К счастью, морщины не успели впечататься, как зазвенели ключи и вошла Флора, сообщая при этом, что она аб-со-лютно измотана.
— Литературный завтрак, — пояснила кавалерственная дама. — Сама не понимаю, зачем я на них хожу. Ну, Джимми Фавергил хочет получить сэра, а что мне? Сегодня чествовали Эмму Эджи — знаешь, знаешь, такой мерзкий роман, тиражи огромные. Ей все мало, вот и подсуетилась, дали завтрак. Куриный волован, фруктовый салат, пятнадцать аб-со-лютно идиотских речей. Она, мымра, четверть часа рассказывала, как этот, простите, замысел пришел ей в голову. Покаяться бы, а то — замысел! Джимми отвечал. Ну, этого уж никто не выдержал, и нас отпустили. Но до того ли теперь? — как говорят обычно во втором акте. Ну, что у тебя?
— Ничего.
— Ничего?!
— Видела Брюссель, ездили в Мехелен, в Антверпен. Был концерт, был банкет, много балканских писателей….
— Я тебя прошу, не шути. Ты прекрасно знаешь, о чем я спрашиваю. Телеграмму ты получила. Значит, отсчитываем с той минуты, когда я дала отставку твоему Рембрандту. Ну как, теряю я дочь, приобретаю сына? Кстати, один американец сказал, что твой Гомер загребает кучу денег. Если у него в год меньше ста пятидесяти тысяч, он плачет и рыдает. В общем, моя душенька, для счастья хватит.
Вера рассмеялась точно так, как смеялась в книжном магазине.
— Очень может быть, — заметила она. — Только мне они не достанутся.
Флора Фэй издала звук, который у другой женщины казался бы чем-то средним между кряканьем и фырканьем. Даже на сцене она не выражала недоверия с таким блеском.
— Никогда не поверю, — сказала она, — что он в тебя не влюбился!
— А ты поверь.
— Чепуха. Я знаю, в чем дело. Вы были на людях. Как объясниться среди балканских писателей? Только собрался — бац, писатель! Все равно что на площади.
Веру это не утешило.
— Мы каждый вечер ходили в ресторан, — возразила она.
— И ничего?
— Ничего.
— Ну, знаешь! — воскликнула Флора. — Чушь какая-то! Однако объяснялось все просто. Гомер был робок. Он не верил в себя. Он знал, что роговые очки и круглое лицо — не подарок. Словом, он боялся прекрасной, Веры, как боялись принцесс свинопасы.
Когда год за годом получаешь по сто пятьдесят тысяч (а Гомер, говоря строго, получал скорее двести), привыкаешь и не удивляешься. Конечно, он знал, что женщины любят богатых, но к данному случаю этого не относил, тем более что речь шла об одухотворенном создании, написавшем «Дни нарцисса». Потому он и не объяснялся, Вера — хмурилась, рискуя обрести морщины, а Флора Фэй недоверчиво хмыкала.
— Сегодня мы тоже идем в ресторан, — продолжала божественная эссеистка. — Говорить будем о том, как важны эти съезды и сколько на них собирается интересных людей. А завтра он уедет к сестре. Она сейчас где-то в Хемпшире или в Сассексе. Меллингэм-холл.
Тут она остановилась, услышав воинский клич.
— Как-как? — спросила после этого Флора.
— Меллингэм-холл.
— Тогда дело в шляпе.
— Почему?
Глаза у кавалерственной дамы сверкали так, словно она отбрила режиссера.
— Слушай, — сказала она, — Меллингэм-холл я знаю. Двадцать пять лет назад меня возил туда Уилли Скроп. Это их усадьба. Место — романтичней некуда, тропинки и закутки самых рыцарских времен. Что говорить, там я познакомилась с папой. Прошлись по тропинке раза два — и пожалуйста, объяснился. Неудобно получилось, — раздумчиво прибавила она, — я была помолвлена с Уилли, папа — еще с кем-то. Но такие дела всегда можно уладить. В общем, не волнуйся, атмосфера его доконает. Ты не рада? Странно. Я думала, ты будешь плясать.
