ПРИМЕЧАНИЯ
1. Цит. по: Armaillé, M. С. A. de Ségur. Une fiancée de Napoléon. Desirée Clary, reine de Suéde. P., 1897, p. 44–45.
2. Suremain J.-B. de. La Suéde sous la République et le Premier Empire. Mémoires du lieutenant general de Suremain (1794–1815). Paris, 1902, p. 257.
3. Correspondance de Napoléon I… t. 21, p. 415–417.
4. Suremain J.-B. de. La Suéde… p. 267.
5. Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского Министерства иностранных дел. М., 1963, т. 6, с. 322–325.
6. Vandal A. Napoléon et Alexandre I… t. 3, p. 371.
7. Suremain J.-B. de. La Suéde… p. 289.
8. Клаузевиц. О войне. М., 1936, т. 1, с. 200.
9. S. H. D. Fond Davout 1. К 1. 26.
10. Bailleu P. Briefwechsel Konig Friedrich Wilhelm’s III und der Konigin Luis emit Kaiser Alexander. Leipzig, 1900, p. 219.
11. Ibid, p. 227–228.
12. Correspondance de Napoléon I… t. 23, p. 14.
13. Margueron L. Campagne de Russie. Paris, 1903, t. 3, p. 324–327.
14. Тарле E. B. 1812 год. M., 1994, c. 26.
15. Metternich C. W. L., prince de. Mémoires, documents et écrits divers. Paris, Pion, 1880–1884, t. 2, p. 407–414.
16. Отечественная война 1812 года. Материалы Военно-Учёнаго Архива Главного Штаба. Отдел I. Переписка русских правительственных лиц и учреждений. СПб., 1900, т. 8, с. 168.
17. Ibid, p. 397.
18. Ibid.
19. Рукописный отдел РНБ, Ф 73 № 275 Langeron. Journal des campagnes faites au service de la Russie, 1810–1812, t. 5, p. 201.
20. Отечественная война 1812 года. Материалы Военно-Учёнаго Архива Главного Штаба. Отдел I. Переписка русских правительственных лиц и учреждений. СПб, 1900, т. 8, с. 375.
21. Tchitchagof P. Mémoires de l’amiral Pavel Tchitchagof, gouverneur des principautés de Modlavie et de Valachie en 1812. Paris, 1909, p. 53.
22. Ibid, p. 71–72.
Глава 10
Кое-что об удобстве составлять планы задним числом…
Еще до того, как закончилось дипломатическое сражение, о котором шла речь в предыдущей главе, военные приготовления обеих сторон достигли невиданного ранее масштаба… Но мы начнем все же не с них. Прежде чем говорить о дивизиях, полках, обозах, снаряжении и боеприпасах, необходимо уяснить, какая стратегическая концепция руководила действиями командования российской и французской армий, ради чего собирались на границах огромные силы, что предполагалось сделать в ходе военных операций. Иначе говоря, каковы же были планы сторон?
Русский план
Откройте почти любую серьезную работу по истории войны 1812 года, и вы найдете сначала описание подготовки Наполеоном вторжения на русскую территорию, затем, в зависимости от пристрастий автора, легкое или безжалостное осуждение императора французов за его агрессивные намерения и отсутствие реализма в планировании. Действительно, завоевать Россию с её бескрайними просторами — не абсурд ли? Затем вы найдете более или менее подробный рассказ о том, как, несмотря на отдельные малозначительные разговоры о наступлении, русские полководцы готовили оборонительную войну для защиты страны от нашествия.
Конечно, информированный историк не забудет привести фразу Барклая де Толли, которую тот произнес еще в 1807 г. в разговоре с прусским дипломатом и историком Бартольдом Георгом Нибуром. Разговор происходил в Мемеле, где Барклай находился на излечении после тяжелого ранения, полученного в битве при Эйлау. Вот как передавал слова Барклая, которые он слышал от Нибура, французский генерал Матье Дюма, писавший «всего-то» тридцать лет спустя: «Русский генерал надеялся заманить мощную французскую армию в самое сердце России, даже дальше Москвы, утомить ее, удалить ее от операционной базы, заставить ее истощить свои ресурсы и материальную часть до тех пор, пока с помощью сурового климата он не перейдет в контрнаступление и не уготовит Наполеону вторую Полтаву на берегах Волги (!). Это было ужасающее и очень точное пророчество»1.
