Я хочу сказать, что необходимо, не забывая также о собственных интересах, попытаться примирить между собой государства аргивян, лакедемонян, фиванцев и наше. Если ты сумеешь их объединить в союз, то без труда приведешь к согласию другие государства. Ведь все они находятся в зависимости от упомянутых и при грозящей опасности обращаются к одному из них за помощью и получают ее там. Поэтому если ты склонишь к благоразумию четыре только государства, то и остальные избавишь от многих бед... И тебе тогда станут завидовать не только все другие люди, но и сам ты будешь считать себя счастливым. Что может быть больше такого счастья, когда к тебе придут послами от великих государств люди, пользующиеся наибольшим почетом, и ты будешь совещаться с ними об общем спасении, о котором, как станет ясным, никто другой не проявил такой заботы, когда ты увидишь, как вся Эллада поднялась на твой призыв н никто не сдается равнодушным к твоим решениям22.
В суждениях оратора тесно переплелись реальные тенденции и утопические надежды. Македония действительно вскоре объединила Грецию, но отнюдь не на дружеских равноправных началах. Сын Филиппа II Александр Македонский действительно возглавил поход на Восток, но вовсе не из соображений филантропии. Цензору Катону Плутарх вкладывает в уста знаменитое высказывание о том, что монарх-животное плотоядное23. В своих идеалистически-возвышенных упованиях на Филиппа Исократ это важнейшее свойство самодержцев упускает из виду. По преданию, разочарование в Филиппе закончилось для Исократа трагически. После кровавой битвы при Херонее в 338 г. до н. э., когда Македония разгромила афинскую независимость, страстный публицист покончил с собой. Это лишнее свидетельство искренности его надежд и заблуждений.
Жанр "Филиппа", по оценке древних, - речь, хотя она и изложена в виде личного обращения. От послания к тому же Филиппу данное произведение отличается и структурой, и размером. С нашей точки зрения, "Филипп" - сложное жанровое образование, с чертами трактата, памфлета и открытого письма - с тем, что составит вскоре жанровый фонд развивающейся письменной публицистики.
Собственно памфлетными чертами обладает речь Исократа "Против софистов", выразившая не столько политическую, сколько философско-педагогическую программу автора.
22 Исократ, V, 30-31, 69-70 // ВДИ. 1966. № 1. С. 157, 163.
23 Плутарх. Марк Катон, VIII // Плутарх. Сравнительные жизнеописания. В 3 т. М., 1964. Т, 1. С. 436.
Ритор и политик - сам ученик софистов, наиболее известного среди них - Горгия, выступая с остро полемическим сочинением "Против софистов" (около 390 г. до н. э.), Исократ резко порывает с тем, чему обучался и поклонялся ранее. "Автор подвергает уничтожающей критике всю тогдашнюю софистическую науку, как философов, занимающихся исследованием чисто отвлеченных истин (сюда, по-видимому, включаются и представители сократовской школы), так и риторов современных, преувеличивающих легкость овладения риторикой и ее возможности, и прошлых, низводивших искусство красноречия до уровня простой прислужницы в судах" 24. "Эти люди делают вид, что стремятся к истине, а между тем уже в самом начале своих обещаний начинают лгать" 25. Не в софистике и не в риторике как таковых заключена мудрость, утверждает Исократ, а в обращении к философии, в овладении знанием и добродетелями не на словах только, а в каждодневном поведении.
Обучению добродетели на реальных образцах посвящены похвальные речи - энкомии. Таково слово в честь умершего правителя Кипра Эвагора, обращенное к его сыну и преемнику Никоклу. Показательно проведенное здесь сопоставление: "Хотя скульптурные изображения тоже могут служить хорошим памятником человеку, все же гораздо более ценным является изображение его деяний и помыслов, что может быть достигнуто только в искусно составленной речи. Я отдаю предпочтение этому виду изображений прежде всего потому, что, как мне известно, люди, совершенные во всех отношениях, не столько гордятся телесной красотой, сколько ищут для себя славы в разумных поступках. С другой стороны, изваяния по необходимости имеются лишь там, где их поставили, тогда как речи могут быть разнесены по всей Элладе" 26.