— Ты упустила небольшую деталь, — отозвалась Вера. — Как я туда попаду? Войду и скажу: «Привет!», вроде балканских писателей?
Флора Фэй презрела сомнения.
— Заплатишь и поселишься, — сказала она. — Старший брат обеднел и берет постояльцев. Расстелет алый ковер.
Вера мгновенно оживилась, но все равно заметила:
— Так нельзя, надо что-то купить.
— Покупай, душенька, — сердечно сказала Флора Фэй. — Зачем мелочиться? Ослепим Гомера.
Пока Гомер удручал своей пассивностью Веру и Флору, Дж. Г. Ф. Уэст раздражал Джейн Ханникат своей эксцентричностью. Телеграмма, откладывающая и без того отложенный ужин, привела ее в полную ярость. У нее был хороший характер — попробуй с плохим улыбаться всем мистерам Донахью! — но сейчас ей очень хотелось ударить рыжим кирпичом по рыжей голове.
Он сообщал, что срочно уезжает за город. Почему? Куда? Надолго ли? Это мог сказать его дядя. Позвонив в контору, она узнала, что он ушел — по-видимому, домой. Тогда, еще дымясь от ярости, она села в такси и поехала на Челси-сквер.
Уиллоуби сидел в кабинете, куря сигару, попивая виски с содовой и читая письмо, которое утром получил от племянника. С тех пор он прочитал его дважды, с большим удовольствием, если не учитывать постскриптума. Приятно знать, что твой поверенный справляется с деликатнейшим делом.
«Вчера и сегодня (писал Джерри) все время льет дождь, миссис Клейберн из дома не выходит, но она говорила при мне дяде Криспину, что завтра собирается к викарию. Как только она уйдет, приступлю к работе. У нее — своя ванная, свой коридорчик, очень много лишних мест, но если она будет пить у викария чай, я успею.
Вероятно, ты все-таки ошибся. Она — приятнейшая женщина. Когда я вошел, она меня расцеловала и предложила называть ее «Берни». Спрашивала о тебе, с большим чувством. Может, она и свистнула что-то в магазине, но в доме, где гостит, красть не станет.
Усадьба все такая же, только дядя Криспин — не в себе. Вчера захожу в библиотеку, он стоит, меня не видит, а когда я кашлянул, чтобы сказать: «Льет и льет» или что-нибудь в этом духе, он подскочил, как фазан. Кроме того, у него очень странный дворецкий. Конечно, приходится брать что есть, дворецкого найти трудно, но я вспоминаю величественных мажордомов, которые тут служили, и чуть не плачу.
P.S. Может, она в кабинете? Снесло ветром на пол. Посмотри еще, а?»
Когда, прочитав постскриптум, Уиллоуби думал, что слабостью разума Джерри похож на Криспина, пришла Джейн.
Он ей обрадовался, она ему очень понравилась. Вообще он не любил молодых девушек, но было в ней что-то такое, особенное.
— Заходите, — сказал он, — садитесь, моряк на суше. Если вас удивляет это обращение, объясню: я имел в виду ваше недюжинное мотовство.
И впрямь, нежданное богатство оглушило Джейн, но не настолько, чтобы она не пронеслась по магазинам, как огонь поядающий. Когда покупательную способность гарантирует фирма «Скроп, Эшби и Пэмбертон», естественно приобрести несколько платьев, несколько шляп, немного драгоценностей и машину. Писатели наговорили много всякого о деньгах, поневоле подумаешь, что это — сор, тлен, но ей деньги понравились, бывают такие люди.
— Вероятно, — сказал Уиллоуби, — вы решили купить усадьбу и хотите, чтобы мы дали вам вперед небольшую сумму. Разрешите рекомендовать Меллингэм-холл. Прекрасный дом времен Елизаветы, водопровод, парк, озеро, все удобства. Мой брат с удовольствием продаст свое родовое гнездо.
Джейн обещала это учесть, но заметила, что в данное время ей нужны сведения о Дж. Г. Ф. Уэсте.
— Какие именно? — осведомился юрист.
— Где он. Мы собирались в ресторан, а тут — телеграмма. Уехал за город.
