Пушо был настроен оптимистически исходя из всех перечисленных причин, а также из-за того, что атаку британцев ожидали весной, когда форт еще оставался уязвимым, пока еще не прибыли войска Придо, чтобы начать осаду. На самом деле, он был слишком уверен в том, что он легко справится со штурмом.
Первый раз Пушо разочаровался, когда флотилия, построенная им в качестве передового охранения, не только не смогла перейти в контратаку, задержать или вывести из строя каноэ Придо во время их напряженного плавания вдоль южного берега озера Онтарио, но не сумела даже предупредить его самого о приближении противника. Впервые французский командир узнал о наступающих англичанах, услышав треск выстрелов из винтовок. Разведчики, охваченные паникой, прибежали доложить ему: военный отряд ирокезов только что атаковал лесорубов перед стенами форта.
Из этого события Пушо также узнал к своему огорчению, что местным индейцам племени сенека, до сих пор преданным союзникам, доверять больше нельзя. Они могли уже переметнуться на сторону англичан.
Можно ли винить Пушо в том, что он не мог предвидеть такого поворота в традиционной политике ирокезов? Но разве отправка большого количества солдат в провинцию Огайо не свидетельствует о гордыне, призывающей богиню возмездия, которая действительно снизошла с небес? Во всем следует винить стратегическое мышление Водрейля, в частности, его отказ сосредоточиться на одном объекте или даже повиноваться точным приказам Бель-Иля, что он должен сражаться, не выходя за внутренние линии.
Идея Водрейля заключалась в том, что если Лигнерис и его войска смогут попасть в Аллегхени раньше, чем британцы появятся в полном составе в провинции Огайо, то они сумеют вновь взять сухопутный проход в Луизиану. Если бы это произошло, то индейцы возобновили бы свои набеги на дальние территории Виргинии и Пенсильвании, а британцам пришлось бы отозвать свои наступающие войска (или большую их часть) для защиты своих беспокойных колонистов.
|
|
Это могло предоставить Новой Франции решающую передышку до 1760 г., когда Версаль обещал восстановить позиции в Северной Америке. Главной целью стал Питтсбург. В трех исходных пунктах (Ле-Беф, Венанго и Преск-Айл) были собраны три отдельных войска французской нерегулярной армии под командованием Лигнериса, Обри и Марина.
Формальная осада форта Ниагара началась 9 июля. Но британские инженеры разочаровали Придо, сорвав первую попытку окопаться, поэтому возникла пауза, во время которой построили новые окопы и батареи смогли открыть огонь.
Словно по библейскому или мифическому образцу, Придо заплатил за свое нетерпение мгновенной смертью, когда снаряд из пушки разлетелся на осколки сразу после выхода из дула, один из осколков попал ему в голову.
Командование принял Джонсон, «баронет-могавк». Он оказался столь же энергичным, как покойный капитан. 14 июля открыли огонь британские пушки, передовая батарея находилась приблизительно в 250 ярдах от переднего ската бруствера. Британские гаубицы начали вести перекрестный огонь через реку Ниагара 17 июля, доминируя над всеми подступами к берегам реки, к прибрежному району и к озеру. Они эффективно обстреливали продольным огнем французов. К полудню 20 июля огонь батареи, находившейся всего в восьмидесяти ярдах от крытого прохода, накрыл это сооружение, угрожая пробить в нем брешь.
|
|
В течение двух недель было убито или ранено свыше ста французских защитников в результате шквального огня зажигательными ядрами и бомбами. Остальные обороняющиеся нервничали и выбились из сил из-за недостатка сна. Боевой дух оказался сломлен, многие контуженые солдаты бунтовали, отказываясь подниматься на стены. Осада продолжалась две недели, британцы затянули петлю так, что их окопы простирались уже через весь полуостров.
Ближний окоп находился от форта на расстоянии выстрела из мушкета. Оборона или контратака стали невозможны, так как большие пушки в бастионе либо уже замолчали, либо у них были разрушены лафеты. В парапете образовалась зияющая брешь, которую оказалось невозможно заделать, так как защитники находились под постоянным огнем. Они могли лишь затыкать брешь мешками с пушниной или шкурами животных.
