Взгляды его были так тверды, что он прикинул, не написать ли жене: да, письмо пришло, но денег там нет; видимо, она не вложила. Но эту мысль он отверг, сообразив, что автор книг о нынешних девушках умнее, чем надо бы.
Управившись с чаем и булочками, он уложил сына в коляску и вывез погулять. Молодые отцы часто считают, что это унизительно, но Бинго к их числу не принадлежал. Мало того, он любил такие прогулки.
Однако на сей раз все портила та печаль, в которую его поверг вид младенца, тихо сосущего палец. Прежде он принимал без споров, что беседовать с ним нельзя. Посвистишь, почмокаешь, он — погукает, и на том спасибо. Теперь ему казалось, что их разделяет пропасть, через которую не перелетят никакие чмоканья.
Вот — он, без гроша в кармане, вот — богатый младенец. Если бы тот хоть что-то кумекал, можно было бы у него занять. Просто замороженный вклад какой-то. Вещь неприятная!
Погруженный в эти мысли, он не сразу заметил, что кто-то его окликает. Заметив же, взглянул — и увидел, что человек в котелке катит коляску с пренеприятнейшим младенцем.
— Здравствуйте, мистер Литтл, — сказал он, и Бинго понял, что это букмекер Чарли Пиклет, принимавший участие в недавних делах со Страшилой. До сих пор он видел его только на бегах, где (несомненно, из самых благородных побуждений) котелок заменяла белая панама, а потому — не сразу узнал.
— Здравствуйте, мистер Пиклет, — сказал Бинго. — Не знал, что вы живете в наших краях. Это ваш ребенок?
— Да, — отвечал букмекер, бросив взгляд на коляску и заморгав, словно рыцарь, который увидел дракона.
— Тюпу-тюпу, — заметил Бинго.
— В каком смысле? — спросил мистер Пиклет.
— Это я младенцу, — объяснил Бинго. — Очень миленький.
— Миленький?
— Ну, — сказал честный Бинго, — не Роберт Тейлор[79]или, допустим, Кэрол Ломбард,[80]но уж получше моего.
— По-луч-ше?!
— Конечно. Хотя бы похож на человека.
— Ничего подобного. Скорее уж, ваш похож.
— Мой?!
— В определенной мере.
— Господи, чушь какая!
— Чушь? — удивился Пиклет. — Ладно, заключим пари. Пять к одному, что моя Арабелла уродливей всех в Лондоне.
Бинго вздрогнул.
— Ставлю десятку!
— Идет. Где она?
Бинго на секунду заколебался, но тут же решил, что недооценивает сына.
— Вот, — сказал он, вынимая купюру и потрескивая ею в воздухе.
— Хорошо, — сказал Пиклет. — Вот — пятьдесят. Судить будет полицейский. Эй, констебль!
Большой, приятный полисмен приблизился к ним. Бинго признал, что лицо у него честное.
— Констебль, — обратился к нему Пиклет, — как по-вашему, какой ребенок страшнее?
Полисмен рассмотрел младенцев.
— Куда им до моего! — сказал он. — Вот это рожа так рожа. А мать считает, он красавец. Смех, да и только!
Молодые отцы ощутили, что он уклоняется от темы.
— Вы про наших скажите, — напомнил Пиклет.
— Ваш в соревнованиях не участвует, — прибавил Бинго. Полисмен посмотрел снова. Бинго заволновался — неужели сразу не ясно?
— М-да… — сказал судья.
— Дэ… — сказал все он же.
Бинго похолодел. Позже он говорил мне, что непременно выиграл бы, если б не стечение обстоятельств. Пока судья колебался, из-за облаков выглянуло солнце, и луч упал на Арабеллу. Та скривилась и тут же, без перерыва, стала пускать пузыри. Полисмен схватил ее за руку.
— По-бе-да! — крикнул он, поднимая вверх ее кулачок. — А вообще-то вы б на моего посмотрели.
Булочки, обратившиеся в пепел, и в подметки не годились котлетам, поданным на обед. Выйдя из комы, Бинго напряженно думал, как бы тут выкрутиться.
