Ответом на распоряжение императора был план маршала Даву, датированный 25 ноября 1811 г. Этот план по своему стилю является лучшим воплощением идей немецкого блицкрига, покоящихся на мыслях Шарнхорста и теории Клаузевица. Только немецкий блицкриг, направленный против самих авторов подобной идеи. План войны «на сокрушение», как сказал бы Клаузевиц, войны безжалостной, коварной и стремительной, призванной уничтожить вражеское государство внезапным мощным ударом.
Согласно плану маршала Даву, в назначенный день дивизии Фриана, Гюдена, Морана, Компана и Дессе должны были вступить на территорию Пруссии с разных сторон, причём объявив, что они лишь идут на помощь польским войскам, которые подверглись внезапному нападению со стороны русских. Прусские власти и войска должны были быть захвачены врасплох. Все курьеры немедленно перехвачены, всякое сообщение между прусскими отрядами прервано. Чтобы вызвать у прусских офицеров и генералов полное смятение в головах, планировалось использовать подложные документы. Пруссаки должны были понять, что происходит, только уже оказавшись полностью обезоруженными.
Чтобы этого удалось добиться, нужна была абсолютно полная тайна подготовки. Даже дивизионные генералы французской армии во время их выдвижения на исходные позиции до самого момента нападения не должны были знать, с какой целью они совершают марш. «Только в тот день, когда начнётся реализация плана по дезорганизации прусской армии, войска узнают свою настоящую цель… Все прусские власти должны быть поражены ужасом и быстротой развития событий». Даву предполагал также захватить в Берлине самого короля. «Его взятие в плен столь важно, что я думаю, не стоит упускать это из виду», — писал маршал.
|
|
Наконец, что касается Понятовского. Польские дивизии вместе с войсками из Данцига должны были нанести по Пруссии удар с тыла, однако Понятовскому не следовало ничего сообщать заранее. «Это не потому, что я ему не доверяю, — писал Даву, — я считаю его человеком надёжным и полностью преданным Вашему Величеству, но документ может валяться где-нибудь на столе, а в его стране есть очень ловкие женщины».
Сам Даву понимает, что его план — это шедевр коварства, но он оправдывает это: «Я знаю, что ни одно слово из моего плана не соответствует тому, что можно назвать благородством, но это будет лишь платёж той же монетой прусскому правительству за его действия»13.
План Даву не был одобрен Наполеоном, уж очень вероломным он показался императору. К тому же пруссаки, чувствуя, что вокруг королевства собираются тучи, приняли решение пойти на соглашение с Наполеоном. 29 января 1812 г. посол Франции в Пруссии был уведомлён, что король готов принять требования императора французов. При этом выражалась надежда, что великодушный монарх по собственному побуждению дарует Пруссии некоторое снисхождение.
Тотчас же начались конкретные переговоры по поводу заключения союза, и 24 февраля 1812 г. договор между Францией и Пруссией был подписан. Согласно условиям этого трактата Пруссия обязывалась выставить вспомогательный корпус в 20 тыс. человек, постоянно пополняющийся в случае убыли. Кроме союзного контингента, Пруссия должна была открыть свою территорию для прохода французских войск и предоставить большое количество провианта для армии. Согласно договору, пруссаки должны были поставить «400 тыс. квинталов[60] пшеницы, 200 тыс. ржи, 12,5 тыс. риса, 10 тыс. сухих овощей, 2,2 млн квинталов мяса, 2 млн бутылок водки, 2 млн бутылок пива, 650 тыс. квинталов сена, 350 тыс. соломы, 200 тыс. мер овса, 6 тыс. лошадей под лёгкую кавалерию, 3 тыс. лошадей для кирасир, 6 тыс. лошадей для артиллерии и обозов, 3 тыс. запряжённых повозок и госпиталя на 15 тыс. больных».
|
|
Впрочем, всё это прусские власти предоставляли не бесплатно. В союзном трактате было прописано: «В случае счастливого исхода войны против России, если, несмотря на желания и надежды обеих высоких договаривающихся сторон, эта война произойдёт, его императорское величество (Наполеон) обязуется доставить прусскому королю территориальное вознаграждение, чтобы возместить жертвы и убытки, которые (прусский) король понесёт во время войны»14.
