– Фантастика! – недоверчиво воскликнула Зинаида Сергеевна. – Извини, Андрюша, а что ты видел такого, что тебе до сих пор кажется неправдоподобным?
– Ну то, что он может вырвать у человека сердце, пробив грудь голой рукой!
– Жуть! Когда мне Саша рассказал об этом, я целую ночь не могла заснуть: все кошмары мерещились, – призналась хозяйка.
– А вы можете представить, что Савка, вырвав у человека сердце, потом поводил над телом рукой и закрыл рану?
– Когда Богомолов рассказал мне об этом, у меня волосы на голове зашевелились. Честное слово. Но я до сих пор в это не верю! – твердо сказал Зелинский. – Но это происходило на моих глазах. Он и мне заживил рану. – Воронов встал, расстегнул рубашку и обнажил грудь: – Вот сюда меня ранили из автомата! Вы видите какой‑нибудь шрам, отметину? Нет? Как он это сделал? А шут его знает! Порой кажется, что мне это все приснилось. Не было ранения, не было того, что делал Савелий. – Он покачал головой и вдруг ударил себе в грудь: – Да было, черт меня побери! Было!
– Но почему же он не может убрать свои шрамы? – спросил Зелинский.
– Видно, себе не может, только другим. Хотя… не знаю. Как‑нибудь спрошу его об этом. Если захочет, расскажет…
– Ты знаешь, Саша, после того как ты мне рассказал о способностях Савелия, я стала интересоваться специальной литературой и вычитала, что люди, обладающие уникальным даром лечить других, не могут напрямую использовать его по отношению к себе, только через другого человека, который служит для отражения этих способностей.
– Вроде зеркала, что ли? – усмехнулся Зелинский. – Напрасно усмехаетесь, товарищ Зелинский, – укоризненно заметила Зинаида Сергеевна. – Допустим, что ты не поверил Богомолову, что врач, произведя вскрытие убитого… кажется, Четвертого, так ты говорил?
– Да, Зинаида Сергеевна, именно Четвертого он убил, вырвав из его груди сердце. Так было вскрытие? – переспросил Воронов.
– Ну да. К сожалению, все им казалось таким неправдоподобным, что они не пригласили на вскрытие специалистов, а потом было поздно: доказать, что сердце было вырвано, а потом рану заживили без швов, оказалось невозможным.
– Да, в такое просто невозможно поверить, – заметил Зелинский.
– Ты не поверил Богомолову, это точно, но сейчас перед тобой сидит человек, который видел все это собственными глазами, и что – ты снова не веришь?
– Даже и не знаю, что сказать, – смущенно ответил Зелинский, словно не желая обижать гостя.
– Ничего страшного. Это все действительно звучит фантастически, – улыбнулся Андрей. – А что вы скажете о способности Савелия читать мысли? Или видеть в абсолютной темноте?
– Ну, это хоть как‑то можно попытаться объяснить… – неуверенно начал Зелинский. – Вряд ли он читает мысли, просто угадывает их, а видит в темноте… Просто ощущает тепло человека. Скорее всего, обладает обостренной чувствительностью.
– Может быть, может быть, – задумчиво повторил Воронов. – Как все‑таки мы еще мало знаем о самих себе. Мы словно слепые котята тычемся, набиваем себе шишки, пока не натыкаемся на что‑то такое, что заставляет нас воскликнуть: «Господи, как это оказывается все просто! И почему мы до этого не додумались раньше?» Но мы немного отвлеклись…
– Да‑да, слушаем! – с интересом воскликнула Зинаида Сергеевна.
– Мы остановились на том, что Савелий стал Посвященным. Учитель отпустил его в мир, но у него не было документов, средств к существованию и он, шатаясь по заграницам, перебивался случайной работой, пока не встретил некоего Григория Марковича, который, представившись сотрудником КГБ, помог ему вернуться на родину.
– Судя по твоей интонации, он никакой не сотрудник КГБ, я прав? – спросил Зелинский.
