История Израиля — это историческая миниатюра любого народа и любой нации. По Десяти Заповедям вы можете определить исторический вектор любого общества. Если вы хотите знать будущее своего народа, не ходите к гадалкам и не штудируйте Нострадамуса. Вместо этого внимательно посмотрите на каждую заповедь Декалога и соотнесите её с повседневностью своего общества.
Последовательное нарушение десяти фундаментальных правил жизни приведёт к краху любое процветающее общество. Верно и обратное: никогда не станет процветающим то общество, в котором попираются десять основополагающих принципов жизни. С другой стороны, Десять Заповедей есть прямая дорога к благоденствию, процветанию и социальной гармонии.
В последнее время мы часто слышим о том, что нашему обществу свойствен правовой нигилизм (незнание закона). Другие идут дальше, заявляя о том, что правовой нигилизм теперь сменяется правовым цинизмом — намеренным и демонстративным нарушением закона. Для этого явления был избран и соответствующий термин — криминализация. Задумайтесь о том, что говорит об этом явлении Председатель Конституционного суда РФ Валерий Зорькин: «Криминал [агрессивная форма беззакония] подрывает основы нашей хрупкой правовой системы, основы нашей социальной, политической и экономической жизни. Он посягает на все социальные скрепы. Он разлагает ткань нашего весьма незрелого гражданского общества <...> Криминал подрывает основы общественного благополучия и стабильности. И, конечно же, он превращается в основное препятствие на пути общественного развития. В самом деле, государство, не способное защитить своих граждан от массового насилия со стороны бандитов и коррупционеров, этой неспособностью обрекает себя на деградацию <...> Вопрос об эффективности ведущейся борьбы с криминализацией — это вопрос о том, сохранится ли Россия в ближайшие десять лет. Мне представляется, что нам на решение этой задачи отведён именно такой, исторически кратчайший срок»
(«Российская газета» — Федеральный выпуск №5359 (280), 10 декабря 2010 г.).
История продолжается. Она пишется каждым сколько- нибудь значимым поступком каждого члена общества. Послушание Закону Божьему и ослушание ему — вот два пути, которые ждут каждого человека, рождающегося в этом мире. Зло не проходит бесследно. Каждый беззаконный поступок суммируется вместе с другими беззакониями, и когда масса творимого зла становится критической, общество и все его институты деформируются до такой степени, что жизнь нормального человека в нём становится невыносимой. Поначалу страдают невинные, но потом зло обрушивается на тех, кто его зачал. Плохо становится всем, хотя не все виноваты. Десять Заповедей даны человеку не для того, чтобы принять их к сведению, а для того, чтобы расчертить по ним свой жизненный маршрут. Дорога заповедей Божьих предпочтительней сползания ко дну царства инстинктов. Это нешуточные вещи, потому что грех не смех, грех — пропасть.
Ценнее нет
Никогда не забуду субботы 1 февраля 1997 года. В тот день родилась моя старшая дочь. Тогда же я впервые посмотрел в пропасть жизни.
Это было радостное и немного легкомысленное утро. Мы направились в роддом, не подозревая о том, что ждёт в нём мою жену. Подойдя к дверям и заверив супругу в своей любви, я закрыл за ней двери приёмного отделения городского роддома. Мы расстались с лёгкостью, в радостном предвосхищении чуда появления на свет новой жизни. После полудня мне сообщили о том, что у меня родилась дочь. Я был счастлив, и мне не терпелось поскорей увидеть свою кроху. Ближе к вечеру я снова отправился в роддом, но уже к другой двери, с боку. Сунув открывшей мне санитарке пять леев, по тёмным коридорным лабиринтам я шёл туда, где меня ждали жена и дочь. Горячее желание воочию убедиться в том, что я стал отцом, клокотало у меня в груди, и я едва справлялся с переполнявшими меня эмоциями. Но когда я переступил порог больничной палаты, мысль о ребёнке и своём отцовстве улетучилась, как пар.
