Сэр Криспин не то вздохнул, не то охнул:
— Джеральд, ты — гений!
— Я знал, что тебе понравится.
— Конечно, отдаст.
— Никаких сомнений. Значит, иди. Она вот-вот вернется.
Сэр Криспин пошел, и походка его заметно отличалась от прежней; а Джерри стал думать о том, как повезло его дядям с племянником. Какие проблемы, какие дилеммы, когда существует Дж. Г. Ф. Уэст! Странно одно — почему такой человек не востребован дипломатами?
За этими мыслями и застал его Чиппендейл. Джерри ему не удивился. Он достаточно пожил в Меллингэме, чтобы знать: в этой древней усадьбе многого недостает; многого — но не Чиппендейла. К беседе с ним он не стремился.
— Его нету, — быстро сказал он.
— Кого, дорогуша?
— Вам нужен сэр Криспин?
Оказалось, что Чиппендейлу никакой сэр не нужен, а хочет он справиться о здоровье и спросить, не миниатюру ли искал Джерри в шкафу. Что-то ему сдается, заметил он, что тот — из помощников мистера Скропа.
— Как и вы, — удачно парировал Джерри.
— Ничего подобного, дорогуша.
— Да, дядя сказал, что вы сбежали. Глагол этот Чиппендейла обидел.
— Отказался, дорогуша. Разве с такой дамочкой справишься? Как говорится, кряжистая. Я таких не люблю. По мне, женщина — это женщина. Она что, американка? Так я и думал. Это все от маршей, с полицией дерутся. Да, насчет полиции. Жаль, она не Симмса огрела.
Согласившись с тем, что лучше бы она ударила кого-нибудь другого, Джерри осведомился, кто такой Симмс.
— Наша полиция. Мы с ним не ладим, очень злой.
— Злой?
— Просто лютый. Как говорится, ищет, кого бы пожрать.[71]
— Это нехорошо.
— Чего уж хорошего! Я бы ему дал хорошего раза, да он очень солидный…
— Понятно. Он — солидный, а вы — плюгавый. Чиппендейлу снова показалось, что Джерри неделикатен.
|
|
— Значит, — продолжал тот, — ничего не попишешь.
— Это как сказать. Драться с ним, с бегемотом, не буду, а свинью — подложу. Собью спесь. Только помощник нужен.
— Откройте все. Что вы собираетесь сделать?
— Ладно, скажу. У него, у гада, что-то с ногами. Развить эту тему не удалось, помешал сэр Криспин, и Джерри мог, если хотел, гадать, чем связаны ноги с готовящейся местью. Возможно, Симмс страдает мозолями, и помощник на них наступит. Хотя при чем тут спесь, не ясно.
Что же до сэра Криспина, он страдал, как страдает человек, упустивший синюю птицу. Глаза у него вылезли, усы — обвисли, остаток волос он терзал неверной рукой. Примерно так выглядит вестник в греческой трагедии.
Но есть и разница. Вестник начал бы длинную речь, испещряя ее восклицаниями: «Увы мне!», тогда как сэр Криспин сразу перешел к делу.
— Отдала викарию, — сказал он. — Для этого ихнего базара. Если есть замогильные голоса, это был один из них.
ГЛАВА XIII
Дурная весть действует по-разному, смотря какой человек. Некоторые держатся стойко; некоторые — но не эти. Сэр Криспин, дрожавший, словно желе, с тех пор, как услышал весть о Берни, так и дрожал; Джерри издал те странные звуки, какие издает игрушка «умирающий петух»; Чиппендейл прибег к божбе. Словом, мы не преувеличим, если скажем, что царила растерянность.
Первым заговорил сэр Криспин.
— Она сошла с ума! Нет, вы подумайте, Гейнсборо! Зачем? Почему?
— Все из-за веры, дорогуша, — объяснил Чиппендейл. — Религия. Бывает у женщин. Вот одна моя тетя продала отцовскую челюсть, а деньги отдала миссионерам. Ну, прижали ее, а она и скажи: собираю сокровище на небесах. Много не соберешь, челюсть фальшивая! Вообще, эта тетя… Ничего фруктик. Помню, как-то мы… Пардон?
|
|
— Да ну ее к черту! — перебил его Джерри, и, устыдившись такому совпадению, Чиппендейл сообщил, что эти самые слова произнес несчастный отец.
