Словно в насмешку надо мной, из комнаты неслось:
Ты попала в капкан,
А ключи у маман.
У меня есть наган
И хороший план.
Ключи, висевшие на крючке в прихожей, подтверждали мою версию о вторжении извне. Я всегда оставляла их в замочной скважине и еще щеколду на ночь задвигала. На этот раз щеколда была открыта. Значит, дверь открывала не я и уж тем более не я ее закрывала. Ну, извращенец, погоди!
Я закипела одновременно с чайником, влетела на кухню, бросила в чашку две ложки кофе и сделала пару осторожных глотков, пытаясь привести в порядок мысли.
Мысль первая, неутешительная: все, что произошло вчера в подворотне, не кошмарный сон. На меня напали, меня целовали, меня укусили и меня заразили чем‑то неприятным. Как вспомню перекошенное лицо брюнета – так вздрогну. Причем реакция у него была такой, как будто это не он меня заразил какой‑то гадостью, а я его – целым венерическим букетом и импотенцией в придачу. Впрочем, насчет последнего я не так уж сильно и ошибаюсь: после моей вчерашней оплеухи у этого фрукта надолго пропадет охота кусать незнакомок в подворотнях.
Мысль вторая, ошеломляющая: и все‑таки, после того как я постыдно шлепнулась в обморок, маньяк не сделал ноги, а почему‑то проявил неожиданную заботу и приволок меня домой…
Будем вместе всегда –
Дни, недели, года,
Не умрем никогда,
Да, да, да, да, да!
– не унималось радио.
Стоп, а откуда он узнал, где я живу?
Глоточек кофе живо прояснил ситуацию и подбросил правдоподобную версию. В сумочке он обнаружил паспорт и ключи от дома, адрес которого указан в прописке. Что ж, маньяку повезло, что я в отличие от многих и в самом деле живу там, где прописана. А еще ему повезло, что у нас в доме нет консьержки, а кодовый замок открывается с помощью магнитного ключа, прилагающегося к связке. Так, с этим понятно. Он доставил мое бесчувственное тело домой, открыл дверь моим ключом. После чего ключ повесил на крючок, стянул с меня пальто и сапоги, а дальше… Я отставила в сторону чашку и ошалело перевела взгляд себе на грудь. А дальше этот извращенец зачем‑то раздел меня до нижнего белья, умыл (потому как следов косметики и пребывания лицом в луже я во время чистки зубов не обнаружила) и уложил спать.
|
|
Интересное кино получается! Я с опаской огляделась по сторонам: кто этого маньяка знает, может, после праведных трудов по доставке моего тела по месту жительства он так притомился, что и сам решил отлежаться до утра в укромном местечке и отдохнуть? Но беглый осмотр квартиры эту версию не подтвердил – я была одна.
Вернувшись на кухню, чтобы допить остатки кофе, я устало опустилась на табуретку и только сейчас заметила листок голубой бумаги, пришпиленный к холодильнику магнитом‑апельсином. Неровным, остроугольным почерком на нем было написано: «Никуда не выходи. Задвинь шторы. Жди гостей. Тебе все объяснят. Извини, Ж.»
– Нашел дуру! – возмутилась я, скомкала писульку и бросила ее в мусор.
Так‑так, значит, прежде чем покинуть квартиру и аккуратно прикрыть за собой дверь, маньяк нацарапал мне записку. Да какую! Сиди дома и жди, пока к тебе придут и по башке настучат.