Здесь вновь осознанная приверженность автора к письменному творчеству, позволяющему надежно тиражировать свои идеи.
Исследователи отмечают, что новаторством Исократа стало создание похвальной речи, которая является "первой риторической биографией реального современника"27. Сам Исократ считал, что подобные речи "более похожи на поэтические или мусические произведения"28.
Аристотель утверждал, что "стиль речи эпидектической (торжественной. - В. У.) предназначается "для прочтения" и "наиболее пригоден для письма"29. А Цицерон отмечал: "Если хвалебные речи являются уделом оратора (чего никто не отрицает), то оратору надо изучить все доблести человека, ибо без этого нельзя сочинить ни одной хвалебной речи.
24 Фролов Э. Д. Огни Диоскуров. Античные теории переустройства общества и государства. Л., 1984. С. 172.
25 Исократ, XIII, 1 // ВДИ. 1968. № 1. С. 231.
26 Исократ, IX, 73-74 // ВДИ. 1966. № 4. С. 246.
27 Миллер Т. А. К истории литературной критики в классической Греции V-IV вв. до н э. //Древнегреческая литературная критика. М, 1975. С. 58.
28 Исократ, XV, 46 // ВДИ. 1968. № 2. С. 237.
29 Аристотель. Риторика, III, 12, 14, 14а, 15 // Античные риторики. М, 1978. С. 150.
А при порицаниях, понятным образом, приходится исходить из противоположных доблестям пороков; и совершенно очевидно, что как без знания доблестей невозможно восхвалять пристойно и красноречиво хорошего человека, так и без знания пороков невозможно достаточно резко и язвительно хулить негодяя" 30. Убеждаемся, что опыт хвалы не бесполезен для совершенствования хулы, и жанр "энкомия" не слишком далек от язвительной диатрибы. Развитие диатрибы связывается в основном с деятельностью киников - философского направления, ведущего начало от ученика Сократа Антисфена (ок. 444 - ок. 365 до н. э.) и ученика последнего Диогена (ок. 400-ок. 325 до н. э.). Возникновение кинической философии обусловлено кризисом полисной жизни, тем распадом духовных ценностей, завещанных предками, каким отмечена эпоха Пелопоннесских войн и последующее ослабление демократических Афин. "Непреходящее значение кинизма заключается в том, что на протяжении своего тысячелетнего существования он представлял левое воинствующее плебейско-демократическое и материалистическое крыло в античной философии, знаменовавшее стихийный протест народных низов против устоев рабовладельческого общества, угнетения и охраняющей их идеологии"31.
Заявляя отказ от установленных норм и общепринятых обычаев, кинизм демонстрировал себя в резко критических, нередко грубых, вызывающих формах. И естественно, сочинения киников также насыщены обличением, опровержением разумности бытующих порядков, их сатирическим переосмыслением. В контрасте с рабовладельческой идеологией киники проповедовали обязательность труда, общность имущества, отказ от социальных и классовых барьеров. "Это была одна из ранних, незрелых коммунистических утопий со своими слабыми и сильными сторонами"32. Она пользовалась популярностью на всем протяжении античности. Именно в творчестве киников возникли жанры диатрибы и менипповой сатиры, оказавшие огромное влияние на дальнейшее развитие памфлетной литературы.
Мы вновь соприкасаемся с метаморфозами, которые претерпевала устная речь, закрепляясь письменно. Весь стиль жизни киников, хорошо известный по знаменитой "бочке Диогена", не способствовал кабинетным занятиям. Однако Диоген Лаэртский (1-я пол. III в.) сообщает о десяти томах сочинений Антисфена (VI, 15-19), тринадцати диалогах Диогена (VI, 80), диатрибах Биона (II, 77), тринадцати книгах Мениппа (VI, 101). Перечисляя произведения Антисфена, Диоген Лаэртский указывает: "речь возражающая", "речь спорящая", что и подводит к началу диатриб.
30 Цицерон. Об ораторе, II, 85, 349 // Цицерон Марк Туллий. Три трактата об ораторском искусстве. М., 1972. С. 200.
31 Н ахов И. М. Киническая литература. М., 1981. С. 12.
