— Я на минуту, — сказал тот. — Бегу к парикмахеру, давно надо подстричься. Сюда зашел, чтобы повидать Пикеринга.
— На что он вам?
— Есть дельце. Хороший человек, между прочим. Мы с ним сегодня виделись.
— Что же вы делали?
— Гнались в такси за девицей.
— Я думал, это не в вашем вкусе.
— Вообще-то нет, но он настаивал.
— Дурак, честное слово! Играет с огнем.
— Вы думаете?
— Конечно. Да она его женит в два счета!
Траут на это не ответил. Юристы — те же дипломаты, а он не хотел соблазнять друга.
— Дома он?
— Нет, ушел погулять. Мрачный, как дождливый день в Питсбурге. Не знаю, что с ним.
— Любовь, Айвор, любовь. Любовные горести. Она не желает его видеть.
— Вот и радовался бы.
Траут передернулся, как викарий, услышавший богохульство, но между двумя па спросил невзначай, не знает ли Айвор, как зовут эту девушку.
— Знаю, — отвечал тот. — Я ей давал интервью. Салли Фитч. Вы слышали песенку, Кол Портер поет — «Мамаша Фитч, папаша Фитч»?
— Нет, не слышал.
— Очень хорошая. Я ее исполняю в ванне.
— Да? Надо бы послушать.
— Загляните как-нибудь с утра, так в полдесятого. Прихватите плащ, я брызгаюсь. Ее без жестов не споешь.
Лльюэлин замолчал. Друг его плавал по комнате, словно прима в «Лебедином озере», а ему это не нравилось. В конце концов юрист — одно, танцор — другое. Именно тут он заметил в Трауте что-то такое, странное, словно он, по слову поэта, росой медвяною питался,[41]пил молоко из райских кущ.
— Зачем вам знать, как ее зовут? — не без резкости спросил Лльюэлин.
— Хочу к ней зайти, — охотно отвечал Траут. — Адрес я случайно знаю. Понимаете, надо их помирить. Нехорошо, когда два юных сердца разлучены недоразумением. Во всяком случае, мне это не нравится. Кто я, в конце концов, Томас Харди?
|
|
Лльюэлин совсем растерялся. Выговаривал Траут четко, но слова его не имели смысла. Если бы он стоял на месте, друг метнул бы в него укоризненный взгляд, но как его метнешь в движущуюся цель?
— Траут, — сказал Лльюэлин, — вы насосались.
— Ну, что вы!
— Тогда чего вы порете чушь? Еще вчера… Фразы он не кончил, ибо зазвонил телефон.
— Подойдете, а? — попросил он. — Меня нет дома.
Первые же слова повергли магната в дрожь, хотя он и обрадовался собственной мудрости.
— Да, madame?
Конечно, Лондон кишит всякими madame, но у них, подумал он, нет его телефона. Изнемогая от страха, магнат затаил дыхание.
— Боюсь, — говорил тем временем Траут, — что его сейчас нет, но он скоро вернется. Я ему передам, что вы звонили. Конечно, конечно. Он будет очень рад. Всего вам хорошего, madame. Какая погода, а? Хе-хе. Всего хорошего.
— Мисс Далримпл, — сообщил он, повесив трубку. — Хочет послезавтра пойти в ресторан. Позвонит в полвосьмого.
Если бы в этот миг к ним зашла Леди из Шаллота, Лльюэлин хлопнул бы ее по плечу и сказал, что прекрасно ее понимает.
— И… вы… ей… сказали… что… я… буду… рад?.. — просипел он.