Но даже в то время, когда форт Ниагара разлетался на части, в сложной истории ирокезов открылась новая глава. Индейцы племени сенека в Ниагаре были верными союзниками французов, действуя в качестве разведчиков, лодочников, курьеров и носильщиков на сложных и опасных тропах Ниагары. Но теперь были основания полагать, что они дезертировали.
На самом деле прибытие воинов из конфедерации всех шести племен (народностей) застало их врасплох. Потребовалось время, чтобы обдумать свой следующий шаг. Перед смертью Пушо удалось заключить перемирие, которое позволило Каенди, вождю племени сенека в Ниагаре, вести переговоры со своими собратьями-ирокезами.
|
|
Напряженные и затянувшиеся переговоры продолжались три дня, пока Каенди уговаривал своих кровных родичей не атаковать форт. Они в свою очередь объясняли ему, почему в настоящее время эта атака имеет наиважнейшее значение для конфедерации. Убедительный довод Каенди, что все шесть племен англичане оставят в дураках (а особенно — в высшей степени двуличный Джонсон) почти одержал победу.
Джонсон, не допуская, чтобы его воины вообще покинули сражение полностью, вынужден был пообещать: после падения им отдадут форт Ниагара на полное разграбление. Но 14 июля после окончания совещания «его» ирокезы сообщили, что не будут сражаться со своими братьями — индейцами племени сенека из Ниагары.
Так как никто из отважных воинов шести племен не хотел сражаться друг с другом, упрямый Пушо договорился с Каенди, что будет лучше всего, если индейцы сенека из Ниагары удаляться, дабы выкурить трубку мира со своими кровными братьями. Джонсон даже не понимал, что ему едва удалось спастись, когда красноречие профранцузского вождя в какой-то момент почти убедило остальных ирокезов перейти на другую сторону или, по меньшей мере, вернутся к традиционному нейтралитету.
С точки зрения реальной политики решение ирокезов было самым трезвым, так как они избежали братоубийственного кровопролития, обеспечив победу англичанам.
К 23 июля Пушо начал приходить в отчаяние. Но в этот день он получил сообщение от Лигнериса, что французские нерегулярные войска, отозванные из провинции Огайо, приближаются к форту.
Подкрепление Лигнериса, численность которого на момент отправки составляла 2 500 солдат, сократилось до 1 600 человек (несомненно, в результате того, что большое количество индейцев приходило и уходило, когда им вздумается). Но даже и в этом случае, когда они появились на реке Ниагара выше водопада, зрелище оказалось внушительным. Они было подобны «плавучему острову, настолько черной стала река от каноэ и лодок».
Джонсон, уже предупрежденный своими индейскими разведчиками, принял эффективные меры. Он заблокировал реку, исключая возможность подхода к форту. А затем баронет попытался склонить на свою сторону индейских союзников Лигнериса, ссылаясь на численность войск ирокезов по соседству.
Был построен бревенчатый окоп с повышенным бруствером через дорогу около Ла-Бель-Фамиль до реки Ниагара, где стояли лагерем невоюющие ирокезы. Понятно, что Джонсон надеялся вовлечь их в предстоящее сражение. Важным оказалось то, что воины конфедерации размещались в окружающих лесах. Но у Джонсона не имелось иллюзий относительно предстоящего испытания силы. Лигнерис и Обри покинули Преск-Айл несколько дней назад с цветом французской нерегулярной армии. Торговцы, охотники и бродяги, многие из которых «стали туземцами» и были «белыми индейцами», возможно, и представляли ужасное зрелище. Это одеяния из оленьих шкур, раскрашенные лица, длинные волосы, местные прически, военные головные уборы и боевая раскраска… Но они оказались отличными стрелками, меткими снайперами и, вероятно, лучшими партизанами в Канаде.
Пропаганда Джонсона подействовала хорошо. Индейцы-союзники Лигнериса действительно решили не принимать участия в сражении. Поэтому, возможно, только 600 (некоторые знатоки утверждают, что 800) солдат французской регулярной и нерегулярной армии пошли в атаку на засеку, обороняемую полковником Эйр Масси и 46-м полком.