Это была мрачная палата с высокими потолками, тусклым освещением и бегающими по ручкам кроватей рыжими тараканами. На одной из кроватей, одетая в казённый байковый халат, неподвижно лежала моя жена. Я знал её уже двадцать лет, а теперь, казалось, видел её впервые. Её лицо не было лицом счастливой матери. По испещрённым лопнувшими капиллярами щекам текли слёзы, которые она устало утирала, вынужденная прерывать свой сбивчивый рассказ. Тогда я ещё не понимал, почему к этому рассказу Наталия будет возвращаться снова и снова, и что я буду слышать его ещё много раз в последующие дни, недели, месяцы и годы. И как новая жизнь появилась на свет в боли и слезах, так и рассказ о ней не иссякал слезой и не истощался болью.
В тот зимний вечер я растерянно стоял в палате, смотрел на свою Наталию и молча слушал. Редкая улыбка, появлявшаяся на её лице, когда она переводила взгляд на конвульсивно вздрагивающую в своём первом земном сне дочь, меня совсем не вдохновляла. Вмиг исчезла та радость, которая ещё несколько минут назад буквально на крыльях несла меня в это место. От праздника, на который я так настраивался, не осталось и следа. Ошеломлённый от услышанного, не имея ни возможности, ни сил больше оставаться в палате, я беспомощно отправился к дому, в котором нашла свой временный приют моя семья.
На другой день я снова был у жены, но в палату меня уже не пустили. В течение всей последующей недели маленькое окошко в перегородке между больничным коридором и лестничной клеткой было нашим местом встречи. У другого окошка, через едва приоткрытую дверь я смотрел на свою кроху, лежащую под капельницей. Картины жены, теряющей от слабости сознание и в поисках опоры держащейся за стену, и дочери, в чью головку вкололи иглу капельницы, навсегда запечатлелись в моей памяти как немой ответ на вопрос о том, что такое жизнь. До сих пор у меня в ушах слышится диалог, который произошёл между мной и лечащим врачом. «Будем лечить?» — холодно спросила врач. «А что, есть какие-то другие варианты?» — робко ответил я. «Всякое бывает. За неимением средств многие отказываются от лечения». Я согласился.
Так проходили вечер и утро, день и ночь. Следуя правилам игры, от ближних и дальних я продолжал принимать поздравления по случаю рождения дочери. Только радости это мне не приносило. Лишь спустя годы я осознал, что рождение дочери открыло мне окно в пропасть, где в судорогах одной жизни пробивала себе дорогу другая жизнь. Многому научил меня этот взгляд...
Глазами ближнего своего
Не судите о жизни исходя лишь из своего опыта. Хотя бы время от времени смотрите на неё и глазами своего ближнего. Вот ещё один пример, который должен вам что-то сказать о жизни и её ценности. Попробуйте взглянуть на жизнь глазами москвички Анны Пьясецкой.
В книге «Тьма на рассвете» современный американский журналист Давид Саттер рассказывает трагическую историю из жизни Анны. Суровые испытания выпали на её долю. Всё началось накануне Нового, 1995 года. Вместе с друзьями она находилась дома, когда лента с новогодними празднованиями была прервана первыми репортажами о массовой бойне, в которую попали российские солдаты, брошенные на взятие Грозного. Девятнадцатилетний сын Анны, десантник Рязанского военно-воздушного полка, был отправлен в Чечню. Пятого января Анне позвонили из штаба полка и сообщили, что её единственный сын был убит в Грозном.
В течение пяти дней она не могла ни есть, ни пить. Мысль о Коле и других мальчиках, убитых в новогоднюю ночь, надолго лишила её покоя. Одиннадцатого января Анна позвонила в командование Тульской военно-воздушной дивизии, в которую входил Рязанский полк, и спросила о теле её сына. Дежурный офицер ответил ей, что Коля был убит в результате подрыва танка и что его тело найдено не было. В СМИ были сообщения, что брошенные на улицах Грозного тела убитых пожирались собаками. При мысли о том, что такое может произойти и с телом Коли, Анна лишилась всякого покоя. Не находя себе места, Анна решается на поиски тела своего сына.