Он и Рози очень любили друг друга, но самая сильная любовь едва ли устоит перед таким открытием. Откуда не взгляни, выходило, что молодой отец поступил ужасно. В самом лучшем случае молодая мать скажет: «Как ты мог?!», а опыт семейной жизни учит, что слов этих надо избегать.
Бинго набрасывал на конверте «Украли», гадая, насколько это правдоподобно, и «Ветер унес», когда услышал звонок, а там — и голос жены.
— Алло!
— Алло, — отвечал он.
— Здравствуй, дорогой!
— Здравствуй, душенька!
— Здравствуй, котик!
— Здравствуй, мой ангел!
— Ты слушаешь?
— Да, да, да.
— Как Алджи?
— О, прекрасно!
— Такой же хорошенький?
— Д…да…
— Письмо получил?
— Да.
— А деньги?
— Да.
— Правда, я хорошо придумала?
— Да.
— Наверное, в банк ты не успел?
— Нет.
— Пойди с утра, до вокзала.
— Вокзала?
— Я завтра приезжаю. Мама наглоталась воды, хочет перебраться в Пистени, на грязи.
В любой другой момент эта весть возвеселила бы его, но сейчас не произвела впечатления. Думал он лишь о том, что завтра приедет Рози.
— Поезд около двенадцати.
— Хорошо, хорошо.
— Пусть Алджи тоже меня встретит!
— Ладно, ладно.
— Да, забыла! Открой средний ящик стола.
— Средний ящик…
— Там корректура для «Женских чудес». Выправь ее и пошли сегодня же. Называется «Нежные ручонки». Ну, я пошла. Мама еще кашляет. До свиданья, лапочка.
— До свиданья, кроличек.
— До свиданья, пупсик.
— До свиданья, зайчик.
Бинго повесил трубку и пошел в кабинет жены. Он страдал. Казалось бы, чего лучше — теща наглоталась и кашляет, но нет, радости не было. Вспоминая доверчивый и приветливый голос, он сопоставлял его с тем металлическим голосом, каким жена произнесет сакраментальную фразу. Страдая, он правил гранки.
Не знаю, знакомы ли вы с творчеством Рози М. Бэнкс. Критики порой упрекают ее в сентиментальности. Где-где, а в рождественском рассказе свойство это проявилось вполне. Миссис Литтл не поскупилась на снег и омелу, снегирей и поющих крестьян. Бинго рассказал мне эти «Ручонки» во всех ужасных подробностях, но я ограничусь главным. Крестный выгнал крестницу, которая полюбила художника, однако под Рождество она пришла к нему с младенцем. Представьте себе финал. Вот он сидит в библиотеке, обитой дубовыми панелями, одной рукой держит ребенка, другою — выписывает чек…
Сцена эта потрясла Бинго. Он вспомнил, что Пуффи Проссер — крестный его сына. Если нежные ручонки раскололи сэра Эйлмера Молверера, прославленного своей черствостью, почему бы им не расколоть несчастного богача?
Да, конечно, в середине июня нет ни снега, ни снегирей. Да, Пуффи предупреждал еще на крестинах, что больше серебряной чашечки из него не выжать. И все-таки Бинго, засыпая, думал о том, что если ребенок не подкачает, можно попросить и сотню.
Наутро, как бывает всегда, он одумался и решил ограничиться двадцатью фунтами. А что, вполне достаточно! Десять — ей, десять — ему. Словом, звоня в дверь, он был вполне спокоен. Его могло бы взволновать то, что юный Алджи походит на бандита, которым погнушался даже Каторжный клуб, но инцидент с констеблем показал, что таковы все младенцы, включая и героя «Ручонок». Миссис Бинго, в сущности, описала только розовые пальчики, а их у А.О. хватало. В общем, Бинго был весел, когда лакей Пуффи, Коркер, открыл ему дверь.
— Привет, — сказал он. — Хозяин дома?
Коркер ответил не сразу, попятившись от младенца, но, как образцовый лакей, сдержал себя.
— Да, сэр, — сообщил он. — Еще не встал. Поздно вернулся.
Бинго понимающе кивнул.
— Молодость, молодость! — заметил он.
— Э?
