– Фляжечка! Небось проверяемые такое выкатывали, что не до фляжечки было, – почти хамски не поверил Сырцов.
– Что вы знаете о партийной работе, Георгий? – слегка пожалел несмышленыша Сергей Сергеевич. – Что вы можете знать о беспрерывной нервотрепке, о днях, в которых ни минуты свободной, о бессонных ночах? Э, да что там! Заговорился. Давайте выпьем за работу. Не за партийную, не за предпринимательскую, не за сыщицкую, просто за работу!
– Я первую и последнюю, – предупредил Сырцов. – Я за рулем.
Выпили. Коньячок во фляжке был хорош. Марочный коньячок.
– А я не за рулем, – закусывая миногой сообщил Сергей Сергеевич. –
Мой скромный «фольксваген» сегодня на профилактике. Да, кстати, о работе. О вашей работе, Георгий. Как там моя благоверная Татьяна?
– Мне кажется, что ваши опасения, Сергей Сергеевич, сильно преувеличены. Вероятнее всего, угрозы эти носили чисто психологический характер...
– Да я не о том, - перебил Сергей Сергеевич. – Как Татьяна время проводит, с кем встречается, чем занимается?
Время понадобилось Сырцову, чтобы решиться на должный ответ.
– Мы договорились о том, что я буду обеспечивать охрану Татьяны Вячеславовны и предотвращать возможные акции против нее, – мудрено, потому что преодолевая себя, заговорил наконец Сырцов. – Я считал, что слежка за ней, обнаружение ее связей и проверка не входят в мои обязанности. Если я ошибался, то с сегодняшнего дня вы вольны расторгнуть со мной договор.
– Разве я говорю о слежке? – Сергей Сергеевич до того удивился, что вилку на стол положил. – Просто меня волнует ее самочувствие. После того, как она бросила работу в кордебалете, она сама не своя, места себе не находит.
– Находит она себе место, – ворчливо успокоил работодателя Сырцов, не замечая, что сказал двусмысленность. – И самочувствие у нее нормальное.
– Значит, находит, – Сергей Сергеевич налил себе, не предложив Сырцову хотя бы из вежливости, быстро выпил, судорожно и с шумом вдохнул воздух, тыльной стороной ладони мазнул себя по губам и забыл закусить. – И самочувствие у нее нормальное. Хорошо-то как, хорошо-то как... Так или не так, Георгий?
– Хорошо ли – не знаю, но все пока тип-топ.
– И тик-так, – добавил Сергей Сергеевич. – Часики тикают, денежки капают и все при пироге. И я, и она, и вы. Жизнь прекрасна, Георгий, а? Выпьем?
Лихорадочно оживившись и нехорошо развеселившись, он зачастил и набрался довольно быстро. Не прикончив еще фляжку, он с промахом резал ножом телятину, при наливе брызгал «кокой» на скатерть, беспричинно хихикал, иногда и неожиданно мычанием подпевал резвящимся на маленькой эстраде подозрительным по национальной принадлежности цыганам. Попив кофе, он отрезвел, осоловел только. Глянул на часы, соображал довольно долго, что времени сейчас – половина одиннадцатого. Развязно, как купчишка, закричал:
– Маэстро, счет! – и объяснил Сырцову: – Мои друзья Татьяну к половине двенадцатого домой доставят.
Рядом уже стоял официант, услужливо и неуловимо презрительно улыбаясь. Сергей Сергеевич извлек толстый бумажник, отсчитал много больше положенного и, откинувшись на стуле, небрежно сообщил о своем решении:
– Сдачи не надо, – а когда официант удалился, вдруг вспомнил, – Да, извините, Георгий, чуть не забыл.
И вытащив из бокового кармана тугой конверт протянул его Сырцову. Расплатился с двумя холуями. Одно утешение – в конверте. Сырцов встал.
– Поехали, – сказал он. – А то опоздаем к ее прибытию.