– Да, ты действительно прав: этот Григорий Маркович входил в одну из структур российской мафии, а руководил ею, точнее сказать руководит, тоже русский, находящийся за границей. А дальше вы знаете, что произошло. Поэтому вернемся к эпизоду, связанному с секретным заданием, о котором я говорил выше. Сейчас об этом задании снова вспомнили: оказывается, в тех контейнерах находится очень важный для нашей страны груз.
– И, как я догадываюсь, наш Савелий должен отправиться на его поиски, как единственный, оставшийся в живых, участник той секретной миссии. Но я никак не могу понять: каким концом здесь завязан Бондарь, которого затребовало ваше ведомство на таких странных условиях?
– Сейчас все поймете, – заверил Воронов. – Наш Савелий после истории с подземной базой в Казахстане попал в очень сложное положение.
– Что стало для него обычным делом, – усмехнулся Зелинский.
– Случайный взрыв на его лестничной площадке привел к тому, что он потерял память и долгие недели не знал, кто он, откуда и как его зовут. Однажды ему пришлось применить свое умение драться, и на него начала охотиться одна преступная группировка. Она хотела заставить Савелия выступать за их команду в подпольных поединках по кикбоксингу. На этих состязаниях проводятся тотализаторы, делаются большие ставки. Шантажируя Савелия, они добились своего и заставили его участвовать в смертельных поединках. Он не подозревал, что его разыскивает одна зарубежная организация, которая вынесла ему приговор. Мы почти одновременно с ними отыскали Савелия, но… – Он грустно вздохнул: – Предугадать все невозможно. Савелий был тяжело ранен, и его в бессознательном состоянии выкрали из больницы.
– Выкрали? Но куда же вы смотрели? – возмущенно вскочил на ноги Зелинский. – Или снова надеялись на авось?
– Вот именно! – кивнул Воронов. – Как бы там ни было, Савелий был похищен. А вскоре к нам позвонил некто и предложил обменять его на уголовника Бондаря.
– Ничего не понимаю, – нахмурилась Зинаида Сергеевна и взглянула на мужа: – Ты же говорил, что этот Бондарь – мелкий валютчик. Если так, то почему столько трудов понадобилось для его освобождения?
– Вы попали в самое яблочко, Зинаида Сергеевна, – подхватил Воронов. – Пришедший к нам посредник заявил, что Савелий очень ценный для страны человек, потому что он – свидетель захоронения контейнеров.
– Это становится интересным. Выходит, что это секретное задание было не таким уж секретным, если о нем знает кто‑то еще.
– Возникает вопрос: почему они решаются на такой риск ради какого‑то Бондаря? Вариантов может быть два: либо это «авторитет» в криминальной среде, либо…
– Либо он имеет какое‑то отношение к тем контейнерам! – договорила за него Зинаида Сергеевна.
– Браво! – улыбнулся Воронов. – Бондарь действительно второй из оставшихся в живых участников той экспедиции. Его опознал Савелий. Скорее всего, те люди тоже хотели принять участие в поисках и поэтому поставили на Бондаря. Сейчас Савелий находится под наблюдением отличных медиков и под надежной охраной. Он просил передать вам самый теплый привет и обещал, что, как только сможет ходить, сразу вас навестит.
– Боже, сколько же пришлось пережить этому мальчику и сколько еще предстоит, – горестно прошептала Зинаида Сергеевна. – Храни его Господь!
– До сих пор не могу простить себе, что не сразу разглядел его и некоторое время даже издевался над ним! – Зелинский с болью поморщился и взглянул на жену: – А вот ты сразу что‑то почувствовала: сколько раз пыталась меня образумить, а я – ни в какую, пока ты не догадалась ткнуть меня носом в его дело. Именно тогда, узнав, что он бывший «афганец», я впервые всерьез задумался и стал приглядываться к нему, но времени оставалось немного: разуверившись в справедливости, он ушел в побег… Остается только удивляться, сколько заложено в человеке нравственной и физической силы! Давайте поднимем тост за Человека! Человека с большой буквы!