32 Там же. С. 34.
А их продолжение, по словам С. С. Аверинцева, "оказывается надолго ферментом всего литературного развития в целом; ареал усвоения приемов диатрибы простирается от римской сатиры до раннехристианской проповеди"33.
Диатриба - это уничтожающая полемика, раскрывающая несовершенство реальности. "С формальной стороны диатриба - речь или проповедь, с которой философ обращается к аудитории, прозаический монолог, где ведется внутренняя дискуссия с воображаемым противником или обмен репликами с таким же подразумеваемым собеседником"34. Причем в собеседование, во взвешивание аргументов "за" и "против" вовлекаются не только известные всем современники, но и мифологические герои, и неодушевленные предметы, и персонифицированные абстракции. Например, у Биона говорит Бедность:
Зачем ты меня все коришь? Разве ты лишился из-за меня чего-нибудь хорошего? Может быть, благоразумия? Или справедливости? Мужества? Разве у тебя нет всего необходимого? Неужели вокруг мало растений, а в источниках иссякла вода? Неужели везде, где распростерлась земля, для тебя не найдется местечка? Чем худо ложе из листьев? Неужели нельзя быть счастливым со мной?..
...Если бы так заговорила Бедность, что бы ты мог возразить? Что касается меня, то, кажется, я бы онемел. Но все мы склонны обвинять кого и что угодно - любого встречного, день, час, место, старость, бедность, - но только не собственное своенравие и безумие35.
И. М. Нахов отмечает характерные черты кинической диатрибы: "Новая истина противопоставляется старой лжи, необычное - общепринятому, банальному, обветшавшим ценностям - свежий взгляд на мир. Вокруг этих фундаментальных кинических антитез организована вся бинарная структура диатрибы. Здесь как бы действует принцип перевертыша, парадокса в его истинном значении, когда изменяется смысл привычных слов и представлений: то, что обычно воспринимается как зло, предстает добром, безобразное - прекрасным, ум - глупостью, образованность - невежеством, власть - подчинением, бедность - богатством, наслаждение - неудовольствием, добродетель - пороком, друзья- врагами, царь и господин - рабом (и наоборот) и т. д."36
Сатирические произведения киника Мениппа (III в. до н. э.) не дошли до нас, но ссылки на них и подражания им многочисленны. Как пишет Диоген Лаэртский, "книги его полны смеха" (VI, 99). Жанр менипповой сатиры близок диатрибе ироничностью, язвительностью, издевкой над человеческими и божескими установлениями. Сравнительно с диатрибой здесь можно предположить более широкое включение вымысла, фантастических ситуаций, мотивов различных превращений.
33 Аверинцев С. С. Плутарх и античная биография. М., 1973. С. 104.
34 Нахов И. М. Указ. соч. С. 47-48.
35 Цит. по: Нахов И. М. Указ. соч. С 50.
36 Там же. С. 48,
Автором менипповых сатир (в другой транскрипции - сатур) в Древнем Риме был знаменитый писатель Марк Теренций Варрон (116-27 до н. э.), позже активно использовал опыт мениппеи Лукиан из Самосаты (ок. 120-ок. 190).
В сатирических сценах Лукиана нередко действуют одушевленные абстракции. Например, в сценке "Дважды обвиненный" участвуют не только Зевс, Гермес и Пан, но и Правда, Риторика, Диалог. Причем Риторика обвиняет Лукиана в чрезмерной привязанности к Диалогу: "Он не стыдится сокращать свободу и непринужденную распространенность моей речи и замкнул себя в короткие и отрывистые предложения и, вместо того чтобы громким голосом говорить то, что пожелает, плетет какие-то речи из небольших предложений и произносит их по слогам"37.