Узнав об этих притязаниях пруссаков, Наполеон усмехнулся: «А клятва над гробом Фридриха?» Император намекал на трогательные излияния и клятвы Александра, Фридриха Вильгельма и королевы Луизы в потсдамской усыпальнице великого короля.
Прусский союз обеспечил Наполеону небольшой воинский контингент, крупные материальные ресурсы и территорию, по которой свободно могли пройти его войска. Однако, добившись содействия королевства, император французов делал наступательную войну почти невозможной для Александра. У русских генералов отныне было ещё меньше соблазна начинать вторжение, ибо одной из главных их целей было объединение русских войск с прусскими. Наполеону казалось, что он выигрывает, получая дополнительные силы от Пруссии, но на самом деле он проигрывал. Впрочем, тогда этого никто не мог бы вообразить.
|
|
Австрия
Позиция Габсбургской монархии в будущем конфликте была самой взвешенной, строго мотивированной и отвечающей интересам своего государства. Здесь не было ни альковных историй, ни метаний из стороны в сторону, лишь последовательная, ясная линия, намеченная министром иностранных дел Меттернихом. У нас имеются великолепные документы австрийской внешней политики того времени, которые позволяют составить ясное представление о её развитии. Дело в том, что Меттерних очень много и подробно писал своему государю о внешнеполитических планах, а Франц с этими планами всегда соглашался. Доклады министра написаны именно в то время, о котором идёт речь, они не являются мемуарами, написанными спустя много лет, или измышлениями посторонних лиц. Наконец, Меттерних, вне всякого сомнения, вёл в эти годы внешнюю политику Австрии, и поэтому его письменные размышления — это свидетельства первого лица, определявшего курс своего государства.
Кроме того, министр иностранных дел Австрии был одним из самых информированных людей в Европе в отношении внешнеполитических проблем. Во время бракосочетания эрцгерцогини Марии-Луизы он приехал в Париж и оставался там несколько месяцев. В это время он постоянно встречался с Наполеоном, и не просто встречался, а вёл с императором долгие, можно сказать даже, удивительно долгие беседы. В эти годы Наполеон сильно изменился физически и морально. Некогда сухощавый, энергичный, до крайности целеустремлённый первый консул превратился в человека, который если не рано состарился, то, по крайней мере, изменился больше, чем можно было ожидать в его возрасте. Ему было всего лишь сорок с небольшим, а он уже сильно пополнел. К его твёрдой воле добавилась самоуверенность, но самое удивительное, что император стал на редкость болтлив. Впрочем, для того чтобы реализовать этот маленький порок, ему нужен был хороший, высокообразованный, интеллектуальный собеседник, умеющий при этом слушать. Меттерних идеально отвечал этим параметрам. Блистательно образованный, тонкий дипломат, он великолепно понял эту особенность Наполеона и сумел стать чуть ли не его наперсником, которому император, чем дальше, тем больше излагал свои проекты.
Сложно понять, было ли это удивительной наивностью, или удивительной самоуверенностью, или тем и другим вместе, но Наполеон фактически раскрыл многие свои секреты в разговорах с человеком, который возглавлял политику государства, воевавшего с Францией 4 раза менее чем за 20 лет! Более того, который вовсе не исключал, что его держава рано или поздно снова вступит в вооружённую борьбу с Наполеоном! Но, как ни странно, несмотря на это император очень откровенно излагал лукавому австрийцу свои идеи и планы. Так что свидетельства Меттерниха являются ещё и первостепенным источником по истории этой эпохи.
Итак, что же австрийский министр предполагал делать в случае будущего конфликта России и Франции? Он писал, что существуют «три возможных решения: союз с Россией; настоящий союз с Францией при энергичном ей содействии; нейтралитет Австрии».
По поводу перспективы союза с Россией Меттерних абсолютно бескомпромиссен: «Первый вариант невозможно учитывать в наших расчётах. Военные силы Вашего Величества будут парализованы даже до того, как мы успеем их применить. Враг вступит в столицу империи, Галиция восстанет… Что же касается… помощи со стороны России, история предыдущих войн уже показала, чего можно ожидать от этой державы».