На следующий день они вместе вернулись в Москву и поспешили к себе на работу. И вот наступил день, когда Воронов узнал о том, что Савелий выписывается из больницы. Он позвонил Зелинскому. Эта весть настолько обрадовала прокурора, что он готов был бросить все дела и поспешить в больницу. Воронову с трудом удалось остановить этот напор, пообещав завтра же приехать с Савелием на дачу.
Когда Андрей положил трубку, он вдруг подумал, что дал опрометчивое обещание: вряд ли Савка захочет в первый же день после больницы покинуть Наташу. Но следующая мысль вселила надежду: а если попытаться уговорить Наташу присоединиться к компании? Не откладывая дело в долгий ящик, Воронов набрал номер ее телефона.
– Наташа? Добрый день, это Воронов… Вы уже знаете приятную новость?
– А как же! – радостно воскликнула девушка. – Боюсь, что не смогу уснуть до самого утра.
– Наташа, вы обговаривали с Савелием планы на завтрашний день?
– Ничего конкретного мы не намечали, а что? – В ее тоне вдруг появились тревожные нотки.
– Не беспокойтесь, Наташа, ничего не случилось, – заверил он девушку. – Просто есть предложение: один общий приятель, с которым Савка не виделся много лет, приглашает нас к себе на дачу. – Кто это?
– Возможно, что Савка рассказывал вам о нем… Это Александр Зелинский. – Зелинский?! – воскликнула вдруг Наташа. – Вы его знаете?
– Да, немножко, – усмехнулась она. – Это мой дядя, родной брат отца! – Она вдруг звонко рассмеялась: – Какое совпадение! А он ни разу не упоминал о Савелии.
– А разве он много рассказывал вам о своей работе в колонии?
– Да, вы правы, об этом он вообще старается не говорить… Подождите, так, значит, Савелий сидел? – А вас это пугает?
– Пугает? Что вы, Андрей! – искренне возразила Наташа. – Просто удивляет, что он молчал…
– Собственно, там и говорить‑то не о чем… Его подставили, посадили, потом разобрались и реабилитировали.
– И сколько он там мучился? – Около года…
– Видите! Около года! У вас все так просто получается: «подставили, посадили, разобрались, реабилитировали» а человек целый год провел ни за что в колонии. Представляю, сколько ему пришлось там вынести. Бедный мой Савушка! – Она вдруг всхлипнула.
– Наташа, все уже позади… – попытался он успокоить девушку.
– Да, позади, но все равно ему пришлось пройти через все это, и вряд ли пройденное способствовало его здоровью, не так ли? – В ее голосе слышалось раздражение.
– Конечно же вы правы, Наташа. Но что касается здоровья Савелия, могу вас заверить, что он с честью выдержал это испытание и вышел из него еще более закаленным. Теперь он снова готов действовать! – Андрей старался перевести все в шутку, но вдруг понял, что последние слова прозвучали несколько двусмысленно.
Почувствовала это и Наташа и с тревогой спросила: – Вы хотите сказать, что Савелия ожидают новые испытания?
– С чего это вы взяли? Я так, в общем… – не очень убедительно пояснил он и даже попытался усмехнуться.
– Вот что, Андрей, не нужно со мною ловчить, – серьезным тоном заявила девушка. – Я прошу вас сказать мне правду.
– Давайте поступим следующим образом: завтра встретим Савелия, поедем к вашему дядюшке Зелинскому на дачу и там обо всем поговорим.
– Хорошо! – после долгой паузы согласилась Наташа. – Но завтра я не потерплю никаких отговорок, – добавила она решительно. – Никаких!
Положив трубку, Воронов облегченно вздохнул, радуясь, что удалось избежать продолжения опасной темы. А завтра? Завтра будет видно. Во всяком случае, Воронов понял одно: эта решительная девушка так любит Савелия, что провести себя она не позволит. Это надо же такому случиться: Зелинский является Наташе родным дядей! Воистину, пути Господни неисповедимы!
