Но сейчас Версаль давал зеленый свет Монкальму, поэтому преобладала точка зрения военного коммандера.
Помимо численного превосходства британцев пять к одному, Монкальму приходилось смириться еще с тремя другими крупными недостатками военной кампании 1759 г. Прежде всего, британская морская мощь означала, что Королевский Флот контролировал Атлантический океан и линии снабжения. Исходя из ряда соображений флот, который предоставил Питт в распоряжение Вульфу, производил более глубокое впечатление, чем армия, которую лидер предоставил ему. С Вульфом пришли сорок девять кораблей, включая двадцать два судна с пятьюдесятью и более пушками. В их число входил флагманский корабль Сондерса, «Нептун», на борту которого было установлено девяносто орудий. «Центурион» с пятьюдесятью пушками на борту был флагманским кораблем лорда Ансона, когда тот в период с 1740 по 1744 гг. совершал кругосветное путешествие. Среди офицеров Сондерса находился контр-адмирал Филипп Даррел и капитаны, равные Эдуарду Хьюзу и Джону Джарвису (позднее стал лордом Сент-Винсентом).
Среди остальных будущих знаменитостей наряду с Сондерсом был Джеймс Кук, которому в то время исполнился тридцать один год, капитан корабля «Пембрук». Когда флот прибыл в Луисбург, он выглядел настоящей армадой вместе с 119 транспортными кораблями, артиллерийско-техническими и продовольственными судами.
Армию Вульфа, заметим, поддерживали почти 200 кораблей и приблизительно 13 500 матросов и морских пехотинцев. Простое перечисление личного состава армии не даст никакого реального представления о численности противника, с которым пришлось столкнуться французам.
Второй недостаток, с которым пришлось смириться Монкальму, заключался в том, что Новая Франция была колонией с небольшой численностью населения. Внешних источников, из которых можно было бы пополнить личный состав, не имелось. Напротив, Амхёрст и Питт могли использовать ресурсы англоговорящих колоний в Северной Америке. Питт очень рано понял ошибочность драконовской политики Лоудона, в результате которой с американскими колонистами обращались как с неполноценными гражданами, заставляя оплачивать полную стоимость расквартирования и реквизиций армии.
Питт не только обращался с американскими колонистами как с равными партнерами в походе за освобождение континента от ненавистных французов, но был готов взять расходы на себя. Поучителен случай с Массачусетсом. Военные расходы колонии оценивали в 500 000 фунтов стерлингов за период с 1756 по 1761 гг. тогда как общие годовые доходы от подушного налога, налога на землю и торговлю давали не более 100 000 фунтов. Спасая Массачусетс от банкротства, Питту нужно было выручить его из беды субсидиями, за которые должен проголосовать парламент. Так что семь огромных сундуков золота и серебра, прибывшие в «Колонию на заливе» (Массачусетс) в январе 1759 г., резко изменили отношение к войне с Францией. Собрание жителей, получивших уверенность в том, что все военные расходы будут компенсированы, предложило предоставить 1 500 новобранцев в дополнение к 5 000 солдат, уже зачисленных в армию, а также выдать каждому из них субсидию в размере 14 фунтов стерлингов.
Сочетание гарантированной компенсации всех расходов и оплата субсидий сделало то же самое и в Коннектикуте, Нью-Джерси, Нью-Йорке, Нью-Гемпшире и Род-Айленде. В каждой колонии задачи набора новобранцев не вызвала необходимости во введении воинской повинности.
В результате в 1759 г. северные колонии смогли предоставить 17 000 жителей провинций для оказания помощи при вторжении в Канаду. Был решен и вопрос с кризисами движения денежной наличности армии. Командующим более раннего периода, у которых не имелось фондов, приходилось «с шапкой в руке» обращаться к американским банкирам за займами под очень высокий процент. Но обаятельный Амхёрст обнаружил: ассамблея Нью-Йорка готова авансировать ему необходимые фонды под рефинансирование в будущем из казначейства в Лондоне.
Питт и Амхёрст высоко оценили патриотизм колонистов, хотя циники заявляли: в этом случае просто заговорили деньги, как это бывает всегда. Личную заинтересованность, безусловно, следует отставить в сторону (кроме, возможно, личной заинтересованности в скрытой форме). Южные колонии не смогли проявить почти такой же уровень готовности оказать содействие и предоставить новобранцев, но они географически расположены дальше от Канады. Потенциально французское оружие и войска им не угрожали.
