Гераклит знаменит не только интересными и глубокими размышлениями о первоначале. Ещё более славен он как великий древнегреческий диалектик. (Слово «диалектика» употребляется здесь в значении, которое ему придали более поздние философы. Аристотель же применяет слово «динамика», имея в виду философов, начиная с Зенона. Но представляется оправданным употреблять его и применительно к рассуждениям более ранних авторов и особенно, конечно, Гераклита.). Те диалектические мысли и идеи, которые в зародыше и стихийно заключены в концепции первоначала первых греческих философов, получают у Гераклита более четкую артикуляцию, дальнейшее развитие. Диалектика у Гераклита, как и у его предшественников, – это прежде всего констатация и фиксирование вечности происходящих в мире изменений. Мысль об изменениях, характерная для самых первых греческих философов, у Гераклита приобретает форму мысли всеобщей, т.е. философской идеи. Всё изменяется, и изменяется постоянно; нет предела изменениям; они есть всегда, везде и во всём – вот что спрессовано в знаменитой краткой формуле, приписываемой Гераклиту: «Всё течет, всё изменяется». Какой бы простой и банальной ни казалась эта формула человеку сегодняшних дней, необычной, новаторской и мудрой она выглядела тогда, когда впервые в ёмкой, обобщённой форме представила результаты тысячелетних наблюдений, раздумий человека об окружающем мире и своей собственной жизни. Переход здесь весьма тонкий. Скажем, наблюдения за рекой легко могут склонить мыслящего человека к идее изменений. У Гераклита же – река не более чем символ, благодаря которому понятным для людей способом утверждается всеобщая мысль. Такова же роль других гераклитовых символов – огня, войны (вражды) и др. Повязанность мысли Гераклита с символами, образами – специфическая черта его философии, да и всего древнегреческого любомудрия. Это диалектика изменений в образах и символах. Хотя мысль об изменении то и дело приобретает в фрагментах, приписываемых Гераклиту, всеобщий, абстрактный характер, она объединяется с хорошо запоминающимися образами, делающими философскую мудрость живой, понятной. Например, солнце Гераклит характеризует как «новое ежедневно, но и всегда и непрерывно новое» (58 (а); 225). В другом случае Гераклит говорит: «На входящих в те же самые реки притекают в один раз одни, в другой раз другие воды » (40 (а); 209). Поэтому, согласно Гераклиту, в одну и ту же реку нельзя войти дважды.
Специфика диалектики Гераклита – ещё и в том, что мысль об изменениях объединяется здесь с идеей единства и борьбы противоположностей. Предвестником такого подхода, как уже упоминалось, был Анаксимандр. Гераклит как бы извлекает из недр внутренней логики первоначала только брезжившую идею единства и борьбы противоположностей и подробно, уже именно по-философски, развивает её. Идея Единого – и, стало быть, приведения к Одному, к единству – соседствует с идеей раздвоения Единого, выделения из него противоположностей. «Выслушав не мою, но эту-вот Речь (Логос), должно признать: мудрость в том, чтобы знать всё как одно », – говорит, согласно свидетельству Ипполита, Гераклит (26 (а); 199). Гераклит утверждает не просто существование противоположностей, но их неизбывность и всеобщность. Противоположности существуют везде. Эта идея воплощается у Гераклита в некоторой космической, но также в этической и эстетической формах. Ибо наличие противоположностей для Гераклита – основа и существования, и гармонии мира. Противоречивость сближает – таков гераклитовский парадокс.
Еще одна диалектическая идея – борьба, «вражда» противоположностей. Гераклит был изобретателем идеи борьбы противоположностей как конструктивного философского начала. В изображении Гераклита борьба, распря, война имеют глубинное отношение к рождению, возникновению, расцвету, т.е. к самой жизни. «Должно знать, что война общепринята, что вражда – обычный порядок вещей... и что всё возникает через вражду и заимообразно [= «за счёт другого»]» (28 (а); 201). В этой связи Гераклит снова вступает в полемику с Гомером: ведь тот, молясь, «чтобы «вражда сгинула меж богами и меж людьми», сам того не ведая, накликает проклятье на рождение всех [существ] », «ибо они рождаются в силу противоборства и противодействия... » (свидетельство и комментарий Плутарха – 28 (b3); 202).