Меттерних отбрасывает также и идею полного и откровенного союза с Наполеоном, считая, что такой союз неприемлем для Австрии, ибо нанесёт ущерб тому порядку вещей, который Габсбурги, по его мнению, представляют в Европе. Под «порядком вещей» Меттерних подразумевает легитимную монархию — её строй и её ценности.
Наконец, Меттерних считает, что абсолютный нейтралитет также невозможен. Почему? Министр иностранных дел уверен, что в будущей войне у России нет никаких шансов. Он говорит: «По моему мнению, Польша является гарантией будущей победы Франции в войне с Россией». Ибо восстание поляков на территориях западных губерний Российской империи неизбежно, и оно «разожжёт пламя, которое распространится до самых пределов старой Польши… Наполеону достаточно сказать слово, чтобы Польша возродилась как значительное и могучее государство. Чтобы это сделать, он не нуждается в нашей помощи…»
Из всего этого тонкий австрийский политик делает вывод, что оставаться в стороне от подобной ситуации было бы просто абсурдно. Тем более что Меттерних не видит в восстановлении Польши вреда для Австрии. Более того, он отмечает: «Я считаю, что у нас есть выгода в возрождении этой старой монархии».
Соответственно, министр полагает, что самое правильное — это занять промежуточную позицию между безусловным союзом с Наполеоном и нейтралитетом. Принять участие в войне, но делать это, если так можно выразиться, без фанатизма. За своё участие в военной кампании попросить серьёзное вознаграждение. Прекрасно понимая, что следствием победы Наполеона будет восстановление Польши, и что в этом случае для Австрии некогда отторгнутые земли Речи Посполитой станут невозможной обузой, он заранее соглашается с тем, чтобы отдать Галицию будущей возрождённой Польше. Зато в качестве компенсации потребовать от Наполеона возвращение всех иллирийских провинций. «Выгоды границы, которая снова вернёт нам контакт с Италией и Тиролем… несравненны по выгодам с границей, которая соединяет нас с Россией. Мы снова займём среди европейских государств то место, которое мы потеряли в последнее время»15.
С мнением Меттерниха вполне согласовывалось мнение большинства представителей австрийской элиты. Майор Прендель, посланный с дипломатической и разведывательной миссией в Австрию, докладывал, что сторонников «доброго дела», как на жаргоне европейской аристократии называлась война с Наполеоном, в Вене не очень много, зато весьма влиятельна группировка сторонников эрцгерцога Карла, в которую также входят генерал Грюне, генерал Радецкий, генерал Дука и другие. «К партии эрцгерцога примыкают все крупные землевладельцы этой страны, которые из-за своего эгоизма забывают общее благо и боятся опустошения их земель французами (в случае войны с Наполеоном)». Эта влиятельная группировка австрийских элит поддерживает Меттерниха, который очень недоброжелательно смотрит на возможность усиления России, в частности, как сообщает Прендель, министр заявил: «Если согласиться с тем, чтобы турки отдали России Молдавию и Валахию, австрийцам придется обходиться без мяса, а кавалерии без лошадей (турецкие провинции были крупным поставщиком продовольствия и коней в Австрию)»16.
В результате действия Австрии по отношению к русско-французскому конфликту были продуманными и строго следовали заранее намеченной линии. Когда граф Шувалов, посол России в Австрии, сделал Меттерниху первые предложения о союзе, последний разыграл наивность: «Как вы будете сочетать подобный союз с Австрией, — спросил он, — с теми отношениями, которые существуют у вас с Францией? Неужели ваш союз с Наполеоном уже не существует?»17
В ответ Шувалов начал говорить, что альянс России и Франции продолжает оставаться самым надёжнейшим, но всё же хотелось бы на всякий случай иметь и австрийский союз. Меттерних ушёл от прямого ответа. Зато своему императору он написал довольно жёстко: «Россия, которая вела в последнее время самую неудачную политику, оказалась в ситуации, когда она стала опасна для её соседей и бессильной против Франции. У этого государства (России) нет денег, нет внутренней связи, оно обращается к нам за помощью, не имея возможности оказать нам реальную помощь со своей стороны»18.