26 января Анна приезжает в Назрань, и следующие семь месяцев ей суждено было провести в зоне войны. Услышав о том, что неопознанные тела погибших свозились в Ростов-на-Дону, в ночь на 2 февраля она вылетает на военном самолете из Назрани в Ростов.
В ростовском военном госпитале она просмотрела регистрационные журналы, но среди 1 800 солдат, чьи тела были идентифицированы, имени своего сына она не нашла. Тогда она решила искать его среди неопознанных тел, которые хранились в двенадцати машинах-рефрижераторах. Этот поиск также не дал никаких результатов. Дальнейшие поиски привели её в Моздок, оттуда — в селения Червлёное и Толстой Юрт, потом снова в Грозный. С фотографией своего сына Анна пошла к тем домам, где ещё жили люди. Она расспрашивала их, не похоронили ли они кого-нибудь, похожего на Колю. Но местные жители говорили, что хоронить было невозможно ввиду непрекращающихся обстрелов.
Наконец Анна познакомилась с ингушкой, которая сказала ей о том, что белокурый солдат, похожий на Колю, был похоронен во дворе 9-й городской больницы. Эта женщина привела Анну в чеченскую семью, которая похоронила его, но там ей сказали, что похороненный ими солдат был татарином из Казани. В конце февраля Анна вернулась в Моздок, а 3 марта вылетела в Ростов, где ей снова пришлось входить в машины-рефрижераторы, и снова безрезультатно. В конце марта Анна была снова в Грозном. Посещение грозненского кладбища, которое было превращено в морг под открытым небом, куда свозились тела и раскладывались рядами для опознания, не дало никаких результатов.
За последующие несколько месяцев Анна побывала в селениях Ведено, Шатой, Борзой, Итум-Кале и других местах, но всё безрезультатно. Коли не было ни среди военнопленных, ни среди погибших. Услышав, что оставшаяся в Москве дочь Евгения попала в аварию, 25 августа Анна отправляется назад в столицу. Спустя десять дней ей позвонила Татьяна Иванова, такая же, как и она, мать, которую так же, как и её, Анну, привели на Кавказ поиски сына, и она узнала, что тело Коли обнаружено в Ростове.
После отъезда Анны в Москву Татьяна, не теряя надежды найти тело своего сына, отправилась в Ростов. К тому времени необходимость входить в рефрижераторные машины отпала, так как тела были засняты на видеоплёнку, к просмотру которой допускались родители погибших и пропавших без вести солдат и офицеров. Во время одного из таких просмотров Татьяна попросила оператора остановить показ записи на человеке, значившемся под №157. Она узнала лицо Коли, которое запомнила по фотографиям, полученным у Анны. Тем не менее ознакомление с документами папки № 157 говорило о том, что это было тело Евгения Гильева и что оно было предано земле в селении Степное Озеро в Алтайской области. Однако и Анна, и отец Коли, который отправился в Ростов для опознания, подтверждали, что это был их сын.
Оказалось, что тело Коли было опознано как тело Гильена одним из солдат, который служил вместе с Евгением, хотя Пьясецкий и Гильев не были похожи, имели различный цвет волос, носили форму различных родов войск. После того, как этот солдат опознал тело Коли, никто не приложил усилий для того, чтобы удостовериться в точности полученных сведений. Как стало известно впоследствии, эмблема, снятая с формы Коли и вложенная в папку № 157, была эмблемой Рязанской военно-воздушной дивизии. Гильев же служил в моторизованной бригаде другой дивизии, и тело его значилось как «неопознанное».
В то время, как тело Коли было приготовлено для отправки семье Евгения Гильева, тело самого Евгения находилось в одной из рефрижераторных машин и значилось под № 162. Ещё будучи тяжело раненным, Евгений, чувствуя приближение смерти, написал записку со своим именем и адресом и вложил её в пустую гильзу, а гильзу вложил в карман своей рубашки. В течение нескольких месяцев, однако, никто не проверил карманов его рубашки, поэтому и тело его значилось как «неопознанное»...