Но Джонсон и британцы не могли полагаться на локальное превосходство в численности, поскольку пришлось разделить свои войска на три части: одна часть для встречи Лигнериса и Обри, одна — для охраны окопов, последняя — для защиты английских лодок. Так как осаждающая артиллерия прекратила огонь, Пушо сначала подумал, что противник целиком отошел, чтобы отразить новую угрозу канадцев. Поэтому он принял решение напасть на них с тыла. Но когда французы, воспрянувшие духом, сделали вылазку из форта и побежали по крытому переходу, траншеи, казавшиеся пустыми, неожиданно ожили, на солнце блеснули штыки, словно иглы дикобраза.
Пушо мрачно перешел в отступление. Остальную часть дня 24 июля он провел, прислушиваясь к грохоту и раскатом залпов дальних пушек, судорожно надеясь, что Лигнерис и Обри обладают достаточным мастерством и рвением, чтобы сделать все за него. Командир форта мог долго смотреть на дым вокруг Ла-Бель-Фамиль в бинокль, но часами оставаться в тревоге ожидания, охватываемый надеждами и терзаемый страхом.
К сожалению для французов, 464 английских солдата («красные мундиры» под командованием Масси) были дислоцированы очень умело. Он распределил 46-е подразделение среди рот легкой пехоты, предназначенной для сражения за дорогу к форту Ниагара. Основной личный состав полка находился на правом фланге легкой пехоты, собственный фланг 46-го подразделения прикрывала рота гренадеров, поддерживаемая «пикетом» 44-го пехотного полка.
Масси, понимая, что французы были, в основном, регулярными войсками, приказал своей первой шеренге примкнуть штыки, лечь на землю и не стрелять без его приказа. Французы, стреляя на ходу, наступали на поляну Ла-Бель-Фамиль с дороги, окаймленной лесом, из колонны они перестраивались в боевой порядок. Дисциплина у «красных мундиров» была превосходной, что подтвердилось, когда они попали под огонь французов, появившихся из прикрытия. Масси, великолепно рассчитав свои действия по времени и выжидая до тех пор, когда задержка еще на одну секунду могла вызвать панику среди его солдат, которые рассредоточились бы, наконец-то приказал отрыть огонь. Залп имел опустошающие последствия.
Более 130 солдат под личным командованием Масси открыли сплошной огонь. Общий залп, сделанный с очень малой дистанции, стал смертоносным.
Масси сообщал: «Солдаты встретили противника, сохраняя полную сдержанность и хладнокровие. Никто не сделал ни одного выстрела до тех пор, пока неприятель ни приблизился на такое расстояние, что его почти можно было достать штыками… Не видел, чтобы Великая Дивизия (только так теперь я могу называть своих солдат) когда-нибудь открывала столь ураганный огонь. После семи выстрелов стоя я приказал идти вперед, стреляя непрерывно, что было выполнено беспрекословно. Большинство солдат из 46-го подразделения дали шестнадцать выстрелов». Гренадеры заслужили особую похвалу, так как они «проявили себя великолепно и, открыв огонь по флангам противника, убили огромное количество солдат. По моему мнению, это решило исход сражения».
Оправдались самые ужасные опасения Пушо. Французы и канадцы были отважными и умелыми солдатами, но у них было плохое командование, тактика командиров не оправдала ожиданий.
Солдаты регулярной армии, морская пехота и рейнджеры, увидев, что противник окапывается, перешли во фронтальное наступление, открыв ураганный огонь из мушкетов, переходящий, в конечном счете, в сплошную стену огня. 46-й полк и поддерживающие его гренадеры расстреливали противника почти в упор с дистанции в тридцать ярдов. В этом смертоносном котле из 600 солдат выжили всего около ста человек, которых взяли в плен. Возможно, еще сто человек бежали в панике, чтобы быть схваченными ирокезами. А те, что вполне предсказуемо, увидев перелом в сражении, предложили руку помощи.
Масси приходил в ярость, когда в более поздних докладах сообщали, что ирокезы отважно сражались, так как, по его мнению, их поведение оказалось «самым подлым». Почти все французские офицеры были либо убиты, либо ранены, некоторых вытаскивали из-под поваленных стволов деревьев, затем ирокезы снимали скальпы. Среди воинов, подвергшихся тяжелым телесным увечьям, был Лигнерис, ветеран Мононгахелы в 1755 г. Одно время он командовал фортом Дюкень.