Наташа
В этот долгожданный день Савелий проснулся рано, часов в семь. Он решительно сбросил простыню, сконцентрировал свой мозг на состоянии мышц и внимательно «прошелся» по всему телу сверху донизу. Порадовавшись, что каждая мышца уверенно и свободно реагирует на его команды безо всяких болевых ощущений, Савелий резво поднялся на ноги и полчаса посвятил интенсивной медитации, стараясь совершенно отключиться от внешнего мира. В какой‑то момент ему показалось, что он ощутил присутствие своего Учителя, но сигнал был слабым.
Савелий ушел в себя и даже не заметил, как в палату зашла медсестра. Обычно весьма строгая, не в меру шумная, она, увидев, как он медитирует, заворожено застыла в дверях и внимательно следила за его плавными и странными движениями. Она поняла, что он сейчас не видит ее и не слышит. Взгляд Савелия поразил женщину: он был целеустремленным и отсутствующим одновременно, взгляд мудреца, который взирал на мир все понимающими глазами и как бы пытался донести до него какую‑то не ведомую никому истину. Это было так странно и необычно, что женщине стало немного жутковато.
Постепенно движения Савелия становились как бы затухающими, и вот он остановился, глубоко вздохнул и стал долго выдыхать, словно до конца освобождаясь от воздуха. Его глаза приняли осмысленное выражение, и он вопросительно уставился на женщину. – Извините, больной Говорков, я пришла вам напомнить правила для тех, кто выписывается. – Она говорила необычным для нее тоном: тихим, чуть сконфуженным, даже извиняющимся, потом, словно что‑то поняв для себя, добавила совсем не то, что хотела: – Я очень рада, что вы поправились, но немного жалко расставаться с вами.
– Зато избавитесь от излишних хлопот: режим никто не будет нарушать, – с улыбкой намекнул Савелий на их постоянные стычки.
– Ах, оставьте, – кокетливо сказала женщина. – Неужели вы не поняли, что мои придирки были из‑за того, что мне хотелось почаще видеть вас? Так что не держите на меня зла. На самом деле я совсем не такая, как многие думают обо мне на работе.
– Я знаю, – серьезно сказал он. – Спасибо вам, Машенька, за ваше внимание. – Он подошел к ней, взял ее руку и поцеловал.
– Ну что вы, право, – совсем засмущалась она. – Будьте готовы к одиннадцати. Обычно мы выписываем в двенадцать, но вам… – Она улыбнулась. – Не болейте и не давайте больше себя подстрелить. – Спасибо, Марья Филипповна! – Счастья вам, Савушка! – Она повернулась и пошла к выходу, но остановилась и с улыбкой заметила: – А Машенька мне больше нравится…
Ее ласковое «Савушка» заставило его вздрогнуть: голос был настолько похож на голос Варюши, что защемило сердце. Хорошо, что сестра сразу ушла и ему не пришлось скрывать нахлынувшие чувства. Варя, Варечка, что же ты наделала?! Зачем ты наложила на себя руки? Да, конечно, можно понять твое состояние после такого зверского надругательства над твоей душой, над твоим прекрасным телом. Но все‑таки… Никак не мог примириться Савелий с ее самоубийством. Не мог!
Неожиданно в памяти возник образ Наташи. Эта милая, нежная девушка, совершенно случайно вошедшая в его жизнь, любила его всей душой, всем сердцем. Он же не мог пойти на близость с ней, понимая, что относится к ней не так, как бы ей этого хотелось, и это его сильно мучило. В сложившейся ситуации Савелий считал, что не имеет на это права. Он чувствовал, что Наташа не понимает его сдержанности, но молчаливо мирится с ней, словно догадываясь, что суета и торопливость только все испортят.