Но третий удар по французам, возможно, оказался самым серьезным по сравнению с остальными. Монкальм, которого буквально одолевали его неуправляемые индейские союзники двумя годами ранее, в настоящее время обнаружил: у него не осталось друзей среди краснокожих. А британцы хитростью смогли добиться успеха в завоевании симпатий североамериканских племен целиком. Эту ситуацию не стоит переоценивать, так как; в американских колониях в целом успех британцев не был одинаковым, а их политика, в конце концов, привела к серьезной войне в 1760-е гг. — и с индейками чероки, и с индейской лигой под командованием вождя племени отава Понтиака.
В 1758 г. генерал Джон Форбс попытался поставить под свои знамена индейцев племени чероки. Действительно, в мае ему удалось набрать более 700 аборигенов. Но у Форбса, обличенного верховной властью, не имелось опыта взаимодействия с индейцами, он ничего не знал об их обычаях, считая само собой разумеющимся, что местные воины относятся к низшей расе и должны подчиняться ему. Когда вождь племени чероки Маленький Плотник продемонстрировал, что сам себе на уме, отказавшись быть просто пешкой на шахматной доске Форбса, генерал арестовал его как дезертира.
К тому времени, когда Форбс понял свою ошибку, Маленький Плотник обиделся до глубины души. Он не только отказался дальше служить вместе с британцами, но он и его храбрецы покинули лагерь с дорогим оружием и ходовыми товарами, которыми генерал пытался подкупить их.
Несмотря на допущенную нелепую ошибку, Форбс был таким человеком, который понимал значение союзов с индейцами, поэтому попытался извлечь урок из допущенных ошибок. Он завязал чрезвычайно близкие отношения с Тидиускунгом, используя его в качестве канала связи с западным племенем индейцев делавэр в провинции Огайо. Его конечная цель сводилась к тому, чтобы заключить общий договор, связывающий различные племена, оставив французов без союзников-туземцев.
Форбс столкнулся со сложной проблемой: амбиции и интересы Тидиускунга сталкивались с интересами и амбициями как ирокезов, так и белых спекулянтов недвижимостью, которые надеялись сорвать большой куш в провинции Огайо. Тидиускунг особенно хотел формально аннулировать мошеннический договор 1737 г., согласно которому неопытных и легковерных индейцев племени делавэров семейство Пенн лишило двух третей миллиона акров на востоке Пенсильвании.
Кристиану Посту, посланнику Форбса, направленному в племена провинции Огайо, удалось достичь особого взаимопонимания с важным вождем индейцев племени делавэров Пискветоменом. Белый эмиссар и вождь индейцев смогли разработать проект общего мирного соглашения с англичанами. Но, куда бы они ни направились, им приходилось сталкиваться с неоспоримым доводом: если индейцы провинции Огайо ушли от французов, то на земли индейцев могут прийти англичане и украсть эти земли. И на это у племен был неопровержимый находчивый ответ: если война ведется не за земли индейцев, то почему французы и британцы не решают свои разногласия в чисто европейской войне?
Но Форбсу, Посту и Пискветомену удалось достичь почти невозможного и в конце октября провести конгресс в Истоне. В отличие от явного триумфа Тидиускунга в предшествующем году во время переговоров с британцами (ирокезы присутствовали только как наблюдатели), на этот раз он был всего одним из многих важных вождей.
На конгрессе в Истоне присутствовали всего 500 индейцев из четырнадцати различных племен: западных делавэров, восточных делавэров, шести народов конфедерации ирокезов, нантикоков, тутелоев, чугнутов, минисинков, магикан и ваппингеров. Онондага, устав от упрямого неповиновения Тидиускунга, направил в качестве своих делегатов трех верховных вождей от племен могавков, сенеков и онеидов, получивших задание восстановить гегемонию ирокезов над традиционными владениями, включая земли провинции Огайо.
Тидиускунг слишком поздно понял, что его триумф в 1757 г. на самом деле был политической ловушкой. Заключив сепаратные соглашения с британцами в то время, он лишился своих лучших карт. Понимая к своему ужасу, что у него нет возможностей для достижения цели, и даже с точки зрения британцев он выглядит уже использованным средством, большую часть конференции вождь находился в коматозном состоянии под действием алкогольных напитков, появляясь в интервалы затишья, чтобы произносить громкие слова с воинственным видом.
