миф. Мы не обнаружили никакого всеобщего и необходимого поведения матери. Напротив, мы констатировали чрезвычайную изменчивость ее чувств в зависимости от ее культуры, амбиций или фрустраций. Материнская любовь может существовать или не существовать, появляться или исчезать, быть сильной или слабой, избирательной или всеобщей. Все зависит от матери, от ее истории и от Истории... Материнская любовь — не объективная данность, а нечто сверхнормативное («en plus»)»6l.
До конца XVIII в. материнская любовь во Франции была, по мнению Бадинтер, делом индивидуального усмотрения и, следовательно, социально случайным явлением. Во второй половине XVIII в. она постепенно становится обязательной нормативной установкой культуры. Общество не только увеличивает объем социальной заботы о детях, но и ставит их в центр семейной жизни, причем главная и даже исключительная ответственность за них возлагается на мать. Отсюда — идеальный образ нежной, любящей матери, находящей свое высшее счастье в детях.
«Новая мать» и вправду начинает больше, а главное, иначе заботиться о детях. В конце XVIII в. начинается кампания за то, чтобы матери сами выкармливали младенцев, не доверяя их ненадежным кормилицам. Требуют (и добиваются) освобождения ребенка «от тирании свивальника». Растут гигиенические заботы о детях (Людовика XIII регулярно пороли с двух лет, а впервые выкупали почти в семилетнем возрасте). Возникает специальный раздел медицины — педиатрия. По мере индивидуализации внутрисемейных отношений каждый ребенок, даже новорожденный, к которому еще не успели привыкнуть, становится принципиально единственным, незаменимым, его смерть переживается и должна восприниматься как невосполнимая горькая утрата. Интенсифицируется материнское общение с детьми, матери больше не хотят отдавать детей в интернаты и т. д.
Однако эволюция нравов была медленной. «Новые матери» первоначально появлялись главным образом в среде состоятельной и просвещенной средней буржуазии. Аристократкам времен Стендаля и Бальзака было недосуг заниматься своими детьми. По совсем другим причинам этого не могли позволить себе пролетарские и мелкобуржуазные семьи. Что же касается деревни, там дольше сохранялись старые, довольно-таки грубые, нравы.
Тем не менее длительная кампания в защиту прав матери и ребенка принесла вполне ощутимые социальные и моральные плоды. Поскольку не любить детей стало стыдно, «плохие» матери были вынуждены притворяться «хорошими», симулировать материнскую любовь и заботу. А внешнее проявление чувства способствует тому, что человек и вправду начинает его испытывать,
Книга Бадинтер вызвала бурную полемику. Профессиональные историки упрекали автора, философа по специальности, в упрощении и «выпрямлении» картины исторического прошлого, а также недооценке индивидуальных различий. Считать материнскую любовь «изобретением» Руссо так же наивно, как думать, что половая любовь появилась лишь во времена трубадуров. Княгиня Талейран де Перигор не любила сына, зато маркиза де Севинье столетием раньше — в 1672 г. — писала, что не понимает, как можно не любить свою дочь. Французские богословы XVI—XVII вв. осуждали не только недостаток материнской любви, но и ее избыток, отвлекающий женщину от бога. И можно ли забыть воспитательное воздействие образа Мадонны с младенцем?
Тем не менее речь идет о серьезных вещах. Во второй половине XX в. явственно обнаружились тенденции, враждебные «детоцентр'изму». Социально-политическая эмансипация женщин и все более широкое их вовлечение в общественно-производственную деятельность делает их семейные роли, включая материнство, не столь всеобъемлющими и, возможно, менее значимыми для некоторых из них. Современная женщина уже не может и не хочет быть только «верной супругой и добродетельной матерью». Ее самоуважение вдлеет кроме материнства много других оснований — профессиональные достижения, социальную независимость, самостоятельно достигнутое, а не приобретенное благодаря замужеству общественное положение. Некоторые традиционно-материнские (хотя и в прошлом их нередко выполняли другие женщины) функции по уходу и воспитанию детей ныне берут на себя профессионалы — детские врачи, сестры, воспитательницы, специализированные общественные учреждения — ясли, детские сады и т. д. Это не отменяет ценности материнской любви и потребности в ней, но существенно изменяет характер материнского поведения.