Разумеется, это пророчество было очень точное, тем более что оно появилось более чем четверть века спустя после произошедших событий… Не секрет, что война 1812 года развивалась совершенно иначе, чем ее представляли себе накануне столкновения. Поэтому позднее, когда её участники взялись за перо, они вольно или невольно «подогнали» свои воспоминания о том, что было перед войной, под то, что реально произошло в ходе конфликта.
Не составляет исключения и русский «план» войны. Мы берем это слово в кавычки, потому что никакого ясного, официально принятого плана боевых операций до самого начала войны не существовало. С 1810 до 1812 г. императору Александру было представлено более 40 различных планов действий против Наполеона. Среди этих документов были такие, которые составили безвестные прожектеры, даже не состоявшие на службе в русской армии. Зато были и планы, подготовленные в самом ближайшем окружении царя лицами, пользовавшимися влиянием в армии и при дворе. Среди подобных авторов выделяются военный министр генерал Барклай де Толли, генерал Беннигсен, генерал-адъютант Уваров, генерал принц Евгений Вюртембергский и другие.
Как уже указывалось, в начале 1811 г. почти все проекты русского командования были нацелены исключительно на наступление. Однако после неудачи своей польской интриги царь отказывается от немедленной атаки и задумывается о возможности вести оборонительную войну. Это действительно так, но на этом никак нельзя ставить точку в рассмотрении вопроса плана русского командования, обсуждая лишь детали того, как русское руководство собиралось заманить в глубь страны армию «двунадесяти языцев». Вплоть до июня 1812 г. на стол царя ложились один за другим проекты наступления, и не только составленные иностранными прожектерами.
Сам Барклай, который якобы не сомневался в необходимости ведения оборонительной войны и «заманивания» врага аж до Волги, писал в начале 1811 г. фразы, мало похожие на те, которые рассказывал Нибур. В докладе военного министра говорилось прежде всего о наступательной войне. Ее цель определялась следующим образом: «1-е. Завладев герцогством Варшавским, переменить его правительство, присоединить прусские войска к нашей армии и, выиграв чрез то к себе доверие у других держав, родить в них бодрость и надежду избавиться из-под тягостного ига. 2-е. Чрез временное нашествие в неприятельские земли можно будет содержать войска свои сколько можно долее на чужой счет и потом лишить неприятеля всех способов к наступательной войне… Все сии предложения не иначе можно произвести в действо, как предупредя неприятеля в наступательном движении»2.
Действительно, в своем плане Барклай де Толли не исключал и возможность обороны, но все же главная мысль его концепции состояла в немедленном ударе по герцогству Варшавскому.
Летом 1811 г. на смену плану незамедлительного вторжения в герцогство приходит концепция оборонительной войны. Она частично нашла свое отражение в печально знаменитом плане Фуля, о котором речь пойдёт дальше. Одновременно появился огромный по объему (в напечатанном виде примерно 70 книжных страниц) проект, составленный племянником военного министра, флигель-адъютантом Андреем Ивановичем (Отто) Барклаем де Толли. В качестве системы войны здесь предлагалось следующее: «Уклоняться постоянно от решающих сражений, беспокоить неприятеля со всех сторон… использовав крупные массы легких войск всех видов, затягивать продолжение кампании, быть твердым в превратностях фортуны… употреблять медлительность Фабия, разумную быстроту Ганнибала или Юлия Цезаря… вот оружие, самое сильное, которое можно использовать против нового способа ведения войны французами… Принцип французов — не жалеть людей, он рассчитан на численное превосходство и на короткое время. Именно поэтому они не смогут существовать долго, не уничтожив сами себя»3.
После чтения этого документа, казалось бы, можно заключить, что русское командование ясно наметило себе цели и методы, и теперь осталось, как выразился один из известных русских историков, на основе этих идей создать «операционный план, являвшийся частью первого этапа стратегической программы».