Человек, пораженный в самое сердце, реагирует одним из двух способов. Он орет и ругается (метод короля Лира) или как бы застывает. Лльюэлин, видимо, принадлежал ко второй школе. Да, он раздражался по пустякам, но в серьезных делах становился глыбой льда. Когда компания «Супер-Вайнштейн» увела у него двух лучших звезд, никто не догадался бы, что он страдает. Так и теперь он сказал едва ли не вкрадчиво:
— Значит, я буду рад? А вы понимаете, что в этом собачьем ресторане я сделаю ей предложение?
|
|
— И прекрасно! — отозвался Траут. — К сожалению, я ее не видел, но сразу понятно, что она очаровательна. Главное, Айвор, жениться на хорошей женщине. Кто это сказал, что холостяк — как осел в пустыне? Умный человек. Какое будущее у осла? Практически — никакого. Кому он нужен, кому он важен? Собственно говоря, вас холостяком не назовешь, но сейчас вы одиноки. Вне брака нет радости, Айвор. Тихие уютные вечера, она вяжет, вы склонились над кроссвордом… вы нужны ей, она — вам, оба вы нужны друг другу… Женитесь, Айвор, женитесь! Ведите ее в ресторан, возьмите за руку, скажите ей… О, Господи! Спешу. Надо к парикмахеру. Постричься, побриться, помыть голову…
К ощущениям Девы из Шалотта[42]прибавились ощущения Цезаря, когда его только что заколол Брут. Что-что, а доктрина Траута казалась устойчивой, как скала. Лльюэлин испытывал то, что испытал бы член парламента, если бы его собрат-тори воспел Карла Маркса.
Мы говорим, что потрясения обращали магната в глыбу льда. Но то потрясения обычные; что же до таких, оно повергло его в трепет. Он сидел в кресле и дрожал, когда вернулся Джо.
К великой своей чести, взглянув на него, душехранитель отринул на время собственные горести.
— Боже ты мой! — воскликнул он. — Что это с вами? Веру Далримпл он знал, и так расстроился, что схватил бы патрона за руку, если бы тот ею не размахивал. Он ясно видел, что пришло время кинуться на выручку.
— Мне это все не нравится, — сурово сказал он.
— А мне! — возопил хозяин.
— Нельзя идти с ней в ресторан.
— Конечно! Конечно!
|
|
— Значит, не идите.
— Как? Она позвонит послезавтра, в полвосьмого!
— А вас не будет.
— Куда же я денусь?
— В больницу.
— Куда?
— В больницу. Там опасности нет.
— Как я туда попаду? Что мне, под такси броситься? Нажеваться мыла?
— Ложитесь на обследование.
Лльюэлин посмотрел на Джо, как смотрит отец на сына, произнесшего первое слово.
— Пикеринг, — сказал он, — в этом что-то есть. Она меня не достанет.
— Ну, разве что навестит.
— В приемные часы.
— Когда шныряют сестры.
— Вот именно!
— Осторожно с виноградом.
— Не понял.
— Она принесет виноград. Не покупайтесь.
— Я скажу, мне доктор запретил.
— Склонность к аппендициту.
— То-то и оно. Пикеринг, вы — гений.
— Ну, что вы, что вы!..
— Знаете, что я сделаю?
— Не будете есть виноград.
— Да, конечно, но кроме этого. Экранизирую вашу пьесу.
ГЛАВА XI
Так же пылко, как мистер Лльюэлин (в подобные минуты не избежишь пылкости), Джо выразил свою благодарность, а хозяин его прибавил, что без Веры Далримпл все выйдет как нельзя лучше. Вера Далримпл, сказал он, намекала, что не прочь сняться в Голливуде, но если он допустит в те края эту грозную опасность, придется показать его психиатру.
— Ну, пакуйте! — закончил он.
— Что?
— Пакуйте мои вещи. Щетка, бритва, крем, пижама, Агата Кристи. Еду в больницу.
— Это не так просто. Тут нужен доктор, он выпишет направление.
— Кто вам сказал?
— И говорить нечего, это все знают.
— Все, но не я, — парировал Лльюэлин. — Куда же мне деться? Пойти на ночь в отель? Здесь я не засну ни на минуту.
— Она собирается к вам послезавтра.
— Врет. Усыпляет бдительность.
Закрыв за ним дверь, Джо предался разным чувствам. Конечно, он радовался, что волшебная палочка киномагната дала ему то, о чем он давно мечтал. Но к радости тут же примешалась скорбь: что слава, что богатство, если шансы разделить их с Салли — примерно один процент? Учитывая упорные отказы от беседы, опытный букмекер сказал бы, наверное, что и меньше.