462,
Как сказал незадолго до смерти Ф. Ариес, «похоже на то, что наше общество перестает быть «детоцентриче-ским», каким оно стало только с XVIII века. Это значит, что ребенок, к добру или к худу, утрачивает свою запоздалую и, может быть, чрезмерную монополию и занимает менее привилегированное место. XVIII—XIX века заканчиваются на наших глазах»б2,
Обсуждая будущее американской семьи, социологи А. Черлин и Ф. Фурстенберг замечают, что, какие бы формы ни приняла она к 2000 году, удельный вес семейного ухода и воспитания детей, безусловно, снизится, тогда как роль внесемейнвдх факторов возрастетбз,
Это не значит, что современное общество, может позволить себе ослабить внимание к интересам семьи, матери и ребенка. Наоборот! В докладе А.А. Лиханова на учредительной конференции Советского детского фонда имени В.И. Ленина подчеркивалось, что нужно повернуть к детству духовное самосознание народа, мобилизовав для этого все материальные и духовные силы. Однако повышение социально-педагогической эффективности семьи и семейного воспитания возможно только в рамках успешного со-> четания материнства с активным участием женщин в трудовой и общественной деятельности. Это требует не только материальной и нравственной помощи, но и трезвого социологического реализма в понимании проблем и тенденций развития современного родительства.
Если неправомерна биологизация материнства, тем более историческим является институт отцовства. Хотя в последние годы ему посвящено немало специальных исследо-ваний64, социологи, этнографы и психологи солидарны в
том, что наши знания на сей счет поразительно скудны. Броская формула М. Мид: «отцы — это биологическая необходимость, но социальная случайность»б5 — не просто
юмористическое высказывание.
Если материнство, как правило, предполагает не только зачатие и рождение, но и выкармливание, выращивание потомства, то отцовский вклад у многих видов сводится практически к акту оплодотворения. Как уже говорилось выше, участие самцов в выращивании потомства и дифференциация отцовских и материнских функций тесно связаны с'видовыми особенностями, в частности, с длительностью периода роста и созревания и экологическими условиями. Однако родительские вклады самца и самки
следует сравнивать не столько количественно, сколько качественно. У высших животных, если самцы вообще участвуют в выращивании потомства, то, в отличие от матерей, осуществляющих физический уход, выхаживание и заботу о детенышах, делортцов — защита от внешних опасностей и, в большей или меньшей степени, жизнеобеспечение. Но и это правило не является всеобщим; даже у разных видов обезьян отцовские функции и характер поведения существенно различны.
У человека различие отцовства и материнства и специфический стиль отцовства зависят от множества социокультурных условий и существенно варьируют от культуры к культуре. К числу элементов, от которых зависит содержание отцовской роли, по мнению М. Уэст и М. Кон-.нерабб, относятся:
1) количество жен и детей, которых имеет и за которых
ответствен отец;
2) степень его власти над ними;
3) количество времени, которое он проводи? в непос-редственной близости с женой (женами) и детьми в разном возрасте и качество этих контактов;
4) то, в какой мере он непосредственно ухаживает за детьми;
5) то, в какой мере он ответствен за непосредственное и опосредованное обучение детей навыкам и ценностям;
6) степень его участия в ритуальных событиях, связанных с детьми;.
7) сколько он трудится для жизнеобеспечения семьи или общины;
8) сколько ему нужно прилагать усилий для защиты или увеличения ресурсов семьи или общины.
Соотношение и значимость этих факторов зависят от целого ряда условий — преобладающего вида хозяйственной деятельности, полового разделения труда, типа семьи и т. д. При всех кросс-культурных различиях, первичный уход за маленькими детьми, особенно младенцами, всюду осуществляет мать или какая-либо другая женщина (тетка, старшая сестра и т. п.). Физический контакт отцов с маленькими детьми в большинстве традиционных обществ незначителен, хотя в моногамных семьях и с возрастом ребенка он увеличивается. У многих народов существуют строгие правила избегания, ограничивающие контакты
■
между отцом и детьми и делающие их взаимоотношения чрезвычайно сдержанными, суровыми, исключающими проявления нежности.