Она знала, что не противна ему. Он был необычайно нежен с ней, когда изредка, словно забывшись, ласкал ее волосы своими натруженными руками. Наташа удивлялась его нежности и в первое время даже с опаской принимала ласки, боясь, что его руки могут поранить или окарябать ее кожу, но потом ей настолько понравилось, что она даже стала скучать по этим шершавым рукам.
Из‑за сложной пропускной системы, заведенной генералом Богомоловым, Наташа могла посещать Савелия только четыре раза в неделю. Каждый раз она с таким нетерпением ожидала очередного свидания, что прямо с порога бросалась к кровати и прижималась щекой к его руке. Эта нежность стесняла Савелия, и он лежал не шевелясь, словно боясь спугнуть ее. Девичья мудрость приносила свои плоды, и вскоре он уже более спокойно принимал ласки Наташи, которые становились все более нежными и настойчивыми. Она не торопилась, стараясь завоевывать его постепенно. Ее руки гладили его лицо, потом как бы нечаянно прикасались к его волосам, затем дружеский поцелуй на прощанье – в лоб, в щеку, наконец, легкое прикосновение к его губам. Это случилось три дня назад: прощаясь, она наклонилась над Савелием, который привычно подставил свою щеку, но вдруг быстро прикоснулась к его губам и сразу же отпрянула, словно это произошло случайно. Взглянув в его глаза, Наташа вдруг увидела в них те же тревогу и ожидание, что были, когда они впервые поцеловались у нее дома. Тогда она с ужасом подумала, что, вероятно, у него кто‑то есть, и страшно переживала по этому поводу.
Она старалась не задавать ему вопросов, которые терзали ее душу, особенно по ночам. По крупицам она ловила сведения о его прошлом, очень хитро и тонко используя для этого Андрея Воронова, и ревниво относилась к тому, что он знал о Савелии с самого детства. Как бы ей хотелось быть с ним всегда и никогда не расставаться! Как же она благодарит судьбу за то, что она свела их в тот день, когда она, подменив подругу, отправилась продавать «хот‑доги».
Ей казалось, что сам Бог спланировал их встречу. И теперь она никому не отдаст его! Никому! Надо же такому случиться, что ее родной дядя знает о нем больше, чем она. И как ей не пришло в голову рассказать ему о Савелии тогда, когда он потерял память? Насколько бы все проще было для Савелия! Может быть, тогда в их отношениях было бы больше тепла и нежности, чем сейчас. Хотя она не должна гневить Бога, потому что и сейчас ощущает себя на седьмом небе от счастья. Этот легкий, словно дуновение ветерка, поцелуй был для нее намного важнее поцелуев в то время, когда он ничего о себе не помнил. От этого поцелуя, как бы украденного, кружилась голова. И в этот раз в его глазах кроме тревоги и страдания она уловила нечто такое, что не могла сейчас выразить.
В тот день Наташа летела домой, не чувствуя под собой ног. Она даже и не представляла, что с ней может такое произойти. Двое первых парней в ее жизни сейчас казались ей настолько смешными, нелепыми, будто это происходило вовсе не с ней, а с кем‑то другим. Она ложилась в кровать с мыслями о Савелии и, не успев раскрыть утром глаза, снова думала о нем. Наташа даже и представить себе не могла, что ранее не знала этого человека по имени Савелий. Да она всю жизнь знала о нем, мечтала о нем, росла вместе с ним. Иначе и быть не могло! Она пропускала через свое сердце и душу его боли, страдания, ощущала его раны, полученные на войне и в мирное время. Ей хотелось быть всегда рядом, прикрыть его своим телом, чтобы защитить от врагов. Сколько же ему пришлось пройти, испытать в жизни! Боже, разве справедливо столько взваливать на одного человека?