— Да, сэр.
— Веселое время…
— По-видимому, сэр.
— Так я зайду?
— Прошу вас, сэр. Его взять?
— А? Нет-нет! Это — крестник мистера Проссера. Пусть повидаются.
— Да, сэр?
— Знаете, не виделись с крестин.
— Вот как, сэр?
— Ну, пошли.
— Мистер Проссер в гостиной, сэр.
— В гостиной? Я думал, в спальне.
— Нет, сэр. Он в камине, сэр.
Действительно, Пуффи лежал в камине, хотя и не целиком. Одет он был с иголочки, прямо для бала, если бы галстук не заменяла голубая лента именно того рода, какой изящные девицы подвязывают волосы. В руке он держал воздушный шарик, на манишке алела надпись: «Тра-ля-ля!» Словом, беспокоить его не стоило, и Бинго задумался.
Однако, взглянув на часы, он понял, что выбора нет. Времени оставалось в обрез.
— Коркер, — сказал он, — через десять минут мне надо быть на вокзале. Пуффи будить опасно, пускай выспится. Я оставлю младенца тут, на ковре. Сами познакомятся.
— Превосходно, сэр.
— Конечно, хозяин сразу вызовет вас. Тогда скажите: «Это ваш крестник, сэр». Или: «Крестничичёчечек, сэр». Выговорите?
— Нет, сэр.
— Так я и думал. В общем, ясно? Хорошо. Пока.
Поезд и Бинго прибыли одновременно, а через минуту появились и Рози с матерью. Старушенция еще толком не вылезла из вагона, когда дочь, бросив ее, кинулась к мужу.
— Кроличек!
— Зайчик!
— Как давно я тебя не видела! Где Алджи?
— У Пуффи Проссера. Заскочили по дороге, а тот в него вцепился. Все-таки, крестный отец… Заберем на обратном пути.
— Забери ты. Я отвезу маму, ей нехорошо.
— Да, — согласился Бинго, — вид поганый. На грязи, и как можно скорей! Жду у Пуффи.
— Где он живет?
— Парк Лейн, 62.
— Я скоро приеду. Да, дорогой, ты деньги положил?
— А, черт! — вскричал Бинго. — Забыл, спешил к тебе. Возьмем Алджи — и положим.
Смело сказано, но на Парк Лейн, у дома, он все-таки заволновался. Кто его знает, этого Пуффи! А вдруг не даст? В конце концов сэр Эйлмер Молверер — поджарый, здоровый дядька, по-видимому — не с перепоя.
Поэтому он беспокоился, спрашивая Коркера:
— Все в порядке?
— И да, и нет, сэр.
— То есть как? Хозяин звонил?
— Нет, сэр.
— Почему же он не звонил?
— Он кричал, сэр.
— Кричал?
— Да, сэр. Издал пронзительный крик, свидетельствующий об испуге. Примерно так кричал он после Нового года, когда подумал — ошибочно, сэр, — что видит розового слона.
Бинго нахмурился.
— Мне это не нравится.
— Точно то же самое сказал мистер Проссер, сэр.
— Крестные не кричат при виде крестников. Пойду, посмотрю, в чем дело.
Он пошел — и остановился в изумлении. Алджернон Обри сидел на ковре, пытаясь проглотить шарик. Пуффи смотрел на него выпученными глазами. Бинго, человек сметливый, заметил какую-то напряженность и решил, что тактичней о ней не говорить.
— Привет, — сказал он.
— Привет, — отвечал Пуффи.
— Какое утро!
— Да, погода — будь здоров.
Поболтав о европейской политике, они замолчали. Потом Пуффи спросил:
— Бинго, ты, часом, не видишь ничего на полу?
— Это ребенка, что ли? Пуффи протяжно вздохнул:
— Ре-бен-ка? Он тут есть?
— Конечно, — отвечал Бинго. — Тю-рю-рю, — прибавил он, втягивая сына в беседу. — Папа пришел.
— Папа?
— Папа.
— Это твой?
— Мой.
— Что он тут делает?
— Да так, зашел.
— Что ж он сразу не сказал?! Я чуть не спятил от страха.