Три основополагающие диалектические идеи, которые были выделены из корпуса гераклитовских фрагментов, внутренне связаны друг с другом, друг в друга переливаются, в чём также уже проявляется диалектика – в её облике диалектики философских идей. Раз мы приняли, вместе с Гераклитом, идею-образ вечного изменения: в одну и ту же реку нельзя войти дважды, то логично сделать вывод в несколько иной форме: в ту же реку вступаем и не вступаем, существуем и не существуем. Одно состояние уступает место другому, «холодное нагревается, горячее охлаждается, влажное сохнет, иссохшее орошается » (42 (а); 214). Так идея всеобщей изменчивости поворачивает к нам другой свой лик – она переливается в тезис о единстве противоположностей. Изменение и есть, по Гераклиту, совмещение крайностей – прежде всего существования и несуществования, но также уничтожения и возникновения. Ведь уничтожение одного есть возникновение другого.
Противоположности едины, неотрывны друг от друга. И эту неотрывность Гераклит пытается разъяснить и на трудных, непонятных, и на простых примерах. Он говорит об обычных людях: «Они не понимают, как враждебное находится в согласии с собой: перевёрнутое соединение (гармония), как лука и лиры » (27 (а); 199). Есть очень много толкований этих гераклитовых образов. Вероятно, под «перевёрнутым соединением (гармонией) лука и лиры» он имел в виду то, что лук и лира – противоположности: «вражда» и единство уничтожения, смерти и красоты; разъединяющей войны, понимаемой в самом широком смысле – как вражда, распря, и единящей красоты, символизируемой образом лиры. Вместе с тем, каждая из этих вещей (лук и лира) – символы единства двух зримо соединённых друг с другом концов. Музыка, гармония рождается именно потому, что лира соединяет струны. Лук – изогнутая палка, у которой два конца соединены. Иными словами, лишь тогда, когда две как бы противоположные части соединяются вместе, и существуют предметы. (Свидетельство Порфирия: «...гармония натянута в противоположные стороны» и «стреляет из лука» посредством противоположностей. – 27 (е4); 200.) Пользуясь этими наглядными образами, Гераклит и делает «зримой» идею раздвоения единого и взаимодействия противоположностей. Есть и более «конкретные» толкования гераклитова образа лиры. Например, Платон считает (и к нему присоединяются многие авторы), что этот образ символизирует возможность гармонии низких и высоких звуков, которые, хотя и противоположны, мелодией могут быть приведены в гармоническое согласие (27 (b); 199).
В своде фрагментов Гераклита встречаются образы, связанные с техникой или наукой и символизирующие ту же идею. «У чесала путь прямой и кривой », «один и тот же ». Иными словами, «у орудия, называемого «улиткой» [= винтом], в мастерской валяльщика вращение прямое и кривое, так как он идет одновременно вверх и по кругу» (32 (a); 204). Та же идея заключена в фрагменте, связанном с геометрией: «...совместны у (окружности) круга начало и конец » (34 (а); 206). «...Начертив круг, начала не сыскать», – комментирует Псевдо-Гиппократ (34 (b); 206).
Диалектика входила в историю философии и культуры, а потом продвигалась вперёд также и через рассуждения, которые демонстрировали относительность представлений человека о мире и самом себе, ставили философов и интересующихся философией людей перед мировоззренческими, логическими, математическими парадоксами, загадками, противоречиями, трудностями. Ко времени Гераклита философия уже накопила немало таких парадоксов, загадок. Подобные формы мысли – по мере развития философии они усложнялись и видоизменялись – были не только свидетельствами накопившихся в философском объяснении мира противоречий и затруднений, но и своего рода точками роста диалектики. Это в такой же мере относится к парадоксам Гераклита, апориям элейца Зенона и антиномиям Канта.