Увы, никакой последовательной разработки плана, да еще с «этапами стратегической программы» (!) проследить невозможно. Наоборот, видны лишь беспрестанные хаотические метания между самыми разными вариантами планов боевых действий.
После подписания тайной конвенции с Пруссией войскам были отданы указания перейти границу, как только поступит соответствующая команда. Приказом от 8 (20) октября 1811 г. командиру корпуса Витгенштейну предписывалось выдвинуться на запад так, чтобы 5-я дивизия «в несколько дней по получении приказания могла перейти в Тильзите за реку Неман». Самому генерал-лейтенанту Витгенштейну предписывалось перенести свою главную квартиру в местечко Шавли, находившееся примерно в 90 км от границы. Через несколько дней генерал-лейтенанту Багговуту и генерал-лейтенанту Эссену I были также направлены приказы от военного министра, согласно которым они должны были сразу по получении «от генерал-лейтенанта графа Витгенштейна известия, что со вверенными ему войсками переправляется у Тильзита или на каком другом месте через Неман в Пруссию», немедленно выдвигать к границам свои войска.4
Через два дня генералу Дохтурову и генералу Багратиону были направлены одинаковые распоряжения: «Как скоро получите через нарочитого курьера от гр. Витгенштейна известия, что он вступает в Пруссию, то ни мало не медля, извольте приказать войскам… тотчас выступить»5. К приказу прилагались пакеты с маршрутами для войск. Эти пакеты нужно было вскрыть только по прибытии курьера с сообщением о начале наступления Витгенштейна. Командующим корпусами приказывалось соблюдать строжайшую тайну, причем указывалось: «Дабы не сделать преждевременной напрасной тревоги, то не предписывать им (войскам) формально, чтобы были готовы к походу, но содержать их в готовности к оному частыми осмотрами»6.
Эти письма однозначно являются указаниями по подготовке наступательной войны с целью поддержки прусских войск. Разумеется, подобное движение вперед не могло не коснуться герцогства Варшавского, особенно если посмотреть на карту, где показано размещение русских войск в этот период. Совершенно очевидно, что марш вперёд и Дохтурова, и Багратиона означал вторжение в герцогство Варшавское со всеми вытекающими последствиями. Однако, как уже указывалось, военная конвенция с Пруссией не была ратифицирована, и проект наступления снова остался лишь на бумаге.
Не слишком-то оборонительным стилем были проникнуты и предложения генерала Барклая де Толли в письме царю, которое датируется 22 января (3 февраля) 1812 г. Военный министр предлагал целый комплекс действий, направленных на подрыв сил наполеоновской империи. Он писал: «Необходимо стараться: 1) уничтожить влияние Франции в германских государствах и подготавливать там диверсии; 2) вынудить часть французских войск покинуть северный театр военных действий и перейти на юг, с тем чтобы расходы по содержанию их легли на саму Францию; 3) использовать все обстоятельства, которые могут в корне подорвать могущество французского правительства, стараясь воздействовать на настроение французского народа; 4) использовать все политические средства, которые могут служить для того, чтобы лишить Францию ее союзников…
Не составило бы большого труда заставить и жителей самой Франции задуматься о том рабстве, в которое они попали… Если прибавить к этому вторжения со стороны моря и, возможно, даже со стороны Испании, то Наполеон вскоре будет вынужден использовать часть своей армии, чтобы заставить повиноваться себе внутри самой Франции»7.
Особо «миролюбиво» и в духе «подготовки обороны» звучит следующая фраза: «Я не говорю о Польше, так как достаточно будет нескольких успешных сражений, и вся Польша будет в наших руках»8.
Но, быть может, после безрезультатных переговоров с Пруссией Барклай де Толли стал строго следовать оборонительной концепции, развивая и детализируя «общий операционный план» отступления в глубь России? Для того чтобы убедиться, что это и отдаленно не соответствует реальности, достаточно посмотреть на рапорт военного министра Александру I от 1 (13) апреля 1812 г. Указывая на то, что французы сооружают мосты на Висле и собираются форсировать эту реку, Барклай де Толли пишет: «Все сии обстоятельства побуждают нас поспешить сколь возможно скорее, чтобы хотя несколько предупредить неприятеля… войска могут однако ж тотчас двинуться, если только получу я на то Высочайшее Вашего Императорского Величества повеление… все колонны обеих армий и корпусов должны перейти границу; сие неожиданное движение наших войск неприятеля может немало обеспокоить»9.