Озадачил его и сам припадок. На здоровье он не жаловался, а мысль о том, что очень скоро он будет сидеть напротив Салли и к ним приблизится пресловутый скрипач, необычайно его укрепила. И вдруг — словно молния ударила.
Он страдал, звонил Джерри, тому было некогда (отец и девицы), тишина давила так, что помог бы только Перси, и к приходу Траута он совершенно пал духом.
Трауту он скорее удивился, чем обрадовался. Радости было бы больше, если бы тот пребывал в обычной меланхолии, но первый же взгляд показал, что почтенный законослужитель восседает на розовом облаке, обвившись радугой. Он еще не пел: «Тра-ля-ля»; не пел — но и только.
— Бр-р-р, — буркнул Джон.
— Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте! — возликовал мистер Траут, напоминая в этот миг дуэт из оперетты. — Вы бы видели, какое освещение! Лондон — просто сказочный. Поневоле вспомнишь строки… ну, такие, знаете… этакие. Лльюэлин дома?
— Нет, ушел.
— Еще лучше! Нам надо с вами потолковать. Помните, я говорил в такси о любви и о браке? Я ошибался.
— Вот как?
— Ошибался, это уж точно. Видимо, вы не слушали. Я их осуждал. С тех пор мои взгляды изменились коренным образом. Любовь движет миром. Да, да! Помню, была такая песня: «Полюби меня и я воскре-е-сну». Вот оно, Пикеринг! Золотые слова.
Джо с удивлением смотрел на него. Выговаривай он похуже, он усомнился бы в его трезвости; а так — растерянно ожидал разъяснений.
— Вы говорили, — не выдержал он, — что нам надо потолковать.
— Именно, именно. Но вы ничего не поймете, если я не скажу о себе совсем немного, — прибавил он, подметив, что Джо замигал, — в самых общих чертах.
— Детство, школу, колледж опустим?
— Естественно. Они тут ни при чем. Перейдем сразу к зрелым годам.
— Это хорошо.
— Когда я вступил в АХ…
— Куда?
— В общество Анонимных Холостяков.
— То есть алкоголиков?
— Хо-ло-стя-ков. Несколько мужчин, которые хотят избежать женитьбы. Если мы слышим, что кто-то дрогнул, мы спорим с ним, убеждаем. У нас даже есть песня: «Из всех ужасных бед ужасней брака нет». Хотите, спою?
— Лучше в другой раз.
— Когда угодно. Сильная вещь.
— Не сомневаюсь.
— Слова Рансибла, музыка Фланнери. Джо досадливо заерзал.
— При чем тут я? — спросил он, опасаясь, что гость все-таки запоет. — Да, это очень интересно, но я-то при чем?
— Сейчас скажу, — отвечал Траут. — Но сперва объясню, почему я вышел из АХ, только что послал телеграмму. Сегодня, в Вэлли-Филдз, взгляды мои совершенно изменились. Пикеринг, я встретил ее!
Джо знал лишь одну обитательницу тех мест.
— Эту тетю с рентгеновским взглядом? — удивился он. — Которая говорит про похоть и про царствие?
— Не слышал, что она говорит, далеко стоял, да и шофер мне рассказывал про свои болезни, но я не об этой женщине. Речь идет о ее соседке, миссис Бингем.
Целомудренный Джо поджался.
— Миссис? Вы ли это?!
— Что вы, что вы, что вы! Она — вдова. Муж, по дороге в Булонь, упал в воду.
Оба помолчали, сочувствуя покойному Бингему.
— Какие у нее булочки! — воскликнул мистер Траут.
— Да?
— А клубничное варенье! Не попробуешь — це поверишь.
— Да?
— Да. Вот у меня повязка. Это собака укусила, а она — перевязала.
— Да?
— Она служит в больнице.
— Очень приятно, но я тут при чем?
— Простите?
— При чем тут я?
— Сейчас, сейчас. Иначе вы не поймете. У нас, юристов, это называется связать обстоятельства. Если бы я не встретил миссис Бингем и не вышел из АХ, я бы не стал просить у вас прощения.