В машине Сергея Сергеевича развезло окончательно. Он вдруг радостно узнал свой автомобиль. И, ощущая лихость, с которой вел его Сырцов, хвастливо резюмировал:
– А ничего еще старушка, ничего! Я ее еще на зарплату купил. А «Ситроен» и «фольксваген» уже на доходы.
Наваливаясь плечом на Сырцова, ободрял его, убеждал и благодетельствовал:
– Жора, держись за меня. Держись и будешь в полном порядке. При всех властях, при всех режимах Горошкин будет наверху!
Поддерживая за талию, Сырцов довел его до лифта.
В следующий – свободный от работы – вечер Сырцов за две недельных зарплаты купил в коммерческом магазине на лужниковой ярмарке шикарную кожаную куртку, о которой давно и безнадежно мечтал.
Вечером опять все четверо сидели в кабинете Алика. После звонка Игорю
Дмитриевичу порученец привез его секретный, под двумя крестами, справочник внутренних городских и личных телефонов членов и работников ЦК. Первым справочник схватил Кузьминский и листал его, изумленно хихикая.
– Кончай забавляться, Виктор, – приказал Смирнов, – тебе первое задание, – и, выдернув справочник из рук Кузьминского, протянул ему скользкую, в пластике книжечку – алфавит из квартиры Курдюмова. Недовольный Виктор повертел книжечку, раскрыл первую страничку, прочитал, что на глаза попалось:
– Алуся. Четыреста двадцать семь двенадцать тридцать девять. Это, насколько я понимаю, Теплый стан, Ясенево. Мне что – к Алусе ехать?
– Балда, – незлобно обозвал его Смирнов. – Твое задание – элементарное: найти в этой книжице знакомых. Вы с Курдюмовым – почти ровесники, вращаетесь, в принципе, в одном, если не кругу, то в слое. Должны быть у вас общие знакомые, не может их не быть!
– К какому сроку? – деловито осведомился Кузьминский.
– Да ты что, очумел, паренек? – изумился Смирнов. – Да сейчас, сейчас! Садись в уголок, почитывай не торопясь.
– Так бы сразу и сказал. А то чуть что – сразу орать, – не сильно обиделся Кузьминский и, действительно, пересел в угол, в кресло.
– А нам с Алькой что делать? – поинтересовался Казарян.
– Мы с Алькой картой займемся, он лучше всех нас Подмосковье знает. Ну, а ты, после того, как Витька знакомых отыщет...
– Нашел! – перебивая Смирнова, торжествующе заорал Кузьминский.
– Ты на какой букве? – хладнокровно поинтересовался Смирнов.
– На «г» – доложил Виктор.
– Вот и шерсти до конца алфавита. И знакомых своих не по одиночке нам будешь представлять, а скопом, так сказать. Тебе же, Роман, после того, как наш юный обалдуй книжку прочешет, придется вспомнить свое юридическое и милицейское прошлое. Сравнительный анализ справочника и книжки, выявление наиболее часто задействованных телефонов... В общем, не мне тебя учить. Да, чуть не забыл: составишь два списка. В первом – граждане, поспешно поменявшие если не профессию, то место работы. Из ЦК - куда? А во втором – все телефоны с краткими номерами: пятизначным, четырехзначным и т.д. и т.п. Для нас с Алькой.
– Не удержался все же, проинструктировал, – ворчливо прокомментировал Казарян последние слова Смирнова и тут же сам отдал распоряжение Алику: – Алик, освобождай мне стол. Мне работать надо.
Алик, колдовавший над картой, безропотно поднялся с нею, перебрался на диван, включил преддиванный торшер и позвал Смирнова:
– Саня, давай ко мне.
– Нашел что-нибудь? – дежурно спросил Смирнов, усаживаясь рядом.
– А что тут искать? Тут все ясно. Кружочками отмечены восемь городов. Не деревень, не дачных поселков, не просто поселков, а городов не менее, чем с пятидесятитысячным населением. Четыре из них – райцентры. Общее между этими городами одно: в каждом из восьми – крупнейшие военные заводы.
– Интересно само по себе, но нам пока ни черта не дает. Как ты считаешь, Алик?