— Да, — отвечал юрист. — В эту самую усадьбу.
— Почему? Мы же собирались в ресторан!
— Наверное, сел на диету. Соблазны, знаете… Джейн вскрикнула.
— Понимаю! Вы говорили ему про эти деньги?
— Говорил. А что?
— Ну, ясно. Ему стыдно на них жениться.
— Как в женских журналах?
— Именно.
— Вполне может быть. Глупости у него хватит.
— Мистер Скроп, я его люблю!
— Любите?
— Конечно. Кто его не полюбит?
— Я, к примеру. Пишет всякую чушь. А вы — любите, это хорошо. Он вас тоже любит. Сам сказал.
— О Господи!
— Сказал, сказал.
— Но жениться не хочет?
— Да. Это он тоже говорил.
— Какой кретин!
— Вы же его любите!
— Хорошо, какой рыцарь. Это точнее.
— Нет.
— Много вы знаете таких мужчин?
— К счастью, ни единого.
— Вот! Вы только на него поглядите. Глаза — как озера…
— Нет.
— Каким он был в детстве?
— Жутким.
— В общем, еду в Меллингэм. Вы дадите письмо?
— Не дам. Брат принимает постояльцев.
— Значит, звоню и вхожу?
— Да.
— Ну, пока.
— До свиданья. Купите дворец, заходите. Фирма — к вашим услугам.
Когда она ушла, он закурил, налил виски и умилился, как умиляется старый холостяк молодой любви. К браку он не стремился, но, по широте ума, понимал и другую точку зрения, а союз Джейн и Джерри вообще одобрял и не сомневался, что Джейн вразумит его племянника. Краткое знакомство подсказывало ему, что она, как канадская полиция, не упустит нужного человека.
Пожелав ей удачи, он вдруг всполошился, не помешает ли делу ее приезд, но быстро успокоился, догадываясь, что именно любовь к ней и подгоняет Джерри; а успокоившись — набрал номер.
— Крипc?
— А, Уилл!
— Посылаю тебе еще одну гостью, Джейн Ханникат. И не говори: «Ой»! Да, знаю, не любишь женщин, но эта — особенная. Получила наследство и покупает все подряд. Правильно поведешь дело, купит усадьбу.
Сообщение это исторгло из старшего брата особый звук, в определенной мере соответствующий восклицанию: «Чтоб мне треснуть!» Какое-то время он напоминал статую, воздвигнутую друзьями и почитателями. Потом оцепенелость сменилась оживлением, которое, как известно, охватывает коня при звуке боевой трубы. Конь этот места себе не находит или, точнее, роет ногой землю, глотает ее же, не может стоять и произносит: «Гу! гу!»[68]Именно так вел себя сэр Криспин, хотя «гу! гу!» и не говорил.
Подуспокоившись, он засомневался. Уиллоуби, думал он, большой шутник. Не исключено, что именно так он мыслит шутку. Однако был способ проверить: он сказал, что эта барышня знакома с Джерри. Вот и надо его спросить.
Племянника она нашел в бильярдной и сказал ему:
— Джеральд, ты знаешь такую барышню, Джейн Ханникат?
Кий упал на пол, а сердце у Джерри ударилось о передние зубы. Он услышал голос совести. Вина непрестанно снедала его с тех самых пор, как он послал телеграмму, и ему было страшно представить, что думает о нем Джейн.
— Уиллоуби, — продолжал сэр Криспин, — говорит, что она едет сюда.
Сердце подпрыгнуло, как русский танцор, а Джерри поморгал, чтобы разглядеть дядю, замелькавшего, словно персонаж немого фильма.
— Сюда? — переспросил, точнее — проквакал он.
— Сюда. Кажется, вы с ней знакомы?
— Знакомы?
— Знакомы, — не без раздражения повторил дядя, потому что в конце концов племянник — не эхо. — Так знакомы или нет?
— Знакомы.
— Она богата?
— Богата.
— Очень?
— То ли миллион, то ли два, — в отчаянии ответил Джерри.
— Гу! Гу! — сказал дядя.
