То ли история, то ли живая судьба.
Скопища ангелов, демонов, духов ли, тварей
Нас по сюжету кладут в колыбели, в гроба.
Только бы без остановки и без передышки,
Только б летело, парило, горело и жгло,
Только б пульсировал свет, и будили бы вспышки
Камеры глаза, и сердца, и мира стекло!
2015, Новгород
* * *
Праздник зимнего солнцестояния,
Праздник дня, за которым – светлынь,
Танцем северного сияния,
Аномальной погодою хлынь!
Мир продлится, и света прибавится
Силе времени благодаря,
И еще один год позабавится
Каруселями календаря.
Свет небесный людского надежнее.
Хоть и Солнце обрушится в тьму.
Век наступит черней и тревожнее,
Но черно и тревожно – кому?!
В молчаливую эру грядущую
Впав, Вселенная вспомнит детей,
Вспомнит матерь-материю, ждущую
Новых циклов рождений, смертей.
Всё родится, что было задумано,
Испытает взросления гнет
И под Шуберта или под Шумана,
Пыл истратив, устанет-уснет.
Но до сна еще будет брожение,
Тленье многих кровавых костров,
Прежде чем обретет выражение,
Обобщившись, весь опыт миров.
Скоро станем сестрою Венеры мы
По масштабам космических лет,
Станем мрачно-кипящими, серыми…
А пока – я надеюсь на свет!
А пока – в нас блуждает энергия,
Хоть порой она искажена.
Солнце светит. Еще не померк и я,
И на сердце – тепло, рыжина…
Верю в светлых людей, в человечество,
И подобных себе я ищу.
Всё играя в шаманство и жречество,
По земле, как по небу, грущу.
2015–2016, Новгород
* * *
Грите
«Дай, Господь, мне и чуткую душу, и четкую плоть!
Я хочу в полный рост причаститься Твоими
Всеми твердями, зыбями,
Океаном и сушею…
Терпко-сладкий орех расколоть,
Кисло-сладкий попробовать плод, и вкусить его имя…»
Чтоб общаться со стаями птичьими, стаями рыбьими,
Я в себе их и мыслю, и пристально слушаю.
Может, я лишь вкушаю дары,
Богу в жертву дары приносить не умея,
И, свои возводя, разрушаю чужие миры?
А меня оплели
Бесконечные связи, разлуки и встречи,
Нити тканей, и крови, и нервов, и мыслей, и речи,
Как и Землю – магнитные струи ли, струны Земли.
Нет пути, чем сквозь органы чувств, наудачу, прямее.
Но от путаниц многих путей
И сетей
Непрозрачен
Человек, при рождении – чист, как стекло,
И с годами всё более тускл, и невнятен, и мрачен.
Временами яснеет, что билось, светилось и жгло.
Говорят, что яснеет еще перед смертью –
Между зыбью и твердью…
Дух так держится, множится в наших системах зеркальных,
Постигая и нас, и себя,
То любя, то терпя, то губя, то скорбя,
Пропустив вещий зов голосов уникальных.
А мы ширим пространство для Духа, творящего в нас
И творимого нами.
Ухо видит и слушает глаз
Эхо творчества над именами.
Слух и зрение не утомить,
Не пресытить и не утолить,
Не рассеять энергию эту
И не сжать в разрушительный луч,
Ко всему окружившему свету
И теплу свой зеркальнейший дом обратив, –
Верю: вот он, от времени к вечности ключ –
Перспектива любых перспектив.
2015, Новгород
* * *
Поэтам-гамперовцам
Так тихо в начале – так шумно в конце,
Когда мы поэтим и празднуем новый
Венок ли сонетов, и, вспомнив терновый,
Мы то о винце, то о делу венце.
По венам течет вдохновенья вино,
И только б услышать послание свыше!
А всё отзвучит на сегодня – и тише,
Чем было в начале… Не всё ли равно,
Как мы развлекаемся, тут же мудрим,
Какой у нас раскрепощения способ?!
И только не вышло и криво, и косо б.
Здесь каждый по-своему неповторим:
Кто больше читает земные стихи,
Кто больше о том неземном переходе,
Где вот уже воля и дух на свободе,
Где тоньше контрасты и шире штрихи,
Где ты, хоть и пьешь за столом, хоть и ешь,
Почти не нуждаешься в этом, как йоги.