Теперь, когда они наконец встретились, она сделает все, чтобы защитить его от злых сил, до конца отдаст ему свою любовь, все свои чувства, не востребованные до сих пор. Милый, родной человек! Как же она благодарна Богу за то, что он соединил их души! Они теперь никогда не расстанутся. Никогда! Но что там говорил Воронов? На что он намекал, когда говорил, что Савелий готов действовать? Неужели ему снова предстоит какое‑то испытание? Не допусти, Господи! Как же ей заснуть, не узнав ничего об этом? Воронов ловко ушел от ответа и постарался оттянуть все до завтрашнего дня. Что же ей делать? К кому обратиться? Богомолову звонить неудобно, да и вряд ли он захочет с ней говорить на эту тему. Господи, есть же Порфирий Сергеевич! И как она сразу о нем не подумала! Вот кто может ей помочь. Он очень любит Савелия, а значит, наверняка знает о его планах.
Но с чего начать разговор? Не может же она ни с того ни с сего позвонить и спросить: не знает ли уважаемый Порфирий Сергеевич о том, что собирается делать его бывший ученик? Глупее ничего не придумаешь. А может быть, начать с того, что Савелий завтра выходит из больницы? А затем взять и пригласить его на дачу к дяде! А что, отличная мысль! Вряд ли Александр Васильевич будет ошарашен визитом нежданного гостя. А Зинаида Сергеевна просто душка и любит гостей, она, как говорится, хозяйка от Бога. Какие вкусности всегда готовит! Пальчики оближешь. Надо будет, кстати, поучиться у нее секретам всяких там пирожков. Наверняка Савушка любит пирожки.
Наташа взглянула на часы и поморщилась: одиннадцатый час. Не поздно ли звонить? Но желание было столь сильным, что она решительно взяла трубку и быстро, как будто боясь передумать, набрала номер Говорова. Ответил пожилой женский голос.
– Добрый вечер! Извините за столь поздний звонок. Я не могла бы переговорить с Порфирием Сергеевичем? – Наташа очень волновалась и забыла представиться.
– А кто его просит? – В голосе пожилой женщины не было любопытства, скорее какая‑то грусть. – Это Наташа – знакомая Савелия Говоркова. – Вам срочно или можете подождать до завтра? – Он что, плохо себя чувствует? – В ее голосе было столько отчаяния, что женщина, видно, поняла это и со вздохом ответила:
– Нет, не думаю, что он уже заснул, но… – Она запнулась, словно размышляя, стоит ли посвящать незнакомку в семейные трудности, и Наташа это почувствовала: – Ему что, нездоровится?
– В общем, да… – не очень уверенно сказала женщина. – Дело в том, что он только вернулся из санатория, от внучки. – Она всхлипнула совсем по‑бабьи. – Теряем мы внучку! Ой, теряем! – Господи, что с девочкой?
– Порок сердца у нее. С самого рождения мучаемся, все по врачам да по врачам, а толку чуть! Сейчас ей совсем плохо. Извините, что поплакалась вам. У вас хоть не тяжелый разговор к нему? – спросила она. – Боюсь я за него: терпит, все внутри носит…
– Нет‑нет! – воскликнула Наташа. – Наоборот, ему будет приятно услышать, что его любимого ученика из больницы выписывают.
– Савушку выписывают? – обрадовалась женщина. – Слава Богу, хоть одна хорошая новость. Сейчас позову. Филюшка! – ласково крикнула женщина, и в ее голосе было столько теплоты и заботы, что Наташа с умилением подумала, что эти люди очень любят друг друга. А что может быть прекраснее к старости, чем сохранить любовь к близкому человеку и отдавать ее без остатка?
– Наташа? Здравствуйте! Что случилось? – встревоженно‑усталым голосом спросил Порфирий Сергеевич.
– Савелия завтра выписывают из больницы, – радостно сообщила девушка.
– Так это правда? А я жене не поверил. Во сколько вы за ним отправитесь? – Тихо и чуть приглушенно говорил Порфирий Сергеевич. Зная его жизнерадостный характер, Наташа сразу почувствовала, как он сильно переживает за свою внучку.
– Что, совсем худо с девочкой? – спросила Наташа.