– Так, да не совсем так. Интересное уже в том, что род деятельности Курдюмова никак не прокладывается к профилю всех этих организаций.
– Все! – громогласно оповестил всех об окончании своих титанических трудов Кузьминский.
– Список составил? – невинно поинтересовался Смирнов.
– А я по книжке.
– Составь список, а книжку Роме отдай, – безапелляционно распорядился Смирнов.
– Все начальники – бюрократы. А бывшие – в особенности, – бурчал Кузьминский, спешно, не садясь, составляя у стола телефонный список. И еще раз: – Все!
– Сколько их у тебя набралось?
– Тихо! – рявкнул Казарян, став обладателем книжки и справочника. – Чапай думать будет!
– Сколько их у тебя набралось? – шепотом повторил Смирнов и рукой указал, чтобы Кузьминский садился на диван. Кузьминский присел рядом, сообщил не шепотом, но тихо:
– Пятеро. Их было пятеро. Как во французском фильме.
– Перечисли их по очереди. Ну, а какие-нибудь данные. Профессия, привычки...
– Горский Адам Андреевич, – начал Виктор. – Вообще-то он Аркадий, но с Адамом лучше звучит на афишах. Адам Горский! Театральный режиссер, недавно студию свою открыл. Кулик Леонид, отчества не знаю. Массажист профессиональный, первоклассный. Краснов Петр Кириллович. Личность весьма известная в ресторане Дома кино и его окрестностях. Не алкаш, нет, даже совсем наоборот. Вращаться очень любит. Серьезные связи за бугром, часто там бывает, выступает посредником в совместных постановках наших маленьких кинофирм и довольно удачно. Савкин Геннадий Иванович. Бывший футболист московского «Динамо», играл недолго и довольно средне. И, наконец, наш общий друг Димочка Федоров.
– Какие соображения ума? – потребовал дополнений Смирнов.
– Ясное дело, что Краснов и Савкин точно проходят по тематике: прямые выходы за бугор. Савкин – транспортирование любых малогабаритных грузов, надежно защищаемое дипломатической неприкосновенностью. Краснов – приемка и, так сказать, складирование этих грузов там. Тем более, что они с Савкиным по корешам.
– Несерьезен твой Краснов для серьезного складирования грузов нашей подопечной организации, – так, между прочим, возразил Смирнов. – Давай дальше.
– Горский – светское знакомство, наш фигурант любил, судя по другим именам в книжке, клубиться в артистическом мире. Димка же Федоров, скорее всего, партнер по бабским делам. Оба – специалисты по нимфеткам.
– Он еще в Дании прячется? – поинтересовался Смирнов.
– В июле вернулся, – ответил Виктор и с удовольствием вспомнил: – Я его тут в Союзе встретил, так он аж на пятки сел от страха... – и, как бы стесняясь своего молодчества, продолжил по делу: – Последний – Ленечка Кулик. На вид – святая простота, но наблюдателен, остер и очень, как я думаю, не любит своих клиентов.
– С кого начал бы?
– Ребята, – оторвав взгляд от заветных книжек и болезненно морщась, Казарян грубо посоветовал: – Шли бы вы отсюда, а?
За что был мгновенно наказан Аликом. Зная любовь Казаряна к вкусной и здоровой пище, он встал, потянулся и сказал мечтательно:
– А не пожрать ли нам, братцы, не выпить ли по малости? Пусть Ромка здесь занимается, а мы на кухню пойдем. Варька уж наверное все приготовила.
– Она там? – тревожно осведомился Кузьминский.
– Да она, друг мой, с тобой на одном поле... – успокоил его Алик, и они понаправились на кухню, оставив в кабинете делового и скорбного Казаряна.
Вопреки предположениям, Варвара была на кухне. Наносила завершающий штрих: резала хлеб. На шум, не оборачиваясь, спросила:
– Гаденыш с вами?
– С нами, с нами, – обрадовал ее Алик, обнял и сообщил прямо в ухо: – Вот он я, твой многолетний гаденыш.
Варвара швырнула нож на стол, вырвалась и, проходя мимо Кузьминского, ткнула его твердым указательным пальцем в грудь:
– Гаденыш вот.