Те из выживших, которым удалось добраться до каноэ, стоявшими выше порогов, изо всех сил стремились вернуться к озеру Эри, в опустошенный Преск-Айл, в Ле-Беф и в Венанго. Они спешили, чтобы вместе со своими разбитыми собратьями из этих гарнизонов отступить к Детройту. Теперь все верховья Огайо были в руках англичан.
Французы больше никогда не ступят на территорию Огайо.
Пушо узнал о поражении впервые, когда британцы прекратили обстрел его позиций. Он отправил посланца с предложением о капитуляции на хороших условиях. Сначала командир форта отказывался поверить в масштабы разгрома, о котором ему доложили. Он отправил нарочного, чтобы тот увидел все собственными глазами.
Когда дальнейший отказ от капитуляции стал более невозможен, Пушо принял условия, предложенные Джонсоном. Особое значение имела личная гарантия Джонсона, что не пострадает форт Уильям-Генри, что ирокезам не разрешат устроить массовое убийство гарнизона.
Джонсон обеспечил это, потратив два дня на то, чтобы погрузить пленных на борт лодок, доставивших их в Нью-Йорк, где их разместили в тюрьмах. Он подкупил ирокезов, предоставив в их распоряжение форт. Грабеж, разорение и опустошение приняли угрожающие размеры, когда воины добрались до военных складов, складов пушнины, шкур и других товаров для торговли. Но поджогов, убийств, насилия, увечий не было.
Выдержка ирокезов заставила в то время и даже позднее глубоко задуматься. Самым вероятным объяснением может оказаться то, что, понеся очень небольшие потери, они не видели необходимости в восполнении своих рядов захваченными пленниками.
Джонсон затянул бразды правления над западной стороной озера Онтарио с помощью воинов-индейцев, пока они не рассредоточились. Он направил флотилию вельботов на разведку к форту Торонто, но она вернулись с сообщением, что французы покинули форт и опустошили его.
Затем Джонсон заключил союз с племенем чиппева, что было частью его политики захвата власти над всеми племенами провинции Онтарио. После этого, оставив форт Ниагара на одного из своих полковников, он вернулся в Освего.
Амхёрст направил генерала Томаса Гейджа, пользующегося репутацией администратора, чтобы принять командование над западными постами. Теперь для французов путь в верховья был закрыт навсегда. Британцы и их союзники-колонисты отошли к границе в Освегатчи, расположенном немногим более 100 милях от Монреаля.
Эффект выдворения был значительным: французы немедленно ушли из фортов Преск-Айл, Ле-Беф и Машоль, оставили свои поселения в провинции Иллинойс на произвол судьбы. Хотя они и сохранили плацдарм на Великих Озерах, благодаря сети торговых пунктов от Детройта до Мишилимакника эти пункты оказались отрезанными от Новой Франции. Их бросили на полуголодное выживание, так как снабжение не поступало.
Монкальму пришлось направить своего заместителя, шевалье де Леви, а также те немногие подразделения, которые он смог отозвать из обороны Квебека, для прикрытия позиций в Монреале. Но ему не дано было знать: Гейдж оказался слишком осмотрительным командиром, чтобы решиться на удар по Монреалю в низовьях реки Св. Лаврентия из Освего. Вероятно, хуже всего оказалось то, что стало ясно: индейские воины с запада больше никогда не придут на помощь французам.
Между тем Амхёрст приступил к операции, которая, как полагали, была главной операцией года: попытке открыть в боях Канаду, захватив Тикондерога и форт Краун. Это одновременно послужило бы отвлекающим маневром в пользу Вульфа. Он начал действовать очень неторопливо, что характерно для этого британского командующего.
Амхёрст настаивал, чтобы снабжение поступало точно, а дороги строились раньше, чем он доберется до озера Джордж. Проблемы продовольственного снабжения (которые не могли полностью разрешить даже таланты Джона Бредстрита, генерального квартирмейстера), запоздалое прибытие колониальных строительных рабочих и их медленное продвижение в работе киркой и лопатой тоже задержали начало операции, назначенной командующим. В конце июня Амхёрст, наконец, прибыл в долину в начале озера Джордж, которая с 1755 г. была традиционным местом сосредоточения армий, занятых в летних военных кампаниях. Здесь собрали около 11 000 солдат (приблизительно половина из них служила в регулярной армии, остальные были колонистами).