Не следует поэтому удивляться, что переговоры между Францией и Австрией не должны были встретить принципиальных затруднений. К тому же Наполеон и не надеялся получить от Габсбургской монархии какую-то слишком уж активную помощь. Ему достаточно было некоторого содействия этой страны. Первые предложения о союзе поступили австрийскому послу в Париже в ноябре 1811 г. В ходе переговоров Наполеон обещал Австрии возвращение иллирийских провинций и даже Силезии, в случае если Пруссия вздумает изменить свою позицию. 14 марта 1812 г. министр иностранных дел Франции Маре и австрийский посол Шварценберг подписали договор о союзе, который был ратифицирован 10 дней спустя в Вене. Австрия обязывалась выставить для будущей войны 30-тысячный контингент. Наполеон поначалу желал больше войск, но австрийцы поплакались о своей бедности, и император вполне удовлетворился и этим. Договор предполагал, что австрийские войска будут действовать отдельным корпусом под командованием австрийского генерала. Интересный факт: несмотря на то что австрийские войска должны были сражаться в рядах Великой Армии, территория Австрии объявлялась нейтральной и не участвующей в боевых действиях.
Франко-австрийский союз был тайным, однако всё тайное когда-то становится явным, и Александр узнал об этом соглашении благодаря тому, что дипломатический представитель Габсбургской монархии в Стокгольме барон Нейперг информировал шведские власти о подписании франко-австрийского договора. С учётом того, что уже говорилось о Бернадоте, можно было не сомневаться, что эти сведения будут тотчас же переданы в Россию. Известие о том, что австрийцы окажутся союзниками Наполеона, стало ещё одним доводом для Александра, чтобы отказаться от наступательных планов.
Турция
Что касается позиции Турции, она определялась не столько дипломатическими расчётами, сколько событиями продолжающейся русско-турецкой войны. Успехи русской армии в 1809 г. были недостаточны для принуждения Турции к миру. Потому российское правительство решило усилить войска на дунайском театре военных действий, а также произвести смену командующего, несмотря на то что генерал Багратион покрыл себя славой в ходе предыдущей кампании. Во главе армии был поставлен генерал граф Николай Михайлович Каменский, восходящая звезда русского полководческого искусства.
Молодой полководец был сыном фельдмаршала Михаила Каменского, который отличился в войнах России второй половины XVIII в., но к концу своей военной карьеры совсем выжил из ума и дошёл до того, что бросил подчинённую ему армию в декабре 1806 г. накануне Пултуского сражения. Это не помешало его сыну снискать заслуженные лавры в ходе войны со Швецией в 1808–1809 гг., где он проявил себя на редкость талантливым и отважным военачальником. 17 ноября 1809 г., когда ему ещё не исполнилось тридцати трех лет, он стал уже полным генералом. Теперь при дворе надеялись, что таланты и харизма этого человека помогут решить участь кампании. В его распоряжении оказалась внушительная военная сила. Для борьбы с турками было выделено около 100 тыс. человек. В составе армии Каменского было 142 батальона пехоты, 117 эскадронов и 10 полуэскадронов кавалерии, 108 казачьих сотен и 108 артиллерийских орудий. Сверх того, ему было подчинено 140 боевых судов дунайской флотилии.
С этими силами Каменский перешёл в решительное наступление. Части генерала Засса, переправившись через Дунай, 19 (31) мая овладели крепостью Туртукай. Брат Каменского, также известный генерал, во главе своего корпуса совместно с отрядом генерала Маркова 22 мая (3 июня) отчаянным штурмом взял крепость Базарджик, уничтожив большую часть гарнизона и взяв в плен более 2 тысяч турок. Наконец русские войска осадили знаменитую крепость Силистрию, которая сдалась 30 мая (11 июня) 1810 г. Правда, штурм другой турецкой крепости, Шумлы, обернулся кровавой неудачей. Это не помешало Каменскому повести свои войска на приступ другой турецкой крепости Рущук. Однако и тут он потерпел поражение. Штурм 22 июля (3 августа) 1810 года буквально захлебнулся в крови. Здесь русская армия потеряла 3 тысячи убитыми и более 5 тысяч ранеными, то есть половину всей армии, сосредоточенной под Рущуком!
