобы разведали они, как смогут, сколько у царя войска, что нами занято, что неприятелем, стоят ли еще римляне в горах или уже прошли все теснины и спустились на равнину, (4) и кто из наших союзников надежным кажется, кто сомнительным и перекидчивым, а кто – прямо недругом, и сколько собрали припасов, и где подвозят их по морю, а где – по суше, и что делалось этим летом на суше и на море, – ведь хорошо зная все это, можно будет уверенно принимать и дальнейшие решения. (5) Сенат поручил консулу Гнею Сервилию отправить в Македонию троих по усмотрению Эмилия. Два дня спустя отправились туда Гней Домиций Агенобарб, Авл Лициний Нерва и Луций Бебий.
(6) Пришли известия о двух каменных дождях, случившихся на исходе этого года, раз в римской земле и раз в округе Вей – оба раза совершались девятидневные священнодействия. (7) И двое жрецов умерло этим годом – фламин Марса[5141]Публий Квинктилий Вар и децемвир Марк Клавдий Марцелл; его заместил Гней Октавий. (8) И в зрелищах стало больше пышности: передают, что на цирковых играх, устроенных курульными эдилами Публием Корнелием Сципионом Назикой и Публием Лентулом, вывели шестьдесят три леопарда[5142]и сорок медведей, а также слонов.
19. (1) В консульство Луция Эмилия Павла и Гая Лициния в мартовские иды, в начале нового года, когда отцы‑сенаторы ожидали прежде всего, что доложит им о македонских делах консул, коему досталась эта провинция, Эмилий Павел сказал, что докладывать пока нечего, ибо послы еще не вернулись; (2) впрочем, они уж в Брундизии, (3) плыли долго – их дважды сносило назад к Диррахию. А теперь он, Эмилий Павел, как только узнает все, что надобно знать, доложит сенату, и ждать осталось совсем немного. (4) А чтобы не задержаться ему с выступлением из Города, уже назначен день Латинских празднеств – канун апрельских календ[5143], и оба они с Гнеем Октавием, исполнив обряд, готовы будут отправиться по первому слову сената; (5) а здесь в его отсутствие всем распорядится сотоварищ его Гай Лициний: он и подготовит, и отправит все, что надобно для войны; покуда же, сказал Эмилий Павел, послушаем иноземных послов.
(6) Первыми позвали послов из Александрии, от царей Птолемея и Клеопатры. (7) В скорбной одежде, с отпущенными бородами и волосами вступили послы в курию, держа в руках масличные ветки, и пали ниц, а речь их была еще жалостнее, чем вид. (8) В то время Антиох, царь Сирии, когда‑то побывавший в Риме заложником[5144], под благовидным предлогом возвращения царства старшему Птолемею (9) вел войну с его младшим братом, владевшим тогда Александрией[5145], и, одолев его в морском сражении при Пелусии, спешно навел мост через Нил, переправился с войском и самой Александрии грозил осадой; вот‑вот, казалось, богатейшее из царств окажется в его руках. (10) Жалуясь на это, александрийские послы молили сенат оказать помощь царству и царям, дружески расположенным к римской державе; (11) заслуги римского народа пред Антиохом, говорили они, столь велики и слово его столь веско для всех царей и народов, что стоит ему отправить послов к Антиоху и объявить, что неугодны сенату войны с царями – союзниками Рима, как он тотчас отступится от стен Александрии и уведет войско в Сирию; (12) а если промедлят римляне, то скоро явятся к ним сами Птолемей и Клеопатра, изгнанные из царства, и стыдно будет народу римскому, что ничем не помог он союзникам, когда судьба их висела на волоске. (13) Отцы‑сенаторы, дрогнув сердцем, тотчас отправили послами Гая Попилия Лената, Гая Децимия и Гая Гостилия, дабы уладить дело миром[5146]. (14) Велели им идти сначала к Антиоху, потом к Птолемею и объявить: кто станет препятствовать заключению мира, тот римскому народу впредь не друг и не союзник.