Вспомним еще раз традиционный этикет кавказских горцев. Обычай требовал, чтобы при посторонних, и особенно при старших, отец не брал ребенка на руки, не играл с ним, не говорил с ним и вообще не проявлял к нему каких-либо чувств. По свидетельству К. Хетагурова, «только в самом интимном кругу (жены и детей) или с глазу на глаз позволительно отцу дать волю своим чувствам и понянчить, приласкать детей. Если осетина-отца в прежние времена случайно заставали с ребенком на руках, то он не задумывался бросить малютку куда попало... Я не помню, чтобы отец назвал меня когда-нибудь по имени. Говоря обо мне, он всегда выражался так: «Где наш сын? Не видал ли кто нашего мальчика?»б7
Культ мужчины был всегда культом силы и суровости, а «невостребованные», подавленные чувства сплошь и рядом атрофируются.
Ныне картина меняется. Как правило, больше трети отцов у кабардинцев и балкарцев ух<е берут детей на руки при старших родственниках или появляются с ними в общественных местах. В младших возрастных группах отход от традиции избегания наблюдается вдвое чаще, чем в старших, хотя самые молодые отцы еще стесняются такого поведениябв.
Как влияют исторические и социокультурные вариации на реальную величину отцовского вклада в воспитание детей? Ответить на этот вопрос нелегко.
Мысль о слабости и неадекватности «современных отцов» — один из самыми распространенных стереотипов общественного сознания второй половины XX в., причем этот стереотип является в известной степени транскультурным, «перекидываясь» с Запада на Восток и игнорируя различия социальных систем.
Представления о положении и функциях отца в сегодняшней советской массовой и профессиональной литературе мало чем отличаются от представлений, существующих в США. В обеих странах ученые и публицисты констатируют:
1) рост безотцовщины, частое отсутствие отца в семье;
2) незначительность и бедность отцовских контактов с
детьми по сравнению с материнскими;
3) педагогическую некомпетентность, неумелость отцов;
4) незаинтересованность и неспособность отцов осуществлять воспитательные функции, особенно уход за маленькими детьми.
Сходные тенденции отмечают многие западноевропейские и японские авторы. Но интерпретация этих фактов (или того, что принимается за факты) бывает разной. Одни полагают, что происходит быстрое, неуклонное и чреватое опасными последствиями ослабление отцовского начала, т. е. налицо некая историческая тенденция. Другие (меньшинство) склонны думать, что так было всегда, что отцы никогда не играли важной роли в воспитании детей и сегодняшние тревоги отражают только сдвиги в акцентах и стереотипах массового сознания.
Чтобы корректно поставить эти вопросы, их нужно предварительно дифференцировать:
1. Чем отличается «современное» положение и поведение отцов от «традиционного»?
2. Чем отличается «современный» стереотип, нормативный образ отцовства от «традиционного»?
3. Какова степень совпадения стереотипа отцовства и реального поведения сегодняшних отцов?
4. Является ли степень совпадения стереотипа и реального поведения отцов «здесь и теперь» такой же, большей или меньшей, чем «там и прежде»?
5. Как связаны эти реальные и воображаемые различия с исторической эволюцией половой стратификации и стереотипов маскулинности и фемининности?
6. Каковы психологические последствия предполагаемых сдвигов в характере отцовства и материнства, как они влияют на личность и психологические качества ребенка?
Из всех перечисленных выше элементов стереотипной модели «ослабления отцовского начала» единственной безусловной и грустной реальностью является рост безотцовщины, связанный в первую очередь с динамикой разводов и увеличением числа одиноких матерей. Абсолютное число и удельный вес детей, воспитывающихся без отцов, в большинстве индустриально-развитых стран неуклонно растет.
По подсчетам В.И. Переведенцева, в 1979 г. в СССР было около 10 млн. «материнских семей», в которых проживало приблизительно 14 млн. детей. Если же учесть детей, живущих вообще вне семьи, то без участия отцов и отчимов воспитывается не менее одной пятой всех детейб9.