Однако жестокие неудачи не сломили дух молодого полководца. Он снова перешел в наступление и 26 августа (7 сентября) у Батина полностью разгромил 30-тысячную турецкую армию. Вслед за этой убедительной победой Каменского 15 (27) сентября пал Рущук, и, наконец, поздней осенью русским войскам удалось овладеть крепостями Никополем, Плевной и Ловчей. В результате в ходе успешной кампании 1810 г. русская армия нанесла туркам серьёзное поражение и овладела всей линией придунайских крепостей. Оставалось теперь сделать только один бросок вперёд, разбить немногочисленные силы противника и триумфально вступить в Константинополь…
Но именно в этот момент Александр I принял решение снять пять дивизий с дунайского фронта и направить их к западным границам!! Некоторые русские историки изображают ситуацию таким образом, что якобы Наполеон сорвал неминуемый успех русской армии на турецком театре военных действий. Но из сказанного на страницах этой книги очевидно, что инициатива переброски русских войск с юга на запад принадлежала исключительно царю. Это передвижение войск не только не было вынужденной мерой в связи с угрозой границам России, но, наоборот, послужило главной причиной появления подобной угрозы.
Вне всякого сомнения, к началу 1811 г. отношения между Россией и Францией стали вконец плохими. В воздухе явно пахло порохом. Можно даже сказать, что Наполеон становился опасным для русской империи, но той пружиной, которая привела в действие механизм начала подготовки к войне, стала именно передислокация русских войск с Дуная в западные губернии.
Таким образом, решение императора Александра I нельзя назвать иначе как настоящим ударом по интересам России. В тот момент, когда русские войска имели все шансы решить многовековой спор с Османской империей окончательно и бесповоротно, Александр решил напасть на герцогство Варшавское.
Теперь на дунайском театре вместо девяти дивизий осталось всего лишь четыре дивизии с ослабленной кавалерией. В общей сложности — не более 46 тысяч человек. Кроме того, граф Николай Каменский тяжело заболел. Его увезли в Одессу, где он и скончался в мае 1811 г.
Во главе армии был поставлен выдающийся полководец и дипломат Михаил Илларионович Кутузов. Естественно, что с теми силами, которые остались в распоряжении Кутузова, не было никакой возможности вести решительную наступательную войну, в лучшем случае можно было надеяться удержать занятые позиции.
И действительно, Кутузов принял оборонительную стратегию, а армия визиря, собравшись к югу от Рущука, начала наступление. Атака, предпринятая турками на Рущук 22 июня (3 июля) 1811 г. была отбита, однако, несмотря на этот успех, русский полководец ушёл со своей армией за Дунай. В ночь с 28 на 29 августа (с 10 на 11 сентября) турки частью войск переправились через эту водную преграду. Кутузов не стал вступать в открытый бой, а окружил армию визиря кольцом укреплений.
В этот момент к русскому полководцу прибыли на помощь подкрепления. 9-я и 15-я пехотные дивизии, совершив бесполезную многомесячную прогулку, опять вернулись к Дунайской армии. Дело в том, что летом 1811 г., как уже упоминалось, царь принял решение о том, что он будет вести оборонительную войну. Нападение на герцогство было отменено. Что же касается обороны, было абсолютно очевидно, что никакой войны в течение 1811 г. Наполеон начать не может, и, следовательно, войскам, стоящим на западной границе, нечего будет делать как минимум до весны следующего года. В соответствии с этим две упомянутые дивизии были отправлены обратно.