20. (1) Через три дня эти послы отбыли из Рима вместе с александрийцами, а в последний день Квинкватрий[5147]вернулись послы из Македонии, столь долгожданные, что консулы готовы были тотчас созвать сенат, но время было позднее, и заседанье отложилось до будущего дня. (2) Послы сообщили, что войско вступило в пределы Македонии, преодолев теснины нехожеными местами, и было в том больше опасности, чем проку: (3) Пиерия, куда они держали путь, в руках царя; лагерь римлян так близко от неприятельского, что разделяет их только поток Элпея; царь сам сраженья не дает, а у наших нет сил его принудить к этому; (4) помехой военным действиям была и зима; в бездействии проедают воины хлеб, которого осталось не больше чем на шесть дней. А у македонян, говорят, тридцать тысяч человек при оружии. (5) Будь у Аппия Клавдия[5148]под Лихнидом крепкое войско, он мог бы отвлечь царя, заставив его воевать на две стороны, но сейчас сам Аппий с оставшимися силами в большой опасности, и нужно либо поторопиться послать туда настоящее войско[5149], либо нынешнее вывести оттуда совсем. (6) От войска, продолжали послы, отправились они к флоту и там узнали, что часть моряков погублена мором, а часть (в большинстве сицилийцы) разошлась по домам, людей на кораблях недостает, а те, что остались, ни денег не получают, ни одежды. (7) Эвмен же со своим флотом как пришел, так и ушел, словно ветром их занесло, и видно, нету постоянства в царе[5150]. Но насколько ненадежен во всем Эвмен, настолько же, говорили они, замечательна преданность его брата Аттала.
21. (1) Послов выслушали, и тут Луций Эмилий сказал, что теперь настал его черед доложить о военных делах. (2) Сенат постановил, чтобы для восьми легионов консулы и народ избрали по равному числу войсковых трибунов; однако в этот год решили избирать только тех, кто уже побывал на высокой государственной должности[5151]; (3) затем из всех войсковых трибунов Луцию Эмилию предстояло выбрать себе, кого он пожелает, для двух македонских легионов. Постановлено было также, что по завершении Латинских торжеств консул Луций Эмилий и претор Гней Октавий, которому достался флот, отправятся к месту службы. (4) К ним присоединили и претора Луция Аниция, ведавшего разбором дел с иноземцами: сенат распорядился, чтобы он сменил в Иллирии под Лихнидом Аппия Клавдия. (5) Набор войск возложили на Гая Лициния. Он получил приказ набрать семь тысяч римских граждан и двести всадников, (6) от союзников‑латинов потребовать семь тысяч пеших и конных две сотни, (7) а Гнею Сервилию, ведавшему провинцией Галлией, написать, чтобы он набрал шестьсот конников. (8) Такое войско Лициний должен был со всей возможной поспешностью направить к сотоварищу в Македонию с тем, чтобы было там не более двух легионов по шесть тысяч пеших и по триста всадников; оставшихся распределить по гарнизонам. (9) А тех из них, кто окажется негодным к военной службе, отпустить. Союзникам велели предоставить пехоты десять тысяч человек и восемьсот конников. (10) Эти силы приданы были Аницию сверх двух легионов, которые ему велено было перевезти в Македонию; в легионах этих было по пять тысяч двести пехоты и по триста конников. И для флота набрали пять тысяч моряков. (11) Консул Лициний получил приказ держать свою область двумя легионами, а к ним добавить силы союзников – десять тысяч пеших и шестьсот конных.
22. (1) Когда сенатские постановления были приняты, Луций Эмилий, выйдя из курии, держал речь перед народом: (2) «Я, кажется, заметил, квириты, что теперь, когда жребий вверил мне провинцию Македонию, вы изъявили радости больше, чем прежде, когда я был избран консулом или вступал в должность, – (3) и все потому, что вы почитаете меня способным закончить затянувшуюся эту войну, как того требует величие народа римского. Надеюсь, благоволением богов выпал мне этот жребий – да не оставят они нас и впредь! (4) Но все это мои предчувствия и упования, и лишь одно осмеливаюсь сказать вам твердо: я не пожалею сил, чтобы оправдать возлагаемые на меня надежды. (5) Какие нужны для этого приготовления, решил сенат, а исполнять решения будет мой сотоварищ, ибо я должен отправляться немедленно – так угодно сенату, и я не медлю, а Гай Лициний, муж славный, подготовит все столь же усердно, как если бы сам шел воевать.