Но самое примечательное, что и Диалог не доволен Лукианом, - он считает, что автор применяет его не по главному назначению. Действительно, под пером Лукиана, как и под пером Антисфена, диалог превращен в диатрибу, тяготеет к менипповой сатире. Об этом Диалог сообщает так:
Он отнял трагическую и трезвую маску и надел на меня вместо нее другую, комическую и сатирическую, почти смешную. Затем он с той же целью ввел в меня насмешку, ямб, речи киников, слова Евполида и Аристофана - людей, которые в состоянии придраться ко всему достойному почитания и высмеивать то, что является правильным. Наконец, он выкопал и направил на меня какого-то Мениппа, из числа древних киников, очень много лающего, как кажется; Менипп страшен, как настоящая собака, и кусается исподтишка, кусается он, даже когда смеется. Разве надо мной не совершили страшного издевательства, не оставив меня в обычном моем виде и заставляя разыгрывать комедии, шутки и представления странного содержания? 38
В этом сетовании Диалога - подтверждение популярности его сатирического переосмысления, тех метаморфоз, которые происходили с жанрами устной речи - диалогом и монологом - в процессе нарождения новых жанровых форм. Литературная сатира и ее памфлетно-публицистическое ответвление на протяжении всей античности вбирали в себя также и фольклорное мировосприятие, обогащая нормативную элитарную риторику. "Бурлескная форма менипповой сатиры удивительно созвучна насмешливому киническому духу, близка традиционному народному творчеству. Народность ее заключалась не только в содержании, отражавшем демократическое мировосприятие, но и в демократичности языка, стихии смеха, в том, что весь мир строился на опыте фольклора, включая разнообразие метрических форм, смесь стихов и прозы" 39.
Распространение памфлетной литературы в Древнем Риме наиболее значительно в годы гражданских войн. Для обличения политических противников привлекаются и переписанные речи, и проза, и стихи. Не обретя еще достаточной четкости, стабильности в собственных жанрах, публицистическая мысль проявляет себя и в традиционных риторических формах обличительной речи - инвективе, и в хлесткой эпиграмме, и в откровенном или завуалированном памфлетном тексте.
37 Лукиан. Дважды обвиненный, 28 // Лукиан Соч. В 2 т. М.; Л., 1935. Т. 2. С 367
38 Там же, 33. С. 370.
39 Нахов И, М. Указ. соч. С. 54.
Один из известных нам лишь по заголовку памфлетов Варрона именовался "Трехглавие". Это оперативный сатирический отклик на заключение первого триумвирата - политического союза Помпея, Цезаря и Красса в 60 г. до н. э. Варрон изображает триумвират в облике мифического стража подземного царства трехглавого пса Цербера.
Публицистическую борьбу с властолюбивыми устремлениями Гая Юлия Цезаря настойчиво ведет его соратник по консульству 59 г. до н. э. Марк Бибул. Вследствие угроз цезарианцев он восемь месяцев не выходил из своего дома, но распространял эдикты - оперативные консульские указы. По отзывам современников, это были не юридические, а именно публицистические тексты, так как в них не только доказывалась незаконность текущих установлении консула Цезаря, но и разоблачались политические махинации всех участников триумвирата.
Бибул говорит о причастности Красса и Цезаря к антиправительственному заговору Катилины, о великодержавных намерениях Помпея. Не обходит он в своих эдиктах и частной жизни обличаемых, именует Цезаря "вифинской царицей", указывая одновременно и на самодержавные устремления, и на порочные связи своего соправителя40. Приводя этот факт, Светоний не без иронии в адрес трусливо отсиживавшегося Бибула приводит сатирические фольклорные стихи:
В консульство Цезаря то, а не в консульство Бибула было:
В консульство Бибула, друг, не было впрямь ничего 41.
Идеолог антицезарианской группировки Цицерон в письмах Аттику восторженно оценивал эдикты Бибула, сравнивая их автора с древнегреческим сатириком Архилохом: "Бибул превознесен до небес всеобщим восхищением и благоволением. Его эдикты и речи перед народными сходками переписывают и читают. Он достиг вершин славы каким-то новым способом. Теперь ничто не пользуется таким признанием у народа, как ненависть к народным вождям" (т. е. триумвирам. - В. У.) 42.
События показали, что Цицерон, страстный приверженец республиканских устоев, заблуждался. Однако и в следующем письме Аттику он вновь радуется тому, что эдикты Бибула "так приятны народу, что через то место, где они выставляются, нельзя пройти из-за скопления людей, которые их читают"43.