И все‑таки что‑то не складывается. Если он собирается вернуться, да еще не один, а с подельниками, зачем ему сообщать мне о своих намерениях? Ведь убедился же, что я не похожа на затюканную клушу, которая будет послушно ждать своей участи. Или надеялся, что я к его приходу пирожки испеку? А то и лягушачьи лапки потушу (или что там с ними делают), памятуя о его французском происхождении? А что, если он и впрямь меня заразил каким‑нибудь жутко прилипчивым вирусом и смысл записки в том, чтобы посадить меня на карантин до приезда эпидемиологов? Ну нет, больше смахивает на голливудский триллер, нежели на реальные будни. Будни, будни… Блин! Я же на работу опаздываю! А уж если опоздаю, тогда будет мне психологический триллер с вызовом к начальству на ковер (второй день подряд я этого не переживу!) и фильм‑катастрофа в виде лишения долгожданного отпуска в одном флаконе.
|
|
Через десять минут, развив космическую скорость и установив свой личный рекорд по сборам на работу, я уже мчалась к лифту. В офис я прибыла паинькой – за две минуты до начала рабочего дня, без капли макияжа, с благопристойным пучком, в кожаном плаще, не соответствующем промозглой погоде (но другого не было!), и в ладно сидящем по фигуре, но очень неброском джинсовом платье с глухим воротником и длиной юбки, целомудренно прикрывающей колени. Это платье было самым скучным в моем гардеробе и вынималось только в случае форс‑мажорных обстоятельств, когда не было времени тщательно подбирать одежду. Сегодня был как раз такой случай. И судя по удивленно‑ликующему взгляду секретарши, привыкшей к моим далеким от делового однообразия нарядам, мне удалось поднять ей настроение. Ангелина аж расцвела, поняв, что сегодня я ей не конкурент.
|
|
– Доброе утро, Жанночка! – пропела она, проплывая мне навстречу по коридору, и с нескрываемым злорадством посочувствовала: – Ты что, заболела? Какая‑то ты бледная.
Ангелину следовало бы назвать Дьяволиной – от козней этой длинноногой стервы страдала половина офиса.
– Доброе утро, Поганкина! – в тон ей радостно отозвалась я, не удостоив ответом на вторую часть тирады, и удовлетворенно отметила, как вытянулось ее смазливое личико. А нечего меня бледной обзывать, когда сама с такой фамилией уродилась.
Секретарша злобно зыркнула на меня и сердито застучала каблучками, сворачивая в приемную.
Ангелина с царской гордостью носила свое редкое имя и страшно комплексовала из‑за фамилии. Сдается мне, именно по этой причине секретарша была одержима идеей выйти замуж – чтобы скорее вписать в паспорт фамилию, более подходящую ангельскому имечку. Своими откровенными домогательствами она донимала всех перспективных (выше сторожа) кандидатов, не делая различий между холостыми и женатыми. В данный момент Ангелина вела охоту на начальника службы безопасности Алексея, и весь офис горячо сочувствовал бывшему военному, не обремененному семейными узами. Такого счастья, как Дьяволина, добродушному Алексею не пожелала бы и отвергнутая, а оттого страшно злая на него усатая менеджер Карина. А всех сбежавших женихов секретарши ждала одинаковая участь: верные супруги записывались ею в слабаки и подкаблучники, а холостяки – в геи и импотенты. После чего Ангелина недели две со скорбью в лице и с наслаждением в голосе трепалась в курилке о постыдных тайнах ее несостоявшегося супруга, находя в совершенно невинных поступках несчастного кандидата все новые доказательства его вины. В начале третьей недели секретарше надоедало гнобить бракованного жениха, и она с энтузиазмом переключалась на другого бедолагу.
Я юркнула в свой отдел, избавилась от плаща и расслабленно плюхнулась в рабочее кресло. Мне пришлось преодолеть такой марафон, чтобы успеть на работу за минуту до часа X, что ноги на каблуках нещадно ныли.
– Наконец‑то! – бросилась мне навстречу Саша. – Ты почему вчера не позвонила? Мобильный отключен, домашний не отвечает. Я уже не знала, что и думать!
– Извини, Саш, я вчера так устала. – Я блаженно растеклась в кресле.
– Жан, – осторожно поинтересовалась Саша, – что это с тобой?
Нет, ну почему обязательно нужно обратить внимание на то, что я не накрашена? А я еще считаю ее своей подругой! Я обиженно отвернулась к стене, вытащила косметичку и быстренько нарисовала себе губки оттенка «Вишневые сливки» и пару раз провела щеточкой с тушью по ресницам. Потом удовлетворенно взглянула в зеркальце – и все‑таки макияж всему голова!