И удалилась. Кузьминский тоскливо оглядел бутылки на столе и сказал удрученно:
– Может, я пойду?
– Куда? – простодушно возмутился Смирнов. – Ты мне нужен!
Алик уже разливал по рюмкам. Затолкали Кузьминского в угол, чтобы не сбежал при гипотетическом появлении Варвары, устроились сами. Выпили по первой и стали закусывать.
– Ну, с кого бы ты начал, Виктор? – жуя, спросил Смирнов. Кто о чем, а вшивый о бане.
– С Савкина, – звонко ответил Кузьминский. Он не закусывал, он только выпил для храбрости.
– Резоны излагай.
– Судя по предоставленным нам документам, последняя часть валюты была переправлена за границу аж в августе. Заключительный этап переправки на нашей территории – безопасная транспортировка, которую, вероятнее всего, осуществлял Савкин.
– Ты, Витя, сам того не замечая, подменил нашу главную задачу. Опомнись, мы не каналы, по которым уходят денежки КПСС выявляем, а ищем гражданина Курдюмова И.В.
– Тогда Краснов, – обиженно предложил Кузьминский. – Самый подходящий человек для того, чтобы подготовить уход Курдюмова и обеспечить берлогу где-нибудь в Женеве.
– Это ты уж от обиды хреновину понес. Курдюмов здесь.
– Ой ли? – вскликнул Кузьминский. – Он что, переправляя, думаете себе не отщипнул и обратно не положил? Тоже мне нашли кристально чистого честного коммуниста с холодной головой и горячим сердцем! А он, наверное, гуляет себе по берегу Женевского озера и посмеивается.
– Такие как Курдюмов малым не довольствуются... – начал было Смирнов, но тут Алик трахнул ладонью по столу и приказал:
– Будя! Давайте хоть пожрем, как люди.
Они уже завершали трапезу, когда на кухне появился Казарян. Пробрался к своему стулу, сел, и, плотно скалясь, налил себе водки – не рюмку, стакан, беспрепятственно перелил ее себе в глотку и, помахав ладошкой перед раскрытым ртом, сообщил всем о радостном:
– Хорошо пошла.
– Закончил? – потребовал его к ответу Смирнов.
– В принципе, да.
– А не в принципе?
– Технически все исполнил, но детали продуманы мной не до конца.
– Халтура! – заклеймил Смирнов. – Списки давай!
– С миллионерами все ясно, – протягивая Смирнову списки, успокоил Казарян. – Восемь пятизначных телефонов, как раз столько, сколько у вас, я краем уха слышал, возможно перспективных объектов.
Список с номерами Смирнов отложил, он вцепился в список перелетных птичек. Смирнов штудировал список, а Казарян энергично жевал, не забывая и выпивать уже по малости. Алик и Виктор покуривали, с удовольствием втягивая первый и потому желанный после еды дым.
– Алик и Виктор, вы свободны, – забыв о том, что он давно не начальник, распорядился, не отрывая взгляда от бумаги, Смирнов. – А с тобой, Ромка, нам надо над этим списком посидеть, ох, как посидеть!
– Я домой поехал, – обиженно сказал Кузьминский.
– Езжай, езжай, – покивал Смирнов, а Казарян заботливо предупредил о возможной опасности:
– Ты осторожней в коридоре-то. Смотри, Варваре не попадись. Разорвет.
– Тогда привет! – Кузьминский сделал ручкой и двинул к выходу.
– Да! – вдруг вспомнил Смирнов. – Первым начнешь трясти режиссера Горского. И завтра же. С утра.
Противоестественно выворачивая плечевые и тазобедренные суставы, двигались по маленькой сцене трое обнаженных юнцов и три девицы в хитонах. Проделывали они это для того, чтобы быть похожими на изображение хоровода с древнегреческих амфор. Передвигались же они нарочито замедленно, осуществляя кинематографический фокус-рапид. Зрелище было, конечно, изысканное, но жалкое. Безнадежно и непреодолимо вылезало то, что должно быть скрыто: судорожное напряжение, чисто физическое усилие и пот. От советских древних греков явно пованивало.