Джерри, еще не обретший былой приветливости, осведомился, что благочестивого в поступке миссис Клейберн. Какой-то базар…
— А вы послушайте, — отвечал Чиппендейл. — Значит, моя тетя… Ладно, ладно, сам спешу, сколько можно тут с вами разговаривать! Дела, дорогуша!
Когда он ушел, дядя с племянником тихо сидели не меньше часа, снедаемые именно тем, что покойный лорд Теннисон назвал: «Мысль, слишком горькая для слез». У Джерри она была горше, ибо к печали прибавлялось подозрение, что он может решить не всякую проблему.
Выхода он не видел. Связать викария и пытать, пока не отдаст миниатюру, — все-таки накладно. Констебль поймает его, станет сержантом… нет, пусть делает карьеру иначе или займется ногами.
Библиотека опять мешала думать, и он решил пройтись, о чем и сообщил дяде. Но не дошел до двери, как столкнулся с Чиппендейлом, вернувшимся к ним, словно почтовый голубь.
И Джерри, и сэр Криспин встретили его холодно. Иногда дядя и племянник, погруженные в скорбь, рады новому человеку, даже если он похож на захудалую курицу; иногда — но не на этот раз.
Особенно огорчило их, что выглядит он так, словно купил весь мир и заплатил наличными. Грустный Чиппендейл — пожалуйста; плачущий — еще лучше; но осклабившийся, как чеширский кот, — это черт знает что такое! Они собирались высказать свои чувства, когда дворецкий заговорил:
|
|
— Новость — первый сорт! — сказал он, и они застыли, судя по вытаращенным глазам и разинутым ртам, — от изумления, но не издали ни звука. Если бы не одежда, каждый бы принял их за траппистов,[72]услышавших по радио шлягер.
— Значит, так, — продолжал Чиппендейл, милосердно сокращая их муки. — Был у викария, забрал эту штуковину.
Он подождал отклика, но аудитория соображала туго.
— Забрали? — спросил Джерри.
— Это невозможно! — вскричал сэр Криспин.
— Возможно, дорогуша, все возможно, если мозги варят.
— Вы хотите сказать, что миниатюра у вас?
— Ну! — отвечал Чиппендейл.
Только теперь оба закричали, благоговейно глядя на него. Никто бы не подумал, что еще недавно они считали его одной из низших форм жизни.
— Как же это вы? — спросил Джерри.
— Напел того-сего.
— Чего именно?
— Угадайте с трех раз.
— Нет-нет, скажите!
— Ладно, — уступил дворецкий. — Значит, я сказал, что такая самая девица умерла от… как ее… вроде лейки.
— От лейкемии?
— Вот-вот. Я ее любил, а она — бац! — и умри. Вы, говорю, продайте мне эту штуку, пока базар не открыли, сами понимаете. Да, говорит, понимаю, берите так. Я и взял. Проще пареной репы.
— Поразительно! — заметил сэр Криспин. — Какая тонкость, какой ум…
— Вот и суди… — начал Джерри, но остановился. Чиппендейла эта фраза заинтересовала.
— Я хотел сказать, — объяснил Джерри, — что нельзя судить по началу. — (На самом деле он хотел сказать, что нельзя судить по наружности.) — Где же она?
— Да уж припрятал. Передам сэру Криспину, так верней. Сэр Криспин с этим согласился.
— Только выясним сперва одну штучку, — продолжал дворецкий. — Помните, дорогуша, мы говорили про ноги?
Дорогуша, которым на сей раз был Джерри, это помнил. Мало того, он пытался понять, как связаны с их делом недомогания ног. Скорее они касаются хирурга или мозольного оператора. Собственно говоря, что у него с ногами?
— Так — ничего, — отвечал Чиппендейл, — а под вечер вроде бы горят, ходит он много. Это не он говорил, мы с ним не ладим, это его хозяйка, почтальонова жена. Он, значит, ей, она — мне. Горят!