– Так лучше?
– Классный блеск, – оценила Саша, – дашь в обед накраситься? И все‑таки – что у тебя с рукой?
– С рукой? – удивилась я и, опустив глаза, закусила губу, мгновенно подпортив глянцевую гладкость свеженанесенного блеска. Из‑под тугого манжета платья выбился бинт, стягивающий запястье. Так получилось, что повязку я обнаружила только в тот момент, когда в спешке надевала платье. Подивилась неожиданной заботе маньяка, перевязавшего мне рану, но времени снять бинт у меня уже не было. Поэтому, спрятав его под манжету, я решила проверить состояние раны, улучив минутку на работе. Вот уж не ожидала, что рукав задерется по дороге в офис, а Сашка окажется такой глазастой! – Собака укусила, – брякнула я, застигнутая врасплох вопросом, и уставилась немигающим взглядом в монитор, давая понять, что не настроена на комментарии.
Но Саша не собиралась униматься. Наши столы стояли вдоль одной линии, и она просто развернула кресло, повернувшись ко мне, и уставилась на меня с выражением молчаливой скорби.
– Ну что? – не выдержала я, оторвавшись от чистки почтового ящика от спама.
– Жан, я ведь твоя подруга, – напомнила Сашка, укоризненно глядя на меня из‑под длинной золотисто‑русой челки. – Ты можешь доверять мне.
Я запнулась о ее взгляд и мысленно выругалась. Нет, ну не рассказывать же ей, как я опозорилась в подворотне, сперва обомлев в объятиях маньяка, а потом облевав роскошное пальто и упав лицом в лужу. Тогда моя репутация будет безнадежно подмочена. А ведь репутация как девственность. Однажды потеряешь – уже не вернешь. Сашка, конечно, никому не расскажет, но и я не хочу, чтобы у моего позора были другие свидетели, кроме меня и маньяка на букву «Ж». Саша истолковала мое молчание на свой лад и осторожно сказала:
– Жан, я ведь обо всем догадываюсь.
– Да ну? – насторожилась я. – О чем это, интересно?
– О твоей руке… которую собака покусала.
Я машинально спрятала запястье с повязкой под стол.
– Вот видишь! – укоризненно заметила Саша. – Не было никакой собаки. А если бы и была, ты бы сейчас вовсю размахивала руками и ругала почем зря и собаку вплоть до ее предков в десятом колене, и ее безмозглого хозяина, и ныла бы у меня на груди, что ты не хочешь делать уколы от бешенства.
Это точно, я такая. Если меня разозлить – злость моя будет громкой, да и поныть я люблю – с чувством, с надрывом, в полный голос.
Я промолчала, признавая правоту Сашкиных домыслов и мучительно соображая, что бы такое придумать, лишь бы не говорить правду.
– А сейчас ты отчаянно думаешь, что бы мне такое правдоподобное наврать, чтобы я от тебя отвязалась, да? – печально вздохнула Саша.
Я сконфуженно отвела глаза.
– Жан, он что, тебя бил? – обеспокоенно вглядываясь в мое лицо, спросила подружка.
– Кто? – дрогнула я.
– Ну этот твой, ради которого ты вчера так расфуфырилась, – неопределенно пожала плечами Саша.
Ах вот оно что! Сашка меня еще вчера весь день пытала, куда это я так вырядилась, и не желала верить в то, что модное пальто и замшевые сапожки вытащены из шкафа ради заурядного похода на работу. В течение дня Саша выдвигала различные версии моего вечернего досуга: от романтического ужина до вручения премии «Гламур года», которая, по иронии судьбы, проходила вчера. Как бы мне хотелось, чтобы ее последнее предположение оказалось верным! Но вчера, вместо того чтобы блистать перед вспышками фотокамер в пафосном клубе, я, как какая‑нибудь горемычная Золушка, месила глину в районе Котловки. Моими любимыми сапожками! Которые я с таким трудом отхватила на распродаже и которые теперь безнадежно погибли, как и пальто. А все подлый Однорог!