Режиссер, сидевший за столиком, поднял руки над головой и три раза хлопнул в ладоши. Хоровод распался. Юнцы и девицы подошли к рампе.
– Дорогие вы мои, – проникновенно приступил к процессу введения клизмы непредсказуемый режиссер, – поймите же, наконец, что вы еще не персонажи «Царя Эдипа», вы, все вместе – сон, пришедший к нам из глубины веков. Вы – наша генетическая память, черт бы вас всех побрал! Сначала!
– Вот объяснил, и всем все ясно, – для себя и веселя себя, пробурчал Кузьминский. Он уже второй час сидел в ожидании, когда освободится Горский.
Молодые люди в седьмой раз корячились в хороводе. Изнемогавший от желания закурить Кузьминский терпеть уже не мог: достал сигарету и щелкнул зажигалкой. Звук электронной зажигалки в благоговейной тишине был подобен выстрелу, и режиссер вскинулся, как подстреленный. Вздернув в изумлении брови, делая вид, что поражен неожиданным появлением Кузьминского (хотя, подлец, сам распорядился, чтобы Виктора пропустили в зал), развернулся к нему на вертящейся табуретке и возгласил с фиоритурами:
– Господи, как у Арро: смотрите, кто пришел! Девочки, мальчики, вас навестил известный советский – или сегодня лучше русский? – драматург и прозаик Виктор Кузьминский. Бог даст, он что-нибудь сочинит для нас. Так давайте поприветствуем его! - режиссер зааплодировал. Уныло захлопали и девочки с мальчиками. Поаплодировали и будет. Он буднично завершил свою импровизацию: – Перерыв!
– Новаторствуешь, Адамчик? – вежливо, но без интереса спросил Виктор, подойдя к режиссерскому столику. Выключая и включая настольную лампу, занятый высокими мыслями режиссер ответствовал рассеянно и скромно:
– Экспериментирую помаленьку.
– Чего это они у тебя такие хилые? Зарплату не платишь им что ли?
– Они просто юные, совсем юные, вчерашние школьники, – объяснил Горский и не сдержался, тут же обнародовал свое кредо: – Мне не нужны актеры, уже заплывшие жирком псевдопрофессионализма, мне не нужны умельцы, работающие «что надо? Сделаем!». Мне требуется цельный тугой человеческий материал, преодолевая сопротивление которого, я творю спектакль.
– И много натворил?
– Наш «Таракан» по мотивам Николая Олейникова, да будет тебе известно, – событие столичного театрального сезона, – похвастался Горский и вдруг вспомнил, что надо удивиться: – Какого хрена ты к нам забрел?
Кузьминский решил действовать без подходцев, напрямую. Чем проще, тем правдоподобнее:
– Я Ванечку Курдюмова ищу, нужен он мне позарез. Домой звонил, на службу – глухо. Вот и вспомнил, что ты с ним по корешам.
Гений, особенно наш Московский самообъявившийся гений, он и есть гений. А гений вряд ли помнит, знаком или не знаком Курдюмов Кузьминскому или наоборот.
– Да, на службе его теперь не найдешь, – не сдержался, по-обывательски хихикнул гений. – Дома, говоришь, тоже нету? Странно, он мне звонил совсем недавно...
– Ну, приблизительно, как недавно, когда?
– Да дней пять тому назад, неделю. А зачем он тебе вдруг так понадобился?
– Обещал он свести меня с руководителем одного частного банка, который бы смог пронспонсорить одну картину по моему сценарию. Хотя бы фонд заработной платы, а то ведь и людей не наберешь.
– Конечно, – раздумчиво и с превосходством заметил Горский, – в вашей тотальной попсе все решают бабки...
Подошла, улыбаясь, закутанная поверх хитона в халатик, одна из кривлявшихся на сцене девиц. Безбоязненно подошла, из любимиц, видимо. Кокетливо поморгала зелеными глазками и высказалась:
– Впервые настоящего драматурга так близко вижу. Вы ведь настоящий?