А дальше – в стихах нет нужды. Все дороги
Открыты, и воздух целителен, свеж,
И только б пробило до дрожи, до слез,
До мелких мурашек, пока не владеем
Душою и телом. Нас тянет к идеям
Под бой то часов, то по рельсам колес.
На белом экране – изящный курсив.
Откуда в нас ровной гармонии мера –
И в лучшее, и в справедливое вера?
Вдруг этот наш мир так прощально красив,
Вдруг краше для нас и не будет, и нет,
Вдруг творчество – нашего зла оправданье?!
Какое блаженство! – Какое страданье!
А веник метет и сметает сонет…
На выставке в зале, где светлых стихов
Я слышал десятки, а может быть – сотни,
Сегодня скопление смертных грехов,
Греха первородного – бесповоротней.
В конце же концов, всё в начало начал
Стремлюсь я попасть, сквозь стихи – и в мир Божий.
Я, может быть, ранее не замечал
Весь хор мракобесья, на хоррор похожий.
Завешаны стены-то – ужас какой!
С картин в нас глядят наши смертные вины:
Вон дом на юру, как старуха с клюкой,
Как крышка распахнутая домовины,
Вот в поезде лица смешались в одно,
Вон толпы чертей взглядом колют монашку,
Вон черный уходит на белое дно,
Вот в море осеннее кинуло пташку,
Вот прямо на контурной карте лицо,
Вон – дальше – личина, вся цвета металлик.
Берут же и страхи, и страсти в кольцо,
Где вместо живого стеклянный хрусталик!
Вот Бродский как будто – из рваных газет:
Портрет не эпохи, а Деда Мороза…
Что ж ночью, когда здесь погасят весь свет?!..
Печальней печальной поэзии проза.
Они кувыркаются, мечут и рвут,
Кусают друг друга и воздух кусают,
Съедая весь воздух, и новых зовут,
И в окнах меж этим и тем зависают…
Пусть так эфемерна их смутная плоть,
Они даже в светлое время опасны.
Средь них бы поверить, что с нами – Господь,
Что к чистым искусствам их тьмы не причастны,
Когда сочиняем стихи под дождем,
Под снегом, под солнцем в лучах-перспективах;
Когда воскресения праведных ждем,
Хоть вслед – воскресению быть нечестивых…
2015–2016, СПб, Новгород
* * *
Вдруг послышалось: посыпались тарелки –
Вся керамика грустит, хрустит хрусталь.
Комната еще звенит. Осколки мелки.
Кто-то в реку сиганул, шагнув с моста ль,
Или с вышки, – тут же вдребезги разбился.
Луч и тучу, луч и воду раздробил.
Помню я: в февральских сумерках влюбился,
В сентябре – прохладном, ясном – полюбил.
Стол накрыт, тепло, спокойная посуда.
Ждем счастливчиков, и страх, и страсть гоня.
Те – под пламенем влюбленности, как чуда,
Мы – у ровного любовного огня.
Ты смотрела в окно – там машины то глохли, то шли:
Воспаленно-слезливо вдали светофор всё мигал им.
В городах знаков неба существенней знаки земли,
В городах небо изредка смотрит на нас мадригалом.
Но и без мадригала влюбленные пары в метро
На ступеньках, бегущих так плавно, – за многоэтажкой,
Всё любуясь друг другом, глядят то смешно, то хитро.
По соседству влюбленные делятся полною чашкой.
Я слегка позабыл о тебе, я слегка суетлив,
Потому что ты рядом всегда, а стихи всё торопят…
Ты простужена: чашку и лестницу не разделив,
Я с тобой перешел незаметно сквозь ропот на шепот.
2015, СПб
* * *
В «Народном» – сутолока-давка,
И в изобилии земном
Стоят у каждого прилавка,
В особенности – в овощном.
Шум в магазине, шум в бытовке.
Криклив, но терпелив Ашот.
Все всё сметают по дешевке:
Копейка рублик бережет.
Но ставят новый ряд продуктов.
Прошу я, дело – к январю:
Купи еще тех битых фруктов,
Я сам варенья наварю!
Восточно-южные базары
Нам позавидовать могли б,
Когда зимой, хоть будни – хмары,
От нас вкус жизни не отлип.
Хоть будни хмары, но, как храмы,
За магазином – магазин.
Здесь пропадем и до утра мы:
Хватило б денег и корзин!
Дарами пользуясь, благами
(Своя есть в этом правота)
Себя мы чувствуем богами,
Наш культ – ума и живота.
О, та иллюзия блаженства
И полной чаши бытия!