– Вот гад! – воскликнула тем временем Сашка.
– Ага! – поддакнула я, имея в виду зловредного Однорога. До вчерашнего дня он и не планировал браться за этот безнадежный заказ и даже выбросил заявку в мусорную корзину. А вчера ему захотелось меня унизить, и вот вам пожалуйста – дизайнерские шмотки безнадежно испорчены, а маньяк‑кровопийца знает, где я живу.
– Он издевался над тобой? – Голос Саши дрогнул. Можно ли считать издевательством его вчерашнее задание?
– Еще как! – горячо подтвердила я. – Видела бы ты, какое удовольствие это ему доставляет!
– И как ты это только терпишь?! – дрожа от возмущения, выкрикнула Саша.
– Сама себе поражаюсь, – призналась я. – Наверное, все дело в том, что на носу распродажи.
– Жанна, – с ужасом протянула Саша, – и ты ради своих шмоток готова терпеть любые издевательства?!
– Ради того волшебного изумрудного топа от Фенди и шикарных джинсов от Дольче я готова на все, – твердо сказала я.
– Ну уж нет! – Сашка вдарила кулаком по столу. – Я как твоя подруга просто обязана вмешаться и спасти тебя!
– Ты хочешь одолжить мне денег? – оживилась я.
– Я поговорю с этим отморозком! – решительно заявила Саша.
– Не надо, Саш, – испугалась я. Не хватало, чтобы еще подружка навлекла на себя немилость Однорога и тот сослал бы ее в наш бобруйский филиал продавать какую‑нибудь забытую богом свиноферму. А что, с него станется!
– Нет, я это так не оставлю, – горячилась Саша. – Он за все ответит!
– Не переживай, Саш, я сама найду повод с ним поквитаться, – мстительно пообещала я.
Со стороны Однорога было крайне неосмотрительно так унизительно наказать меня за потерю клиента. Разведенная рублевская дамочка Илона Горячкина, доверившая нам поиск нового жилища, была особой капризной, непостоянной и сама не знала, чего хотела. К несчастью, мучиться с мадам Горячкиной выпало именно мне. За последний месяц я подыскала для нее двадцать вариантов квартир и загородных домов. Горячкина не одобрила ни один! В первую встречу она не смогла четко сформулировать свои желания, и я предложила ей возможные варианты. Горячкина категорически отказалась от загородного дома и возжелала шикарные апартаменты в центре города с видом на Кремль. Когда таковые нашлись и я привезла мадам на место, Горячкина скептически оглядела башни Кремля, прошлась по балкону, вдохнув загазованного столичного воздуха, поразилась обилию машин под окнами и изрекла, что это совсем не то, чего она хочет. Илону осенило, что ей нужен домик в деревне! Точнее, не домик, а дворец, и не в деревне, а в элитном поселке, и чтобы под окнами – непременно пруд с лебедями, и чтобы воздух чистейший, как на курорте. Один из предложенных мною «дворцов» она отбрила, едва услышав название поселка: «Девушка, и как вы себе представляете, что я скажу друзьям, что живу в Жабкино?!» После такого заявления предложить ей дома в поселке Голубой залив и у горы Кудыкино, на осмотр которых я потратила два рабочих дня, я не решилась. В Царской Горке Горячкиной не понравился дом, в Ангелово слишком громко квакали лягушки. При звуках их пения Илону осенило снова: в деревне она жить не может, ей нужна только городская квартира. Сашка к тому моменту успела провернуть три сделки и получить хороший процент, а я все мучилась с Горячкиной. Словом, после того как Илона забраковала двадцатый вариант, я не выдержала и высказала мадам все, что думаю о ее деловом подходе. Горячкина, в соответствии со своей фамилией, разобиделась насмерть, отказалась от услуг нашего агентства и ушла изводить конкурентов. А Однорог, на которого Илона напоследок излила весь запас своего яда, в свою очередь обозлился на меня и устроил выволочку за потерю особо ценного клиента!