Таким образом, даже в середине апреля 1812 г. военный министр вовсе не собирался отступать, а намеревался «поспешить», дабы «предупредить неприятеля». Но это далеко не все. Уже в самом конце апреля 1812 г. были даны указания подготовить переправы через реку Неман «при Мериче, Олите и Станеве… дабы можно было воспользоваться ими, как только скоро потребуется надобность»10.
Как можно легко догадаться, мосты должны были строиться не в качестве дружеской помощи наполеоновским понтонерам, а для переброски русской армии на западный берег, иначе говоря, для начала наступления в герцогство Варшавское! Таким образом, царь и военный министр за полтора-два месяца до войны, к которой готовились два с половиной года, так и не определились, что же они будут делать.
Стоит ли говорить обо всех прочих генералах и штабных офицерах? Те из них, кто хорошо умел писать, заваливали командование своими прожектами, в которых и речи не было о заманивании врага в глубь своей территории. Все они практически говорили об одном: необходимости немедленного наступления на герцогство Варшавское. Приведем некоторые из наиболее характерных.
Полковник Тейль, резидент русской разведки в Австрии, писал в сентябре 1811 г.: «Почти всегда императору Наполеону предоставляли инициативу ведения войны, что давало ему решающее превосходство… Не мне решать, нельзя ли избежать этого общего правила… и иметь возможность начать боевые действия, как только представится выгодный момент и когда заблагорассудится России, а не Франции… Быстрый захват герцогства Варшавского будет самым прекрасным и самым полезным началом»11.
Генерал-адъютант Уваров в октябре 1811 г. писал Александру I (на чудовищном французском языке): «Будет большой выгодой для русских… захватить Варшаву врасплох, чтобы утвердиться там и чтобы перенести театр войны во вражескую страну… Прусский король будет очень счастлив, если он будет освобожден от необходимости впустить французские войска на свою территорию… Он может снова стать верным союзником России с того момента, как она возьмет на себя решение вступить на прусскую территорию и защищать ее. Подобное движение будет иметь также огромное значение по тому впечатлению, которое оно произведет среди угнетаемых народов Германии, Италии и Швейцарии»12.
Генерал-майор Довре докладывал генерал-адъютанту князю Волконскому 3 (15) марта 1812 г. о том, что французы продвигаются к русским границам: «Гроза разразилась так быстро, что единственное полезное, что мы могли бы сделать в этих обстоятельствах, а именно занять города Тильзит и Мемель и, следовательно, все течение Немана, не было осуществлено… Десять дней тому назад занятие этих мест потребовало бы у нас лишь труд туда вступить, обладание Тильзитом прикрыло бы нам границу между Юрбургом и Полангеном и позволило бы нам иметь открытую дверь для последующих событий…»13 Этот доклад, конечно, не является планом, но, тем не менее, генерал-квартирмейстер Первого корпуса Довре явно не собирался отступать на Волгу и к тому же предполагал сохранять «открытую дверь для последующих событий», иначе говоря — плацдармы, необходимые для наступления.
Среди прочих штабных документов хранится записка от 12 (24) марта 1812 г. неизвестного лица, адресованная, судя по всему, военному министру. Разумеется, ее никак нельзя рассматривать как указание к действиям или план командования, однако советы, которые в ней даются, и доводы, которые приводятся, без сомнения являются тем, о чем говорили и что обсуждали в русском штабе непосредственно накануне начала боевых действий.
«Если Россия будет столь неосторожна, чтобы дожидаться прихода французских войск в Пруссию и в герцогство Варшавское, — пишет автор, — если она не предупредит их своими маршами, можно будет увидеть, насколько быстро противник сможет продвинуться с одной стороны к Риге, а с другой стороны через герцогство Варшавское выйти к Бресту, Пинску, Минску, Могилеву и Смоленску. Тогда придется бороться не только с французской армией, но и со всем польским народом, который восстанет как один. Тогда России, несмотря на ее многочисленную армию, с трудом удастся выбить противника из своих провинций»14.