Гераклит был отчаянным спорщиком. Слово διαλεγομαι («спорю»), пожалуй, ближе всего связано как раз с гераклитовской диалектикой. Кроме того, что Гераклит полемизирует с учениями предшественников, он в какой-то мере предчувствует, как бы «вычисляет» возможность зарождения такого способа философской мысли и публичного диалога, который несколько позже воплотится в первоначальных формах древнегреческой софистики. Предвосхищая мыслью что-то подобное софистике или, быть может, уже и наблюдая зарождение софистических парадоксов в практике древнегреческой жизни, всегда наполненной полемикой, Гераклит сам не только формулирует философские тезисы об относительности, субъективности мнений, принципов, ценностей, но, предвидя их возможную разрушительную силу, всё же ставит в зависимость от нетленных для него идей логоса, истины, единства, добра и красоты. Иногда эта черта гераклитовской диалектики не принимается в расчет. В таких случаях из Гераклита как бы делают глашатая древнегреческого релятивизма. Основанием для такого подхода служат некоторые фрагменты эфесского мыслителя, которые, однако, вырываются из более широкого контекста и отделяются от целостности его философии.
Гераклит в своих сочинениях, если судить по некоторым из сохранившихся фрагментов, настраивал на готовность к познанию неожиданного, скрытого, обескураживающего и парадоксального. «Не чая нечаянного, не выследишь неисследимого и недоступного », – говорил, по свидетельству Климента Александрийского, Гераклит (11; 193). «Нечаянным» же могло казаться и то, что привычные греку житейские знания и понятия, согласно которым различные качественные состояния несовместимы друг с другом, Гераклит находит возможным соединить их с противоположностями. Отличается ли чистая вода от грязной? Может ли одна и та же вода в одно и то же время быть и чистой, пригодной для жизни и для питья, и грязной, для всего этого непригодной? Грек, скорее всего, уверенно и однозначно отвечал на подобные вопросы отрицательно, да ещё, наверное, дивился, почему кому-то приходит в голову их задавать. А у Гераклита наготове был неожиданный, парадоксальный положительный ответ: «И грязное и чистое, говорит [Гераклит], – одно и то же, и пригодное и непригодное для питья – одно и то же. «Море, – говорит, – вода чистейшая и грязнейшая: рыбам – питьевая и спасительная, людям – негодная для питья и губительная »» (35 (а); 206). (Конечно, такое можно было уверенно утверждать в эпоху, когда моря ещё не сделались, как в наше время, губительными и для рыб!) Так, сталкивая обыденное сознание с философскими парадоксами, Гераклит снова и снова отстаивал идею единства, тождества противоположностей. Польза или вред чистой, казалось бы, только живительной или только губительной грязной воды оказывались относительными. Гераклит напоминал и о других примерах: «...свиньи грязью наслаждаются больше, чем чистой водой » (36 (a1); 206); «...птицы моются пылью » (36 (с1); 208); «ослы солому предпочли бы золоту » (37 (а); 208); быки чувствуют себя счастливыми, когда находят в корме горькую траву вику (38 (а); 208)» и т.д.