– Лучше бы тебе забыть о нем раз и навсегда, – посоветовала Саша. – Мужчина, способный на такое, не достоин твоего внимания!
– Я бы и рада забыть, – усмехнулась я, – да не могу.
– Жанна, – Саша даже поперхнулась от возмущения, – только не говори, что ты его любишь!
– Да я его терпеть не могу! – поспешно открестилась я.
– Что же тебя связывает с этим негодяем? – поразилась Саша. – Ну, кроме денег, которыми он тебя спонсирует?
– Спонсирует?! – рассердилась я. – Да он за эти жалкие гроши из меня всю душу выматывает!
– Ну и разве это того стоит? – справедливо заметила Саша.
– А ты как думаешь? – риторически вздохнула я. Сашке ли не знать, какая тут зарплата! Чтобы заработать на божественную сумочку «Мэрилин» от Луи Виттон, нужно неделю горбатиться, как папа Карло.
– Я думаю, тебе стоит порвать с ним немедленно! – безапелляционно заявила подруга.
– Что, прямо вот так вот пойти и написать заявление об увольнении? – оживилась я.
– При чем тут увольнение? – поумерила пыл Саша.
– Ты же только что посоветовала мне порвать с Однорогом. А для этого есть только один способ – уволиться из «Милого дома».
Сашка изменилась в лице и гневно проскрежетала:
– Жанна, так это он? Это Однорог? Он с тобой сделал это? Старый извращенец!
– Сашка, ты чего? – заволновалась я. – Ты о чем?
– Это он тебя избивает? Это его рук дело? – Она указала на мое забинтованное запястье и смятенно проскулила: – Жанна, так ты с ним…
– Саш, перестань молоть чепуху! – вскипела я. – Как тебе такое только в голову могло прийти?! А еще подруга называется.
– Но ты же только что сама говорила… – растерялась Саша.
– Я говорила, что Однорог измывается надо мной как мой босс, – внесла ясность я. – Тебе ли об этом не знать? А ты чего себе напридумывала?
– А я думала, ты говоришь о своем любовнике‑садисте, – нахохлилась Сашка.
– Ну и фантазия у вас, барышня!
– Тогда кто он? – нахмурилась Саша.
– Кто он? – в замешательстве повторила я, думая, что бы такое соврать, чтобы не говорить правду о маньяке. – Он хороший парень. И никакой не садист!
– Блондин или брюнет? – прищурилась Саша.
– Брюнет, – машинально ответила я и прикусила язык. А впрочем, что такого? Хочет Сашка найти виновного в моей травме, флаг ей в руки и помело в придачу. Навру, что попали с ним в легкую аварию, и дело с концом.
– Он что, знаменитость какая, раз ты его так скрываешь даже от меня? – продолжила раскалывать меня подруга.
Тут в голове у меня что‑то перемкнуло, и перед глазами побежали кадры черно‑белого французского фильма с темноволосым красавцем в роли бесстрашного мушкетера… Так вот кого мне напомнил мой маньяк – актера из любимого фильма моей мамы! Но этого не может быть. Фильм снимали полвека назад, а маньяку – от силы лет тридцать. Столько же, сколько было актеру на момент съемок фильма… И этот укус его странный, и эти прикосновения его, с ума сводящие… Да нет, ну не может же этого быть! Ой мамочки…
– Ну точно! – воскликнула Саша, расценив мое потрясенное молчание как знак согласия. – Он какой‑нибудь чокнутый суперстар, который не слезает со страниц желтухи, и ты боишься, что слухи о вашем романе просочатся в прессу, и даже мне словечка не говоришь!
– Ой, Сашка, не придумывай! – слабо возразила я, чувствуя себя невестой Дракулы. – Что‑то мне нехорошо, сделаешь кофейку?