Амхёрст не сразу повел их в дикую местность, а вместо этого проявил свою характерную склонность к медлительности и нерешительности, убивая время тем, что начал работы по строительству форта. Он так и не был достроен или использован каким-то способом. Как язвительно заметил Паркмен, «Амхёрст никогда долго не оставался на одном месте, не построив там форт».
Итак только 21 июля его армия, наконец, направилась в Тикондерогу и затем приступила с превеликой осторожностью и осмотрительностью к работам по тщательной расчистке следующего участка лесистой прибрежной территории, очищая ее навечно, потому что Амхёрст опасался засады. Медленно неповоротливые вооруженные силы прокладывали путь между островами озера Джордж, потратив двадцать четыре часа, чтобы преодолеть небольшое расстояние до Тикондерога, на последних этапах похода, попав в сильный ветер и высокие волны.
22 июля начинается высадка на берега. Обманутые французы отступали по волочной переправе для судов к лесопилке перед водопадом. Но вскоре их вытеснили и оттуда. Войска Амхёрста заняли высоты, господствующие над фортом Карильон, а затем направились к траншеям, где лорд Аберкромби потерпел сокрушительное поражение, нанесенное Монкальмом в прошлом году.
Французы полностью перестроили оборонительные сооружения, используя бревна и заваливая все землей. Но они даже не попытались защищать их, хотя в распоряжении их командира, генерала Франсуа-Шарля Бурламака, находился личный состав приблизительно той же численности, с которой Монкальм нанес в 1758 г. крупное поражение британцам.
Укрываясь в этих оборонительных сооружениях, солдаты Амхёрста были почти в полной безопасности от снарядов грохочущих пушек форта. Только после того, как 23 июля британский командующий ввел в бой свою артиллерию, он узнал, что Бурламак удалился на озеро Шамплейн, оставив 400 солдат под командованием капитана Геберкорта для последнего противостояния.
Поведение Бурламака на первый взгляд кажется эксцентричным. Но на самом деле он повиновался строгому письму с инструкциями, полученным им в июле от Водрейля. Ему приказывали покинуть и Тикондерога, и Краун-Пойнт при приближении британцев. Идея заключалась в том, что упорная оборона Тикондерога могла привести к капитуляции всех войск Бурламака, а в случае его отступления в Иль-а-Нуа на выходе из озера Шамплейн он мог вести длительные оборонительные действия, не допуская, чтобы Амхёрст одержал быструю победу на этом театре военных действий. Монкальм сообщил об этом Бурламаку в дополнительном письме от 4 июля следующим образом: «Ваша задача сводится не к тому, чтобы разбить противника, а к тому, чтобы избежать разгрома противником».
26 июля внезапно прекратился беспорядочный огонь артиллерии, которым было убито пять и ранен тридцать один солдат среди атакующих англо-американцев. В 10 часов в тот вечер французские дезертиры принесли в английский лагерь сообщение: Геберкорт и его солдаты бежали в лодках, а арсенал в Тикондерога может взорваться в любую минуту. После тщетного предложения 100 гиней любому, кто готов выполнить самоубийственную миссию и спасти порох от подрыва, Амхёрсту ничего не оставалось, кроме как ждать неизбежного взрыва.
Приблизительно в одиннадцать часов прогремел гром, ночное небо озарили тысячи огней. По падающим деревьям и обломкам форта создавалось впечатление, что вся местность Тикондерога взлетела в небо. Но затем стало понятно, что эксперты по взрывному делу оказались некомпетентными. Был разрушен только один бастион. Можно было видеть французский флаг, который все еще развевался на парапетной стенке с бойницами. Но в цитадели бушевали пожары.
Едва ли может вызвать удивление неспособность французов детонировать весь бастион, так как внезапное исчезновение Геберкорта вызвало хаос. Большинство солдат были пьяны. Командир приказал снять флаг с парапетной стенки с бойницами, но никто и не вспомнил о его приказах. Но хуже всего оказалось то, что отряд из сорока разведчиков, которым ничего не сообщили об изменении планов, на следующий день вернулся в форт, полагая, что он еще находится в руках французов. Разведчики попали в плен.
Амхёрст добился успеха там, где провалился Аберкромби. Причина заключалась в его суетливом, но удивительно медленном продвижении. Это свое характерное качество командующий проявил еще раз, мешкая с ремонтом разрушенного форта перед наступлением на Краун-Пойнт, куда ушел Геберкорт со своими войсками, чтобы соединиться с войсками Бурламака, численность которых составляла 3 000 солдат.