– Худо, Наташа, худо! Понимаете, больше всего обидно, что она такая маленькая, семь годков только, а смотрит так грустно, по‑взрослому, что внутри все переворачивается. Господи, за что Бог карает? – Казалось, что он вот‑вот заплачет, но он пересилил себя и спокойно сказал: – Очень хотел повидаться с Савкой. Очень!
– Вы знаете, Порфирий Сергеевич… – начала она с опаской.
– Да говорите, чего уж там, – догадливо подтолкнул он.
– Дело в том, что прокурор Зелинский, возможно, вы слышали о таком, приглашает к себе на дачу.
– Саша? Да, я его хорошо знаю, и Савка его отлично знает. Откуда он вам известен? – Как ни странно, но он мой родной дядя! – Вот как? Очень интересно. Надо же, какое совпадение! И вы хотите, чтобы и я присоединился к вам?
– Конечно, вместе с супругой, – не веря еще в удачу, обрадовано воскликнула Наташа.
– Вместе, к сожалению, не выйдет: кто‑то должен быть у постели внучки. – Так вы не принимаете предложение? – Как же я могу не принять его! Мой любимый ученик наконец‑то выписывается из больницы. Мы столько с ним не виделись… – Куда и когда за вами заехать? – Давайте поступим так: вы встречаете Савелия, приводите его в божеский вид, едете на дачу к Зелинскому, я с утра побываю у внучки, потом меня сменит жена, а я сам доберусь до дачи. Я бывал там, правда всего пару раз, но думаю, что не заблужусь. Как, принимается?
– Еще бы! – произнесла довольная девушка, потом осторожно спросила: – Порфирий Сергеевич, я знаю вас как человека, который ни за что не станет ловчить, чтобы скрыть правду…
– Говорите прямо, Наташа. Что вы хотите узнать? – вздохнул он, словно предчувствуя, о чем пойдет речь. – А вы мне ответите?
– Отвечу, если буду иметь на это право! – серьезно проговорил он.
– Савелия ожидает командировка? – Можно и так сказать. – Опасная?
– Если честно, то всякое может случиться. Точнее сказать не могу, даже и не просите. У вас все? – Еще один вопрос. – Ну если последний, то спрашивайте! – Когда?
– Через неделю, максимум две. Время у вас еще будет.
– Спасибо вам, Порфирий Сергеевич! – поблагодарила девушка и тяжело вздохнула.
– Не вешайте носа: все будет хорошо, – обнадежил ее Порфирий Сергеевич. – Савелий и не в таких передрягах бывал и выжил. Не волнуйтесь, поверьте старику: все будет в полном порядке!
– Спасибо, я вам верю, Порфирий Сергеевич. До завтра.
– До свидания. Да, Наташа, у меня будет к вам небольшая просьба: не рассказывайте Савелию о внучке. Не надо ему сейчас излишних волнений. Договорились?
– Конечно, Порфирий Сергеевич! – Вот и ладненько. Будьте здоровы! Наташа положила трубку и долго приходила в себя от разговора. Выходит, предчувствие ее не обмануло. Савелия куда‑то отправляют, и это действительно опасно, даже Порфирий Сергеевич не стал скрывать. Господи! Сколько можно? Не успел он залечить раны – и снова его куда‑то посылают! Какой же все‑таки внимательный человек Порфирий Сергеевич: у самого тяжело на душе, а он заботится о Савелии, не желает причинять ему лишних переживаний. Он как бы и ей напоминает об этом. Конечно, она постарается сделать все возможное и невозможное, чтобы он как можно скорее отошел после больницы. Спасибо вам за урок, Порфирий Сергеевич: я все сделаю, чтобы Савушке было хорошо в Москве…
Команда Савелия
В последнюю свою ночь в больнице Савелий думал о Наташе. Как ни старался убедить себя в том, что он должен к ней относиться просто как к подруге, он все больше начинал открывать в себе странные чувства. Нет‑нет да вспомнятся ее нежные руки, любящие глаза, тепло ее дыхания… Может ли он обнадеживать эту милую девушку? А если настоящее чувство не придет? Послушай, Савелий, что ты себе голову морочишь? Тебе что, эта девушка не нравится? Нравится! Может быть, она не свободна? Свободна! Так в чем же дело? Что с тобой происходит? Может быть, ты не уверен в ее чувствах? Уверен? Прекрасно! Но если все хорошо, то почему должно быть все плохо? Послушай, Савелий, а может, тебе нужно быть немного проще и перестать самого себя накручивать? Но вдруг с тобой что‑нибудь случится в этом походе за контейнерами? Покалечат, а то и убьют, тогда что? Как тогда жить ей? А почему это у тебя такое пессимистическое настроение? Договорился до того, что заранее решил записать себя в покойники. Живи, пока живется. И давай жить другим. Короче, поступим так: как Наташа скажет, пусть так и будет!