Конечно, их появление не могло уже вернуть кампанию в то русло, в котором она могла бы идти в случае, если бы Александр не лишил Дунайскую армию половины её личного состава. Но, тем не менее, помощь подоспела не без пользы. 2 (14) октября 1811 г. отряд генерала Маркова, заблаговременно переправившийся на южный берег Дуная, внезапно атаковал оставшиеся там турецкие отряды. Разгромив неприятеля, Марков замкнул окружение турок на северном берегу, поставив свои батареи вдоль реки, прямо напротив расположения войск визиря. Турецкая армия, окружённая со всех сторон, лишённая подвоза продовольствия, вынуждена была капитулировать. Из 22,7 тысяч турецких солдат, переправившихся на северный берег, 25 ноября (7 декабря) 1811 г. сдалось лишь 8,5 тысяч человек, так как остальные дезертировали, умерли от болезней, голода и ран или находились в госпиталях.19
После капитуляции между сторонами было заключено перемирие, и начались переговоры о мире. К этому моменту стало понятно, что отношения между Россией и Францией вот-вот перерастут в войну, и поэтому турки, несмотря на тяжёлое поражение, были неуступчивы. Однако сам факт переговоров и их, в конечном итоге, успешное завершение лучше всего свидетельствуют об отношении Наполеона к войне с Россией. Несмотря на то что в начале 1812 г. войска, как русские, так и французские, в полную силу готовились к войне, сам Наполеон еще не решил окончательно, насколько ему необходима эта война. В противном случае он ни за что не допустил бы успешного завершения русско-турецких переговоров. Да, без сомнения, туркам давали понять, что им не следует слишком торопиться с заключением мира, ведь в это время русские войска были собраны на границе, а французские находились на марше. Однако до февраля 1812 г. туркам не было направлено никакого ясного, однозначного документа, который подтверждал бы намерения Наполеона начать войну с Россией. Что же касается англичан — они развили бурную деятельность, обещая султану помощь и щедро оплачивая участников переговоров с турецкой стороны. В частности, был подкуплен турецкий драгоман[61] князь Мурузи.
Наполеон пожинал плоды своей тильзитской политики. Конечно, после начала испанской кампании и, тем более, после Эрфуртской встречи речь не шла уже о перспективе передачи России Константинополя и проливов. Но даже в конце 1810 г., когда русско-французская война стала во весь рост на повестку дня, Наполеон продолжал соблюдать обязательства, которые он принял по отношению к царю в Эрфурте, а именно согласие на то, что Россия займёт всю территорию Османской империи вплоть до Дуная (вся территория современной Молдавии и Румынии) и при этом не будет пытаться захватить Сербию.
В разговоре с Меттернихом в середине 1810 г. французский император ещё раз подтвердил это: «Я подписал обязательства, и у меня нет никаких причин и поводов, чтобы их нарушать. Эти обязательства стали для меня обременительны, и я предвижу, что они повлекут за собой ущерб для Франции, но Вы знаете, почему в своё время я их подписал. Отказаться теперь от этих обязательств — значит тотчас же дать России повод для войны, что вовсе не соответствует моим желаниям. Кроме того, если я сделаю такое, у меня не будет права надеяться на то, что мне будут верить. Какие гарантии смогу я Вам дать однажды, если я буду нарушать свои обязательства из-за того, что обстоятельства изменились?»20
Естественно, что время тильзитской дружбы безвозвратно ушло в прошлое, и Наполеон заявлял в том же разговоре: «Я не потерплю приобретения (Россией) и дюйма земли на правом берегу Дуная». Тем не менее вряд ли турки пришли в большой восторг от того, что Наполеон соглашался на огромное расширение российской территории за счёт Османской империи. Кстати, туркам была хорошо известна речь императора, обращенная к депутатам законодательного корпуса, где он заявлял: «Мой союзник и друг, император России, присоединил к своей обширной империи Финляндию, Молдавию, Валахию и один из округов Галиции. Я не жалею ни о чём, что могло бы идти на благо этой империи. Мои чувства к её великому монарху полностью согласуются с моей политикой». Наконец, турецкая сторона была проинформирована и о тех предложениях, которые Наполеон делал Александру по поводу раздела Османской империи. В этой ситуации знаки со стороны французских дипломатов, подаваемые туркам о желательности того, чтобы они не заключали мир с русскими, были недостаточны.
Только 15 февраля 1812 г., в тот момент, когда были уже отданы приказы о концентрации Великой армии, представителю Франции в Константинополе Латур-Мобуру были направлены полномочия, необходимые для того, чтобы попытаться спешно заключить союз с Османской империей, но это уже не изменило хода русско-турецких переговоров.
Впрочем, несмотря на всё английское золото, неудачи турецких войск и предшествующую позицию Наполеона, турецкая сторона не подписывала мир. Как-никак, перспектива огромного русско-французского конфликта не могла не заставить турецкие правящие круги задуматься. В этой ситуации опять-таки вступил в дело случай.