— А что вы мне такого сделали?
— Подсыпал снотворного.
Джо онемел от гнева, издавая тот звук, который издает сифон перед своей кончиной. Мистер Траут продолжал:
— Прощения я прошу, но причины у меня были. Вы говорили о вашей барышне, как поэт какой-нибудь, вы собирались с ней ужинать, вы пошли к парикмахеру. Давний член АХ, естественно, решает применить метод Б ради вашего спасения. Я представлял, что через много лет вы будете меня благодарить. Откуда я мог знать, что встречу ее, увижу свет? Но особой беды не случилось. Скажите все своей барышне. Посмеетесь вместе. Ах, Господи! — Он взглянул на часы. — Бегу!
И он убежал.
Однако вскоре его сменил Джерри Николз, сообщивший, что отец заснул после обеда, а он поспешил сюда.
— Так что у тебя стряслось? — спросил он.
Джо довольно быстро все изложил, высветив основные факты: он любит девушку, а она не хочет с ним разговаривать.
— Кто она такая?
— Салли Фитч. Ты ее знаешь. Она к тебе приходила, когда ты меня нанимал.
— А, наследница!
— Кто, кто?
— Мы ее вызвали, потому что одна тетя оставила ей двадцать пять тысяч.
— Что?!
— А ты не знал?
— Конечно, нет. Господи, Джерри! А вдруг она думает, что я гоняюсь за деньгами?
— Ну, что ты! Только полный дурак не увидит, что ты — сама честность. Прямо в нос бьет. Нет, ты что-то натворил. Верно?
— Да, но я не виноват.
— Давай, рассказывай.
— Пригласил ее в ресторан и не пришел. Казалось бы, узнай в чем дело…
— А в чем?
— Мне дали снотворного.
— Не понял.
— Дали снотворное. Такую таблетку.
Джерри жалобно поморщился. Он понял, что беседа ему не по разуму.
— Начни лучше с начала, — попросил он. — Понимаешь, как-то все это…
Джо начал с начала. Джерри внимательно слушал.
— Да, — признал он, — причины у тебя есть. Хотел бы я иногда, чтобы у меня были такие причины!.. Значит, завтра с утра идем к твоей Салли.
— Она меня не примет.
— Примет, как миленькая. Идем, звоним в дверь, проскальзываем внутрь, и ты говоришь про снотворное. Я стою рядом. Хорошо?
— Еще бы!
— Нет, плохо. Она кинется в ванную и там запрется. Пойду один, а оттуда позвоню, если все улажу. Говорю «если», поскольку для твоего случая нужны большая вера (у нее) и большое красноречие. Ну, оно у меня есть.
ГЛАВА XII
Когда дела твои запутались, лоб нахмурен, а душа вопрошает: «Что же дальше?», приятно довериться эксперту. Домовладелец обретает надежду, завидев слесаря; Джо Пике-ринг радовался тому, что о нем хлопочет такой видный знаток женских сердец, — и, весело встав из-за стола на следующее утро, ответил на телефонный звонок:
— Алло!
— Эй! — отвечала трубка. — Пикеринг?
— А, мистер Лльюэлин! Вы в больнице?
— А где ж еще?
— Все в порядке?
— Туда-сюда. Шуму много. За стеной все время воют: «Доктор Биннз, доктор Биннз». Вроде радио. Но я не потому звоню. Я хотел сказать, если явится Траут — ни слова! Он меня выдаст. Через полчаса она притащится сюда.
— Он не знает, где она живет.
— Ничего, узнает. Он все может. Значит, ни слова.
— Нем, как рыба.
— Кто? Дыба?
— Ры-ба.
— Вот и хорошо.
Мистер Лльюэлин умолк и сразу же зарычал, словно львы в обеденное время. Потом произнес:
— Пикеринг!
— Здесь.
— Нет, вы подумайте. Явилась девица в такой это белой штучке, и говорит: «Возьму у вас кровь»! Конечно, поставил ее на место. Кровь! Это надо же! Каждый встречный-поперечный…
— Вы даете кровь только близким друзьям?