Это сыграло на руку вождям ирокезов, которые с обстоятельной убедительностью утверждали: такой пьяница вообще не может никого представлять, на него не следует обращать внимания. В конце концов после мучительной мольбы о родине для своего народа, Тидиускунг покорился неизбежности и смирился с формальным утверждением сюзеренитета ирокезов.
В Истоне между шестью племенами ирокезов и полным успехом стоял только Пискветомен. Перед принятием генерального мирного протокола он настаивал, чтобы права его народа были гарантированно представлены в переговорах о земле с семейством Пенн и другими белыми спекулянтами в ответ на признание формального доминирования ирокезов. Это гарантировал губернатор Пенсильвании Уильям Денни.
Пискветомен решил, что он все хорошо сделал: положил конец войне, которую его народ не мог себе позволить, получил признание ирокезами фактической автономии делавэров и обещание британцев, что белый человек не создаст постоянных поселений в провинции Огайо после окончания войны с французами.
Ирокезы ушли с конференции, получив урок: если они хотели сохранить контроль над своими традиционными западными территориями и пресекать в самом корне любые поползновения на отделение, то единственный способ обеспечить это — союз с британцами. Ведь только у них имелась власть распространить полномочия на континенте.
Главным проигравшим в Истоне оказался плаксивый Тидиускунг, но еще больше потеряла Франция. Как только ирокезы отказались от нейтралитета и заняли пробританскую позицию, решительно изменился баланс сил. Французы потеряли своих союзников-индейцев и больше никогда не одержали победы ни в одной другой войне в Канаде.
Даже поклонники Монкальма должны понять его ограничения. По мнению французов, они одержали великие победы при Мононгахела и форте Уильям-Генри только с помощью искусства владения оружием, но не благодаря своим союзникам-индейцам. Командующий всегда смотрел на туземцев, как на вспомогательную силу, которая была немного менее значительной, чем ополчение. Монкальм никогда не была искренним союзником.
Главными преступниками, виновными в падении Новой Франции, стали Людовик XV, министры в Версале, Водрейль и Биго. Поэтому Монкальма нельзя обвинять во всем.
Но вскоре у Пискветомена и индейцев племени делавэров появилась причина, достаточная для того, чтобы пожалеть о своем молчаливом согласии с договором Истона. Когда французы ушли из форта Дюкень, они забрали с собой или уничтожили все продовольствие и торговые товары. Занявшим их место британским солдатам пришлось жить всю зиму на голодном пайке. Они буквально вели почти полуголодное существование из-за сложностей в цепочке снабжения. Короче говоря, больше не имелось достаточного количества фургонов и лошадей для перевозки продовольствия.
Пока не сошел зимний снег, не появилась трава в долинах (подножный корм для огромных табунов лошадей, которых британцы намеривались отправить на запад, чтобы накормить свои гарнизоны), единственным спасением от голода и нехватки продуктов стали вьючные обозы. К тому времени, когда погонщики привели первых коров в форт, теперь переименованный в форт Питт, солдаты съели своих лошадей, кошек и собак.
Когда прибыл первый скот, изголодавшиеся люди на месте забили сорок коров и съели сырое мясо, не делая различия между требухой и отборной вырезкой. Той голодной зимой от голода больше всего пострадали индейцы племен делавэров, шауни и минго. Непосредственным следствием перемены союзников с французов на британцев оказалось то, что они теперь время голодали. Доверие к британцам зависело от их способности накормить индейцев. Но в это самое время они едва ли они могли накормить собственные войска. А французские особые отряды и партизаны наносили огромные потери зимним вьючным обозам, устраивая засады и внезапные атаки.
В период, когда зима 1758 г. плавно переходила в раннюю весну 1759 г., над британцами страшной угрозой нависла вероятность, что племена провинции Огайо вновь переключатся на поддержку французов. Даже когда им удалось смягчить положение со снабжением (что произошло только в конце апреля 1759 г., хотя первый скот пригнали только после середины июня), у племени делавэров появились другие заботы.