Приняв это решение, Савелий сразу успокоился и мгновенно провалился в мир сна, где очень часто встречался с теми, кого давно потерял, но о ком никогда не мог забыть, словно память об этих людях заложила информацию в свои ячейки и выдавала ее только тогда, когда он нуждался в ней. Вот и сейчас ему приснилась мать.
Он никогда не мог вспомнить ее лица наяву, но стоило ей явиться к нему во сне, и он сразу же узнавал ее. Чаще всего он видел ее либо на море, либо в машине за несколько минут до автокатастрофы, в которой она и погибла. На море она была в роскошном белом платье и широкополой шляпе с голубой ленточкой, концы которой развевались под порывами ветра. Она заливисто смеялась, наблюдая за тем, как он плещется у самого берега, царапаясь голым животиком о песчаное дно.
– Смотри, мамочка, я плыву! Я плыву! Смотри! Мам, смотри! – с щенячьим восторгом выкрикивал он.
– Да, Савушка, вижу! Как здорово ты плывешь! – Ее голос был таким нежным, бархатистым, и казалось, что это счастье никогда не кончится и его мамочка, которую он так сильно и беззаветно любит, никогда не покинет его и всегда будет с ним.
– Мамочка, ты посмотри, какие ракушки! – восторженно вскрикивал маленький Савушка, показывая на ладошке удивительно белые ракушки.
– Да, Савушка, они очень красивы, – улыбалась она и смешно чмокала его в носик, в лобик, в ушко. Это было так щекотно и приятно, что он весело заливался счастливым, безмятежным смехом.
– Савушка, милый, что же она с тобой сделала? – Неожиданно голос матери превращался в голос Марфы Иннокентьевны. – Как же она посмела так издеваться над ребенком! Господи, да на нее нужно в суд подать! – Воспитательница детского дома нежно гладила по головке плачущего мальчика и, продолжая причитать, с болью рассматривала багровые рубцы на спинке Савушки.
– Марфа Иннокентьевна, миленькая, я очень‑очень вас прошу: не отдавайте меня больше в сыновья! Никогда не отдавайте! – Его худенькое тельце, покрытое красными полосами, сотрясалось от рыданий, а глаза, полные слез, смотрели на воспитательницу с тревогой и надеждой.
– Хорошо, Савушка, не отдам! – Она всхлипнула, не в силах больше сдерживаться.
– Никогда‑никогда?
– Никогда! – твердо повторила Марфа Иннокентьевна.
– Какая же вы хорошая! – Он обхватил ее ручонками и изо всех сил к ней прижался.
– Савушка! – послышался ему еще какой‑то голос. – Вам пора вставать!
Он открыл глаза и увидел сестру, которая стояла над его кроватью и радостно улыбалась: – Доброе утро!
– Доброе утро, Машенька, – сказал он, отойдя от сна. На душе было странное ощущение: тревожное и радостно‑возбужденное. Откинув простыню, он вскочил с кровати и, нисколько не стесняясь того, что на нем, кроме трусов, ничего не было, подхватил сестру и стал кружить ее.