— Ты его не поцелуешь? Пуффи дернулся.
— Не шути так, — попросил он и прибавил, глядя на крестника с большой дистанции. — А я еще думал жениться!
— И правильно, — одобрил Бинго. — Жениться очень хорошо.
— До определенной меры, — сказал Пуффи. — Ты подумай, какой риск!
— А что такое?
— То есть как — что?! — проговорил Пуффи тихим, дрожащим голосом. — Как — что? Да если бы не ты, это могло быть у меня! Честное слово, я собирался сделать ей предложение. Слава Богу, ты помешал.[81]— Он испустил глубокий вздох. — Бинго, старик, ты вроде просил пятерку?
— Десятку.
Пуффи покачал головой.
— Этого мало. Пятьдесят, а?
— Пятьдесят?
— Ты не против?
— Нет-нет, что ты!
— Хорошо, — сказал Пуффи.
— Замечательно, — сказал Бинго.
— Простите, сэр, — сказал Коркер, появляясь в дверях, швейцар сообщил, что миссис Литтл ждет вас у входа.
— Скажите, я сейчас, — отвечал Бинго.
ГРОЗА МИНОВАЛА
Хрустящий рогалик, словно мусор, пролетел мимо Трутня, угощавшего пожилого родича, и ударился об стену. Заметив, что гость поднялся в воздух на восемнадцать дюймов, Трутень попросил его не беспокоиться.
— Знак внимания, — объяснил он. — Мне, конечно. Откуда оно летело?
— Кажется, от того столика.
Трутень посмотрел на столик, где сидели два других трутня.
— Высокий, в очках, исключается, — сказал он. — Это Хорес Давенпорт, наш чемпион по дротикам. Если б он метил, он бы попал. Значит, Бинго Литтл. Еще сыру?
— Нет, спасибо.
— Тогда пойдем, выпьем кофе?
— Да, все ж безопасней.
— Не сердись на Бинго, — сказал Трутень, когда они уселись. — До недавней поры над ним бушевала гроза. Дом его мог рухнуть. Гроза миновала, он не совсем в себе. Под грозой я разумею няню.
— У него есть дети?
— Есть, сын. Бинго женился на Рози М. Бэнкс, знаменитой писательнице, — и вот, пожалуйста! Конечно, в основном трудилась она, но ты меня понимаешь. Ребенку нужна няня. Они ее пригласили.
— А что же тут страшного?
— То, что когда-то она пестовала Бинго. Жена его, как многие писательницы, необычайно чувствительна. Когда ее фотография в газете с подписью «Рози М. Бэнкс (миссис Ричард Литтл)» приманила няню Сару, пожелавшую узнать, не тот ли это мистер Ричард, она (Рози) убедила ее (няню) выйти из затвора и положить руку на плуг.
— Твоему другу это не понравилось?
— Еще бы!
Когда Бинго вернулся со службы (сказал Трутень), он узнал печальную новость. Сару Байлс он запомнил великаншей с повадками пиратского шкипера, а потому испугался за сына.
— Царица моей души, — сказал он жене, — ну за что же это, а? Когда я служил под ее знаменами, самые кроткие дети тряслись при имени «Сара».
— Мой дорогой, — возразила Рози, — она просто прелесть. Такая трогательная!
— Что ж, дело твое, — откликнулся Бинго. — Может, выдохлась… Бывает, бывает.
Однако он заглянул к сыну, дал ему шоколадку и пожал руку, словно мягкосердечный менеджер, посылающий новичка на бой с чемпионом.
Представим, как он удивился, когда пришла няня. Она заметно сжалась, глаза ее лишились стального блеска, облик стал куда мягче, манера — сдержанней. Словом, когда она обняла его и спросила, как животик, он тоже ее обнял, сообщив, что животик — в порядке.
Жена его спелась с няней, будто обе они входили в любительский квартет. Бинго благосклонно на них глядел. Что же до Алджернона Обри, он искренне к ней привязался. День-другой царили мир и согласие.
Повторяю: день-другой. На закате третьего дня, читая в гостиной детектив, Бинго услышал, что Рози засмеялась над пасьянсом. Посмеяться он любил и осведомился, в чем дело.