Тела российских солдат возвращались семьям в цинковых гробах. Семьям мёртвых солдат говорилось о том, что открывать гробы нельзя. Когда тело Коли было доставлено в селение Степное Озеро, родители Евгения осмелились открыть цинковый гроб. Но после длительного пути в тысячи километров опознать находящееся в гробу тело не представлялось возможным. Позднее мать Евгения скажет Анне: «Когда я хоронила мальчика, у меня были опасения, что хороню не своего сына».
Впоследствии Анна узнала, что тело Коли было в одной из двух рефрижераторных машин, которые прибыли в Ростов как раз в то время, как она была на пути в Моздок. 2 марта, всего за день до возвращения Анны в Ростов, куда она приехала для продолжения поисков, тело её сына было отправлено в Барнаул для погребения как тело Евгения Гильева. Когда во время своего второго посещения Ростова она описала одному из офицеров имевшиеся на теле Коли родимые пятна и маленькую татуировку, офицер по ошибке сказал ей о том, что в компьютере никого с такими характеристиками не было...
Когда стали известны эти факты, родители Гильева дали свое согласие на эксгумацию тела Коли, а Рязанский полк ВДВ согласился помочь в его транспортировке в Москву. 15 октября тело Коли было доставлено воздушным сообщением в военный госпиталь им. Бурденко. Генетическая экспертиза подтвердила, что это было тело Коли... Сколько было таких матерей, которые недоумевали, своих ли сыновей они хоронят в цинковых гробах, прибывших из Чечни? Это правда, что одной жизни можно лишиться дважды.
Жизнь и жестянка
Не очень вдохновляет знакомство с историей человечества в XX веке. Вопреки всем очевидным достижениям, век оказался провальным, если говорить о ценности человеческой жизни. Жизнь-жестянка — это не просто остроумная метафора, это правда, от которой никуда не деться.
Тысячелетиями человечество шло к одному из своих печальных итогов — XX веку, «веку-волкодаву», как называл его поэт Осип Мандельштам. Люди шли к счастью, а пришли к бездне. Именно в XX веке человечество пережило самые кровопролитные войны, испытало на себе воздействие самых масштабных техногенных катастроф, увидело гриб атомного взрыва, именно этот век породил «культуру смерти». Если считать человечество единым телом, то в XX веке целые его части подверглись фатальному обморожению на Колыме, отравлению и сожжению в печах Освенцима, безжалостному усекновению в длинной череде геноцидов на разных континентах нашей планеты. Любой, кто смотрит в глаза правде, смотрит в лицо пропасти: человек несёт в себе семя собственного уничтожения и смерти. Как писал в «Социологии революции» известный социолог Питирим А. Сорокин, человек — это стихия, а не только разумное существо; человек — носитель злобы, жестокости и зверства, а не только мира, альтруизма и сострадания; человек по количеству и качеству своих биологических инстинктов-рефлексов представляет собой бомбу, начинённую множеством сил и тенденций, способную взорваться и явить миру картину дикого буйства.
Но XX век передал нам в наследие не только нескончаемый набор проблем. Он же дал нам ярких мыслителей и человеколюбивых деятелей, которые своими идеями п личным примером представили нам образцы и ориентиры, с помощью которых мы можем не потеряться, но жить и созидать жизнь. Из тьмы недавнего прошлого струится свет. Одним из его носителей был Альберт Швейцер (1875—1965) — немецко-французский мыслитель, врач, философ, теолог, миссионер, музыковед, органист, доктор философии, теологии, медицины.
Этому человеку был свойствен интенсивный поиск ответов на мучительные вызовы времени. Вот как он это описывает: «Я был подобен тому, кто вместо прогнившей лодки, в которой он уже не может больше выходить в море, должен построить новую, лучшую, но не знает, с чего начать.
Месяцами находился я в постоянном внутреннем напряжении... Все знания по этике, какими вооружила меня философия, оказались непригодными... Я уже потерял мужество и был измотан. Пожалуй, я уже видел перед собой то самое знание, о котором идет речь, но не мог схватить его и выразить.