— Ну хотя бы. Чуть со стыда не сгорела. Так о чем мы говорили?
— О вашем мистере Трауте.
— Какой он «мой»?! Много чести. Змий. Гад. И вообще, зачем о нем говорить?
— Простите.
— Что?
— Я сказал: «Простите».
— А вы о нем не напоминайте!
— Ладно, не буду. Больница хорошая?
— Бывает хуже.
— Сестры?
— А, вот это — да, вот сестры — высший сорт. У меня в палате така-ая!..
— Это хорошо.
— Вот именно. Не хулиганка с кровью. Приятная, уютная женщина. Мы с ней очень подружились. Ладно, мне пора. Скоро врач явится. Не забывайте об этом гаде.
— Не забуду.
— Скажите, что я не в больнице, а… а…
Старый, добрый ответ «В стирке» не показался Джо уместным. Он оправился, но не настолько, чтобы позволить себе такой тон. Да и вообще, повесив трубку, он стал терять веселость — и не зря. Шло время, звонил телефон, какой-то оптимист предлагал собрание Дюма в роскошном переплете, но Джерри все не было.
Он пришел, когда уже смеркалось.
— Долго же ты хлопотал, — заметил Джо.
Джерри отвел упрек рукой, словно Лльюэлин, поющий «Папашу Фитча».
— Раньше не мог, — сказал он. — Быстро ты забыл, какая у нас дисциплина. Отец бы выгнал, не поморщился. Сорвал бы пуговицы перед строем. Помнишь, что было с Денни Дивером?
Джо признал его правоту. Глава фирмы мог и заснуть после ужина, но в дневное время был подобен рыси.
— Прости, — сказал он.
— Ладно, ладно. Я привык к обидам. Давай о деле. Джо подскочил в кресле, словно туда вставили шило.
— Ты ее видел?
— Нет.
— Почему?
— Потому что она ушла. Не мешай. Итак, прихожу к ней, звоню. Ясно?
— Ясно.
Джерри обрадовала такая понятливость.
— Открывает мне девица, ну просто вырвиглаз! Они вместе живут. Я спрашиваю: «Можно видеть мисс Фитч?» Она говорит: «Нельзя, она в парикмахерской». — «Ах, ах». — «Зайдите попозже, тут у нас один ждет». Попозже, ха-ха! «У меня срочное дело». — «Ладно, зайдите». Я зашел, сидит этот Траут…
— Траут!
— Такая фамилия.
— Интересно, что ему надо?
— Он сказал, то же, что и мне. Сообщить мисс Фитч, что это он дал тебе снотворное.
— Господи!
— Вот именно. Самый лучший выход. Без него наш рассказ ни в какие ворота не лезет. А вот если Траут бьет себя в грудь и говорит «Меа culpa!»,[43]все идет как по маслу.
— Конечно!
— Мы, юристы, называем это «идеальным свидетельством». Итак, я предоставил слово ему. Жаль, что я ее не застал, приятная девица.
— Сколько сидят у парикмахера?
— Не знаю, не бывал. Думаешь, уже вернулась? Все может быть.
— Тогда я пойду. Спасибо тебе, Джерри.
— Не за что, старик, не за что. Да, кстати. Ты хорошо подготовился? Ну, вошел, а что дальше?
— Поговорим, наверное…
— Чушь какая! Не теряй времени. Хватай ее, сожми, чтоб ребра захрустели. Поверь опыту, самые лучшие результаты.
Двери открыл мистер Траут. Казалось бы, скажи — и уйди, но он хотел посмотреть, что будет дальше.
— Сказали? — спросил Джо, переводя дух, хотя мог бы догадаться по его довольному виду.
— Сказал.
— А она что?
— Заплакала.
— Что-о-о?!
— Заплакала от радости. И я очень рад, Пикеринг. Странно, как меняются взгляды. Буквально вчера я пытался вас разлучить. Нет, действительно вчера.
— Значит, все в порядке?
— В полном. Правда, она обручилась с другим, но любит вас.
Джо показалось, что его шлепнули по носу мокрой рыбой.