Как и в случае более позднего преобразования Петербург — Петроград — Ленинград, бывший форт Дюкень превратился в форт Питт, а затем — в Питтсбург. Изменение наименования отражает десятикратное увеличение размера поселения. К лету 1759 г. в нем находилось не только огромное число белых солдат, но и белые торговцы, спекулянты и бедняки с очень низким уровнем жизни, стремящиеся к быстрому обогащению. Имелись и негодяи и мошенники из Пенсильвании.
Пискветомену и его товарищам вождям дали понять, что британцы выведут свои войска, как только исчезнет угроза французов для провинции Огайо, оставив лишь небольшой торговый пункт. Но к июлю 1759 г. стало очевидно и то, что французы не вернутся, и то, что британцы не намерены уходить. Хуже того, армия британских военных инженеров приступила к закладке пятиугольного форта, занимающего площадь более семнадцати акров.
К августу солдаты и мирные жители сотрудничали по всем вопросам крупного постоянного поселения: лесопильный завод, печь для обжига кирпича, плавильный завод, кузница, не говоря уже о переднем скате бруствера и о создании рва, наполненного водой. Пискветомен и его коллеги были далеко не глупыми. Но к тому времени, когда они поняли истинный масштаб британских амбиций, оказалось уже слишком поздно менять союзников, присоединяясь к французам. Активная дипломатическая работа последних, обладай они творческим воображением, зимой 1758-59 гг. могла бы сотворить чудеса среди индейцев племени делавэров. Но Монкальм был не тем человеком, который сумел бы совершить подобное мероприятие.
В любом случае после возвращения Бугенвиля из Франции, Монкальму недосуг было заниматься индейцами. Нависла угроза Квебеку. Через четыре дня после возвращения посланника (16 мая 1759 г.) Монкальм вошел в город. Его немедленно прославили как избавителя.
Настало время подумать, как возможно более эффективно построить фортификации и оборонять город. Природа уже наилучшим образом позаботилась обо всем. Квебек расположен на левом (северном) берегу реки Св. Лаврентия, на полуострове, который клином упирается в широкое водное пространство. Старая крепость находилась на скале на 200 футов выше реки Св. Лаврентия в том месте, где та неожиданно расширяется, придавая потоку совершенно иной характер.
Один статистик оказался красноречивым: в Квебеке ширина реки составляла 1 000 ярдов, но через тридцать миль вниз по течению ширина была двенадцать миль. Только остров Орлеан, делящий поток в нижнем течении надвое, временно отвлекал внимание от резкого изменения размера реки в этом месте.
Верхний город и Нижний город располагались в 700 милях от открытой Атлантики, вклиниваясь между рекой Св. Лаврентия и ее притоком (рекой Сен-Шарль).
Высокий Верхний город смотрел вперед через бассейн и далее вниз на доки и беспорядочно разбросанные дома Нижнего города, где он исчезает в предместьях Сен-Рош и Пале. После слияния рек Св. Лаврентия и Сен-Шарль город резко заканчивался крутым откосом. Поэтому Квебек частично защищен рекой, частично — крутыми и нависающими скалами на западной стороне полуострова, высота которых находится в пределах от 200 до 350 футов.
Оставалась только одна уязвимая точка — земля с видом на открытое пространство на юго-западе, известная как Равнина Авраама. Названное в честь лоцмана Авраама Мартина в начале 1600-х гг., это узкое плато было занято сельскохозяйственными угодьями. Там местность отлого поднимается вверх среди небольших ферм — сначала к разрушенному горному хребту, а затем — к стенам Квебека. Так было и в то время, когда французам следовало построить искусственные оборонительные сооружения и фортификации. Но наклонная и неровная местность исключала возможность сооружения непрерывной линии бастионов, перекрывающих друг друга.
В 1750 г. в Квебеке не было правильной цитадели (ее не будет до 1831 г.) В течение почти ста лет французы возились с оборонительными сооружениями на западной стороне города, не создав ничего значительного. В докладе французского инженера, датированном 1744 г., говорится: Квебек крайне уязвим для нападения. Но на это не обращали внимания вплоть до следующего года, когда захват британцами «неприступной» крепости Луисбург прозвучал набатным колоколом в Версале. Тогда в Квебеке началась серьезная работа по строительству оборонительных сооружений. Но она периодически останавливалась, когда Париж переживал какой-нибудь их своих хронических финансовых кризисов.