Прекрасное или безобразное могут совмещаться в одной и той же вещи, в одном и том же состоянии, человеке и т.д., в зависимости, так сказать, от точки отсчёта. Сказанное верно и в отношении жизни и смерти, рождения и гибели. Чтобы убедиться в этом, людям достаточно поразмыслить о самих себе. «Рождённые жить, они обречены на смерть (а точнее, на упокоение), да ещё оставляют детей, чтобы родилась [новая] смерть » (99 (а); 246). Желая уподобить смену человеческой жизни смертью превращениям «мерами вспыхивающего» и «мерами угасающего» огня, Гераклит изрекает: «Человек – свет в ночи: вспыхивает утром, угаснув вечером. Он вспыхивает к жизни, умерев, словно как вспыхивает к бодрствованию, уснув » (48 (а); 216). Смерть одного состояния – момент рождения чего-то другого. Этот парадокс помогает подтвердить идею взаимопревращения тел, состояний, стихий, в свою очередь питающую идею бесконечности изменений. «Душам смерть – воды рожденье, воде смерть – земли рожденье... » (66 (а); 229). Мысль древних о взаимопревращениях, переливах друг в друга противоположных вещей, состояний, стихий Гераклит, таким образом, тоже предпочитал зафиксировать в виде диалектического парадокса. Казалось бы, что может быть несовместимее, чем Солнце и ночь? Если светит Солнце, то это заведомо значит, что нет ночи. Однако и здесь Гераклит заготовил свой парадокс: «Не будь Солнца, мы бы не знали, что такое ночь » (60 (0); 226).
Парадоксы, загадки, ирония Гераклита всегда побуждали к спорам и поиску разгадок. Так, эфесский мыслитель изрёк, что Солнце, которое «правит космосом», «шириной [всего лишь] в ступню человеческую » (57; 224). Загадка тут в том, что другие фрагменты из Гераклита свидетельствуют о его «почтительном» отношении к Солнцу как главному среди небесных тел. «Солнце же, будучи их эпистатом [распорядителем] и судьёй, дабы определять, регулировать, знаменовать и объявлять перемены и времена года, которые всё порождают... » (64 (а); 228). Почему же судья, распорядитель, правитель космоса так иронически «унижен»: шириной он всего лишь в человеческую ступню? Через парадокс – Солнце и вознесено над миром, человеком, и приближено к ним – Гераклит утверждает по крайней мере две важнейшие философские идеи. Во-первых, при всём «привилегированном» положении Солнца в космосе не дано ему нарушить естественный порядок Вселенной, что, собственно, разъясняет сам Гераклит: Солнце «не преступает положенных границ, ибо если оно <преступит> должные сроки, его разыщут Эринии, <союзницы Правды> » (57; 224. 52; 220). Во-вторых, величина Солнца тут поставлена в рамки человеческого видения и наблюдения, субъективных мерок жизнедеятельности человека, борьбы таких противоположностей, как размышление и чувственное наблюдение. Об этом верно сказал Сенека, комментируя интересующий нас гераклитовский фрагмент: «Хотя разум доказывает, что Солнце больше Земли, взор наш сократил его до таких размеров, что мудрые мужи утверждали, будто оно величиной в ступню» (57 (d); 225).
Аристотель считал, что гераклитовская диалектика оказала огромное влияние на Платона. Трудно не верить Аристотелю – ведь он был учеником Платона. В интеллектуальной судьбе многих последующих философов, причём таких несхожих, как Гегель и Ницше, можно обнаружить глубокое воздействие гераклитовских идей и образов. Итак, непреходящая заслуга Гераклита в том, что он, представив мир множественных, смертных вещей, человеческий мир подвижным, изменчивым, текучим, разделённым на противоположности, в то же время удержал идею единства и закономерного порядка в неизмеримом, всегда задающем загадки, до конца не познанном и непознаваемом космосе.
Иначе обстояло дело в философии элеатов – тоже великой своими открытиями, интеллектуальными новшествами. Именно она вывела античную мысль к одной из самых грандиозных идей – философской идее бытия. Но не смогла, натолкнувшись на глубочайшие мыслительные трудности и противоречия, объединить бытие и движение.
Н. В. Мотрошилова
[История философии. Запад-Россия-Восток. Книга первая. Философия древности и средневековья. М.: Греко-латинский кабинет, 1995. С. 52-66]