— Обручилась?.. — переспросил он, схватившись за подставку для зонтиков.
— Да. Понимаете, она решила, что вы хотите ей отомстить, и, естественно, обиделась. Тут подвернулся он. Они и обручились. Вроде греческой трагедии. К счастью, все поправимо.
— Поправимо?
— Конечно. Обнимите ее, и она с ним тут же порвет. Заплакала, вы подумайте! Непременно порвет.
Джо ему поверил. Кто-кто, а ветеран АХ знает женское сердце. Знает его и Джерри Николз, он тоже советует этот метод. Один — теоретик, другой — практик, поневоле прислушаешься. И вообще, если даже она возмутится и скажет: «Что такое?!» — ему останется память, чтобы утешать его в долгие зимние вечера. Тем более, если он успеет ее поцеловать.
— Она тут? — спросил он, направляясь к гостиной.
— Нет, — ответил мистер Траут, — она уехала на такси.
— Зачем?
— Как, зачем? Чтобы скорее вас увидеть. Она же не знала, что вы едете к ней. Занятное недоразумение.
И тут заскрежетал ключ.
В Лондоне часто скрежещут ключи, звук этот — из самых тихих, но Джо задрожал, словно грохнула бомба. Когда же Салли вошла, и он схватил ее, и она приникла к нему, причитая: «Джо, Джо, Джо» — стало совершенно ясно, что метод Николза действует.
— Джо! — сказала Салли.
— Салли! — сказал Джо.
— Я чуть не умерла!
— Я чуть не сунул голову в плиту!
— Джо!
— Салли!
Деликатный человек тут бы и ушел, но деликатность боролась в мистере Трауте с живым интересом к нежным сценам. Он не только умилялся, но и сочувствовал, ибо видел, что действующие лица недооценивают опасности. Когда же речь зашла о том, чтобы идти в регистратуру, он покашлял тем сухим кашлем, который в ходу у юристов.
— Мы ни о чем не забыли? — осведомился он.
Джо дернулся, словно увидел фамильное привидение.
— Господи! — воскликнул он. — Вы еще здесь?
— Да, здесь, — отвечал Траут, — а насчет регистратуры, хотел бы вам напомнить, что мисс Фитч обручена.
Он ждал эффекта, и не ошибся. Джо выпустил Салли, Салли упала на подставку для зонтиков.
— С кем ты обручилась? — спросил Джо.
— С Джеклином Уорнером. Джо покачал головой.
— Сейчас не время шутить. Скажи серьезно, с кем ты обручилась.
— С Джеклином Уорнером.
— Вы же незнакомы.
— Знакомы, очень давно.
— Тогда ты понимаешь, что за него выходить нельзя.
— Кто этот мистер Уорнер? — поинтересовался Траут. — Ах, сэр? Хорошо, кто этот сэр Джеклин Уорнер?
— Полная мразь, — сказал Джо, — первая вошь Лондона. В жизни не работал, живет в долг, денег не отдает.
Траут умудренно кивнул.
— Я таких знаю. Их много там, у нас. Питаются коктейлями на приемах, куда их не звали. Или шляются вокруг студий, слушают музыку, едят сосиски на палочках. Я удивлен, мисс Фитч, что вы дали слово подобному человеку.
— Мы были когда-то помолвлены, еще в Вустере.
— Нельзя же, — сурово сказал Джо, — чтобы это вошло в привычку! Немедленно с ним порви.
— Я не могу.
— А что такое?
— Он заплачет. Не могу видеть, как плачет мужчина.
— Да, — согласился Траут, — положение сложное.
— Ничего сложного не вижу, — возразил Джо. — Позвони ему и скажи: «Джеклин? Это я, Салли. Прости, выхожу за Пикеринга».
Траут поцокал языком.
— Я бы не советовал.
— Почему?
— Подаст в суд, за нарушение обещаний.
— Мужчины не подают.
— Так то мужчины!
— Да, правда. С него станется.
— Еще бы! Никакой совести. Мисс Фитч не вправе так рисковать.
— Что же вы предложите?