— Так, вспомнила, — сказала она. — Когда мы купали Алджи, няня… ну, рассказала одну историю.
— Неприличную? — спросил Бинго. — Ты не можешь повторить?
— Нет-нет. Как ты приколол куклу к дядиным фалдам, когда он шел во французское посольство.
Бинго заморгал. Он помнил и этот эпизод, и следующий, в котором, кроме них с дядей, участвовала подошва домашней туфли. Физически боль прошла, и все же было бы лучше не ворошить прошлого.
— Ха-ха, — сумрачно сказал он. — Смотри-ка, помнит!
— У нее замечательная память, — признала жена.
Бинго вернулся к детективу, Рози положила десятку пик на валета червей. Казалось бы, все. Но приключения инспектора Кина, искавшего убийцу сэра Ролло Мергатройда, как-то утратили свою прелесть. До сих пор союз с няней вроде бы угрожал ее новому питомцу; счастливый отец и не думал, что сам он — в опасности. Детство его изобиловало прискорбными эпизодами. Неужели няня выступит в жанре «Как сейчас помню»?
Словом, он боялся, и на следующий же день опасения его оправдались. Когда он брал вторую порцию омлета, жена заметила:
— Дорогой, может быть — не надо?
— Э? — сказал Бинго.
— Желудок, — объяснила жена. Бинго удивился.
— Какой желудок? Вроде не жалуюсь. Спроси наших трутней, все удивляются.
— А помнишь, что было на Рождество, у Вилкинсонов? Бинго густо покраснел.
— Она тебе рассказала?
— Конечно. Она говорит, ты всегда объедался. Она говорит, ты ел, и ел, и ел. Выйдешь ненадолго — и опять…
Дня через два стало еще хуже. Вернувшись со службы, Бинго заметил, что жена немного суховата.
— Скажи, — спросила она, — ты знаешь такую Валерию Твистлтон?
— Конечно. Мартышкина сестра, выходит за Хореса Давенпорта.[82]
— Да? — Рози стала помягче. — Вы с ней часто видитесь?
— Нет, не особенно. А что?
— Няня говорит, ты от нее не отходил. Она говорит, тогда, на Рождество, ты целовал ее под омелой. Она говорит, ты вообще всех целовал.
Бинго покачнулся.
— Она меня с кем-то спутала, — хрипло выговорил он. — Я славился своей воздержанностью. По-моему, эта няня выживает из ума. Опасно доверять ей ребенка.
— Ты предпочитаешь молодых нянь?
Кто-кто, а Бинго — не дурак.
— Нет, — отвечал он, — разумных. Разумных женщин среднего возраста. Твоей няне лет сто с лишним.
— Пятьдесят!
— Это она говорит, ты больше слушай.
— Как хочешь, я ею довольна.
— Дело твое. Только не вини меня, когда будет поздно.
— Что ты имеешь в виду?
— Не знаю, — ответил Бинго. — Что угодно.
Как ни печально, в семье и без всяких нянь назревал серьезный кризис.
Каждый месяц, первого числа, Бинго получал жалованье и, несмотря на пожелания жены, часто ставил его на многообещающую лошадь; а лошади эти, как известно, склонны отвлекаться от дела, чтобы поесть маргариток. Случилось это и теперь. Доверие к Сарсапарилле лишило его всех денег, мало того — прибавило десять фунтов долга.
Бинго испробовал все, даже просил аванс у издателя, но тот сурово заметил, что авансов не дает. Все шло к тому, чтобы взять денег у жены, а это означало, что упреки кончатся к вечеру их золотой свадьбы, и никак не раньше.
Пытался он использовать и состязания в клубе, но вытянул пустой номер. Все было бы хорошо, если бы нужный билетик не перехватил Пуффи Проссер. Только он сунул руку в шляпу — хвать, Пуффи! Оказалось, что тому выпал Хорес Давенпорт, абсолютный чемпион. Ну скажите, зачем такому богачу еще денег? Чистое преступление.
Как ни странно, так думал и Пуффи. Накануне состязаний тот подошел к нему, явно о чем-то размышляя. Вообще, определить нелегко, прыщи мешают, но вроде бы — размышлял.