Если эта записка интересна нам лишь как пример идей, обсуждаемых в русском штабе, а её сочинитель был, судя по всему, малоизвестной личностью, то автора «Проекта плана операций русских войск в герцогстве Варшавском» герцога Александра Вюртембергского неизвестным никак не назовёшь. Он был военным губернатором Белоруссии, витебским и могилевским губернатором и накануне войны 1812 года состоял при штабе Первой армии. Так как герцог являлся родственником императора, его мнение, безусловно, было в армии непоследним.
В марте 1812 г. Александр Вюртембергский подал на рассмотрение обширный план полномасштабного наступления русских войск: «Русская армия должна сконцентрироваться в четырех основных пунктах: у Гродно, у Белостока, у Брест-Литовска и Владимира-Волынского… Вместе с корпусом в 15–16 тысяч человек, который будет действовать вместе с пруссаками, это составит массу в 226 тысяч человек…»
Герцог подробно описывал маршруты корпусов и далее указывал: «Как только Варшава будет взята, тет-де-пон[62] в Праге будет простреливаться с тыла и попадет нам в руки без необходимости атаковать его с фронта. Необходимо будет разрушить этот тет-де-пон как можно скорее. Второй корпус после взятия Варшавы… двинется вперед в двух колоннах. Третий корпус… после того как форсирует Буг у Тересполя, двинется прямо на Люблин… Четвертый корпус Российской армии, тот, который перед началом кампании будет сосредоточен у Владимира, перейдет реку Буг… продолжит свое движение на Краков, который он займет, очевидно, без особых трудностей… Все, что можно будет предпринять далее, мне кажется, зависит от обстоятельств, которые невозможно сейчас ни предвидеть, ни руководить ими»15. Необходимо указать, что автор предполагает и ситуацию, при которой возможно будет действовать оборонительно. Тем не менее главная идея плана — это стремительный захват герцогства Варшавского, а дальше война, смотря по обстоятельствам.
Нетрудно догадаться, что, если даже холодный, расчётливый Барклай де Толли и его окружение говорили о наступлении, ясно, что генерал Багратион, весь энергия и порыв, буквально вскипал при одном слове «отступление». За два месяца до начала войны, 17 (29) апреля 1812 г., он писал военному министру свои соображения, сформулированные скорее как требования. «По сему предположению, — отмечал Багратион, — движение мое должно быть наступательное, тем более что ваше высокопр-ство уведомляете меня в прежних письмах, что обсервационная армия, собранная между Житомиром и Тарнополем будет надзирать движения австрийцев, в окрестностях Лемберга находящихся… лишь в самой крайности должно помышлять об отступлении, толико во всех отношениях вредоносном »16.
К весне 1812 года относятся и планы крупных операций на стратегических флангах театра военных действий. О первой мы уже упоминали в предыдущей главе. Речь идет о так называемом Померанском проекте. Заключив русско-шведский союзный договор 24 марта (5 марта) 1812 г., Александр добился от Бернадота обещания произвести высадку шведских войск на севере Германии. Кроме шведов, в этой операции должны были принимать участие и русские солдаты. Всего предполагалось создать объединенную русско-шведскую армию, в которой должно было быть около 25–30 тысяч шведов и 15–20 тысяч русских. Корпус должен был возглавить сам наследный принц шведский Карл-Юхан, он же бывший маршал французской империи Жан-Батист Бернадот. Впрочем, планирование этой операции осталось лишь на словах. Шведы действительно приняли участие в боевых действиях против Наполеона, но это произошло гораздо позже, только в кампанию 1813 г.
Кроме проекта действий на северном фланге, весной 1812 г. возник и так называемый Далматинский проект. Его появление было связано с тем, что, во-первых, близилось подписание мира с Турцией, а во-вторых, Австрия встала в ряды сторонников Наполеона. У Александра возникла идея произвести на южном фланге диверсию с помощью освободившейся от противостояния с турками Дунайской армии. Назначая в апреле 1812 г. на пост ее командующего адмирала Чичагова вместо Кутузова, царь дал ему инструкции, согласно которым адмирал должен был возбудить восстание в Венгрии против власти австрийского императора и одновременно двинуться в Сербию, Боснию, Далмацию, Черногорию и Хорватию с целью объединить эти славянские народы и увлечь их в борьбу против итальянских владений Наполеона.