Заботливая подружка мигом сорвалась с места, схватила чайник и унеслась за водой. Убедившись, что осталась в комнате одна, я быстро расстегнула манжету и размотала бинт.
Бурые пятна на марле свидетельствовали о том, что рана была и укус мне не приснился. На запястье остался ровный разрез, как от хирургического скальпеля, на его краях запеклась кровь, но рана уже медленно затягивалась. Уф, значит, вампиром я не стала, иначе бы под бинтами обнаружилась целая кожа безо всяких повреждений. Я в облегчении откинулась на спинку кресла и уставилась в ставшие блюдцами глаза Сашки, с ужасом замершей у стола. Видно, я слишком долго медитировала над порезом, а Саша слишком торопилась сделать мне чашечку кофе.
– Жан, – ее голос дрогнул, – ты что, Жан… Ты это из‑за него? Из‑за этого придурка?
– Сашка, ты что говоришь?! – Я почуяла неладное.
– Жан, ты из‑за этого урода себе вены резала? – Саша сдавленно всхлипнула. – Он тебе что, изменил, Жан? Он тебя бросил, Жан? Лучше бы он тебя побил… А ты, Жан… Сама!.. Жан…
Когда подруга начинает вставлять мое имя через каждое словечко, значит, вот‑вот разразится буря и слезопад.
– Александра, перестань пороть чушь! – возмущенно прикрикнула я, и готовая разрыдаться Сашка умолкла. Александрой я называла ее только в минуты гнева, и полное имя из моих уст обычно действовало на нее отрезвляюще.
Чувствуя себя героиней какого‑то дурацкого фарса, я малодушно соврала:
– Мы попали в аварию.
Не говорить же подруге, что на меня напал маньяк с повадками вампира?
– Мы ехали на машине, и я поранилась о стекло, – отводя глаза, уточнила я.
– Жанна, ну что ты врешь! – в сердцах воскликнула Саша.
– Что у вас тут происходит? – В дверь заглянула Анфиска из соседней комнаты. – Личная драма? – с надеждой спросила она, оглядев наши растерянные лица.
– Настоящая трагедия! – всхлипнула Сашка.
С ума она, что ли, сошла? Не хватало ей еще поведать версию о моем неудачном самоубийстве первой сплетнице офиса и лучшей подружке Дьяволины. Я сделала большие глаза и исподтишка показала Сашке кулак.
– Жанка отхватила новую сумку от Гуччи, а мне не говорит где! – плаксиво сообщила Саша.
– Ну и стерва же ты, Бессонова, – довольно осклабилась Анфиса, исчезая за дверью.
– А что? – зашипела на меня Саша, когда мы остались вдвоем. – Что я должна была ей сказать? Правду?
– Александра, я не знаю, что ты там себе напридумывала, но это чудовищная ложь! – взбеленилась я. – Я не такая дура, чтобы резать себе вены из‑за каких‑то там тупых блондинов!
– Брюнетов, – поправила меня подруга.
– Тем более – брюнетов, – ледяным тоном подчеркнула я.
– А что же тогда произошло? – обеспокоенно спросила Саша.
А ведь ее не остановишь, уныло подумала я и трагическим тоном поведала:
– На меня напал маньяк…
Версия про маньяка, который черной тенью возник из‑за утла и полоснул меня по запястью острой бритвой, Сашку вполне устроила. Она охала, ахала, тактично не стала выспрашивать подробности и не выказывала недоверия, будучи убежденной в том, что такими вещами не шутят.
– Что ж ты мне сразу не сказала, дурында? – мягко пожурила она меня.
– Не хотела тебя расстраивать. – Я отвела глаза.
– Ну ладно, все хорошо, что хорошо кончается, – приободрила подруга и поспешила перевести разговор в рабочее русло, дабы отвлечь меня от мрачных мыслей.
Я и рада была.