Несовершенство совершенства –
Тому виной мы все, и я.
2015, Новгород
* * *
Бледнеют небеса.
Поля-поляны кошены,
Подкошены леса,
И солнце – в две горошины,
Как бы антигриппин,
Мощней гомеопатии,
Сквозит меж лиц и спин,
Мы спим в его объятии.
И если умирать,
То в первое предзимие,
Когда к стихам в тетрадь
Свое не вставлю имя я.
А если жить и жить,
Когда другие – умерли,
То ясности служить:
Из сумерек – и в сумерки…
В оконце деревца
Мелькают, как безликие.
Дорога – без конца.
Реликвия, религия.
Вдруг, после всех сует
Значительного города,
Прищуришься на свет
И вздрогнешь – не от холода,
От смешанных тех чувств,
Что, даже на безлесии,
Превыше всех искусств,
Превыше и поэзии.
О, только б одолеть
Маршрута рассудительность!
Трясет вагона клеть.
Вздремнув, теряю бдительность –
И снятся наяву
То звезды, то созвездия,
И трепетно живу
На ровном общем месте я.
Дай мне хоть малый шанс
На время интересное,
На резкий резонанс
И на знаменье крестное.
Ударом разбуди –
Я предъявлю билетики
В счастливейшем пути
К эстетике – от этики.
2015, СПб – Новгород
НОВОГОДНИЙ ЦИКЛ
1. * * *
Не покидают голуби метро –
Настолько птичье предано нутро,
Что в душном царстве ждут своих голубок.
…На тесном эскалаторе Петро
Марии поправляет полушубок…
Спешат семейства по своим домам,
И слышится повсюду: «Пап!» и «Мам!»,
А мы опять в разлуке лица хмурим.
Что, если б нашим не бывать штормам –
То ледяным дождям, то лунным бурям?
Еще один миную четный год –
И столько недовысказанных нот.
Так в перекрытьях судорожно мыши
Лазейку ищут или тайный ход.
А снег меж тем скользит с высокой крыши.
Так нелюдима праздничная ночь!
Кот в кресле спит. И эта тишь невмочь.
Безвременье скупое время множит.
И сколько ни предчувствуй, ни пророчь –
А свету нет конца, и быть не может!..
2013–2014, СПб
2. НОВОГОДНИЙ ТОСТ
В две тысячи пятнадцатом году
Хочу я жить, и жить на новый лад,
Хочу я жить с самим собой в ладу –
На основаньи том, что дух – крылат,
На основаньи том, что дом – обжит,
А кроме дома – утешенья нет…
И сердце – не стучится, но дрожит,
Как в семьдесят и как в семнадцать лет!
Всё кажется: еще не миновал
Тот год, тот свет в низине декабря,
А мы уже ушли за перевал,
Условный календарь переборя…
2014–2015, Карельский перешеек
3. * * *
Мы провожаем старый год
Простуженными, но счастливыми,
И, отказавшись от хлопот,
Глазами хлопаем слезливыми.
Так в кашель переходит смех,
Как плюс до минуса январского.
Мы, как бы невезучей всех,
Лишились вместе пира царского.
Не безголосы, так хриплы,
Друг другу пишем мы записочки,
Пьем не вино из-под полы,
Но сок, едим салат из мисочки.
Лишь ставим планку наперед
И не желаем: «Пусть всё сбудется!..».
Кто в этот Новый год умрет,
Кто позже, к Рождеству, простудится…
Не свысока, а с высоты
Планирую, как бы планирую
Над миром, где леса, сады
Цветут зимою, серой, сирою.
Вновь принимаю граммидин,
Шлю ближним: «С быстро настигающим!..»,
И хорошо, что не один
Я перед временем пугающим.
Пусть я, болезнью оглушен,
Встречаю этот год молоденький,
И всё же, прячась в капюшон,
Я слышу зов его мелодики.
Не в пух и прах, не в пыль, не в «в стол»,
Благодаря родным, работаю!..
И, в полночь капнув корвалол,
Меняю сытую и сотую
Жизнь летописную вне нас
На дневниковую, с простудою.
В былом забыв свой лучший час,
Слегка над будущим орудую!
2015–2016, Новгород
КАРЕЛЬСКАЯ ТЕТРАДЬ
I. ИЮНЬ
Пока еще кузнечиков не слышно,
Пока еще и полночь – не темна,
Пока цветенье, невесомо-пышно,
Само себе дивится: «Вот те на!» –
Я верю в то, что рай бывает летом.