— Привет, Бинго, — сказал Пуффи.
— Привет, Пуффи, — сказал Бинго.
— Ты смотри, — продолжал Пуффи, — как сложна жизнь. Не замечал?
Бинго согласился, что жизнь — это не фунт изюма, а Пуффи развил мысль, заметив, что все идет вкривь и вкось.
— Совершенно вкось, — сказал Пуффи. — Вот возьмем эти дротики. Сколько бы дал бедный человек за Хореса Давенпорта! А кто его вытянул? Я. Хорес выиграет, я получу 33 фунта 10 шиллингов. Что мне 33 фунта? Лучше я не буду говорить, сколько получаю в год, тебе станет плохо. Где же правда? Где справедливость? Их нет. Билетик я кому-нибудь отдам. Может, тебе?
Бинго подпрыгнул, как форель в брачную пору, и Пуффи сказал, что подумает.
— А это тебя не унизит? — проверил он.
— Ничего, ничего, — ответил Бинго. Пуффи подумал еще.
— Нет, — заключил он. — Я не могу так унижать друга. Лучше ты мне заплати. Отдам по номиналу, за пятерку.
Бинго взвыл. У него было 4 шиллинга и 6 пенсов, еле-еле перекусить. Тут ему пришла мысль.
— Подождешь часика два?
— Конечно. Я здесь буду до четверти второго.
Мысль была такая: дома лежат запонки с алмазиками, последний подарок жены. Пять фунтов дадут в любом ломбарде. Риска нет. В конце концов получит-то он 33 фунта 10 шиллингов!
До Уимблдон Коммон далеко, но он обернулся и был в клубе к десяти минутам второго. Пуффи не ушел. В ломбарде дали 8 фунтов 10 шиллингов, так что Бинго пошел в «Савой» поразмяться. Есть минуты, когда просто нельзя перекусывать за 4 шиллинга 6 пенсов.
Потом он вернулся на службу и сел за статью «Что умелые ручонки могут сделать для няни», думая о том, что он лично взял бы ее за шкирку и выкинул на улицу. Тут раздался звонок. Жена сообщала, что задержится на ночь у матери.
Заверив ее, что будет страшно скучать, Бинго готов был попрощаться, но прекрасная Рози вскрикнула:
— Ах, чуть не забыла! Тут мы крутимся с мамой, все из головы вылетает. Украли твои запонки.
Бинго рассказывал мне, что увидел, глазами увидел, как шеф за стеклянной дверью танцует танец живота. Галлюцинации, конечно, но как их не понять! Ответил он не сразу, сердце зацепилось за гланды.
— Запонки? Какая чушь!
— Няня у тебя убирала, а их нет.
— Твоя няня, — отвечал пришедший в себя Бинго, — не заметит барабана в телефонной будке. Ты знаешь мое мнение о ее разуме.
— Значит, полицию не вызывать?
— Конечно, нет. У них дел хватает.
— Няня говорит, они походят по ломбардам.
— Вот именно. А за это время произойдет пятьдесят убийств. Ах, если бы у этих нянь были хоть зачатки гражданского долга! Не беспокойся ты о запонках, они… прости, забыл. Вспомню — позвоню. Пип-пип. — И Бинго повесил трубку.
Повесив ее, он кинулся в клуб, конечно, выпить. При всей своей выдержке чувствовал он примерно то, что чувствовала Элиза на льдинах, когда услышала собачий лай.
Однако, выпив, он преобразился. Разум подсказал, что утром — состязания, в кармане — билетик с именем Хореса, а следует из этого, что запонки будут на месте до возвращения жены.
Не успел он все это подумать, как появился Хорес, бледный, печальный, вроде мертвой рыбы.
— Что с тобой? — всполошился он, поскольку перед турниром намного надежней румяный Хорес со сверкающими глазами.
— Ты знаешь Валерию Твистлтон? — осведомился страдалец.
— Конечно!
— Ты знаешь, что она выходит за меня замуж?
— Еще бы!
— Вот и ошибся. Не выходит.
— То есть как?