Предполагалось, что к 1759 г. Квебек сможет похвастаться сплошной оборонительной каменной стеной. Но вскоре инспектирование, проведенное Монкальмом, убедило его в том, что фортификации были «такими смехотворными и такими плохими, что их взяли бы немедленно после начала осады». Он достаточно ясно увидел, что сами каменные стены совершенно бесполезны, если нет внешних сооружений, которые могут защитить их от огня артиллерии или штурма эскаладой (взятие стен с помощью лестниц).
Вопреки всем канонам строительства фортификаций, французы не вырыли глубокий ров перед стеной перед тем, как приступили к строительству самой стены. Так как земля оказалась каменистой, а ров можно было построить, только взрывая грунт, Монкальм столкнулся с нелепой ситуацией: любой такой взрыв может разрушить стену. В это время невозможно было построить и внешние фортификации, которые защитили бы стену. Для этого строительства требовалось 4 000 рабочих, которые съели бы все продовольствие, которое командующий держал в резерве на тот случай, если в будущем перехватят конвои из Франции.
Последствием всего этого стало то, что городские стены на западе оставались неподвижной мишенью для артиллерии противника. Эта некомпетентность осложнялась еще и тем, что французы неправильно разместили все пушки, расположив их таким образом, чтобы не допустить использование лестниц во время штурма. Но не было ни одного орудия, которое могло стрелять в сторону открытой местности. Они не подумали о том, что следует занять и укрепить высоты Пуэнт-Леви как плацдарм для сопротивления, расположенный непосредственно за рекой Св. Лаврентия на расстоянии менее мили от города. Это сразу же открывало британцам возможность оккупировать эти высоты, с которых они могли бы обстреливать город и взорвать проход для своих кораблей. А с борта судов можно высадить солдат на равнину Авраама.
Очевидно, французы полагали, что смогут использовать брандеры против судов противника, подходящих на пушечный выстрел к Квебеку.
Хотя Монкальм находился в общеизвестной ситуации цейтнота и нехватки всего необходимого, он сделал все что мог, чтобы укрепить ненадежные оборонительные сооружения. Командующий заставил всех матросов с борта торговых и военно-морских судов заниматься физическим трудом и приступить к рытью линии окопов вдоль правого берега реки Сен-Шарль. Корабли затопили в навигационных каналах реки Св. Лаврентия, а буи и маркеры сняли, поставив ложные. Восемь крупных судов превратили в брандеры, корпуса затопили в реке Сен-Шарль.
Французы установили батареи в Нижнем городе вдоль берега, через приток построили три новых моста, начали подготовку плавучей артиллерии. Корабли с продовольствием стояли в пятидесяти милях вверх по течению реки, линия снабжения проходила с запада. Полагая, что британцы не смогут пройти к верховьям реки Св. Лаврентия и атаковать с запада, Монкальм решил убрать из города все продовольственные запасы, чтобы не потерять их, если Квебек падет. В этом случае его солдаты смогут отступить на запад к продовольственным складам.
Но здесь возникло замешательство, которое оказалось фатальным. Британцы могли взять Квебек только в том случае, если они уже взорвали проход на запад, в результате чего прерывалась французская линия снабжения. Но к полному изумлению Монкальма, его инженеры сообщили: канал реки Св. Лаврентия слишком широк, блокировать его невозможно. Несмотря на присутствие французов в Квебеке в течение 150 лет, они почти ничего не знали о самой реке Св. Лаврентия. Теперь прежние лень и невежество преследовали их.
Монкальм писал Бурламаку: «Наши моряки или лоцманы, как мне кажется, либо лжецы, либо полные невежды».
Если, казалось, что все в Природе и в истории ополчилось на Монкальма, то весной 1759 г. ему повезло, по крайней мере, в одном. С одной стороны, Вульф наступал не так быстро, как ожидалось, с другой же, французские корабли снабжения продолжали приходить. В результате задержек в пути, вызванных льдами, им приходилось менять курс и идти к Новой Шотландии вместо того, чтобы сразу же останавливаться у мыса Бретон.