А осень – как изгнанье из него.
За тонким проштампованным билетом
Весь путь наш – ностальгии торжество.
Там будет листопад – сто тысяч серий:
Березовые, липовые сны…
Там воздух будет бежевый иль серый,
Там поначалу и дожди – вкусны.
Но здесь еще и весело, и жарко,
И летняя столовая звенит.
И чашка из-под чая, точно чарка, –
Пульс резко поднимается в зенит.
Чужой беде, далекой катастрофе
Не верится на праздничной земле.
И гарью пахнет чашка из-под кофе
На письменном-обеденном столе.
И чай, и кофе, что от скуки пьется,
Влечет пустой энергии скачок.
А чашка – точно колокол, в ней бьется
Звенящей тонкой ложки язычок.
Едва кукушка, утопая в чаще,
Сиротской долей слух тревожит мне,
И всё же вызывающе, кричаще
Мелькает календарик на стене.
Три месяца – единая эпоха,
И только свет подсказывает нам
В дни тишины и в дни переполоха,
Что место есть и прочим временам.
У всех эпох – свои черты, свой запах.
Зеркальный шкаф и тот у нас лукав.
Наш черный кот, с добычей в мягких лапах,
Спит на руках – и держит мой рукав…
Мы греем дом. Сыреет летний угол.
Кота прошу я: «Мебель не дери!»
И кроме кошек, нам хватает пугал –
Одно висит у брата на двери.
Как говорят, мы на макушке лета,
Переживаем всячески его.
Чего же стоит каждая примета? –
Тепло сухое, больше ничего…
Срывает голос старая пластинка:
Свистя и задыхаясь, мчит и мчит.
А на колонке – дремлет паутинка,
И на коленке – черный кот мурчит.
Нам тетя прогнозирует страшилки,
Что нынче десять, а вот станет – шесть.
От холода просвечивают жилки,
И хочется то спать, то снова есть.
Стремясь от невесомости – в весомость,
Стремясь из полусвета – в полутьму,
Одолеваем то подъем, то сонность,
То что-нибудь подобное тому…
Все игры мы уже переиграли.
И ты, устав готовить, мыть, мести,
Мне говоришь: «Скажи, я лучше крали?»
А я тебе: «Скажи, ты ждешь шести?»
Хоть очевидных не хотим ответов
(Что очевидней холода, тепла?) –
Мы спрашиваем… Дождь наш – фиолетов,
Но главное, чтоб крыша не текла!
На озере, где дождик щедрый
Граничит с теплой синевой,
Где тишь пронизывает недра, –
Тревожит лишь собачий вой.
И рыба отвечает рыбе,
И голос птичий – так летуч!
А в мелкой дроби, в гулкой зыби –
Сто миллионов летних туч.
Здесь ветер большее решает,
Чем человек с карандашом:
Свободно строит, разрушает
В порыве страстном и большом.
В день по-осеннему холодный
Грубеет ласковая гладь.
Был дух бесплотный – стал бесплодный.
Жаль, больше некуда гулять.
Три места: озеро лесное,
Болото и сосновый лес…
Четвертое – как запасное:
На миг подняться до небес!
II. * * *
Когда поедешь – и заблудишься,
За Громово петляя час,
Как бы на полпути забудешься –
И в ужасе нажмешь на газ!
Решишь: зачем палатка новая,
Где вся обочина – в кустах,
Где у земли – душа сосновая:
Что ждать еще в таких местах?!
Какую тишину мышиную?
Какую птичью кутерьму?
Ты взят любимою машиною
В поход, а вышло, что в тюрьму.
В тюрьму лесную. Полушепотом
Деревья судят весь твой мрак:
Осечку называют опытом,
И долгой пропастью – овраг…
Едва осилив потрясение,
Разложишь у руля кровать –
И с верой, что найдешь спасение,
Заедешь в лес – заночевать.
И поведешь себя раскованно,
Как будто бы в руках – ответ
На то, что дико и рискованно,
А дальше в помощь – только свет!
Такое чувство, что бульдозеры
Прошлись по всем твоим местам,
А ты – на Ладожское озеро
Спешил, чтоб утро встретить там,
Чтоб вдохновиться перспективою
Большой свободы на мысу,
Но, схвачен силою ретивою,
Ты дремлешь в ледяном лесу…
III. * * *
В июле – точно в сентябре.
Племянники, не по поре,
Кораблики пускают в бочке…
Но если б не было зимы,
Зачем рассчитывали б мы
На лето – на цветы, грибочки?..