В таком состоянии я вынужден был предпринять длительную поездку по реке... Медленно продвигались мы навстречу шторму, с трудом лавируя между песчаными отмелями — то было сухое время года. Углубившись в себя, сидел я на палубе баржи, размышляя о проблеме элементарного и универсального понятия этического, которого я не нашёл ни в одной философии. Страницу за страницей исписывал я бессвязными фразами только для того, чтобы сосредоточиться на проблеме. Вечером третьего дня, когда на заходе солнца мы проплывали сквозь стадо бегемотов, передо мной мгновенно возникло слово, которого я в тот момент не искал и не ждал, — “благоговение перед жизнью”. Железная дверь поддалась, тропинка в чаще обозначилась».
Эти простые три слова стали открытием в области этики. Они же помогают уяснить несколько важных принципов, имеющих самое непосредственное отношение к жизни в её повседневности. Во-первых, полноту жизни испытывает только тот, кто перед ней благоговеет. Не благоговеть перед жизнью, не иметь перед ней трепета значит обесценивать ее. Во-вторых, благоговение перед жизнью возможно только при условии благоговения перед Тем, Кто её дал, — перед родителями и Богом-Творцом. Наконец, в-третьих, счастье человека, благополучие семьи и общества всецело зависят от того, благоговеет ли он перед жизнью.
Полнота жизни
Согласитесь, что благоговение — это одно из наиболее бескорыстных чувств, на которое только способен человек. Благоговение перед жизнью — это дополнительное измерение самой жизни. Благоговеть перед чем-то значит считать это что-то большим себя. Отсутствие благоговения сужает горизонт жизни, обедняет её, сводя к упрощённым биологическим функциям. Благоговение перед распускающимся цветком, благоговение перед необозримой далью земли и моря, благоговение, которое вы испытываете, когда всерьёз задумываетесь о рождении новой жизни, — все это и многое другое обогащает вашу жизнь, делает ее собственно духовной.
Чем оборачивается для человека то, если он утрачивает благоговение перед жизнью? Вульгарностью и пошлостью, оскорбительными и унизительными для человеческого достоинства высказываниями и отношениями. Это всё суть проводники смерти. Не возлюбить ближнего значит подвергнуть его опасности. Как вы думаете: какой предмет «чувствует» себя в большей безопасности — заточенный карандаш или стружка, оставшаяся от его затачивания? На протяжении долгих десятилетий отношение государства к человеку было таким же, каким обычно является отношение человека к карандашной стружке. Те, кто усвоил такую философию жизни и не признаёт иной, очень опасны. В этом следует искать ответы на вопросы о том, почему так опасны наши дороги, почему мы так унизительно ощущаем себя при посещении разного рода учреждений, контор, бюро, офисов. Без устойчивой этической системы доказать, что человек — это не стружка, бывает достаточно сложно.
«Если нет Бога, тогда всё позволено», — сказал Ф. М. Достоевский. Перефразируя классика, можно утверждать: «Если нет Бога, тогда человек — стружка». Уже более ста лет назад написаны следующие слова, а кажется, что вчера: «Человеческое перо не в силах описать растление, господствующее вокруг нас. Каждый день приносит новости о нечистоплотности в политической борьбе, взяточничестве и мошенничестве. Каждый день мы получаем удручающие известия о насилии и беззаконии, о равнодушии к человеческим страданиям, о зверском, жестоком разрушении человеческой жизни. С каждым днем растёт количество психических заболеваний, убийств и самоубийств. Кто может сомневаться в том, что сатанинские силы действуют среди людей все активней, стремясь отвлечь ум от истины, растлить душу, осквернить и разрушить тело?» (Е. Уайт. Служение исцеления, с. 142,143). Насколько иным было бы всё — демография, культура, образование, политика, экономика, искусство, если бы неотъемлемой частью сознания человека и его повседневного бытия стало благоговение перед жизнью? Ценить жизнь и жить жизнью с избытком значит благоговеть перед ней.