Вульф появился в Галифаксе только 30 апреля, а в Луисбурге — 15 мая. Между прочим, его плохо обслуживал адмирал Даррел, зимовавший в Галифаксе. Даррел по приказу Питта должен в 1759 г. был выйти на реку Св. Лаврентия по возможности раньше, чтобы перехватить все французские суда, пытающиеся добраться до Квебека из Франции. Но капитаны с борта его разведывательных кораблей и с борта британских военно-морских судов сообщали: ледовая обстановка в этом сезоне самая неблагоприятная. Поэтому Даррел сыграл на безопасности. Когда в конце апреля он уже собрался отправиться в поход, несчастный случай, который произошел с одним из его кораблей, задержал его. После непредвиденной задержки адмирал попытался выйти из Галифакса, но только для того, чтобы обнаружить, что ветер переменился. И он остался в порту до 5 мая.
Большие проблемы, вызванные сложной ледовой обстановкой, означали, что его флотилия в составе десяти военных кораблей и трех транспортных судов смогла добраться до Бика только 21 мая, где он узнал, что по этому маршруту 9 мая семнадцать французских кораблей прошли в Квебек.
Некоторые историки убеждены: если бы Даррелу удалось перехватить этот конвой, он нанес бы непоправимый урон моральному состоянию французов, и Вульф одержал бы легкую победу в Квебеке. Конечно, оправдания адмирала, ссылавшегося на ледовую обстановку, кажутся несостоятельными. Ведь французский конвой смог пройти и при этом.
Но если фортуна бросила Монкальму подачку, нерешенными остались более сложные его проблемы. У командующего мог бы появиться шанс, если бы он использовал весь личный военный состав Новой Франции для борьбы с Вульфом. Но 3 000 солдат были направлены на озере Шамплейн, чтобы задержать Амхёрста. Другие военные части отправились нести гарнизонную службу в форте Ниагара, а третьи предназначались для охраны подступов к Монреалю с озера Онтарио.
О героизме, проявленном Вульфом в 1759 г., сложены легенды, но Амхёрст сыграл важную, пусть и косвенную, роль в военной кампании в Квебеке. Ему пришлось преодолевать целый ряд препятствий. Попав в сложное положение в результате отсутствия денег, командующий мог продолжать военную кампанию только после обращения за банкнотами к губернатору и к ассамблее Нью-Йорка. Плохая погода и запоздалое прибытие колониальных войск еще больше тормозили его. В мае 1759 г. Амхёрст отправил бригадира Джона Придо с пятитысячной армией (тремя батальонами регулярных войск и двумя колониальными), чтобы взять форт Ниагара. Придо выступил из Шенектади и 20 мая прибыл на реку Могавк, направляясь к Освего (Чоуаген). На своем пути он оставил позади крупный гарнизон в форт Станвиксе и организовал посты с двух сторон озера Онеида. Затем он спустился к реке Онондага, направляясь на Освего.
Прибыв туда 27 июня, Придо узнал, что так называемый «баронет-могавк», сэр Уильям Джонсон (человек, который «превратился в туземца» и жил полигамно, по меньшей мере, с двумя ирокезскими женщинами) и 1 000 воинов-ирокезов ждут его.
Это было беспрецедентное проявление пробританских военных настроений шести племен (народностей). До того времени только могавки проявляли сочувствие британцам. Большинство ирокезов (а особенно — из племени сенека) нанялись к французам, не вступая в формальный альянс. Но у Придо появились храбрые воители из всех шести племен, даже из сенеков.
В течение всей зимы Онондага и лидеры ирокезов предавались размышлениям о последствиях Истонского соглашения. В холодном свете коротких декабрьских дней им совершенно не понравилось то, под чем они подписались. Правда, ирокезы получили формальную власть сюзеренов над территорией Огайо, но индейцы племени делавэров ослабили значение этого владения, закрепив за собой право прямых независимых переговоров с властями в Пенсильвании.
Поэтому совет ирокезской лиги решил: единственный способ ликвидировать эти устремления делавэров к независимости заключается в полном сотрудничестве, формальном и чистосердечном, с британцами. Выбранным ими механизмом связи стал всесильный индейский торговец и управляющий делами северных индейцев сэр Уильям Джонсон.