— Это плохо.
— Смотря для кого. Для меня, так лучше некуда. Как говорится, дар небес.
— Почему?
— Ну, вы посмотрите! Куда он их сунет? В воду. Джерри и его дядя с этим согласились, но признались в том, что по-прежнему не видят связи между ногами Симмса и их делом.
— Ничего, увидите, — сказал Чиппендейл со спокойным терпением учителя, объясняющего трудный урок отсталым ученикам. — Тут у вас есть ручей.
Сэр Криспин признал это.
— Течет в озеро, — продолжал его собеседник.
— Да-да, я знаю.
— Вот туда он ноги и сует. Обойдет все в последний раз, сядет и сунет. Чтобы не пекло.
— Или, точней, не горело.
— Синоним, — пояснил дворецкий, уже не так мягко. — В общем, сидит и мочит ноги.
— Ну и что?
— То, что можно его толкнуть.
Теперь Джерри понял. Кроме того, он вспомнил, что мнимый мажордом намеревался сбить с констебля спесь, — и снова подивился и тактическим, и стратегическим его талантам.
— Когда же вы собираетесь… — почти благоговейно начал он, но Чиппендейл не дал кончить фразу.
— Я? Да вы что! Меня же сразу заподозрят. Сказано, мы с ним не ладим. Никакое алиби не спасет. Нет, толкать — вам, дорогуши. А уж кому, бросьте монетку.
Джерри признал его правоту — в конце концов, если бы кто-нибудь из трех мушкетеров попросил двух других толкнуть в Сену кардинала Ришелье, они бы немедленно согласились; но, взглянув на дядю, заметил, что тот очень удивлен.
— Что?! — воскликнул сэр Криспин.
— То, дорогуша.
— Никогда в жизни!
— Дело ваше. Повезу эту штуку в Лондон, пусть платит мне. Джерри его поддержал.
— Подумайте, дядя Криспин!
— Золотые слова!
— Может, не тебе выпадет.
— А если вам, дорогуша? Плевое дело!
— Махнул рукой, и все.
— Поймает — скажете: хлопнул по спине. Как говорится, незадача.
Доводы эти, при всей их разумности, не убедили сэра Криспина; ему по-прежнему казалось, что он играет главную роль в особенно жутком кошмаре. Они его не убедили; убедила — угроза.
— Хорошо, — тихо и хрипло сказал он.
— Молодец! — одобрил Джерри, и Чиппендейл с ним согласился.
— Тогда бросайте монетку, — сказал он. — Бросаю — я, кричите — вы, дорогуша. По старшинству.
— Орел, — проговорил сэр Криспин.
— Решка, — сообщил дворецкий.
— Да, не повезло, — посочувствовал племянник — Ну, я съезжу в Лондон, ознакомлю дядю Уилла с последними новостями.
И он удалился, а Чиппендейл напутствовал новичка в трудном деле полисменомахии:
— Читали про такого индейца, Чингач… как его? Ладно, не в том дело. Значит, этот индеец ходит, что называется, бесшумно, сучок не скрипнет. Вот так и вы, дорогуша. Дурак-то ваш Симмс дурак, а слух у него — что надо. Вчера, к примеру, в «Гусе», говорю я одному типу: «Глянь, туша явилась!», так это на ухо, — а он, гад, услышал. Нет, это надо же! Скажи священнику: «Окрести ребеночка Чингачгук» — что он запоет? Да кликнет полицию. Значит, насчет полиции: у нашей туша будь здоров, пихайте хорошо, дорогуша. Р-раз, нава-ли-лись!..
И с этим бодрящим криком Чиппендейл удалился, оставив хозяина в раздумье.
Берни вернулась от викария не такой веселой, как обычно. Викарий принял ее лучше некуда, кормил, поил, а она все равно не веселилась, поскольку думала о том, как странно проводит время Дж. Г. Ф. Уэст.