Джейн приехала назавтра, часа в три, но Джерри не сразу удалось поговорить с ней. Когда сэр Криспин видел возможного покупателя, он принимал его как следует, и Джерри буквально повсюду натыкался на них двоих. Только Чиппендейл, позвавший хозяина к телефону, предоставил желанную и страшную возможность беседы.
Было это у озера. Чиппендейл ушел не сразу, сперва он подмигнул и, по-видимому, думал поболтать, но отбросил эту мысль. Они остались одни, если не считать утки, исключительно похожей на Чиппендейла и отрешенно крякавшей в стороне.
Джерри и сам бы закрякал, но Джейн сказала:
— Постойте, постойте!.. Мы где-то виделись. Уж не Дж. ли это Г. Ф. Уэст?
Ответить он не смог, и она продолжала:
— Вероятно, вы гадаете, что я здесь делаю. «Какая неугомонность! — думаете вы. — То Лондон, то Борнмут, то Меллингэм». Все очень просто: если эта усадьба побудила вас нарушить слово, значит, здесь находится рай и надо в него попасть. Вы правы, рай — здесь. А вот ресторан — жалко. Они ждали, старались…
Джерри обрел речь, не очень хорошую, но все-таки речь.
— Простите, — сказал он.
— Пожалуйста.
— Я хотел написать и объяснить.
— Объясните.
— Не могу. Это тайна. Вы умеете их хранить?
— Нет.
— Попробуйте, а?
— Хорошо, попробую.
И он рассказал ей все, ничего не упуская. Слушала она внимательно, а когда он кончил, вынесла приговор с той ясностью, с какой выносила его в суде.
— Ваш дядя Уилл — просто гад.
— Нет, нет, что вы!
— Порученьице, нечего сказать!
— Все-таки, миниатюра…
— Чепуха. Гад. Если бы у меня был такой дядя, я бы его послала к черту. Обыскивать комнаты! Что же это такое!
— Я не могу его послать. Тут дело в деньгах.
— Деньги — тлен.
— Когда как. Понимаете, я влюблен…
— Это приятно.
— … в очень богатую девушку. А я бедный.
— Ну и что? Если девушка хорошая, ей все равно.
— Может быть. Но мне не все равно.
— Боитесь пересудов?
— Да.
— А вам не стоит зайти к психиатру?
— Может, и стоит… Хотя зачем? Я поступаю разумно.
— Ничего подобного. Если тут нету деревенского дурака, очень рекомендую, займите вакансию. Ах, что с вами спорить! Когда собираетесь обыскивать?
— Сегодня, попозже.
— Нет, что же это такое!
— Мне и самому неприятно.
— А если она вас застанет?
— Она уходит к викарию. Кстати, не помолитесь обо мне?
— Помолюсь, — сказала Джейн, — о тонущих в морской пучине.
Задержавшись, чтобы подмигнуть и поднять большой палец, Чиппендейл упустил возможность подслушать телефонный разговор, но мы спешим сообщить, что он ничего не потерял. Звонил викарий, чтобы поблагодарить за старые брюки и чайник с надтреснутым носиком, которые сэр Криспин пожертвовал для благотворительного базара. Конечно, вежливости ради, они немного поболтали. Викарий сообщил, что ждет не дождется миссис Клейберн — прекраснейшую женщину, правда? — и собеседник согласился, что она — прекрасна. Кстати, прибавил викарий, не напомнит ли сэр Криспин захватить с собой эту книжку Эммы Люсиль Эджи, если он не спутал фамилию, а собеседник обещал, что напомнит, и немедленно забыл. Словом, и трубку поднимать не стоило.
Примерно через час, так в полпятого, сэр Кристин пришел в библиотеку, чтобы увернуться от Чизольма, и увидел, что Чиппендейл сидит в кресле, положив ноги на столик. Читал он сборник проповедей и, видимо, обрадовался, что его прервали, хотя кому-кому, а ему проповеди были нужны.
— А, это вы, дорогуша! — приветливо сказал он. — Так я и думал, что зайдете. Читали? Каноник Уистер, если не врет. Все адский огонь да адский огонь. Что поделаешь, такая у них работа! Не напишешь — уволят. У меня двоюродный брат — тоже церковный человек, подметает, пыль вытирает, моет пол, книжечки раскладывает. Викарий его зовет Чистюля Чарльз — и правильно делает, так уж крестили, все равно что меня, только он — Чарльз, а я — Реджинальд Кларенс, тесен мир.