Джонсон, начиная деятельность в качестве купца в долине Могавк, вложив свои активы в спекуляцию землей и в заключение контрактов с армией. А в дальнейшем он разнообразил свои занятия дипломатией, действуя в-качестве неформального представителя власти. Эмиссары Онондага предложили Джонсону военную помощь в кампании против форта Ниагара. «Баронет-могавк» незамедлительно проинформировал Амхёрста и запросил огромного пособия подарками, в обмен на которые торжественно обещал предоставить все шесть племен (народностей) целиком для присоединения к «вооруженным силам его величества».
Но даже Джонсон был поражен резким изменением взглядов ирокезов. Однако всеми шестью народностями руководил лишь откровенный прагматизм. Они опасались (и не без причин), что племена шауни и делавэров имели намерение создать независимую конфедерацию на западе. Она может включить и племена миами и мунси. Только союз с британцами мог в корне пресечь это зародившееся движение.
Если падет форт Ниагара, французы будут отрезаны от провинции Огайо. Но только одного этого еще недостаточно. Ирокезам, чтобы сорвать планы Пискветомена и его сторонников среди них, было необходимо, чтобы британцы завоевали право постоянного присутствия на западе.
Без сомнения ирокезы полагали, что после того, как французы будут изгнаны из провинции Огайо, а Питтсбург станет обычной особенностью ландшафта, они смогут вернуться к своей старой игре натравливания европейских держав друг на друга. Но если индейцы задумали поступить именно так, то это оказалось фатальной недальновидностью с их стороны.
Вероятно, они не предусмотрели возможность, что французы могут быть выдворены из Северной Америки навечно. А в этом случае британцы смогут обрушить свое опустошающее могущество на своих прежних союзников.
Придо покинул Освего, оставив там меньше половины своих войск под командованием полковника Холдиманда и приказав восстановить форт, разрушенный Монкальмом три года назад. Британцам требовалось держать позицию в Чоуагене в железных тисках. В противном случае контратака французов могла безнадежно отрезать штурмующее подразделение в Ниагаре.
Придо сделал эти распоряжения довольно предусмотрительно, учитывая, что численность французских нерегулярных войск с точностью до одного солдата достигла такого количества, которого он опасался. Вскоре после того, как он погрузился на суда на озере Онтарио, направляясь к Ниагаре, французский полковник Сент-Люк де ла Корн, один и экспертов по взаимодействию с индейцами, повел смешанные франко-канадские войска численностью в 1 000 солдат во внезапную атаку на английских рабочих и лесорубов, которые трудились на строительстве форта.
Но канадцы были недисциплинированными и не смогли правильно воспользоваться фактором внезапности. Они решили отступить к своим лодкам. К тому времени, когда ла Корну удалось привести их в порядок, англичане уже создали эффективную оборону. Находясь в безопасности за поваленными деревьями, французы вели прерывистый огонь по противнику из дальнобойный орудий в течение двух часов.
На следующее утро, когда англичане выкатили свою артиллерию, французы снова погрузились в свои лодки. Их потери составили почти тридцать человек убитыми и ранеными (ла Корн стал одним из последних). Между тем, потери защитников форта были единичными.
Войска Придо и воины-ирокезы провели четыре напряженных дня, пока плыли на запад вдоль негостеприимного южного берега озера Онтарио. 1 июля они высадились приблизительно в трех милях от форта Ниагара, неприступного объекта с видом на озера на обрывистом берегу в устье реки Ниагара. Успешная осада форта еще далеко не подошла к своему завершению, так как один из лучших инженеров Монкальма, капитан Пьер Пушо, потратил два месяца на укрепление оборонительных сооружений. Сейчас форт Ниагара был лучшей обороняемой крепостью в Северной Америке, защищенной обширными внешними земляными сооружениями, рвом, передним скатом бруствера и крытым проходом, прикрывающим с помощью фортификационных сооружений замок и цитадель. Под командованием Пушо имелись войска численностью в 600 солдат, хорошо обеспеченные продовольствием, а также некоторое количество индейцев под руководством франко-индейских братьев Жонкайр. Он мог рассчитывать и на периодическую поддержку смешанного подразделения индейцев, партизан, бродяг и нерегулярных подразделений под командованием капитана Лингериса, ветерана военной кампании 1755 г. против Бреддока. Но, к сожалению, около 2 000 солдат этого подразделения недавно направили на подкрепление французских внешних передовых постов в провинции Огайо.