40 См.: Светоний. Божественный Юлий, 49, 2 // Светоний Транквилл. Жизнь двенадцати цезарей. М., 1964 С 21
41 Там же, 20, 2. С. 11.
42 Цицерон. Письма, X, VII, 4 // Указ. соч. Т 1 С 130.
43 Там же, XLVIII. 4. С. 132.
Политическая полемика в письменной форме все более заполняла те ниши общения, которые не могло устойчиво обеспечить устное слово.
Так возникает обычай не только писать речи для письменного распространения, но и распространять те, что произнести не довелось. Одним из первых крупных судебных дел, выигранных Цицероном, было обвинение в злоупотреблениях и вымогательстве наместника Сицилии Варреса в 70 г. до н. э.
Варрес понял, что дело его проиграно уже после первой сессии суда и удалился в изгнание. Между тем Цицерон, продолжая обвинения, создал цикл речей против Варреса и опубликовал их в виде памфлетов.
В разгаре гражданской войны (ноябрь 44 до н. э.) Цицерон так же-с помощью переписчиков Аттика - распространял свою вторую "филиппику" против Марка Антония. Это произведение отмечено характерными особенностями обвинительной инвективы. Оно заставляет вспомнить звездный час Цицерона - его речи против Катилины, также распространявшиеся в виде памфлетов. На наш взгляд, вторая "филиппика" уступает в мастерстве первой и второй "катилинариям". Она растянута, многословна, громоздка. Задуманная как письменный текст, она не побуждала автора к "компактности" устных выступлений.
Это произведение сосредоточивает огромный заряд негодования против стремления Антония наследовать Цезарю и захватить всю власть над Римом. Негодование выливается в предельно отрицательную характеристику Антония. Отнюдь не добродетельная жизнь этого цезарианца давала массу фактов для обличения. Цицерон постарался возвести их в высшую степень порочности. Здесь та же вывернутая наизнанку структура похвальной речи - энкомия, о которой Цицерон размышлял в трактате "Об ораторе".
В античном памфлете нет психологических полутонов, промежуточных характеристик: это изложение в одном черном цвете. Если кому-либо адресуется инвектива, то выявляются порочность всего рода, непременная нечестивость предков, непременно развращенная молодость, непременные отклонения от нравственности в личной жизни. Здесь мы сталкиваемся с риторической нормой "общих мест", обязательным набором антидобродетелей, которые могли лишь частично относиться к конкретному лицу. Таков был этикет пафоса обличения:
Подобно тому как в семенах заложена основа возникновения деревьев и растений, так семенем этой горестной войны был ты. Вы скорбите о том, что три войска римского народа истреблены - истребил их Антоний. Вы не досчитываетесь прославленных граждан - и их отнял у нас Антоний. Авторитет нашего сословия ниспровергнут - ниспроверг его Антоний. Словом, если рассуждать строго, все то, что мы впоследствии увидели (а каких только бедствий не видели мы?), мы отнесем на счет одного только Антония 44.
44 Цицерон. Вторая филиппика против Марка Антония, XXII, 55 // Цицерон Марк Туллий. Речи. В 2 т. М., 1962. Т. 2. С. 297-298.
Так гиперболизируются черты реальности, приближаясь к сатирической трансформации действительности.
Хотя вторая "филиппика" предназначалась для письменного распространения, она написана со всеми атрибутами устного обращения. Например: "Слушайте, слушайте, отцы-сенаторы, и узнайте о ранах, нанесенных государству"45 и т. п. Так симбиоз риторики и публицистики, широко практиковавшийся Исократом, сохранял свою жизненность и продуктивность три века спустя.
Здесь еще раз подчеркнем размытость жанрового облика античного памфлета. По большей части под таковым следует понимать то, что у римлян называлось libellus, т. е. "книжечка" - небольшое сочинение полемического содержания. Жанр обличительной речи, будучи воплощенным письменно, полностью соответствовал памфлетному назначению. И в этом плане Цицерон - автор большого числа памфлетов, включая "катилинарии" и "филиппики".