– Во всяком случае, живой.
– И в кино много работаете, – не спрашивая, утверждая, проговорила она, грустно так проговорила, очень ей хотелось в кино сниматься.
– Мы заняты, Алуся, – мягко укорил ее Горский.
Гром небесный! Алуся. Первое имечко, попавшееся ему на глаза в алфавите Курдюмова. Неужто немыслимая удача? Кузьминский за рукав осторожно остановил собравшуюся было уйти Алусю. Сделал творчески заинтересованное лицо, тотчас задумчиво затуманился им и спросил проникновенно:
– А вы хотели бы сняться в моем фильме?
– Если Адам Андреевич разрешит, – и насквозь прострелила Горского зелеными глазками. Девка оторви да брось, бой-девка.
– Он разрешит, – уверил ее Кузьминский. И Горскому: – Ты разрешишь, Адамчик?
– Обещаю подумать, если она сегодня удовлетворительно проведет репетицию, – педагогично заметил гениальный режиссер и строго напомнил: – Перерыв кончается через пять минут.
– Мы еще поговорим, да? – уходя, многообещающе спросила Алуся у Кузьминского.
– Обязательно! Я буду ждать вас после репетиции! – крикнул он ей вслед.
– Понравилась? – индифферентно полюбопытствовал Горский.
– Бывает же так... – разволновался Кузьминский, но опомнился и объяснил свое волнение вполне удовлетворительно: – А мой дурачок режиссер все копается, ищет. Вот она, в десятку!
– Ты это серьезно? – удивился Горский.
...Специально ждал ее не в здании, а у выхода, как верный поклонник. И цветочков прикупил у метро. Она, ясное дело, торопилась, опередила всех, выпорхнула из адамовой клетки первой. Светлые волосы умело распущены, влажно подкрашенный рот сексапильно полуоткрыт, подведенные глаза полуприкрыты. Прикид – фирма, и фирма недешевая. Подкармливают тебя, дева, и надо полагать, за дело подкармливают.
– Заждался, – глубоким голосом признался Кузьминский и протянул букет.
– Спасибо, – трогательно прошептала она и высказалась про букет: – прелесть.
Боже, и скромна, и застенчива, и неизбалована мужским вниманием!
– Куда вас отвезти? – предупредительно поинтересовался Кузьминский.
– Домой, если можно. Мне просто необходимо отдохнуть перед вечерним спектаклем. Но учтите, рыцарь, я очень далеко живу.
– Прошу, – Виктор указал на свой «жигуленок», скромно притулившийся у арки двора, в котором размещался слегка подновленный двухэтажный театральный барак. Так все-таки пошла перка или не пошла? Он открыл дверцу, предлагая даме сесть, подождал, когда она усядется, уселся сам, включил зажигание и только тогда решился, наконец, спросить: – Так куда же мы едем?
– На край света. В Ясенево.
В яблочко. Все сходится: и Алуся, и телефон четыреста двадцать семь двенадцать тридцать девять, и любитель театрального искусства Курдюмов И.В. Кузьминский вырулил на Новослободскую и покатил к центру. Хорошее у него было настроение, бодрое, он даже засвистел «Страну Лимонию», но спохватился и перешел на речь:
– Алуся, вы на будущей неделе сумеете организовать окно на целый день?
– Постараюсь, – как бы колеблясь, сказала она. – А зачем, собственно?
– Вы артистка в кино еще неизвестная. И поэтому вам, хотя бы чисто формально, предстоит мучительный, но необходимый обряд кинопробы.
– Я понимаю... – Алуся запнулась слегка, смущенно улыбнулась и призналась: – Не знаю, как к вам обращаться. Нас Адам Андреевич даже не представил.
– Виктор, – назвался Кузьминский и сделал зверское лицо. – Победитель.
– А отчество? – формально попросила продолжения Алуся.
– Для вас у меня нет отчества. – Я – Виктор, Виктор, Алуся!
По Каретному на Петровку, мимо «Метрополя» к останкам памятника Дзержинского, через старую площадь...