Слушая эти слова, сэр Криспин кое-что заподозрил и решил поделиться своим подозрением.
— Чиппендейл, — сказал он, — вы напились.
Другой покраснел бы, другой — но не этот. Он не привык краснеть от стыда.
— Самую малость, дорогуша, — согласился он, — самую малость. Зашел в «Гуся и гусыню», а Бифштекс и говорит…
— Какой Бифштекс?!
— Ну, Гиббс, хозяин. Дядя этой Марлен, которую я учил ездить на велике. Симмс ее обижает.
— Не может быть!
— Может. У нее есть собака Туз, она его очень любит, такой вроде бультерьера. А Симмс говорит, он его в ногу укусил. Подошел и говорит, так это грубо: «Еще раз укусит, подам в суд, пускай крутится». Обидел, в общем. Иду, она стоит, ревет у колонки, пришлось ей купить мороженое, земляничное. Заелся, вот я что скажу. Думает, сильней его нету. Надо будет проучить, чтобы не повадно было.
Тут бы и выполнить обещание, побеседовать с Чиппендейлом, но сэр Криспин случаем не воспользовался. Он был слишком занят и растерян, чтобы заниматься мелкими склоками. Волновало его одно — способен ли пьяный Чиппендейл обыскивать комнаты.
Об этом он и спросил, не тратя времени на осторожные околичности.
— Разве вы найдете миниатюру, когда вы напились в стельку?
Чиппендейла вопрос позабавил и, прежде чем ответить, он похохотал, словно веселая гиена. Обретя же серьезность, заметил, что пьян-то он пьян, но отнюдь не в стельку.
— А как не выпить? — спросил он. — Помню, таскал я у отца, что на скачках выиграет, и очень волновался. Ничего не попишешь, пил мамашин витамин. Постойте, дорогуша, — он нетвердой походкой приблизился к окну. — Дамочка держит курс на викария. Путь, как говорится, открыт. Пойду, это самое, как его… — И он пошел, но тут же вернулся, чтобы прибавить:
— А, вот! Про-из-вес-ти обыск. Так и знал, что вспомню. Хозяина своего он оставил в большом беспокойстве. Тот беспокоился и раньше, но не так живо. Все ж неприятно думать, что такое важное дело зависит от человека, пьяного именно в стельку. Мало ли что он говорит! В стельку, и не иначе. Что же отсюда следует? Да что угодно. Иногда за работой поют; может запеть и он. Весьма вероятно, что уже сейчас звенит пьяная песнь и люди стекаются на нее со всех сторон.
Были и спокойные мысли. Чиппендейл, думал сэр Криспин, человек дела, он хочет заработать и не позволит низшей природе этому помешать. Сто фунтов держат его, песня не вырвется наружу. А главное — Берни ушла, она летит к викарию. Словом, все в порядке. И, как солдат у Киплинга, он говорил струнам сердца: «Успокойтесь».
Они повиновались, но в меру, сидеть спокойно он не мог. Его влекло туда, где на него глядели с немым укором семь или восемь тысяч кожаных томов, содержащих викторианские проповеди. Он встал, вышел в холл, чтобы взять шляпу, — и, тем самым, смог встретить Берни, входящую в дом. Говорят, что в Медузе Горгоне особенно неприятной была ее склонность обращать людей в камень. С сэром Криспином случилось именно это. Медицина утверждает, что сердце остановиться не может, но вот у него — остановилось.
Пока он молчал, Берни приветствовала его с обычной своей веселостью.
— Привет, Криппи! Забыла книжку. Сбегаю возьму. Она у меня в комнате.
Только эти слова могли расколдовать сэра Криспина. Они же изгнали слабую надежду на то, что Берни просто с ним погуляет.
— Не надо, я сбегаю, — выговорил он.
— Чепуха! — возразила Берни. — Что я, калека? Еще могу ходить по лестнице.