На дальний суточный поход
Сквозь бурелом, направо от
Соседнего для нас Сосново?
Там озеро – два рукава,
Там глухо вдоль лесного рва
И масса ветра ледяного.
Теперь не до походов вдаль.
Велосипедная педаль –
Сломалась. Лень – до магазина.
То вязнет колесо в песке,
То лопнет в луже, а в виске –
Отдастся рваная резина…
По трассе – веселей нестись,
Хоть слышно мамино «Окстись!..»,
Едва мы подлетаем к «Ленте».
Мы тратим больше, чем хотим, –
И снова едем, нет – летим,
С мечтой о настоящем лете.
Впадаю в ересь, как софист,
Не замечая птичий свист
В своей полупустой тираде,
А по-простому – в болтовне,
С ближайшим миром – наравне,
Всегда при деле, при тетради…
Внезапно голос комара
Сигналит, что вот-вот – жара,
Что незачем топить веранду.
А нынче – греют шесть котов,
И кажется, что жить готов
Я по любому варианту!
IV. * * *
День выдался не жаркий, не холодный,
День выдался рассеянный, неплотный –
Обычный день с теплинкой небольшой,
С коротким тельцем и немой душой.
Весь день дождина щелкает зубами! –
Не сделать круг далекий за грибами,
Тем более что ложные грибы
Царят в лесах, горбаты и грубы.
Да что грибы! – Когда пустые споры
Растущих капель так сильны и скоры,
Что не понять, откуда и куда
Несется эта серая вода.
На улочках – болотисто и топко.
И книжек опьянить способна стопка.
Теплу – черед, и холоду – черед,
Прогноз на целый месяц – точно врет.
Небесная почти не сытит манна.
И даже в спорах истина – обманна.
Со смертью жизнь вступает в симбиоз,
Как бы в союз, – в насмешку ли, всерьез?
Пью, чуть пьянея, кофе жидковатый.
Предел для философий жутковатый –
Лесных болот космическая власть:
Ах, только б не упасть и не пропасть!
В однообразьи – связь тоски и страха.
Ждет на пороге цепкой скуки стража.
И остается только дом топить,
И остается только кофе пить…
V. * * *
Так мало летом новостей!
Как будто в зиму жизнь – густей,
И в холод – есть чему служить:
То дровник накрепко сложить,
То вымостить золою снег,
То выместить всё зло – во сне…
То баню долгую топить –
Ведро в колодце утопить!..
А из десятка прежних лет –
Один лишь моментальный след:
Когда ходили мы в поход
(Не помню день, не помню год),
Но было радостно кору
Нести вечернему костру,
Едва нас принял светлый лес,
И легкодум, и легковес.
Он нам позволил то творить,
Что мы хотели: путь торить
В карельский наш сосновый рай –
Людьми не заселенный край.
Он нам доверил жизнь свою –
И света верхнего струю,
И тень на нижнем этаже,
И озеро – на вираже…
Он нам доверил всё, что мог, –
Мельчайший звук, мягчайший мох,
И никаких серьезных дел… –
Дух праздный нами овладел.
Лишь помню: лес нас провожал –
И обнимал, и руки жал –
До самой просеки в цвету,
Где мир – у неба на виду.
Достаточно подняться над
Родной землей, как на канат,
Чтоб вдруг увидеть всё кругом –
Но только в ракурсе другом!
VI. * * *
Эти чудные дни я хотел бы запомнить детально.
И холодную воду, что льется из крана кристально
(На свету – золотой, а в тени – серебристой струей);
И племянников шалость, и мамы моей: «Ой-ёй-ёй!»
И тепло за столом наших ужинов, поздних и постных,
Я хотел бы запомнить, и ветер в семнадцати соснах
На участке, и солнце вечернее – жаром в окно,
И три праздника наших больших – как событье одно…
Но, боюсь, даже ауру мне не запомнить веселья
Или грусти и скуки. У памяти – тайные зелья.
Разлагается время – на спектры, сжимаясь в пучки.
Обтекаемой оптики мною владеют очки.
Для чего же так явно живется сейчас, в эти сутки?
Чтобы всё преломилось с течением жизни в рассудке?
Чтоб внезапно являлся мне тот или этот момент? –
Бесконечных историй почти единичный фрагмент…
VII. РЕКА ВОЛЧЬЯ*
На Волчьей – будто логово волков!
В водоворотах – и в июле хмуро.