Амхёрст занимался подготовкой к следующему наступлению, когда разведчики сообщили ему: французы покинули и Краун-Пойнт, уйдя в северном направлении к озеру. Британский командующий в должное время оккупировал Краун-Пойнт и раздумывал о том, как осуществить опрометчивое обещание, данное Питу: «Совершить вторжение в Канаду по возможности энергичнее и без проволочек». Но он передумал, вместо этого направив своих солдат на строительство нового форта в Краун-Пойнт.
Амхёрст снарядил небольшие диверсионные отряды для исследования местных небольших рек и водных путей сообщения, его инженерно-строительные войска трудились на строительстве дороги к пункту (в настоящее время — Вермонту), и на старой французской дороге между Тикондерога и Краун-Пойнт. И вновь командующего можно обвинить в медлительности. Но само отсутствие сопротивления французов вызывало у него подозрения. Возможно, они старались заманить его в местность, где у неприятеля наконец-то будет преимущество на поле боя? Он знал, что у противника есть небольшая флотилия военных кораблей на озере Шамплейн. У него такой флотилии не имелось. На открытом озере французская шхуна и три трехмачтовые шебеки с тридцатью двумя пушками разнесут в клочья его лодки.
Амхёрст, что для него очень характерно, решил ждать до тех пор, пока его судостроители в Тикондерога построят бригантину и крупный вооруженный плот, которые смогут прикрывать наступление армии вниз по озеру. Спустя три недели командующий, взволнованный информацией, полученной им приблизительно еще о четырех французских военных кораблях, приказал построить дополнительно бронированный шлюп.
Эти требования превосходили возможности и ресурсы небольшой лесопилки. Ей и без того нужно было обеспечивать строительный материал для трех новых кораблей Амхёрста и для возведения форта в Краун-Пойнт. Она трещала от напряжения. Постоянные поломки оборудования и простои привели к тому, что капитан Лоринг, военно-морской командующий Амхёрста, мог спустить суда на воду только осенью.
Другим фактом, сдерживающим Амхёрста, было то, что он не получал никаких вестей от Вульфа. Поэтому он не знал, как следует интерпретировать отсутствие сопротивления французов его вооруженным силам. Понятно, что он мог наступать на Бурламака в том случае, если военная кампания на реке Св. Лаврентия поглотила бы всю оборонительную энергию Монкальма. Но так ли это на самом деле?
Врожденный пессимизм и осмотрительность Амхёрста привели его к предположению, что военная кампания Вульфа, возможно, провалилась, и он вынужден отступить в Луисбург. В таком случае предприимчивый командующий Монкальм почти наверняка решит перебросить свои силы к защитниками Иль-а-Нуа и обеспечить локальное превосходство над британцами.
Безусловно, для Монкальма было бы совершенно нетипично вручить противнику легкие победы, подобные одержанным ими при Тикондерога и в Краун-Пойнт. Поэтому подозрения о том, что его заманивают в ловушку, увеличились. Более того Иль-а-Нуа находился в добрых восьмидесяти милях дальше на озере, и Амхёрст ничего не знал о том, какая там местность, ландшафт и оборонительные сооружения. Разве разумно рисковать, совершая трехдневный переход на лодках на такое огромное расстояние от своей базы снабжения, подкреплений в царство неизвестности?
Это была задача для игрока, а британский командующий никогда таковым не был. Его решение оказалось предусмотрительным и разумным. В Иль-а-Нуа Бурламак с нетерпением ждал его появления. У него было 3 500 солдат, надежно окопавшихся на естественной (природной) оборонительной позиции в середине русла реки Ришелье неподалеку от того места, где она вытекает из озера Шамплейн; с каждой из сторон крепость омывала река. Фронтальная атака, возможно, обошлась бы дорогой ценой и могла оказаться самоубийственной. В противном случае вероятна длительная осада.
Бурламак писал: «Жду его [Амхёрста] появления с нетерпением, хотя и сомневаюсь, что он решится атаковать пост, в котором мы защищены до зубов и вооружены сотнями пушек».