И она пошла, точнее — поскакала через ступеньки, а несчастный хозяин побрел в библиотеку медленно, как альпинист, взбирающийся на Маттерхорн. Вид у него был точно такой, какой бывает у человека, изучающего газовую трубу со свечкой в руке. Вот и конец, думал он; и перед ним, словно верхняя строка у окулиста, вставали живые картины того, что сейчас случится.
Обнаружив у себя Чиппендейла, Берни к нему пристанет, а он во всем признается, особо подчеркнув свою второстепенную роль. Главную, естественно, он отведет хозяину. Беседа коснется миниатюры, Берни возмутится, а там и подаст в суд за клевету или, по меньшей мере, расскажет все постояльцам, и они уедут. Конечно, это хорошо — но кто будет платить?
Именно в таких ситуациях закрывают лицо руками, а потому не сразу видят, что вошел Чиппендейл.
Какое-нибудь общество трезвости, скажем, Отряд Надежды, признало бы, что он стал немного лучше. Но врач, глядящий в самую глубь, понял бы, что протрезвел он от шока, ибо глаза у него остекленели, дыхание участилось, а струи пота напомнили бы путнику фонтаны Версаля.
— О-ух! — сказал он, вытирая лоб. — С тигрой в клетке не сидели?
Сэр Криспин покачал головой, поскольку этого с ним не бывало.
— Что слу… — начал он, и голос ему изменил. Однако, сглотнув два раза, он выговорил: —…чилось?
ГЛАВА XII
Расставшись с Берни, Джерри пошел искать Джейн и нашел ее у входа. Она стояла у машины, уже в другом платье. Он удивился.
— Привет, — сказал он. — Вы что, уезжаете?
— Да вот, в Лондон, — отвечала она. — Нью-йоркский юрист хочет со мной повидаться. К вечеру вернусь. Ладно, не в том дело. Как у вас?
— Плохо.
— Ну, естественно. Так я и думала.
Особой прозорливости тут не требовалось, Джерри был исключительно мрачен. Неприятно отступать в беспорядке. Наполеон, испытавший это в Москве, не скрывал, что ему плохо; не скрывал и Джерри в Меллингэме. Примерно так выглядел рыцарь, сообщавший даме, что его вышибли из седла.
— Что-то случилось? — О да!
— Бедный вы, бедненький!
— Она вернулась и застала меня.
— Она же ушла к викарию!
— Значит, не дошла. Если бы люди шли, куда собирались, мир был бы лучше и чище, — горько заметил Джерри, много над этим думавший.
— Что вы ей сказали?
— Ничего. Я сидел в шкафу.
— Ясно. Значит, услышали, что она идет.
— Вот именно.
— Она открыла шкаф?
— Да.
— Почему?
— Я стал чихать. Не вижу, что тут смешного.
— Я не смеюсь, я улыбаюсь. Вспомнила «Алису». Как там про младенца? Он тоже чихал. А, вот! «Лупите своего сынка за то, что он чихает, он дразнит вас наверняка, нарочно раздражает».[69]Она вас лупила?
— Скорее — нет. А вообще чем-то ударила.
— Господи!
— И спросила, что я там делаю.
— Трудный вопрос.
— Да.
— Просто не знаешь, как ответить.
— Сперва я не знал, а потом вспомнил, что она советовала мне прочитать одну книгу. Так я и сказал: зашел вот за книжкой.
— И прибавили, что книги вы ищете в платяных шкафах.
— Нет. Я услышал голоса.
— Просто Жанна д'Арк.
— И решил, что это воры.
— Так и сказали?
— Конечно.
— Она не удивилась?
— А что тут еще скажешь? Не забывайте, она меня стукнула чем-то вроде Статуи Свободы. Это мешает думать.
— Она вам поверила?
— Скорее — нет. По-моему, она решила, что я спятил.
Слово «спятил» оказалось волшебным — манера сострадательной сестры мгновенно сменилась манерой суровой гувернантки.
— Что ж, она права, — сказала Джейн.
— Почему?
— Потому. Разве нормальный человек будет скрывать от девушки, что он ее любит?
— А, вы об этом.