Оступишься слегка – и был таков,
Ведь такова моста архитектура.
Опустишься под мост – и холодок
В долине от нетронутого леса,
Речная пена – мартовский ледок…
Так мало лета – в изобильи лета!
И мошкара, и дышится тайгой.
Здесь грустно и неловко даже гиду,
Ведь человек в таких краях – изгой,
Каким бы ни был он суровым с виду.
От чужаков закрытые места.
Пьянеет земляника вдоль обочин.
Поток за перспективою моста
Камнями озадачен, озабочен…
А на плотине – вечный водопад,
Турбины остановлены, глухие.
Шаги делить и меньшить невпопад –
Власть этой гипнотической стихии.
Там, за рекой, отшельнический край –
Лес похищает и тела, и души…
Широкую тропинку выбирай,
Лесное царство покорять идущий!
Ведь для кого так много чудных мест,
Куда и не дойти, и не доехать,
Где на десятки, сотни верст окрест –
Чащобная, болотистая нехоть?!
Где просто заблудиться навсегда,
Увлекшись собираньем сладких ягод;
Где дни творенья, как и дни суда,
На легкие весы мгновенно лягут?..
Полно забытых рек и деревень,
Они торчат на карте, как уродство.
Растет лопух, где раньше цвел ревень,
И путь открыт до станции «Сиротство»…
VIII. * * *
На озере, что в чаше
Лежит сто тысяч лет,
Мы будем пить сладчайший
Закатный жаркий свет.
От смерти до бессмертья –
Один крылатый жест.
А у земли в конверте –
Вся память древних мест.
Мы воды рассекаем,
Разводим времена.
Наш род – неиссякаем,
Хоть сходны имена.
Наш путь несоразмерен
Истории Земли.
Тот берег – эфемерен,
Хоть видится вдали.
И я не существую
Для множества миров,
Хоть речь несу живую
Меж пчел и комаров.
Едва соотносимы
Мы с возрастом своим.
Такие были зимы,
А мы – в тепле стоим!
Поднимешься чуть выше –
И солнце, что зашло,
Опять целуя крыши,
Уходит тяжело…
Уйдем – в воображеньи
И озеро, и лес
Воскреснут, всё – в движеньи,
А я – в картину влез.
Каким-то чудом к этой
Причастны мы воде,
Для нас двоих согретой –
Всем циклом на звезде!
IX. * * *
Строишь семьи виртуальные:
Жмешь «Услуги ритуальные»
Или «Родовспоможенье»…
Лето – до изнеможенья!
Собираешь – сублимируешь –
В опыт сводишь ли, суммируешь,
Вместо сетевых романов –
И капризов, и дурманов.
Жизнь по трафику, по графику
Распадается на графику.
Кнопка жизни – заголовок,
Парочки – из заготовок…
У меня – иная лирика,
Лишь словесная эмпирика,
Полон рот иной заботы.
Пятки натирают боты.
Рот набит словами бурными –
Каламбурными, сумбурными.
Опыт мой – лжеопыт с виду:
Разве я к просвету выйду?
Речь с нуля – источник опыта.
Не из гонора и ропота
Вмиг рождается понятье –
Из любимого занятья!
Хоть природа обобщается
Бессловесно, кто общается,
Тот готов к познанью в слове
И печали, и любови…
Лето – смутно-всеохватное.
Сбросишь одеяло ватное,
До полночи засыпая,
Словно вовсе засыхая.
Завтра август начинается.
Как пирог он начиняется:
Пахнет яблоком печеным,
Пахнет деревом точеным…
X. ЛАДОГА
ЗИМНЯЯ ЛАДОГА
Зимней Ладоги белое море
В первый день наступившего года!
На таком небывалом просторе
Аномальна дневная погода:
Зимней радуги отсветы – или
Облака, что мрачнее, чем ели…
Мы здесь кофе из термоса пили
И в далекую бухту смотрели.
Даже ветер особенный – с юга,
Ну и как удержаться от бега?!
А поодаль – тревожилась вьюга,
И творожились капельки снега.
Через час, провожая дорогу,
Уходящую в прошлое, взглядом,
Мы спешили к родному порогу.
Год назад. Если вслушаться – рядом…
До чего ж фонари одноплечи!
На опасных ты спишь поворотах.
А потом ты очнешься при встрече
С нашей дачей – от шума в воротах.
И тогда, впечатлившись походом,
Мы не верили дому и саду,
К необъятным тянулись мы водам,