— А так. Она любит другого.
— Что ты порешь?!
— Сперва послушай. Мы поругались из-за сущей чепухи. Придралась к случаю.
Добрый Бинго опечалился, но о главном не забыл.
— Нехорошо, — признал он. — Ну, старик, держись, а то завтра промажешь.
— Завтра?
— Да, на состязаниях.
— А, это? Я играть не буду.
Бинго взвыл, как волк, ударивший лапу о камень.
— Не будешь?!
— Вот и Пуффи так кричал, таким самым голосом. Что вы все удивляетесь? Разве я могу метать какие-то дротики?
Бинго ответил ему, и. с таким пылом, что разбудил его высшее, лучшее «я».
— Мдэ, — сказал Хорес. — Не знал, что он сплавил тебе билетик. Ладно, ради тебя — пойду, но что с того? Какие дротики, когда сердце разбито? Да я из-за одних слез ничего не увижу!
Расставшись с ним, Бинго сжал голову руками. Он думал. Он вспоминал те времена, когда несколько недель мазал из-за этой… как бишь ее? Ладно, главное — помирить их. Если Валерия обратит к Хоресу любящий взгляд, все встанет на места, заветный билетик принесет 33 фунта.
Конечно, никаких «других» она не любит, это полная чушь. Видимо, обычная размолвка, дело житейское. Надо ей позвонить и пригласить в ресторан.
Он побежал к будке, позвонил и договорился.
— Ну, порядок! — подытожил он. — Значит, старушка, в четверть двенадцатого. У Марио.
Так, хорошо — но все ли это? У няни, как у ночи — по меньшей мере тысяча глаз. Как от нее увернуться? Если она расскажет Рози, что он ушел на ночь глядя, вряд ли поможет ответ: «А, ходил в ресторан с Валерией!»
Он подумал — и придумал. Вернувшись домой, он попросил горничную послать няню к нему, а сам залег на тахте.
— Няня, — тихо выговорил он, — я не пойду в детскую… Как-то меня знобит, как-то покачивает. Не дай Бог, заразится! Скажите ему, а я лучше лягу.
Конечно, треклятая няня хотела вызвать хозяйку и врача, но он ее одолел, на том условии, что она принесет ему грелку и кашку. Она принесла их; и он попросил не беспокоить его до утра.
Потом все пошло гладко. В 10.30 он встал, спустился по трубе, схватил такси — и ровно в 11.15 входил к Марио. Через несколько минут явилась и Валерия в ослепительном платье из какой-то мягкой ткани.
С тех пор как Бинго целовал ее под омелой, многое изменилось. Их связывала чистая, спокойная дружба, которая нередко сменяет кипение страстей. Он был ей как старший брат; и, по-братски убедив, что шампанское вредно для здоровья, перешел прямо к делу.
— Встретил сегодня твоего повелителя, — сообщил он. — Выпьем за него.
Бинго не мог бы заказать устриц, но если бы мог, подумал бы, что Валерии попалась плохая.
— Повелителя? — с чувством сказала она. — Выпьем? Ну, знаешь! Если это чучело наступит на банановую шкурку, буду очень рада.
— А что случилось? — спросил Бинго. — То-то он не в себе. Валерия легко скрипнула зубами.
— Что случилось? А вот что. Сидим в гостиной, болтаем, и я прошу: «Ты не ляжешь на пол? Сирил хочет вылизать кому-нибудь нос». — «Нет, — говорит, — не лягу». То есть как? А так. Не лягу, и все. Конечно, я вернула ему кольцо и письма.
— Ай-я-я-яй! — заметил Бинго.
— Что ты хочешь сказать?
— То.
— Разве я не права? Ты пойми, в этическом смысле… Бинго вошел в роль старшего брата.
— Надо, — сказал он, — взглянуть и с другой точки зрения. Хорес — тонкая душа. Мало того, он горд. Может ли тонкий и гордый человек пресмыкаться перед спаниелями? Нет, не может.
Если бы Валерия была не так красива, мы бы решили, что она хрюкнула.