— Да, об этом.
— Но я же не могу!..
— Можете, можете. Где ваша сила воли?
— Дело не в том. Она подумает, что мне нужны ее деньги.
— Не подумает.
— Предположим. А другие?
— Чихать вам на других! Вы ее пожалейте, бедную.
— Богатую.
— Хорошо, богатую. Она страдает.
— Что она делает?
— Страдает. Горюет, скорбит, терзается. Если хотите — испытывает страшные муки.
Джерри до этого не додумался. По своей скромности он и не надеялся, что женщины могут страдать из-за него, словно он — тот демонический любовник,[70]о котором писал Колридж.
— Вы думаете, она все это чувствует? — на всякий случай проверил он.
— Конечно. Сидит и страдает. Он для нее — прекрасный принц. Каждое утро она ждет — а вдруг уже едет на белом коне? Но он не едет, вы не едете. Вот она и плачет, что там — рыдает. Ничего не ест, а по ночам кусает подушку, вся наволочка в дырках.
Снова — как тогда, в суде, — Джейн убедила его. И впрямь, подумал он, ему пора повидаться с врачом. Человеку, способному выбросить жемчужину, самое место в сумасшедшем доме, там он будет истинной звездой.
Сомнения, которыми он так гордился, исчезли, словно их и не было. Джерри шагнул к Джейн и пылко произнес ее имя.
— Джейн! — сказал он. — Джейн…
— Минутку, дорогуша!
Это сказала не она, а Чиппендейл, по-видимому, спасшийся из ловушки.
— Прошу прощенья, — продолжал он, учтиво подмигнув, — хозяин хочет с вами потолковать.
Хотя о сэре Криспине вполне резонно говорили, что если люди — костяшки домино, то он — две пустышки, какой-то разум у него был. Узнав, что племянника застали в шкафу, он сразу все понял. Племянники, размыслил он, не сидят в шкафах из прихоти. Значит, Уиллоуби решил, что две головы лучше, чем одна, и зачислил в свои ряды Джерри. Чего и ждать, если ему не терпится!
Надежда, раздавленная было отказом Чиппендейла, зашевелилась снова. Да, Джеральд комнату не обыскал, но человек он умный и что-нибудь придумает, а именно это и требуется.
Не тратя времени на препирательста, заведомо тщетные, — дворецкий был совершенно оглушен, — сэр Криспин спросил:
— Где мистер Уэст?
— Наверное, держит голову под краном.
— Найдите его и пришлите ко мне, — приказал сэр Криспин и не стал слушать предположений о том, что он погладит племянничка, приговаривая: «Бо-бо».
Джерри, войдя, был мрачен, как мрачен человек, если его ударить по голове, а потом помешать объяснению в любви.
— Да? — угрюмо сказал он.
Заметив такую неприветливость, сэр Криспин стал приветливым за двоих.
— Садись, дорогой, — предложил он. — Сигару?
— Нет, спасибо.
— Шерри?
— Нет, спасибо.
Сэр Криспин не отступал.
— Знаешь, мой дорогой, нам надо поговорить.
— Да?
— Да. Чиппендейл рассказал мне об этом… прискорбном случае.
— Да?
— Надеюсь, голова не болит?
— Болит.
— Болит?
— Еще как!
— Ай-яй-я-яй! Миссис Клейберн — сильная женщина. Что ты искал в шкафу, миниатюру?
Досада сменилась у Джерри удивлением. Разум старшего дяди он оценивал примерно так же, как автор притчи о домино. Чего-чего, а ясновидения он не ждал.
— Понимаешь, — продолжал дядя, — Уиллоуби звонил мне и просил ее найти. Он хотел, чтобы я обыскал миссис Клейберн. Сперва я растерялся, потом — решил помочь и поручил дело Чиппендейлу.
— Вот почему он там был!
— Да, поэтому. Обыскивать он умеет, практикуется с детства. Когда его отец выигрывал на собачьих бегах, мать заставляла его искать выигрыш. Видимо, есть у него и природный дар. Словом, я на него положился, но встреча с тобой его… скажем так, деморализовала. Только что он мне сообщил, что не хочет иметь дело с такими женщинами. Строго говоря, он выразился: «с бабами».