Сам адмирал был наполнен энтузиазмом от порученной ему великой миссии, сравнимой по масштабу с походами Александра Македонского. Однако его подчиненные по-другому оценивали этот план. Вот что написал по поводу Далматинского проекта генерал Ланжерон: «После своего приезда адмирал Чичагов нам открыл план кампании, который он хотел привести в исполнение и от которого он был, по-видимому, в восторге. Ни одному человеку в голову не мог прийти подобный сумасбродный проект злополучного плана кампании и вообще такой гибельной идеи. Я не мог узнать, кто был автор этого плана. Говорили, что эта честь принадлежит англичанам. Но для меня непостижимо, как мог подобный проект быть принятым таким умным и образованным человеком, каким был Император Александр, а тем более таким знаменитым военным, как Барклай-де-Толли, бывший тогда военным министром. Нам было приказано перейти Сербию, Боснию и идти к устьям Котаро, которую надо было взять; затем нам велено было соединиться с английским флотом и напасть на французские завоевания в Италии, чтобы отвлечь внимание Наполеона и заставить его прислать туда часть его войск. Ничего не было приготовлено для этой экспедиции; надо было идти наудачу, просить провианта у сербов, которые не могли снабдить 50 000 человек, или брать его у босняков, которые не давали нам его и могли нас задержать в своих ущельях и горах, где бы мы себя чувствовали заключенными»17.
Далматинский проект был эфемерным, так же как и Померанский. Тайные дипломатические контакты, которые были установлены в мае — июне 1812 г., показали, что австрийцы не собираются по-настоящему воевать против русских, и, следовательно, начинать широкомасштабное вторжение на территорию Австрийской империи абсурдно. С другой стороны, начавшиеся боевые действия против Наполеона показали, что у русского командования нет возможности распылять силы на предприятия, подобные Далматинскому проекту. В сентябре Александр отдал Чичагову распоряжение выступать со своей армией для действия во фланг Великой армии. На этом проект великого похода в Италию окончательно завершился.
Хотя ни Померанский, ни Далматинский проект не были реализованы, сам факт серьезного обсуждения подобных действий еще раз доказывает, что даже в апреле 1812 г. для царя было далеко не очевидно, что война, которую он собирается вести, будет исключительно оборонительного характера. Действительно, наступление в Северной Германии, а уж тем более марш на Италию совершенно не имели смысла, если, как утверждают некоторые мемуаристы, царь и его военный министр собирались отступать чуть ли не до Волги. Зато в случае наступления подобные маневры если и были не слишком оправданны, то, по крайней мере, при определённых обстоятельствах могли дать хотя бы небольшие выгоды.
Напомним, что в 1805 г. продвижение главных сил союзной русско-австрийской армии в Германии было поддержано операциями союзной англо-русско-шведской армии в Северной Германии и высадкой русских и английских войск в Италии. В 1805 г. эти фланговые «диверсии» закончились ударом по воздуху и напрасным распылением сил и средств. Они ничем не помогли основным силам, действующим в центре Германии. Но подобный стиль планирования полностью соответствовал характеру Александра I и предназначался исключительно для ведения войны в Европе.
Однако в начале мая (по новому стилю) стало очевидно, что силы, собранные Наполеоном, огромны, и переход в наступление все менее и менее вызывал энтузиазм у русского командования. Именно в это время появляется план войны, составленный полковником Толем, генерал-квартирмейстером, прикомандированным к Первой армии.
О полковнике Толе говорили, что он — «самый образованный офицер в Главном штабе». Его слово было далеко не последним среди главного командования российских войск. Позже, «по прибытии Кутузова к армии, определен исполняющим должность генерал-квартирмейстера всех действующих армий, пользовался полным доверием главнокомандующего (по утверждению А. И. Михайловского-Данилевского, без Толя не проводился ни один военный совет и не принималось ни одно решение)»18.