— Да? — спросила она. — Что я, по-твоему, дура? Он просто придрался к слову, воспользовался случаем. Все ясно, он любит другую, только ждал предлога. И пожалуйста, не скалься, как пучеглазая гиена.
Бинго объяснил, что его позабавило занятное совпадение: Хорес обвиняет в том же самом ее. Валерия удивилась.
— Он с ума сошел! Да я никогда никого не полюблю! Я — человек верный, отдала сердце — и все. Это он мотылек, прости, Господи. Или Казанова.
— Мотылек?
— Да.
— Тогда объясни, почему он похож на труп из Эдгара По?
— Похож?
— Еще как! Или на прокаженного. Или, если хочешь, на чахоточного в последней стадии.
Бинго приостановился и проверил эффект. Губы у Валерии дрожали. Курица упала с вилки.
— Ой, идиот! — сказала она. — Ой, бедный! Бинго понял, что самое время ковать железо.
— Значит, простишь его?
— Конечно.
— Помиришься?
— Да!
— Очень хорошо. Тогда пойду, позвоню. Он вскочил, но она его остановила.
— Не надо.
— То есть как — не надо?
— Так. Пусть помучается.
— Да завтра турнир!
— Какой еще турнир?
— Ежегодный. Дротики. Хорес промажет.
— Ну и что?
Бинго набрал воздуха, чтобы ей все объяснить, но тут от дверей донесся громкий, властный голос:
— Глупости, молодой человек! Вон мистер Ричард. Он остыл, я ему шарфик привезла.
В дверях стояла няня, держа мохнатый шарф и неприязненно глядя на лакея.
Может быть, вы видели пьесу про Макбета? Этот Макбет убил такого Банко, а потом позвал гостей. Смотрит — а Банко тут как тут, при всем параде, только в крови. Положеньице, а?
Так вот, далеко Макбету до Бинго! Тому показалось, что он зачем-то присел на электрический стул, а кто-то, шутки ради, возьми и включи ток. Как она выследила его? Чутьем, не иначе.
Прямо за ним была дверь, откуда появлялись лакеи. Сунув Валерии два фунта, он нырнул в нее, словно лебедь, а там, еще за полкроны, узнал у любезного туземца, где выход на улицу.
Через пять минут он был в такси, через сорок — лез по трубе, еще через десять, в пижаме, безуспешно звонил Хоре-су. Звонил он долго, не дозвонился и лег.
Спал он плохо, его терзали страхи. Посудите сами — если он не перехватит Хореса, вся работа насмарку! Хорошо, дня через два Хорес будет хлопать всех по спине и утешать на радостях, но ему-то что? О, если бы он успел убедить Валерию! О, если бы эта чертова няня задержалась на четверть часа! Бинго был истинный рыцарь, в жизни не обидел бы женщину, но будь у него нож и кипящее масло, он бы знал, что делать с няней.
А так — главное, не проспать, позвонить с утра. С этой мыслью он заснул.
Человек, знающий жизнь, как ты, мой читатель, не удивится, что он проспал. Повторилась та же история — звонишь, звонишь, звонишь, и все впустую. В клубе ответили, но сказали, что Хореса еще нет. Оставалось пойти туда.
Когда он, в полном унынии, подходил к курилке, оттуда вышли Чайник и Кошкин корм. Почему-то у него затеплилась надежда. Он схватил Чайника за рукав.
— Ну, как там?
— А, Бинго! — сказал Чайник. — Тебя-то мне и надо. Мы написали для твоего «Малыша» статью «Забытые коктейли».
Бинго рассеянно взял листки. Мнение таких экспертов очень ценно, но сейчас его мысли были далеки от служебных дел.
— Кто победил? — хрипло спросил он.
— Хорес, конечно, — отвечал Кошкин корм. — Какая игра! Беги, еще застанешь.
Бинго игры не застал. Хорес принимал поздравления, все теснились вокруг него, кроме Пуффи, который сидел в углу, очень бледный. Вообще-то не видно сквозь прыщи, но — бледный.
Увидев Бинго, Хорес направился к нему.
— Привет! — сказал он. — Я тебя ждал. Помнишь, я вчера мучился? Так вот, все в порядке. Помирились. У Марио.
— Ты там был?!