Конечно, могло случиться, что молодые англичане сплошь и рядом сидят в шкафах; и все же ей казалось, что тут случай особый. Тогда вставал вопрос: здоров ли Джерри? Скорее — нездоров, то есть спятил, а это неприятно, ибо за их короткое знакомство она к нему привязалась.
Перейдя к более приятной гипотезе (английский юмор), она сразу отвлеклась, завидев Криспина. Шел он к озеру, на ее оклик — оглянулся, и выражение его лица возродило в ней подуснувшие материнские инстинкты. С таким лицом, строго говоря, вообще не передвигаются. Покойный мистер Клейберн выглядел в этом роде после Нового года, наутро.
— Криппи! — закричала она, — Ой, Господи! Что с вами? Просто утопленник какой-то.
Действительно, баронет напоминал мертвое тело, пролежавшее в воде достаточный срок. Время не утишило страха, напротив — прибавились угрызения. Зачем, зачем взял он у брата двести три фунта шесть шиллингов?! Зачем просадил сотню на лошадь?! Половина несчастий — от лошадей, другая — от орлянки.
Такие мысли непременно отразятся на внешности; и жалость, которую Берни испытывала к Джерри, мигом переметнулась на него. А что такого? В конце концов Джерри — просто знакомый, тогда как трагического баронета она уже полюбила. Он — такой нежный, такой ранимый, такой беспомощный! Словом, полюбила, и все.
— В чем дело, Криппи?
Сэр Криспин молчал. Он был не очень умен, но все же понял, что миниатюру упоминать нельзя. Больше всего на свете ему хотелось облегчить душу перед этим ангелом — но как?
И тут он догадался: надо чуть-чуть подправить факты. В конце концов дипломаты только так и делают!
— Чиппендейл меня шантажирует, — проговорил он.
— Криппи, не бормочите! Я услышала: «шантажирует».
— Так я и сказал.
— Господи! Вы сделали что-то плохое?
— Нет-нет, что вы! Он кое-что от меня требует, грозится, что выдаст себя гостям.
— А это плохо?
— Ужасно. Они уедут.
— Вы же их терпеть не можете!
— Они платят.
— А чего он требует? Денег?
— Нет. Чтобы я толкнул констебля в воду.
Берни нахмурилась — в отличие от Веры Апшоу, она не боялась морщин — и сурово сказала:
— Криппи, не смейтесь надо мной!
— Что вы, что вы!
— Чушь какая-то! Констебля — в воду! Зачем это ему?
Перевалив через самое трудное, сэр Криспин обрел легкость речи. Напомнив, как ссорятся эти двое, он перешел к былым угрозам («собью спесь») и коснулся обстоятельств, связанных с горением ног.
— Сидит и мочит в воде.
— Понятно, понятно!
— Толкнуть-то легко…
— Легче легкого!
— … Но…
— Но вы не хотите.
— Да, да.
— Понятно. В вашем положении! Вы — судья или что-то в этом роде?
— Мировой судья.
— Вот видите! Если вас поймают, придется судить себя самого. Нет, ни в коем случае! Сделаем иначе.
— Как?
— Я его толкну. Вы хрупкий, я — потяжелее. Мигом бухнется! Ну, вот и хорошо. Теперь успокойтесь, отдохните.
Когда она это сказала, сэр Криспин познал любовь. Раза два он влюблялся — вспомним суды, — но ничего подобного не испытывал.
Установив по расписанию поездов, что последний из них отбыл в Лондон двадцать минут назад, Джерри вернулся в библиотеку, резонно полагая, что в отсутствие Джейн можно побыть и там.
Чувствовал он себя превосходно. Последние сомнения ушли, препятствия — пали. Осталось толкнуть полисмена в воду, на что в конце концов способен и дядя Криспин.
Такие мысли, подкрепленные дядиной сигарой, даровали ему благоволение ко всему сущему, и, когда вошел Гомер, он приветливо улыбнулся. Они почти не общались, но, как-никак, юрист принадлежал к роду человеческому, а значит — вызывал умиление, которое вызвал бы сейчас и сам Чиппендейл.
Зная по опыту, что Гомер интересуется погодой, Джерри о ней и заговорил.
— Привет! — сказал он. — Какая погода, просто прелесть!