Но и сам великий оратор не избег полемических стрел с различным жанровым оперением. Традиция донесла до нас инвективу против Цицерона историка Гая Саллюстия (86-ок. 35 до н.э.). Есть и предполагаемый ответ на обличение - встречная инвектива Цицерона против Саллюстия. Эти материалы породили долговременную, поныне не завершенную дискуссию относительно их. подлинности. Предполагают, что обе инвективы - результат риторических упражнений, широко распространенных в поздней Римской империи. Но, учитывая и такую вероятность, нельзя не видеть в этих текстах типичных черт полемических произведений оперативного политического предназначения. Современный исследователь И. В. Шталь, посвятивший инвективе Саллюстия обстоятельный разбор, говорит, что автор "делает Цицерона воплощением всех отрицательных качеств, свойственных верхам умирающего республиканского Рима: развращенности, продажности, корыстолюбия, измены декларируемым идеалам... В результате, какую бы цель ни преследовал автор "Инвективы", созданный им образ объективно несет более широкую смысловую нагрузку, чем простое выражение неприязни автора к некоему лицу. Осуждение Цицерона бросает тень на всю республиканскую "партию", ее идеологические установки и лозунги, указывает на несостоятельность движения в целом"46.
Поскольку Саллюстий был активным приверженцем Цезаря, дискредитация одного из лидеров сенатской оппозиции несла не столько личную, сколько политическую нагрузку.
45 Там же, XVII, 43. С. 297.
46 Шталь И. В. Инвектива как источник истории общественно-политической мысли // ВДИ. 1963. № 2. С. 148.
И. В. Шталь обращает внимание на структурную и смысловую двуплановость античной сатиры, которая "нередко допускает сознательное выдвижение на первый план личного элемента, призванное замаскировать общественное, служит одним из способов борьбы средствами литературы"47.
Популярен был в Риме памфлет "Отыквление", приписываемый философу Сенеке (ок. 4 до н. э.-65). Это сатира не только на умершего императора Клавдия, но и на приемы императорского самовластия. Маскировка усугубляется тем, что основное осуждение в сонме олимпийских богов произносит предшественник и родственник умершего - Октавиан Август:
"И его-то хотите вы сделать богом? Этакого выродка? Да скажи он хоть три слова подряд без запинки, и я готов быть его рабом. Кто же станет поклоняться такому богу? Кто в него верит? Коль вы будете делать таких богов, так и в вас самих совсем перестанут верить. Короче говоря, господа сенаторы, если мое поведение среди вас безупречно, если я никому не перечил, вступитесь вы за меня. Что же до меня, то вот мое мнение" - и стал читать по табличке: "Принимая во внимание, что Божественный Клавдий убил своего тестя Аппия Силана, двоих своих зятьев - Магна Помпея и Луция Силана, свекра своей дочери Красса Фруги, человека, сходного с ним как два яйца, свекровь своей дочери Скрибанию, супругу свою Мессалину и других, коим нет числа, я полагаю подвергнуть его строжайшему взысканию, не давая ему никакой возможности неявки на судоговорение, и незамедлительно изгнать его, удалив с небес в месячный, а с Олимпа в трехдневный срок"48.
Здесь бурлескно переосмысляются многие римские установления: заседание сената, обычай обожествлять после смерти порочных людей из подобострастия к их могущественным родственникам, сам тип обвинительной сенатской речи. Все главные социальные институты императорского Рима пронизываются насмешкой:
боги, гражданские правители, родственные связи, ритуалы общения. Как проницательно заметил К. Маркс, человечество, смеясь, прощалось с тем, что неотвратимо уходило в прошлое. А этим уходящим все в большей мере становилась римская цивилизация.
На рубеже I и II вв. н. э. римская сатира переживает период расцвета - создает свои обличения Ювенал (60-140), эпиграммы - Марциал (ок. 40-ок. 102), позже сатирические диалоги- Лукиан. Не угасает в поздней Римской империи сатирическое творчество народных масс. Проправительственно настроенный ритор Элий Аристид (129-189) в речи, обращенной к жителям малоазиатского города Смирны, упрекает своих сограждан: "Поистине великую славу приносит нашему городу то, что у нас и в банях, и в подворотнях, и на городской площади, и в домах разные бабенки, подростки, да и каждый, кому только вздумается, распевают всяческие песенки!"49 Ритора коробит их издевательский характер, и он предлагает "перестать выставлять себя на позорище".