— Я просто к нему схожу. Тут вообще нужен юрист.
— Вот это здорово! — вскричала Салли, и Джо с ней согласился, хотя ему больше бы хотелось сбить Джеклина с ног и попрыгать на нем в тяжелых бутсах.
— Я вел такие дела, — продолжал мистер Траут. — Клиенты часто говорили, что я владею даром убеждения. Однако здесь есть особые трудности. Судя по этой квартире, мисс Фитч, вы весьма обеспечены. В гостиной я заметил настоящего Коро. Этот сэр упрется. Что ж, приложу все усилия.
— Вы идете к нему?
— Да, прямо сейчас.
— И я с вами.
— Нет, я должен быть один.
— Тогда я подожду на улице.
— Что ж, не возражаю.
Когда они вышли, Джо спросил:
— Вы собираетесь его подкупить?
— Вот именно.
— М-да…
— Думаете, не клюнет?
— Клюнуть-то он клюнет, но много возьмет.
— На такое дело — не жалко.
— Да, конечно, что и спорить. Но у меня вообще нет денег. Не могли бы вы одолжить, я скоро отдам?
Было уже темновато, но мглу разогнала улыбка мистера Траута.
— Мой дорогой, — сказал он, — неужели вы думаете, что я хочу взять деньги у вас? Как говорим мы, юристы, расходы несет фирма. Житель Калифорнии никогда не станет мелочиться, если речь идет о любящих сердцах, практически — весной.
Джо заговорил не сразу, тронутый таким благородством. Заговорив же, воздал должное краю, который, судя по жителям, поистине прекрасен, если только мистер Траут — не счастливое исключение.
— Скажите, — спросил он, — есть там еще такие люди?
— Кое-кто есть, — признал мистер Траут, гадая, стерпит ли дружба с Фредом Бассетом, Джонни Рансиблом и Г. Дж. Фланнери его уход из АХ.
ГЛАВА XIII
У сэра Джеклина Уорнера все обстояло очень плохо. Казалось бы, хватит женитьбы — но нет, еще и похмелье, и долг букмекеру. Дафне он сказал, что должен двадцать фунтов, на самом же деле их было пятьдесят. Букмекер, заметим кстати, не принадлежал к тем людям, про которых говорят: «Золотое сердце!» Узнав, что уплата откладывается, он резко нахмурился и задержал дыхание.
— Ну-ну, сэр Джеклин, — сказал он, — надеюсь, что вы ошиблись. Я не суеверен, но поневоле вспомнишь, что с каждым моим должником что-нибудь случалось. Не платит — и пожалуйста! Просто рок какой-то. Был у меня такой Уизерспун, ничего, усы рыжие — и что б вы думали? Задолжал пятьдесят фунтов, а через неделю, не поверите, нашли его на улице, наложили шесть швов. Простите, семь. Один — над глазом.
Беседа эта происходила у букмекера, и Джеклин чувствовал себя так, как чувствует себя начинающий и нервный пират, который получил записку с черепом и костями. Вернувшись к себе, в Челси, он застал мистера Траута, уже подуставшего у дверей.
— Сэр Джеклин Уорнер? — осведомился юрист. Обычно баронет это отрицал — так, на всякий случай, —
но гость был явственно связан с юриспруденцией, и он решил рискнуть. Богатых родственников у него хватало; кто их знает! Может, чего и оставили…
— Да, — признался он. — Простите, а вы кто такой?
— Траут, — представился гость, — от фирмы «Траут, Уопшот и Эдельштейн». Голливуд, Калифорния, США.
Джеклин совсем оживился, вспомнив, что дядя Юстес поспешно уехал в Америку именно тогда, когда полиция стала распутывать дело об одном мошенничестве. Вполне возможно, что, осев в Голливуде и умерев с перепоя, он оставил кругленькую сумму любимому племяннику. Словом, баронет отпирал дверь в радости и веселье.
— Заходите, — говорил он, — сюда, сюда.
Переступив порог, юрист с удовольствием подметил безошибочные признаки материальной необеспеченности; и, усевшись, сразу приступил к делу.