— Да, — отвечал Гомер.
— Солнце сияет!
— Да.
— И это надолго! Говорят, область высокого давления распространилась на всю страну к югу от Шетландских островов. Здорово, а?
— Да. А где сэр Криспин?
— Пошел прогуляться. Он вам очень нужен?
— Да. У меня мышь.
Джерри пожалел дядю. Как его мучают, однако! То мышь, то труба, то запах какой-нибудь. Тяжело. Совсем измотаешься…
— Подумать только! — сказал он, жалея юриста. — Мышь! Это не шутка.
— Она скребется.
— Еще бы! Выйдет — цапнет за ногу, чего доброго. Непременно сообщу дяде, он вам кошку одолжит.
— Спасибо.
— Не за что.
Гомер ушел, Джерри умилился и этому — в одиночестве легче думать о Джейн. Он встал и подошел к окну.
И тут он увидел машину, подъезжавшую к дому. Судя по размерам, принадлежала она человеку зажиточному, что и подтвердилось, когда из нее выскочил роскошный шофер, а за ним вылез дядя Уиллоуби.
Джерри обрадовался ему — значит, не надо ехать в Лондон, и приветливо крикнул: «Эй!», прибавив ненужное: «Я здесь». Теперь, думал он, можно будет потолковать со всеми удобствами, куря сигару, попивая вино. Чиппендейл явился на его зов как раз тогда, когда дядя располагался в кресле.
— Чего надо, друг? — спросил он.
— Виски и содовую, — отвечал Джерри, знавший дядины вкусы, а Чиппендейл кивнул и ушел. Дядя удивился.
— Кто это?
— Дворецкий.
— Не может быть!
— Я тебе писал, он странный.
— Где Крисп его выкопал?
— Не знаю.
— Похож на чахоточную курицу.
— Есть немного.
— Он что, зовет тебя «друг»?
— Или «дорогуша».
— Я бы ему дал по уху.
— Да, очень хочется. Но ты учти, мозги у него — будь здоров. Раз — и готово! Без него б твою девицу никогда не получили. А, вот и он! Поставьте сюда. Спасибо.
— Не за что, дорогуша, — отвечал куртуазный Чиппендейл. — Пейте на здоровье, виски — первый сорт. Пока!
Хотя обращался он и к юристу, тот ему по уху не дал, ибо, забыв обо всем, так явственно выражал радость, что его немедленно взял бы любой режиссер.
— Что ты сказал? — спросил он, когда дворецкий удалился. — Вы ее забрали?
— Почти.
— То есть как «почти»? Где она?
— У Чиппендейла.
— С какой стати?
— Долго рассказывать. Ну, ладно, иначе не поймешь. Начну с начала.
Если бы режиссер следил за лицом Уиллоуби, пока тот слушал рассказ, он бы укрепился в своем решении. Палитра не исчерпывалась радостью; в ней были изумление, ужас и боль.
— Постой, постой, — выговорил дядя так, словно играл в шекспировской драме, болея тонзиллитом. — Значит, все зависит от того, столкнет ли его Крисп? Да он лилипута не столкнет! Что там, я б ему осу не доверил! Зови своего Чиппендейла!
— Хочешь с ним поговорить?
— Ни в коей мере. Или он отдаст миниатюру, или я его пристукну.
Войдя и стоя перед ним, дворецкий несравненно меньше походил на курицу, ибо радовался чему-то, как сам юрист в своей первой фазе. Тем временем тот прямо обратился к нему:
— Эй, вы!
— Вы меня, дорогуша?
— Вас, вас. Где миниатюра?
— Какая, дорогуша?
Джерри предположил, что лучше представить их друг другу.
— Чиппендейл, — сказал он, — это мистер Скроп.
— А, вон вы кто! — еще больше обрадовался дворецкий. — Ну, тогда пожалуйста. Он вам все рассказал?
— Да-да. Где миниатюра?
— Минуточку! Значит, про нашу гестапу вам известно. Так вот, все в порядке. Смотрю в окно, а он идет, весь мокрый. Прямо течет с него. Песенку слышали? «Пою-ю под дожде-е-о-м». Один к одному. То есть петь он не пел… в общем, ясно. Берите свою картинку, то есть, она в комоде, под носки положил. Схожу принесу.