Остальные утверждения гораздо более проблематичны. Верно, что отцы проводят со своими детьми значительно меньше времени, нежели матери, причем лишь незначительная часть этого времени расходуется непосредственно на уход и общение с детьми70. Но мужчины никогда сами не выхаживали детей. Современные отцы в этом отношении не только не уступают прежним поколениям, но даже превосходят их тем, что особенно в нетрадиционных семьях, основанных на принципе равенства полов, берут на себя гораздо больший круг таких обязанностей, которые раньше считались исключительно женскими. Например, обследование 231 канадской семьи показало, что при выравненных социальных факторах, таких, как количество внерабочего времени, отцы проводят с детьми столько же времени, сколько и матери71.
Почему же людям кажется, что отцовский вклад в воспитание снижается? Помимо других причин сказывается ломка традиционной системы половой стратификации. Если пренебречь частными межкультурными различиями, в традиционной патриархальной семье отец выступает как а) кормилец, б) персонификация власти и высший дисциплинатор и в) пример для подражания, а нередко и непосредственный наставник во внесемейной, общественно-трудовой деятельности. В современной городской семье эти традиционные ценности отцовства заметно ослабевают под давлением таких факторов, как женское равноправие, вовлечение женщин в профессиональную работу, тесный семейный быт, где для отца не предусмотрено пьедестала, и пространственная разобщенность труда и быта. Сила отцовского влияния в прошлом коренилась прежде всего в том, что он был воплощением власти и инструментальной эффективности.
В патриархальной крестьянской семье отец не ухаживал за детьми, но они, особенно мальчики, проводили много времени, работая с отцом и под его руководством. В городе положение изменилось. Как работает отец, дети не видят, а количество и значимость его внутрисемейных обязанностей значительно меньше, чем у матери.
По мере того как «невидимый родитель», как часто называют отца, становится видимым и более демократичным, он все чаще подвергается критике со стороны жены, а его авторитет, основанный на внесемейных факторах, заметно снижается.
Эта тенденция ощущается не только в Европе и в США, но и в Японии72. Традиционная японская семья, основанная на принципах конфуцианства, была последовательно патриархальной и авторитарной. Интересы «дома» (ие) ставились неизмеримо выше интересов отдельных членов семьи, а власть отца как главы «дома» была исключительно велика. Он мог «исключить» из списка членов семьи любого нарушителя семейных правил, расторгнуть брак сына (до 30 лет) или дочери (до 25 лет). В традиционных описаниях и обыденном сознании отец обычно изображается «строгим» и «грозным», а мать нежной и «любящей».
В послевоенные годы положение японских отцов существенно изменилось. Ведущие японские этнографы, соц-1 иологи и психологи — Тие Накане, Такео Дои, Сигеру Мацумото, Кацуо Аои, Хироси Вагацума и другие — единодушно отмечают падение отцовского авторитета и рост материнского влияния. Недаром японский перевод книги известного западногерманского психоаналитика А. Мичер-лиха «На пути к обществу без отца» сразу же стал в стране бестселлером.