Вот только сосредоточиться на рекламном описании заброшенной фабрики для базы данных я не могла. Перед глазами стоял неотразимый Жан в своем эксклюзивном пальто, и я не могла сочинить ни строчки. Я выпила две больших чашки кофе, но в голове так и не прояснилось. Зато наконец‑то стало светлее за окном, и я порадовалась началу дня, предвкушая, как возрастет моя трудоспособность с появлением солнышка. Впрочем, в это время года рассчитывать на солнце было бы наивно, но даже при тусклом естественном освещении моя голова соображает существенно лучше, чем при свете мощнейших офисных ламп. Я хмыкнула, вспоминая записку, оставленную мне маньяком, и набрала первые строчки объявления…
Целый час я просидела за клавиатурой не разгибаясь, увлеченная процессом и вдохновленная мечтой о премии, на которую можно будет купить новые сапожки взамен безвременно почивших, а потом меня отвлек какой‑то странный бряцающий звук. Я в недоумении оглянулась на Сашку (в нашем кабинете на двоих она могла быть единственным источником шума) и обнаружила, что она в изумлении таращится на меня своими неприлично синими глазами‑блюдцами.
– Жан, тебе холодно? – обеспокоенно спросила она, аж раскрасневшись от волнения.
И только тогда я поняла, что странный бряцающий звук издают мои зубы, а пальцы, переставшие быстро стучать по клавишам, мгновенно заледенели.
– Жан, я заметила, что ты стучишь зубами, и включила кондиционер на обогрев, – растерянно поведала Сашка, обмахиваясь пластиковой папкой. – Ты немного согрелась, но потом опять дрожать стала. Я еще жару добавила. Потом еще, и еще… А ты все зубами стучишь и ежишься.
Стараясь унять дрожь и перестать выстукивать зубами траурный марш, я ошарашенно смотрела на Сашу, сбросившую жакет и оставшуюся в легкой кофточке с короткими рукавами, на ее раскрасневшееся от тепла лицо, на папку‑веер в ее руках и понимала, что в кабинете стоит просто курортная жара – градусов тридцать, не меньше. Закусив губу, я подняла глаза на кондиционер.
– Я поставила его на максимум, – тут же отозвалась Саша. – Жан, ты не заболела?
Я обхватила себя за плечи, стараясь согреться.
– Жан, да тебя знобит не по‑детски, – сочувствующе пробормотала Саша, вскакивая со своего места. Через мгновение ее обжигающе‑горячая рука уже щупала мой лоб. – Да ты ледяная, как покойник, – вконец обеспокоилась подруга.
– Наверное, простыла вчера, когда домой возвращалась, – глухо сказала я.
– Да нет, подруга, у тебя не простуда, иначе бы ты сейчас температурила, – озабоченно ответила Сашка, – а озноб. Наверняка вирус какой‑то подхватила.
Я вздрогнула и, наверное, еще больше посерела лицом, отчего Саша разволновалась еще сильнее.
– Вот что, – решительно объявила она, – давай‑ка быстро собирайся домой, а я пойду кого‑нибудь из наших водителей найду.
Вообще‑то личный шофер полагался только высшему руководящему составу, но у меня уже не было ни сил, ни желания возражать. На метро я в таком состоянии точно не доеду. Сашка умчалась: отпрашивать меня у Однорога и договариваться о транспортировке моего холодного тела к родным пенатам.
Через несколько минут в кабинет ворвалась недоверчивая Ангелина.
– А, Геля, ты, – радостно приветствовала ее я, зная, как секретарша ненавидит, когда сокращают ее роскошное имя.
– Да уж, покойники и то лучше выглядят, – довольно хмыкнула вредина и отбыла восвояси, с притворным сочувствием пожелав мне скорейшего выздоровления.
Меня по‑прежнему бил озноб, но к щекам прилила кровь, и они отчего‑то заполыхали – не иначе как температура в кабинете достигла тропической. Я, покачиваясь, добрела до кондиционера (возле окна меня ощутимо обдало волной жара, и я даже зажмурилась и закрыла лицо руками) и отключила обогрев. Доползти до кресла я не успела – по мою душу явились Сашка и водитель Артем.