Некоторое время Уиллоуби сидел тихо, как бы в забытьи, потом произнес:
— Поразительно!
— Что именно?
— Да Крисп. В жизни бы не подумал. И откуда берется? Какой урок! Вот видишь, нельзя судить с налета. Если человек всю жизнь ведет себя как размазня, это еще ничего не значит. Приходит час — и скрытые силы вырываются наружу. Сколько раз я решал, что ему место в лечебнице. Нет, какое дело провернул! Профессиональный преступник, и тот… Крисп! — внезапно вскричал он, ибо глава рода нетвердой походкой вошел в комнату и направился к виски. — Эта рожа нам все рассказала!
— Э? — спросил Криспин.
— Про полицейского.
— А!
— Я сейчас говорил Джерри, в жизни бы не подумал! Ты не боялся?
— А… э… Всякий бы это сделал на моем месте.
— Нет-нет! Ты просто…
«Герой» он сказать не успел, поскольку в библиотеку вошел Гомер, который выследил баронета и хотел сообщить про мышь.
— Ах, и вы тут, Скроп! — удивился он. — Давно приехали?
— Только что. Мне надо увидеть по делу мисс Ханникат.
— Очаровательная девушка.
— Насчет наследства.
— Да, она мне говорила.
— Она не знает. Есть новости. Как вам здесь, ничего?
— Замечательно. Тихо, нервы успокаиваются.
— А как Брюссель?
Гомер забыл о мыши, зато вспомнил обеды в Верой Апшоу, беседы с Верой Апшоу, прогулки с ней же…
— Много интересного, — ответил он. — Кстати, вам передали, что я звонил?
— Звонили?
— Да, в контору, когда вы только что уехали. Я сказал, что миниатюра в среднем ящике. Все ж, так вернее, — со значением прибавил он. — Не хотелось, чтобы она попала в чужие руки. Ночью я спустился вниз — так часа в два — и положил ее в ваш стол.
Если Уиллоуби испытывал сильные чувства (скажем, если его доводил известный нам Перси), цвет лица становился у него как-то гуще. Сейчас оно было пурпурным, словно царские одежды, и представляло большой интерес для медицины. Смотрел он на Гомера так, как смотрит одна улитка на другую, глубоко ее поразившую. Что до ушей, они пылали.
— Значит… — выговорил он и подавился. — Значит, она там и лежит?
— Естественно.
— Тогда что же Берни дала викарию?
— Простите?
— Берни дала ему миниатюру для благотворительного базара.
— А, — сказал Гомер и даже хихикнул, — это другая! Купила в лавочке за пять шиллингов, хотела вам подарить, но постеснялась. А вас, сэр Криспин, я извещаю, что у меня мышь. Только я лягу, она скребется. Но вы сейчас заняты, обсудим попозже.
Когда он удалился, его коллега, совершенно лиловый, приступил к нелицеприятной критике, но вдруг прервал сам себя и даже просветлел.
— Сэкономлю двести фунтов, — сказал он, и брат его заблеял от горя. — Не блей, Крисп. Платить тебе не за что.
— Послушай, Уилл!..
— Не за что. Дело есть дело.
— А ко мне это относится? — едва дыша, спросил их племянник.
— Нет, к тебе — нет. Деньги ты получишь, и очень кстати, если не раздумал жениться на Джейн.
— Я не понимаю…
— Сейчас поймешь. Кстати, где она?
— Поехала в Лондон, к нью-йоркскому юристу.
— Я его видел. Значит, он ей скажет.
— Что он скажет?
— Что у нее нет ни гроша.
— Как?!
Это вскричали и дядя, и племянник, дядя — громче.
— Ты говорил мне, — начал он тем самым голосом, каким сообщал недавно о Бернадетте и благотворительном базаре, — ты говорил, что она купит дом!
— Что ж, не купит. Насчет гроша я преувеличил, но денег у нее мало.