– У меня здесь приятель работал. Курдюмов Ванечка, – косясь через Алусин профиль на слегка испоганенные мстительным людям серые здания с опечатанными подъездами. Алуся посмотрела на здания, посмотрела на Виктора и, глядя уже вперед, свободно призналась:
– Я его тоже знаю. Через него мне Адам Андреевич отдельную однокомнатную квартиру выбить помог. Папе, маме и братику двухкомнатную малогабаритную дали, а мне, как работнику искусства, однокомнатную, – видно было, что рассказывать о своей роскошной жилплощади для нее – удовольствие.
– Так вы хотите сниматься в кино или нет? – бодря ее, нарочито раздраженно спросил Кузьминский. Она посмотрела на него, как на юродивого.
– Покажите мне того, кто не хочет сниматься в кино. Конечно, хочу.
Через Старую площадь на Набережную, у Красной площади к мосту. Серпуховская, Даниловская, Варшавское шоссе, направо, Севастопольский проспект, Литовский бульвар. Приехали.
Она показала, как проехать к одному из бесчисленных подъездов несусветного громадного для того, чтобы быть уютным жильем, белого с красным дома, и, выпорхнув, легко предложила:
– Чашечку кофе не желаете, Виктор?
– С удовольствием, – признался он, ожидавший этого предложения. Но тут же в порядке интеллигентной отмазки засомневался: – Но вам же отдохнуть надо перед спектаклем?
– Мы отдохнем, мы отдохнем! – словами из классика ответила Алуся. Правда, в новой трактовке: если в традиционной основе реплики был глагол, то она переложила смысловой акцент на существительное. Мы, мы отдохнем!
Ворвавшись в квартиру на двадцатом этаже, Алуся, как и положено женщине, в жилье которой неожиданно появился мужчина, стремительно засуетилась, стараясь незаметно убрать отдельные деликатные детали дамского гардероба, разбросанные ею в утренней спешке. Пряча собранные причиндалы за спиной (так уж смущалась, уж так смущалась!), изложила ему план дальнейших действий:
– Вы отдохните пока здесь, в комнате, а я быстренько переоденусь и мигом приготовлю кофе. Присаживайтесь, Виктор, присаживайтесь.
Она убежала, а он присел. На тахту, застеленную ярчайшей желто-зелено-черной тряпкой и слегка пыльной к тому же. Афиши кругом, размашисто и жирно написанные фломастером автографы почетных гостей этого дома прямо на стенах между развешанными куклами и масками, на полках не фарфор, не хрусталь, а граненые стаканы, пол-литровая банка и зеленые дешевые бутылки, вместо стульев – непонятные холмики, прикрытые лоскутами той же ткани, что и на тахте, на полу – проигрыватель – убогие попытки создать нестандартный богемный уют. Виктор встал, подошел к проигрывателю, глянул на него сверху. Ни неснятой пластинке было написано по-английски «Диана Росс». Диана или Дайана? Не важно, в общем, Росс. И пусть будет Росс. Он запустил пластинку и вернулся на тахту.
Под музыку вплыла в комнату Алуся. Переодетая в нечто многообещающе легкое, она прослушала музыку самую малость и пригласила:
– Пойдемте, Виктор. Все готово.
На кухонном столе расставлены чашки, тарелки, легкая закусь, на уже выключенной плите – варварски заваренный в кастрюле кофе, а на тумбе – отдельно – уже наполненные рюмки, чем-то желтым, коньяком, наверное. Не садясь, Алуся одну рюмку протянула Виктору, а другую взяла сама.
– За знакомство, Виктор?
– Я за рулем... – вяло отбрехнулся было Кузьминский.
– Мне ведь тоже нельзя. Но чисто символически. На брудершафт...
Трахать ее или не трахать? – вот вопрос. Трахнешь – может закрыться насчет Курдюмова, расспрашивать последнему любовнику о предпоследнем – ситуация, что ни говорите. Не трахать – неправильно поймут, обидится, вообще не станет говорить. Но гамлетовский этот вопрос решился сам собой. Алуся напомнила требовательно:
– Ну?