– Вот это да, – протянул Тема.
– Я же говорила – инфекция! – чуть не плача, всплеснула руками Саша. – Жан, ты краснухой в детстве болела?
– Не помню, – прохрипела я и попыталась пошутить: – А что, морда прекрасная? Дьяволина пять минут назад радовалась, что зеленее моей рожи только баксы.
– Надеюсь, ты на нее дыхнула как следует и горячо облобызала на прощание? – проворчала Саша, втряхивая меня в плащ.
– Не догадалась… – расстроенно протянула я, стараясь не дышать в сторону Саши.
– Ты чего это от меня нос воротишь, а? – хмыкнула она. – Я краснухой в школе болела. У меня иммунитет. Так что чихай смело.
– А на него? – Я покосилась на Тему, разглядывавшего меня, как кенгуру в зоопарке.
– Зараза к заразе не пристает, – ухмыльнулся тот, принимая меня из заботливых Сашкиных рук и умудряясь при этом стоить глазки моей блондинистой подружке. – Но на всякий случай сзади поедешь, – уточнил он уже в машине, усаживая меня сзади, по диагонали от своего кресла.
Всю дорогу я исподлобья таращилась на его шею, как назло не прикрытую даже воротником или шарфом, и рассеянно думала о том, что действие всех фильмов про вампиров приходится всегда на летнее время, когда дамы стремятся выставить на всеобщее обозрение максимум обнаженного тела, да и кавалеры ограничиваются минимумом одежды. А вот попробуй доберись до шеи или запястья зимой – сколько одежек сперва следует снять, сколько шарфов размотать, сколько перчаток сорвать…
– Теперь куда? – оторвал меня от кровожадных мыслей веселый голос ничего не подозревающего Темы.
– Направо, – клацнула зубами я.
– Держись, старушка. Сейчас уже прибудем! – приободрил меня он.
Видимо, видок у меня и впрямь был аховый, потому что остряк Тема даже не вздумал подтрунивать над моим состоянием. Приду домой – первым делом рвану к зеркалу, а то аж любопытно, чего моя рожа так всем покоя не дает.
Тема проводил меня до самой квартиры, и я с облегчением отметила, что ни вчерашнего маньяка, ни его подозрительных сотоварищей у моего порога не наблюдается. Артем, пожелав мне скорейшей поправки, отбыл восвояси, а я на заплетающихся ногах доковыляла до зеркала и от изумления даже икнула.
Было отчего начать заикаться. Из зеркала на меня таращилась опухшая красная рожа совершенно кошмарного вида, весьма анекдотически смотревшаяся в сочетании со строгим джинсовым платьишком. Любоваться подобной образиной было бы с моей стороны сущим мазохизмом, так что я поспешила доползти до спальни, сбросить платье и напялить на себя просторную хлопковую пижаму, которая вынималась из шкафа только на время болезни.
В процессе переодевания я обнаружила, что краснуха, если она и имеет место быть, ограничилась моим лицом, шеей и ладонями, совершенно не коснувшись тех частей тела, которые были спрятаны под одеждой, и дюже засомневалась, верен ли диагноз, поставленный Сашкой. Та была легка на помине – позвонила, чтобы узнать, как я добралась, и я послушно отрапортовала, что занос тела прошел благополучно и без эксцессов.
– Значит, жить будешь, – удовлетворенно заключила подруга, успокоенная моим шутливым тоном, и строго уточнила: – Врача уже вызвала?
– Когда?! – возмутилась я. – Только переодеться успела.
– Не тяни, – педантично изрекла Саша. – А то знаю я тебя…
Тот факт, что поликлиники и больницы наводили на меня смертную тоску и я до последнего старалась увильнуть от их посещения и общения с докторами, Сашка за время знакомства со мной прекрасно уяснила.
– Я бы сама тебе врача вызвала, чтобы наверняка, но номера полиса твоего не знаю, – с сожалением протянула она.