— Я лучше пойду лягу, — проговорил сэр Криспин. Теперь потрясенную улитку напоминал Джерри.
— Что случилось? — спросил он. — Нашли другое завещание?
— Нет-нет. Американцы, мой друг, — это акулы. Покойный Донахью не любил платить налогов. Удавалось это ему пятнадцать лет. Так что акулам есть что делать. Помню, один мой клиент унаследовал четыреста тысяч, а осталось ему — семь. Спасибо, если ей столько останется.
— Ой, Господи! — вскричал Джерри. — Ой, как хорошо! Именно тут и вошел Чиппендейл.
— Что вам нужно? — строго спросил Уиллоуби.
— То есть как это что? — удивился он. — Ну, дает! Сходите к врачу, дорогуша. Ладно, вот она. Насчет условий…
— О чем вы говорите?
— Две сотни мало, работа тяжелая. С тигрой я сидел? Сидел. То-то и оно. Положим так, три.
Уиллоуби стал малиновым.
— Три?
— Ну!
Уиллоуби встал, тяжело дыша, и положил большую руку на плечо Чиппендейла.
— Озеро видели? — осведомился он, подводя его к окну. Чиппендейл озеро видел.
— Вот туда и прыгните, — посоветовал юрист. — Только непременно возьмите большой камень. Так вернее.
Одарив Чиппендейла советом, он направился к двери, по дороге бросив племяннику:
— Деньги дам завтра. После чего ушел.
Чиппендейл, удивленный не меньше, чем любой человек, которому советуют утопиться, оправдал его резкость.
— Зарвался я, — признал он. — Три сотни, три сотни… Сказано — две, и точка.
— Дело не в этом, — пояснил Джерри. — Цена тут ни при чем. У вас — не та миниатюра.
Ему не хотелось бы задерживаться, Джейн могла приехать с минуты на минуту, но бывший сообщник — это бывший сообщник, ничего не попишешь.
— Понимаете… — начал он.
Рассказывал он хорошо, коротко и ясно, а когда кончил, Чиппендейл произнес:
— А, трам-та-ра-рам! И прибавил:
— Что ж я, зря старался?
— Видимо, да.
— Ни фига не заплатит?
— Видимо, нет.
Чиппендейл налил себе виски и немного подумал.
— Надо было контракт… — заметил он.
— Видимо, да.
— Может, в суд подать?
— Не стоит.
— Верно, не стоит. Как это он про камень?
— Ладно, Бог с ним. Рассердился человек.
— Не скажите. Оскорбление личности. Надо бы сходить к юристу. Правда, он сам юрист.
— Это уж точно.
— Значит, пустой номер. Ворон ворону, как говорится… Нет, это подумать! Мы тут надрываемся, а картинка — не та. Смешно!
Если бы кто-нибудь сказал Джерри, что он восхитится Чиппендейлом, он бы не поверил; но, услышав эти слова, испытал неведомое чувство. Человек, которому смешна утрата двухсот фунтов, заслуживает уважения. Именно о таких людях писал покойный Киплинг.
— А вы молодец, — признал Джерри. — Если бы дядя отказал мне, я бы не смеялся.
— Вам-то он деньги даст?
— Да.
— Много?
— Немало.
Теперь восхитился Чиппендейл.
— Как это вы его? Может, гипноз?
— Нет, наследство. Отец мне оставил, но я не мог получить, пока дядя не смилостивится.
— Значит, все ваше?
— Да.
— Значит, пойдем выпьем? Джерри покачал головой.
— Рад бы, но у меня свидание. Вот что, я вам дам пять фунтов, а вы за меня выпьете.
— Пять!
— То есть десять. Идет?
Чиппендейл ответил речью, в которой восхвалил широту и благородство былого сообщника. Сколько бы он их восхвалял, мы не знаем, ибо еще на ранней стадии появилась горничная.
— Мистер Чиппендейл, — сказала она, — вас хозяин зовет.
— А что такое?
— Что-то с Симмсом.
— Очень может быть. Если понадобитесь, дорогуша, где вас искать, а?
— У ворот.
— Ладно. Скорей всего обойдусь, но чем черт не шутит!..