Скрестили руки, выпили и по-детски потянули друг к другу губки. Формальный поцелуй, плавно перешел в неформальный. В забытьи Алуся безвольно откинула правую руку и поставила рюмку на стол. Тоже самое проделал Виктор, переложив за ее спиной рюмку из правой руки в левую. Как бы в тумане, вроде не понимая, что творят, они, не отрываясь друг от друга, стали незаметно перемещаться в комнату, куда их темпераментно звала Дайана Росс.
Кофий пить не стали. Отложили на потом.
– Иваныч, ты – ясновидящий?! – орал Кузьминский, ввалившись в спиридоновскую квартиру. Даже Варвары не боялся, потому что забыл про нее.
– Как ты допер, что через Горского на курдюмовских девочек выйти можно?
– Опыт, Витюша, опыт, – Смирнов обнял Кузьминского за плечи и повел в кабинет (Алик следовал за ними), на ходу рассказывая байку:
– Помню я, лет тридцать тому назад назначили нашего общего знакомого Александра Спиридонова агитатором-пропагандистом в женский танцевальный ансамбль «Березовая роща». Так тогда наиболее проницательные и дальновидные друзья его настойчиво требовали, чтобы он показал топор. А у Горского – студия. Следовательно не роща, не лес, а подлесок. Как раз по Курдюмовскому профилю.
В кабинете их ждал недовольный жизнью Казарян.
– Одного тебя ждем, ведь договорились ровно в шесть, – укорил он Кузьминского.
– Я Алусю на спектакль отвез и прямо сюда, – невинно объяснил свое опоздание Виктор.
– Какую еще Алусю? – продолжал задавать вопросы Казарян.
– Алусю из записной книжки Курдюмова, – невинно пояснил Кузьминский.
– С успехом тебя, наш юный друг, – поздравил Смирнов, усаживаясь на диван.
– С успехом ли? – усомнился Алик, проходя за стол.
– Рассказывай, – распорядился Казарян.
– А что рассказывать-то? – баловался Кузьминский.
– Выход какой-нибудь на него наметился?
– Вход бесплатный, выход – платный, – ни к месту вспомнил Виктор дурацкое присловие и приступил к изложению: – Ну, конечно же, он и не любовник ее вовсе, он – хороший знакомый, поклонник ее таланта и женских статей, но без надежды – ибо не в ее вкусе. А так как отказано, его желание близости с ней не только не затухает, но и растет с каждым днем...
– Ты ее трахнул? – огорченно перебил многоопытный Казарян.
– Трахнул.
– Это хуже, – констатировал Казарян.
– А что мне было делать? – злобно кинулся Кузьминский на Казаряна.
– Не трахать, – резонно заметил тот.
– Ромка, помолчи, – посоветовал Смирнов. – Пусть расскажет до конца, после чего мы все, посовещавшись, решим: правильно или не правильно действовал Кузьминский, спонтанно совокупившись с объектом наблюдения.
– Я серьезно, а тебе шуточки все, Санек. Продолжай, Виктор, – разрешил Казарян.
– Курдюмов ей звонит регулярно, последний раз по междугороднему – два дня тому назад, то есть уже тогда, когда ушел под пол. В этот последний раз он намекал на возможность своего неожиданного появления на денек-другой, а так – он в длительной и сложной служебной командировке...
– Где? – быстро спросил нетерпеливый Алик.
– Так он ей и сказал. Просил только чтоб регулярно ночевала дома. Вот пока и все, что удалось из нее ненавязчиво выбить. Как действовать дальше, Иваныч?
– Ромка все-таки прав. Не надо бы тебе тащить ее в койку...
– Это не я ее тащил, а она меня, – не по-рыцарски оправдался Кузьминский.
– От обеспокоенного друга Курдюмова она могла что-то скрывать, ревнивому любовнику же про возможного соперника она будет врать. Ты устроил себе тяжелую жизнь, Витя: придется тебе каждый вечер, следовательно, и ночь, проводить у нее.