План войны полковника Толя был датирован 29 апреля (10 мая) 1812 г. Согласно мнению автора, наступательная война была бы выгодна, но он пишет: «К сожалению моему, я должен заметить, что благоприятное время к наступательным действиям для нас миновалось». Поэтому составитель документа считает, что необходимо готовиться к оборонительной войне. В результате план Толя некоторые историки относят к некому предвосхищению тех действий, которые будут реально совершены в ходе кампании. Однако для этого плана подобное определение подходит меньше всего.
Толь предполагает, что Наполеон «соберет главные силы (la masse de ses forces) в числе 100 000 в окрестностях Варшавы, откуда ближайшею и выгоднейшею для него операционною линиею начнет действовать на Брест-Литовский или на Брянск, Слоним и далее…». Поэтому автор считает, что наилучшим способом противодействия врагу будет сосредоточение всех основных сил русской армии между Гродно и Белостоком (Толь предполагает расположить Первую западную армию в районе Соколки, а Вторую западную армию — в районе Высоколитовска).
А затем Толь, ни много ни мало, собирается дать противнику решающее сражение: «Имея 148 000 регулярного войска и 25 000 казаков, можем ему (неприятелю) во всех местах сделать надлежащий отпор. Россияне всегда там побеждали французов, где дрались с ними в соединенных и сомкнутых силах». В то время как главная армия, по мысли Толя, должна вступить в основную битву, небольшие отряды кавалерии, регулярной и иррегулярной, от тысячи до двух тысяч человек, двинутся вперед, «чтобы ворваться в неприятельский край… стараться причинять ему (неприятелю) всевозможный вред»19.
Таким образом, нет ничего общего между планом Толя и якобы существовавшими скифскими прожектами заманивания Наполеона в глубь России. План генерал-квартирмейстера не предполагал немедленного наступления на территорию герцогства, но он предусматривал практически с ходу дать французам генеральное сражение на самой границе, чего, нужно сказать, Наполеон и желал. Фактически план Толя — это лишь немного отсроченное наступление. Единственное различие в том, что автор собирался разбить врага не на его территории, а на своей земле поблизости от границы. Потом, разумеется, должно было начаться победоносное наступление, которое могло закончиться лишь в Варшаве и Париже.
Одновременно со всеми перечисленными проектами, начиная с 1810 г., Александр поручил Фулю, прусскому генералу, перешедшему на русскую службу в конце 1806 г., разработать план войны.
Изложение этого, казалось бы, архиизвестного проекта можно найти в любой мало-мальски значимой книге о войне 1812 г. Обычно рассказ сводится к тому, что Фуль составил план, согласно которому предлагалось разделить русскую армию на две большие группировки: Двинскую армию (в северном секторе военных действий) и Днепровскую армию (в южном секторе). В случае начала боевых действий против французов Двинская армия должна была отступать к укрепленному лагерю, сооруженному в начале 1812 г. в излучине реки Двины неподалеку от местечка Дрисса (Витебская губерния). Предполагалось, что Наполеон будет безуспешно пытаться овладеть лагерем. При этом Днепровская армия станет решительными действиями громить коммуникации неприятеля и уничтожать его резервы. Понеся большие потери при попытке штурма укреплений, а также за счет действий русских на южном крыле, неприятельская армия утратит численное превосходство, и тогда в наступление перейдет и Двинская армия.
Действительно, подобную версию плана Фуля можно прочитать в любом произведении, посвященном Отечественной войне. Однако кажется, что ни один из авторов подобного пусть и мало практичного, но вполне понятного плана, очевидно, не читал подлинный текст Фуля. Это неудивительно, ведь «план Фуля», а точнее, многочисленные стратегические наброски, сделанные печально известным генералом, никогда не были опубликованы. Они хранятся в РГВИА, и это 151 страница текста, написанного очень корявым французским языком, не слишком разборчивым почерком и с грамматическими ошибками чуть ли не в каждом втором слове. Русские авторы, видимо, поленились расшифровать эту «китайскую грамоту», а французские до нее не добрались.