Но, как и в Европе, японские эмпирические данные выглядят не столь однозначно. С одной стороны, налицо замет-нос ослабление поляризации мужских и женских, отцовских и материнских ролей и образов. Почти половина опрошенных в 1973 г. 1500 взрослых японцев убеждены, что в последние десятилетия отцовская власть и авторитет существенно ослабели. По данным проведенного в 1969—70 г. массового опроса молодежи (160тыс. опрошенных), родители и другие члены семьи как источник информации отодвинулись на шестое место, существенно уступая в этом отношении средствам массовой информации, друзьям, учителям и старшим по работе. Ослабела и мужская гегемония в семье, особенно городской; Оценивая в середине 60-х гг. стиль отношений супружеских пар в городе Кобе, японские социальные психологи разделили их на 4 типа:
1. Сотрудничество мужа и жены — 16 % •
2. Независимость мужа и жены — 70%
3. Господство мужа — 4%
4. Господство жены — 10%
Это отражается и на воспитании детей. Ответы взрослых городских и сельских жителей (13 631 отец и 11 590 матерей) на вопрос, кто является главным авторитетом в семье — отец или мать, — в 1969—70 г, разделились при-
мерно поровну. Однако другие исследования показывают, что роль матери в деле дисциплинирования детей, особенно младших, значительно выше, чем роль отца; ей отдают предпочтение от 65 до 73%, а отцу от 14 до 18% опрошенных взрослых, хотя детям отцы по-прежнему кажутся более строгими, нежели матери. Здесь наблюдается типичное и для Европы расхождение нормативных ролевых ожиданий и реального ролевого поведения. Из 542 городских подростков, отвечавших в 1973 г. на вопрос: «Говорит ли ваш отец, какой образ жизни вы должны вести сейчас и в будущем?» — только четверть (25,4%) ответили «да», почти три четверти (74,6%) респондентов сказали, что не говорят с отцами о подобных вещах и не следуют отцовским советам. Свыше 12 тыс. супружеских пар в середине 60-х годов отвечали на следующие вопросы: «Если ребенок не слушается, кто, по-вашему, должен делать ему замечание?», «Кто в вашем доме фактически делает это в подобной ситуации?» Оказалось, что от отца этого ожидают значительно чаще (53,8%), чем он фактически делает (30,8%), с матерью же дело обстоит наоборот (46,3% против 36,3%). Хотя матери чаще отцов наказывают своих детей, последние гораздо интенсивнее общаются (разговаривают) с ними, нежели с отцами. По данным опроса молодежи от 15 до 23 лет (октябрь 1980 г.), с матерью свои дела обсуждают 85,9%, ас отцом — только57,7% опрошенные; 34,7% опрошенных вообще не советуются и не делятся своими проблемами с отцами, хотя отцы у них есть?3-
Восприятие японскими детьми социальных ролей и поведения их отцов и матерей сегодня мало отличается от представлений австралийских, английских, североамериканских и шведских подростков74.
Традиционный образ грозного отца, которого старая японская поговорка уподобляла землетрясению, грому и молнии, явно не соответствует современным условиям. Эти сдвиги не специфичны для Японии, сходные тенденции отмечаются и в США, и в Западной Европе, и в СССР. Японские ученые отвечают, что изменения касаются скорее культурных образов и установок, нежели психологических черт японских мужчин. Как пишет Тие Накане75, традиционный отцовский авторитет поддерживается не столько личными качествами отца, сколько его социальным положением главы семьи, тогда как фактическое распределение семейных ролей всегда было более или менее
индивидуальным и изменчивым. Сегодняшняя культура скорее признает и закрепляет этот факт, видоизменяя традиционные социальные стереотипы, нежели создает нечто новое. Кстати, сравнительная холодность и наличие социальной дистанции во взаимоотношениях ребенка с отцом, часто рассматриваемые как свидетельство снижения отцовского авторитета, являются скорее пережитками нравов традиционной патриархальной семьи, в которой к отцу не смели приблизиться и сам он был обязан держаться «на высоте». '
Ослабление и даже полная утрата мужской власти в семье отражается в стереотипном образе отцовской некомпетентности. Американские исследователи Р. Дэй и У. Маккей проанализировали под этим углом зрения 218 карикатур, опубликованных между 1922 и 1968 гг. в журнале «Saturday Evening Post» и изображающих взрослых с детьми. Оказалось, что мужчины изображаются некомпетентными в 78,6% и компетентными — в 21,4% карикатур; у женщин соотношение обратное — 33,8 и 66,2%7б. Подобный стереотип так же не способствует поддержанию отцовского авторитета, как и повседневная женская воркотня в присутствии детей. Но ведь главное — что мужчина оценивается при этом по традиционно женским критериям, речь идет о деятельности, которой отцы никогда раньше всерьез не занимались и к которой они социально, психологически, а возможно-, и биологически плохо подготовлены. Правомерна ли т&кая оценка?
Это подводит нас к самому сложному и спорному вопросу теории родительства — насколько вообще заменяемы и обратимы отцовские и материнские роли и каково соотношение их биологических и социокультурных детерминант?