Недовольный медленным ходом переговоров царь решил отстранить Кутузова от командования и передать руководство армией и ведение переговоров адмиралу Чичагову. Известно, что Александр I, если очень мягко сказать, недолюбливал Кутузова. Отсылая адмирала Чичагова на место нелюбимого полководца, царь сказал: «Мир с Турцией никак не удаётся заключить. Безобразия наших войск в Молдавии и Валахии довели до отчаяния жителей этих краёв… Кроме того, я полагаю, что нынешний командующий, автор всех этих несчастий, не способен добиться результатов, которые требуют энергии, доброй воли и быстроты в исполнении…»21
Чичагов покинул Петербург 2 (14) мая 1812 г. До его приезда в Бухарест оставалось лишь несколько дней, когда 16 (28) мая 1812 г. договор был подписан с одной стороны Кутузовым, с другой стороны — турецким уполномоченным Ахмед-Пашой.
Без сомнения, Кутузов был прекрасным полководцем и тонким дипломатом, однако сусальная картинка доброго «дедушки Михаила Илларионовича» и идеального народного героя, если очень мягко сказать, весьма далека от истины. Кутузову были вовсе не чужды многие человеческие слабости. Он не просто любил деньги, но не пренебрегал возможностями не слишком честно обогатиться, он любил женщин и жил в Бухаресте в роскоши, окружённый настоящим гаремом… Но ещё важнее то, что Михаил Илларионович не особенно любил утруждать себя прозаическими заботами о снабжении вверенных ему войск и о поддержании среди них дисциплины и порядка. Результатом стала распущенность в его армии, которую подтверждают все источники.
Чичагов не был великим полководцем, скорее наоборот, зато он был довольно честным человеком. В своих мемуарах он описывает состояние армии, которую он получил под команду: «Проезжая по Молдавии и Валахии, я заметил покинутые дома, и я узнал, что их собственники бежали от реквизиций и от бесчинств солдат. Многие скрывались в лесах… Дисциплина столь разболталась, что грабёж был в порядке вещей, и военнослужащие забирали всё, что они считали необходимым. Я был вынужден примерно наказать солдат, которые были назначены мне в охрану, так как они отнимали силой провизию в домах, находящихся рядом с моим»22.
Кроме этого, Кутузов никогда не делал подарки конкурентам. Узнав о том, что к армии должен прибыть его преемник, Михаил Илларионович решил любой ценой заключить мир. Объективно эта поспешность оказалась мотивированной, так как мир был подписан менее чем за месяц до начала боевых действий на западной границе, однако поспешность Кутузова объяснялась прежде всего личными соображениями.
Мир был действительно странным, если учитывать огромные жертвы, которые были принесены Россией, и успехи, одержанные русской армией в ходе кампаний 1809–1811 гг. Вместо княжеств Молдавии и Валахии Оттоманская Порта уступала России лишь часть Молдавского княжества, которое позже стало называться Бессарабией. Граница между Российской империей и Оттоманской империей устанавливалась по реке Прут. Понятно, что это очень и очень далеко от того, что планировалось изначально, и от того, на что в своё время дал согласие Наполеон (напомним, что речь шла о приобретении всей занятой русскими войсками территории до самого Дуная).
Шестая статья договора обязывала Россию возвратить Турции завоёванные крепости на берегу Чёрного моря, Анапу и Поти, а также город Ахал кал аки. Россия сохраняла за собой Сухуми и территории западной Грузии. Зато договор возвращал Сербию под османское иго. Все крепости должны были быть переданы туркам, горящим желанием отомстить сербам за их национально-освободительное восстание.
В общем и целом Бухарестский мир трудно назвать выгодным для России, тем не менее, в ситуации, которая сложилась весной 1812 г., даже такой мир, даже заключённый по личным мотивам, нужно признать скорее успешным.
Подводя итог, можно сказать, что дипломатическая битва была в целом выиграна Россией. Используя просчёты наполеоновской дипломатии, Александр сумел добиться безопасности своих стратегических флангов в предстоящей борьбе. Более того, кажущийся успех Наполеона, вынудившего Пруссию и Австрию принять его сторону, обернулся в действительности неудачей для французского императора. Именно присоединение последних двух стран к лагерю наполеоновской Европы заставило царя отказаться от наступления и лишило Великую Армию возможности стремительным ударом разгромить силы Александра. Но об этом в следующей главе.