(6) А вы здесь не будьте легковерны и опасайтесь слухов, идущих неведомо от кого, а верьте только тому, что я сам отпишу сенату и вам, и вот почему. (7) Я заметил, что нет человека, настолько презирающего молву, чтобы не дрогнуть перед нею душой: так выходит всегда, и в этой войне – особенно. (8) Ведь нынче у нас знатоки повсюду, даже – на все воля богов! – на пирушках, и войско в Македонию они готовы вести хоть сейчас: уж они‑то знают, где лагерем стать, где стражу оставить, каким проходом и в какую пору войти в македонскую землю, где склады устроить, где припасы морем подвозить и где сушею, когда с врагом схватиться и когда затаиться; (9) а уж если сделано что не так, как они рассудили, эти люди обвиняют консула, точно он перед ними ответчик. (10) Так они мешают тем, кто и вправду действует, ведь не всякий умеет с такой стойкостью вынести злобные толки, как сумел Квинт Фабий, который позволил пустословам умалить его власть, но не пожелал искать доброй славы в ущерб государству. (11) Нет, я не из тех, квириты, кто утверждает, будто полководцам нет нужды в советах. Клянусь, скорее спесивым, нежели мудрым назову я того, кто во всем уповает на собственный ум. (12) К чему я клоню? А вот к чему: прежде всего полководцев должны наставлять люди разумные, особенно сведущие и искушенные в военных науках, потом те, что участвуют в деле, знают местность, видят врага, чувствуют сроки, – словом, те, что в одном челне со всеми плывут сквозь опасности. (13) И если кто‑то из вас уверен, что в этой войне может дать мне советы, полезные для государства, пусть не откажется послужить ему и отправляется со мной в Македонию. Корабль, коня, палатку, подорожные – все он от меня получит. (14) Ну а кому это в тягость, кому городская праздность милее ратных трудов, тот пусть с берега кораблем не правит. (15) В Городе довольно пищи для разговоров – пусть ею и насыщается, а нам хватит и походных советов».
(16) С этой сходки консул отправился на Альбанскую гору, совершил, как положено, жертвоприношения на Латинских празднествах (это было в канун апрельских календ[5152]) и сразу оттуда выступил в Македонию вместе с претором Гнеем Октавием. (17) Консула, как передают, провожала толпа гуще обычного, и люди прямо‑таки с уверенностью предрекали конец Македонской войны, и скорое возвращение консула, и великий триумф.
23. (1) Пока все это происходило в Италии, Персей наконец собрался довершить начатое было дело – скрепить союз с иллирийским царем Гентием, хоть и не хотелось ему, ибо это требовало расходов, (2) но когда увидал он, что римляне уже стоят в ущельях на подступах к Македонии и настал решительный час, то рассудил, что откладывать некуда и отправил к Гентию одного из вернейших своих друзей, Пантавха, поручив ему исполнить все, о чем прежде сговорился с Гентием другой посол, Гиппий[5153]: царю иллирийцев – три сотни талантов серебром и обмен заложниками. (3) Пантавх встретил Гентия в Метеоне, у лабеатов[5154], там принял от него клятву и получил заложников. Отправил и Гентий своего посла Олимпиона требовать того же от Персея; (4) с Олимпионом послал он и людей принять деньги. Кроме того, по наущению Пантавха он назначил тех, кому идти с македонянами в посольство на Родос, – это был Парменион и Морк[5155]. (5) Отправляться на Родос они должны были только после того, как Персей со своей стороны даст клятву, заложников и деньги: именами обоих сразу царей можно‑де будет подвигнуть Родос к войне с Римом, (6) а уж если заручиться поддержкой родосцев (безраздельно владевших в ту пору морскою славой), то не останется римлянам надежды на успех ни на суше, ни на море.