Поскольку отцовство и материнство коренятся в репродуктивной биологии, их соотношение нельзя понять вне связи с половым диморфизмом. Помимо общих генетических различий, о которых говорилось выше, материнское и отцовское поведение существенно зависит от гормональной регуляции. В экспериментах на животных было доказано, что гормональная стимуляция соответствующих центров мозга способна усиливать или ослаблять «материнское» поведение животных, порождая потребность ухаживать, ласкать и т. д., причем самки значительно восприимчивее самцов к подобным воздействиям. Некоторые элементы материнского поведения, например лактация,
также имеют гормональные компоненты, благодаря которым кормящая мать может испытывать удовольствие, похожее на сексуальное??.
Наблюдение за поведением родителей по отношению к новорожденным в естественной среде показывают, что, хотя психофизиологические реакции мужчин и женщин на младенцев весьма сходны, их поведенческие реакции различны: женщина тянется к ребенку, стремится приласкать его, тогда как мужчина отстраняется и часто испытывает при тесном контакте с младенцем эмоциональный дискомфорт. Чрезвычайно интересные результаты получены в ходе наблюдений за взаимодействием матерей и отцов с грудными детьми. Мать, даже играя с ребенком, старается прежде всего успокоить, унять его; материнская игра — своего рода продолжение и форма ухода за ребенком. Напротив, отец и вообще мужчина предпочитает силовые игры и действия, развивающие собственную активность ребенка?^
Небезразличны для понимания специфики материнского и отцовского стиля отношений и такие предположительно врожденные черты, как повышенная эмоциональная чувствительность женщин, их предрасположенность быстрее реагировать на звуки и лица, тогда как мужчины отличаются лучшим пространственным восприятием, хорошим двигательным контролем, остротой зрения и более строгим разделением эмоциональной и когнитивной реактивности.
«Когда эти половые различия рассматриваются в контексте ухода за не говорящим, хрупким младенцем, женщины определенно имеют преимущество в том, что они легче читают выражения лица младенца, более плавно двигаются, легче и нежнее прикасаются к нему и успокаивают его высоким, мягким, ритмическим голосом. Напротив, мужчине созвучнее взаимодействие со старшим ребенком, с которым легче и уместнее силовая возня, физическая координация и обучение манипулированию вещами. Заметим, однако, что эти общие тенденции, многие из которых усиливаются дифференцированной по полу практикой социализации, не должны восприниматься так, будто они биологически неизменны или инвариантны среди индивидов или культур. Одни культуры, как наша, могут усиливать, подкреплять эти предрасположения, тогда
как другие — бороться с ними или даже переворачивать
их»79.
. Как и другие аспекты полоролевой дифференциации, родительское поведение чрезвычайно пластично.'Это верно уже относительно высших животныхЗО. Самцы макаки-резуса в естественных условиях равнодушны к своим детенышам. Однако в лабораторных условиях, при отсутствии самок, самцы вполне «по-матерински» реагируют на плач младенцев и нежно заботятся о них. Та же картина наблюдалась в естественной среде у павианов: если мать по каким-то причинам не выполняет своих обязанностей, эти функции берет на себя взрослый самец.
Родительские реакции человека еще более пластичны. Как правило, отцы не осуществляют непосредственного ухода за новорожденными; активный контакт отца с ребенком обычно начинается, когда ребенку исполняется 1,5—2 года, а то и позже. С рождением ребенка мужчина приобретает много неприятностей (дополнительные материальные заботы, бытовые обязанности, вроде стирки пеленок, уменьшение внимания со стороны жены, нарушение сна и т. п.) и практически никаких удовольствий. Однако экспериментально доказано, что психологически подготовленные отцы охотно любуются новорожденными, испытывают физическое удовольствие от прикосновения к ним (правда, это чаще происходит в отсутствие матери, так как мужчины боятся проявить неуклюжесть и стесняются собственной нежности) и практически не уступают женщинам в искусстве ухода за ребенком. Это способствует и возникновению более тесной эмоциональной привязанности отца к ребенку. Предполагается, что чем раньше отец приобщается к уходу за младенцем и чем увлеченнее он это делает, тем сильнее становится его родительская любовь. Во многих родильных домах за рубежом отцы даже присутствуют при родах. Сказывается не только привычка, но и ответный эмоциональный отклик ребенка, к которому мужчины весьма чувствительны. Это. обстоятельство существенно и для женщин, но его не следует биологизировать. В 70-х гг. в научной литературе широко распространилось мнение, что тесный контакт матери с новорожденным в первые часы после родов особенно важен для формирования материнской привязанности по причинам гормонального порядка^!; новейшие исследования не подтвердили этих данных, первые часы после рождения не
являются ни «критическим», ни «сензитивным» периодом дл5Гформирования материнских чувстве.