Между тем Амхёрст занял разумную, но не предприимчивую позицию, удовлетворяясь строительной программой, он наблюдал и выжидал. Судьба Северной Америки в то время безусловно и полностью зависела от военной кампании Вульфа на реке Св. Лаврентия.
Амхёрст, в конечно счете, готовился к тому, чтобы провести здесь зиму, понимая: 1760 г. станет годом окончательного сведения счетов. Его военная кампания 1759 г. обеспечила контроль над Великими озерами и соответствующей провинцией. Когда же он, наконец, получил известия от Вульфа, то понял: разгром французов сделался лишь вопросом времени.
Уже к концу 1759 г. Амхёрст уже приступил к рассмотрению проблемы индейцев, так как в его намерения всегда входило распространение британской гегемонии на неуправляемые племена после разгрома французов. Ирокезы, в конце концов, поняли опасность, к концу года их подозрения относительно британских намерений достигли уже высших пределов.
Амхёрст медленно закручивал гайки. Во-первых, он настоял на том, чтобы вернули всех белых пленных, которых забрали в индейские деревни, даже тех, кого к тому времени захватчики приняли в род. Затем он приступил к прекращению традиционных подарков, преподносимых индейцам. Это особенно касалось снабжения боеприпасами. Мера привела к тому, что племена не могли вести войну или обеспечивать эффективное военное присутствие. Более того, ирокезов встревожило то, что британский командующий незамедлительно приступил к строительству форта в Краун-Пойнт, размеры которого во много раз превышали прежний французский форт.
Особенно подозрительными и недовольными были индейцы племени сенека, которые понимали: британцы нарушили все свои данные обещания и в настоящий момент установили фантастически высокие цены на продаваемые товары. Но самым страшным из всего оказалось посягательство поселенцев на их земли. Ясно, что вопреки всем заявлениям, завоеватели не намерены уходить с наследственных территорий, доставшихся индейцам от предков, а вместо этого планируют организовать на них колонии.
Ирокезы слишком поздно выяснили, что, сделав из себя послушных пуделей Амхёрста, они уменьшили свое влияние среди других племен. Даже могавки с тревогой наблюдали за тем, как их брат по крови сэр Уильям Джонсон заинтересован больше в том, чтобы стать великими бароном-землевладельцем, чем оказывать им помощь. Джонсон совершенно ясно заявил о своей позиции, сообщая вождям ирокезов, что «в настоящее время в вашей власти… стать снова более счастливым народом. Но если… вы выберете другой путь, то вам не следует ждать от нас пощады».
Индейцы племени делавэров тоже поняли, что британцы просто лгали, пообещав уйти с территорий провинции Огайо сразу после разгрома французов. Недовольство племени делавэров настолько обострилось летом 1759 г., что они, до нелепости поздно, планировали провести грандиозную военную кампанию и захватить по возможности больше фортов, включая даже Питтсбург (форт Дюкень). Их план заключался в том, чтобы войти в форты как друзья, а находясь внутри, расправиться с гарнизонами.
В недобрый час племя делавэров решило подождать и посмотреть, смогут ли французы разгромить англичан собственными силами. К тому времени, когда стало понятно, что французам это не по силам, оказалось уже слишком поздно, индейцы остались без поддержки.
В последние дни 1759 г. под бочки с порохом была заложена взрывчатка, которая взорвется позднее через несколько лет огромным восстанием Понтиака.
Глава 5
Индия
1759 год был хорошим для пятидесятилетнего Сэмюэля Джонсона, хотя ему придется ждать еще три года прежде, чем государственная пенсия обеспечит финансовую независимость. Наиболее часто цитируемый в английском языке после Шекспира, доктор Джонсон пополнил свою годовую норму мудрых изречений, эпиграмм и апофегмат (назидательных рассказов). Возможно его самое знаменитое высказывание, датируемое 16 мартом 1759 г., было о том, что жизнь на борту корабля подобна тюремному заключению, но с дополнительной возможностью утонуть. Более того, на судне невозможно избежать других людей или увидеться с теми, кого нет на борту.
Хорошая сторона жизни на корабле подобна уходу в монастырь, но плохая сторона заключается в том, что вы не можете выбрать сами окончание этого пребывания в монастыре.
Но его эссе в журнале «Айдлер» наполнено афоризмами.
«Нет ничего более тоскливого, чем запланированное веселье» (май 1759 г.)