— В общем, смылся?
— Да.
— И ты предлагаешь мне поднять факел?
— Поэтично, но верно.
— Надеюсь, снова туда идти не надо?
— Нет-нет! — поторопился ответить дядя, хотя именно это предполагал. — Обжегшись на молоке…
— Вернее, пуганая ворона куста боится.
— Естественно. Ну, а если я пойду с ней погуляю?
— Вернется.
— Повезу в Солсбери?
— Машина сломается.
— Да, и вообще она там была. Надо что-то придумать. Они стали думать.
— Вот послушай, — сказал наконец Джерри. — Когда-то я читал рассказ про одного типа. Он украл деньги из кармана пальто, оно висело в передней.
— Очень занимательно, но при чем тут мы?
— Ты слушай. Все это было на званом обеде. Наняли сы-шика, он подошел к клептоману и говорит: «Вы не дадите мне деньги, которые вы взяли из кармана такого-то числа у такого-то?» Клептоман отвечает: «Пожалуйста. Они ему нужны?» — и дает.
Они помолчали. Сэр Криспин трогал усы. Джерри смущался, думая о том, не перепутал ли он чего-нибудь. В конце концов читал он это давно.
— Хм, — сказал сэр Криспин.
— Тебе не нравится?
— По правде, не очень. Какой-то широкий клептоман… Вряд ли так бывает.
— Да, вряд ли. Миссис Клейберн скорее ударит тебя статуей.
— Меня?
— Я думал, ты и будешь говорить, ты солиднее.
— Нет, не буду.
Они опять помолчали.
— Послушай, — сказал сэр Криспин, — я тоже вспомнил детектив. Ты любишь Шерлока Холмса?
— Очень. Знаю наизусть. Только при чем тут мы? Хочешь послать миссис Клейберн пять апельсиновых косточек?
— Нет, не хочу.
— А что, неплохо! Правда, все зависит от того, как она к ним относится. Многим они нравятся.
— Я не сюжет имею в виду, а одну фразу. Холмс где-то говорит, что при пожаре каждый спасает самое дорогое. Она будет спасать миниатюру. Психология!
Поскольку у Джерри не было усов, потрогал он подбородок.
— Ты что, хочешь поджечь Меллингэм-холл?
Сэр Криспин вздохнул; усадьба была хорошо застрахована.
— Зачем? — спросил он. — Просто ударь в колокол.
— Кто?
— Ты, ты. У тебя руки сильные.
— Я не знаю, где он.
— Ничего, покажу. Тянешь за веревку…
— И выбежит миссис Клейберн?
— Конечно.
— С миниатюрой?
— Вероятно.
— Что же ее, обыскивать?
— А?
— Трясти и щупать?
— Да, не подумал…
— Может, сбить с ног?
— Говорю, не подумал. По-видимому, план неудачный.
— Скажем так, не очень удачный.
— Не хуже твоего!
— Это верно. Другого нет?
— Вроде нет.
— Ничего мы тут не придумаем. Душно, проповеди всякие…
— Надо пройтись. Вернусь — расскажу.
Вернулся Джерри часа через полтора, веселый и возбужденный. Он сказал:
— Великий военачальник отличается тем, что способен учиться на своих ошибках. Когда посредственность, чертыхнувшись, уходит в шатер и старается все забыть, он раскуривает трубку и рассуждает так: «Последняя битва не очень удачна, мемуары она не украсит, но подумаем, что можно из нее извлечь». Вот я, к примеру. Потерпел поражение. Утратил доверие матушки Клейберн, она ведь не дура. Что же из этого следует? А то, что она поверит любому злословию. Когда она вернется от викария, скажи ей, что я ворую с самого детства, это — позор семьи. Из школы — выгнали, материнское сердце — разбил, тебя — просто разоряю. Словом, пока я здесь (это все ты говоришь), лучше и надежней всего — отдать на хранение ценные вещи, как на океанском лайнере. Кому? Конечно, тебе. Иначе я уворую. Неужели она не отдаст эту штуку, да еще с благодарностью?