ГЛАВА XIV
Свершив свой подвиг у воды, Берни радовалась, как радуются хорошо выполненной работе. Если к понятной гордости прибавлялась женская жалость, то очень малая, ибо человек, идущий служить в полицию, знает, что там его ждут самые разные приключения. Кроме того, думала она, мокрый полисмен быстро превратится в сухого. Время, великий целитель, позаботится о Симмсе, да и сам он может вытереться, не маленький.
Однако больше всего она размышляла о путях Провидения. Когда-то, в одной из лучших нью-йоркских школ, Берни сетовала на то, что не создана субтильной; а сейчас поняла, что Провидение знает свое дело. Да, ее товарки походили на принцесс в весе пера — но могут ли они столкнуть в воду констебля? Куда там, они его с места не сдвинут, словно бабочки, присевшие ему на плечо: А вот она просто выстрелила им, как из катапульты. Все на свете окупается, даже внешность тяжеловеса.
Радость возросла, когда Берни подумала о Криппи. Он сразу понравился ей тем, что отличался от покойного мужа, а за эти дни чувства к нему углубились и усилились. Раньше ей хотелось погладить его по голове, теперь — дожить с ним жизнь. Многие удивились бы, что можно полюбить сэра
Криспина, в том числе — фирма по устройству усадеб; многие — но не Бернадетта.
Встретились они в дверях, он — выходил, она — входила. Выходил он потому, что прикинул и решил: если ляжешь, будешь томиться, как тушеный кролик в раскаленном казанке.
Стремясь поделиться радостной вестью, Берни не сразу заметила, как он страдает, но заметив — вскрикнула:
— Криппи! Что случилось? Что с вами? Сэр Криспин ответил:
— Все, что только бывает. Пройдемся?
И они пошли по дороге к главному входу.
— Рассказывайте, — предложила она.
— Я погиб, — рассказал он.
— Деньги?
— Они самые.
— Много?
— Да.
— Сколько?
— Сто.
— Сто?! — удивленно вскричала Берни, для которой сто фунтов, в пересчете на доллары, были истинной мелочью. — Да я их вам одолжу!
Сэр Криспин покачал головой.
— Почему? — спросила она.
— Нельзя.
— Да бросьте вы!
— Спасибо вам большое, Берни, но — нельзя.
— Вы бы мне одолжили.
— Это другое дело.
— Почему?
— Другое, и все. Берни сдалась.
— Ладно, — сказала она. — Ничего не попишешь, фамильная честь Скропов. Я бы хотела, чтобы дядя Сэм был так щепетилен. Тянет и тянет. Кому вы должны эту сотню?
— Этим, ремонту.
— А, этим! Разве Уилл не дал вам денег?
Трудно признаваться в слабости, трудно — но нужно.
— Проиграл на скачках.
— Да вы же не играете!
— Много лет удерживался, но, сами знаете, когда есть деньги…
— Надо было ставить на Братолюбие. Жаль, меня не послушались.
— Послушался и поставил.
Берни удивленно взглянула на него.
— Давайте разберемся, — сказала она. — У меня мозги поехали. Какой-то улей в голове. Значит, вы послушались?
— Да.
— И поставили на эту лошадь?
— Да. Сто фунтов.
— Тогда что вам нужно? Больше двенадцати тысяч, это не кот начхал!
Криспину показалось, что упомянутый улей переместился в его голову.
— Она… она… пришла второй.
— Вы газеты читаете?
— Нет.
— А надо бы. Пришла второй, на полголовы после Мускателя. Предъявили протест. Кажется, Мускатель ее отпихнул или лягнул. В общем, проверили, разобрались, так все и было. Жокею сделали внушение, Братолюбию дали первое место. Чек получите завтра или послезавтра. Вот и все.
Сэр Криспин в обморок не упал, но был достаточно к этому близок, чтобы пробудить в Бернадетте материнские чувства. Отведя его на скамейку, она применила свое излюбленное средство, стала массировать ему шею — и так успешно, что через некоторое, достаточно тяжелое время он выпрямился и сказал, что все в порядке.