Что же касается более старших детей, то привычные стереотипы явно преувеличивают степень мужского «отчуждения» от них. Обсервационные исследования У. Мак-кся и других, проследивших пространственное взаимодействие взрослых мужчин и женщин с детьми в 18 разных культурных средахЗЗ, показали, что, хотя мужчины реже женщин бывают с детьми в общественных местах, если подобная ситуация имеет место, то ее основные формальные параметры — тактильный контакт, личное расстояние и визуальный контакт между взрослым и ребенком — большей частью совпадают у мужчин и женщин.
Разумеется, краткосрочное, '30-сскундное наблюдение случайных интеракций не позволяет делать широких обобщений и не опровергает ни историко-этнографических данных о правилах избегания между отцами и детьми, ни психологических данных об особенностях и специфических трудностях мужского коммуникативного стиля вообще. Тем не менее рассогласованность стереотипа и реального поведения — факт существенный, тем более что он наблюдается не только в данной сфере.
Поэтому традиционное разделение отцовских и материнских функций, как и других половых ролей, не является единственно возможным, абсолютным биологическим императивом.
Что мать может успешно вырастить и воспитать ребенка и без отца — известно давно. Но возможно и обратное. В СССР такие случаи редки, так как в случае развода консервативно настроенные судьи, даже вопреки букве закона, требующего руководствоваться прежде всего интересами ребенка, как правило, отдают детей на попечение матери (о несправедливости этой традиции не раз писалось в печати, в частности, в «Литературной газете»). Однако существует опыт «одиноких отцов».
В Англии, по подсчетам Т. Хипгрейва**4, отцы составляют 12% всех одиноких родителей. Одиноких отцов и одиноких матерей характеризует ряд общих особенностей: более ограниченная социальная жизнь, несколько более демократический стиль семейной жизни и наличие определенных трудностей при вступлении в новый брак. Наряду с этим у них есть свои специфические социально-психологические трудности. Одинокие отцы получают
473.
больше помощи со стороны друзей и родственников, зато у них сильнее, чем у одиноких матерей, суживается круг социального общения. Если одинокие матери испытывают трудности с дисциплинированием детей, то отцы озабочены недостаточной эмоциональной близостью с ними, особенно с дочерями. Но хотя в обоих случаях неполная семья создает трудности (разного порядка), отсутствие одного из родителей не исключает возможности нормального развития ребенка и какой-то компенсации недостающего отцовского или материнского влияния.
i
i
Родительское влияние и личность ребенка
«
Есть псе основания утверждать, что невежество бывает двоякого рода: одно, безграмотное, предшествует науке, другое, чванное, следует за нею. Этот второй род невежества так же создается и порождается наукой, как первый разрушается и уничтожается ею.
Мишель Монтеиь. Опыты
Каковы же реальные возможности и границы родительского влияния на формирование личности ребенка?
Люди, воспитанные в патриархальном духе и убежденные в том, что формирование личности осуществляется в основном и даже исключительно в первые два, три или пять лет жизни, обычно не сомневаются во всемогуществе родителей, приписывая все трудности и недостатки воспитания главным образом некомпетентности или небрежности родителей. «Дайте мне других матерей, и я дам вам другой мир», — писал святой Августин85, и под этим суждением охотно подписались бы и Фрейд, и многие классики педагогики. Увы, дело обстоит гораздо сложнее.