— Вы обручены, — сказал он, — с моей клиенткой, мисс Сарой Фитч.
Многие признали бы, что скоропостижная женитьба отменяет это обручение; многие — но не Джеклин. Шестое чувство, развитое в нем с младенчества, подсказало, что тут пахнет деньгами и действовать надо осмотрительно.
— Да, — отвечал он.
— Ее отец против этого брака, — сообщил мистер Траут.
— Против?
— Вот именно. Если вы расторгнете помолвку, он готов вознаградить вас в разумных пределах.
— Что вы называете разумным?
— Пятьдесят фунтов.
— Согласен.
Мистер Траут говорил Джо, что ему доводилось вести подобные переговоры с неимущими молодыми людьми, но ни один из них не принял решения с такой поразительной быстротой. Оправившись от удивления (и легких сомнений — не стоило ли назвать другую, меньшую цифру?), он собрался высказать хозяину, что он о нем думает, но мысли о предстоящем обеде его удержали. Амелия предупредила, что может немного опоздать, все ж — больница, однако резонные укоризны заняли бы слишком много времени. Уплатив пятьдесят фунтов, он молча удалился; и вскоре услышал чье-то взволнованное пыхтенье.
— Ну, как? — спросил Джо. — Клюнул?
Волнение его умилило мистера Траута. Зачем волноваться, если миссия поручена фирме «Траут, Уопшот и Эдельштейн»? Тем самым он ответил, что все сошло прекрасно. Сэр Джеклин Уорнер клонился как тростник под дуновением его воли, ясно понимая, что спорить — бессмысленно. Джо благоговейно глядел на него.
— Траут, — сказал он, — вы просто чудо!
— По мере сил, Пикеринг, по мере сил…
— Какое мастерство!
— Я бы сказал, это природное…
— Да, наверное. Что ж, спасибо. Хотел бы я чем-нибудь отплатить…
— Пожалуйста. Дайте мне совет.
— В чем дело?
— Я иду в ресторан с миссис Бингем. Хочу сделать ей предложение.
— Замечательная мысль.
— А не рано? Я ее не спугну?
— Что вы! Они любят отчаянных мужчин.
— Мы только что познакомились.
— Не имеет никакого значения.
— Да?
— Да. Буквально вчера их просто перебрасывали через седло. Им очень нравилось. Жаль, что сейчас это не принято!
— Очень жаль.
— Метод иной. Надо делать предложение. Только не за супом! Подождите кофе.
— Почему?
— Суп не располагает к романтике.
— А, вон что! Конечно, конечно, конечно. Как же я не подумал? Спасибо, Пикеринг.
— Не за что, мой дорогой. Идите, Бог вам в помощь.
Предоставив Траута Богу, Джо схватил такси и помчался на Фаунтин-корт. Ворвавшись в квартиру 3а, он подхватил Салли и, кружась с ней по комнате, сообщил, что опасность — позади.
— Все в порядке, — заверил он. — Этот гад на тебе не женится.
— Знаю, — ответила Салли. — Он и так женат.
Джо снова испытал то особое чувство, которое испытываем мы, когда нас шлепают по носу мокрой рыбой.
— Что-что? — спросил он, резко остановившись. — Кто тебе сказал?
— Дафна. Его жена. Вы с мистером Траутом уехали, а она сказала.
— Какая еще Дафна?
— Дафна Долби. Леди Уорнер. Которая тут живет.
— А, вырвиглаз!
— Да, она красивая, но он не потому на ней женился. Лучше я объясню. Все очень просто.
— Для твоего ума — вполне может быть. Для моего — не очень.
— Они собирались пожениться. Она очень хотела стать «леди».
— Ага, ага!
— Когда я сказала, что мы обручились, она его схватила и женила. Все ж, это наследство…
— Да-да, знаю. Давай пригласим ее как-нибудь в наше гнездышко.
— Именно, гнездышко.
— В каком смысле?
— В таком. Джо, я последняя дура! Я закурила!
ГЛАВА XIV
Джо нахмурился.
— Ты говоришь о женщине, — сказал он, — которую я люблю.
— Надолго ли?