Собственно же политическая памфлетистика хотя и существовала, но старательно пряталась от террора властителей.
47 Там же. С. 152.
48 Сенек а Сатира на смерть императора Клавдия // Римская сатира. М.., 1957, С. 120.
49 Аристид Элий. Речь, 29, 30-31 // Памятники позднего античного ораторского и эпистолярного искусства II-V веков М., 1964. С. 38.
"Ибо, - как пишет Тацит, - нескончаемые преследования отняли у нас возможность общаться, высказывать свои мысли и слушать других" 50. Он же сообщает о необычной роли, которую исполняли в:
эпоху цезарей завещания. Именно в них люди, уходя из жизни часто по приговору, высказывали свое негодование режимом. Но это" позволяли себе лишь те, кто не оставлял дорогих ему родственников, которых могли привлечь к ответу. Так поступил писатель Гай Петроний, автор известного "Сатирикона", которому по приказу его друга императора Нерона пришлось вскрыть себе вены. Завещание стало обличительным произведением51. И лишь в переворотах, при смене властвующих фамилий вновь оживлялась памфлетная обличительная литература. После свержения Нерона власть оспаривали претенденты на императорский трон Отон и Вителлий. Сторонники Вителлия "без устали сочиняли памфлеты против. Отона, в которых осыпали его самыми позорными обвинениями" 52, сообщал Тацит.
Читать, тем более хранить подобные произведения было небезопасно - не случайно памфлетная литература античности почти не дошла до нас. Она и была рассчитана преимущественно на современников, не на потомков - как "чистая" историография. Тем' не менее, вчитываясь в великое античное наследие, ученые смогут восстановить еще немало литературных свидетельств политической. борьбы наших далеких предков.
5. НАЧАЛО ПУБЛИЦИСТИЧЕСКОЙ ЭПИСТОЛОГРАФИИ
...Сама жизнь говорит: "Это я".
Здесь ты нигде не найдешь ни Горгон, ни кентавров, ни Гарпий,
Нет, человеком у нас каждый листок отдает.
Марциал-
Среди наиболее ранних произведений письменной культуры значительно распространены хозяйственные, дипломатические, а затем и личные послания. Часть этих памятников примыкает к разряду служебных документов, носит официальный, институциональный характер, часть состоит из межличностной переписки: бытовой, семейной, дружеской. Но есть здесь, как и в любой дифференциации, переходные варианты. Это - переписка личная по форме, но по существу относящаяся к широкому кругу заинтересованных адресатов, иногда к большим социальным общностям. Например, переписка между корреспондентами, один из которых или оба выступают не только и не столько как частные лица, сколько как выразители крупной общественной позиции, политической группы, социальной идеи. Именно такие послания создают предпосылки для формирования политически озвученной, публицистической эпистолографии.
50 Тацит. Жизнеописание Юлия Агриколы, 2 // Тацит Корнелий.Соч. В 2 т. Л., 1969. Т. 1. С. 328.
51 См.: Тацит. Анналы, XVI, 19 // Указ. соч. Т. 1. С. 320.
52 Тацит. История, 2, 30 // Указ. соч. Т. 2, С. 63.
Поскольку письма, имеющие крупное общественно-политическое значение или обладающие актуальной информацией, интересуют многих, они перечитываются, переписываются, подчас вывешиваются в людных местах - словом, тиражируются различными способами. Благодаря такой неоднократной переписке дошли до 'нас наиболее древние эпистолярные тексты публицистического звучания, принадлежащие Платону и Исократу. Эти личности открывают богатейшую эпистолографическую традицию, продлившуюся тысячелетие античности и - в отличие от иных ответвлений письменной культуры - без перерыва через византийский эпистолярный опыт перешедшую в культуру западноевропейского средневековья. "В поздние века античности, когда "малые формы" стали особенно популярны, возник даже жанр беллетристического, фиктивного письма, вполне независимый от реальной переписки и сближающийся с жанром античного романа" 1.