Когда-то Кукшу поразил своим богатством конунг Хальвдан Черный: чего только не было в его обширной усадьбе! Но против византийского царя мурманский конунг — жалкий бедняк, его жилище — убогая лачуга по сравнению с самым незначительным строением из тех, что составляют Большой царский дворец.
Этот дворец занимает огромное пространство и состоит из бесчисленного множества самых разнообразных зданий. Здесь семь перистилей — отдельно стоящих сеней с колоннадами, четыре церкви, девять часовен, столько же молелен, четыре караульных помещения с казармами для гвардейцев, три больших галереи, семь второстепенных галерей, пять палат для приемов, три трапезных, десять особых палат для членов царской семьи, библиотека, оружейная, открытые террасы, с которых можно любоваться морем, манеж, где царь с приближенными катаются верхом, две бани, восемь отдельных дворцов, окруженных садами, и гавань. Над всем этим возвышается башня, увенчанная крытой площадкой, похожая на сарацинский минарет. Башня имеет важное значение для безопасности государства, и в ней постоянно находится особый отряд.
При покойном царе Феофиле, отце нынешнего царя, жил хитроумный изобретатель Лев Математик. Ему пришло в голову связать царский дворец со всеми провинциями империи посредством светового вестника. Мысль эта понравилась царю Феофилу и была осуществлена.
На вершинах гор учредили световые посты. Каждый пост имеет большое вогнутое зеркало на оси, которое, запалив перед ним яркий огонь, поворачивают в нужную сторону. Огонь заслоняют и снова открывают, и это условное мигание обученные ромеи читают точно так же, как грамоту, привезенную гонцом на взмыленном коне.
|
|
С тех пор, едва в какую-нибудь провинцию вторгается враг, на тамошнем световом посту загорается огонь, другие посты передают сигнал дальше, и таким образом тревожная весть быстро достигает башни, стоящей в саду Большого царского дворца
Днем и ночью каждые два часа на вершину башни по витой лестнице всходят дозорные — четыре гвардейца, непременно ромеи родом, чтобы сменить своих товарищей и в продолжение двух часов зорко всматриваться в даль. Если на каком-нибудь световом посту дозорные замечают огонь, они тоже в ответ зажигают огонь, сообщая, что сигнал принят.
Башню, стоящую в саду дворца, царьградцы называют маяком или минаретом.
Кукша никогда не плутал в лесу, живя на родине, ему даже не приходилось задумываться, в какую сторону следует идти, он просто шел куда надо, как ходят лесные звери. Здесь же он теряется, в глазах у него рябит от золоченой лепнины, сверкающего мрамора, бронзовых дверей, резьбы по камню и по дереву. Ему кажется, что, если бы не маяк, гвардейцам ничего не стоило бы заблудиться, идя к месту несения службы.
Ратша и Догон говорят, что им случалось видеть, как на крыше маяка отдыхают перелетные птицы.
Все покои Большого дворца расположены так, что царь, оставаясь дома, может присутствовать на богослужении, на приемах важных лиц в парадных палатах, на торжественных обедах и даже на зрелищах ипподрома, ибо царская ложа на ипподроме, соединенная с остальными помещениями, тоже, собственно, продолжение Большого дворца.
Кукша живет в той части дворца, что примыкает к площади Августеон и называется Халка. Здесь находятся знаменитые Бронзовые сени, покрытые позолоченной бронзовой черепицей, и железные ворота — главные ворота дворца. Через них царь в сопровождении пышной свиты выходит на площадь. Здесь, в Халке, три караульных помещения, отсюда гвардейские отряды отправляются для несения службы — для охраны дворцовых покоев или для участия в торжественных церемониях.
|
|
Один из внутренних дворов, тот, что примыкает к манежу, служит площадкой для воинских упражнений гвардейцев — они здесь лазят по канатам, карабкаются на гладкий столб, бегают, прыгают, скачут верхом, борются, бьются на мечах, стреляют в цель из лука.
Кукше больше всего нравится на этом дворе, здесь он чувствует себя в своей тарелке. Впрочем, скоро Кукша замечает, что другие посещают этот двор совсем не так охотно, как он. Многие гвардейцы, особенно тавроскифы, предпочитают сидение в кабаках всему остальному, словно беря пример с молодого царя Михаила. Исключение составляют черные, словно вымазанные сажей, эфиопы, заведенные еще покойным Феофилом. Но эфиопов осталось мало, и все они уже немолоды.
Чудно думать, что Большой дворец, этот город в городе, и есть жилище того накрашенного юноши, которого Кукша видел, когда охотился за Андреем Блаженным. Говорят, дворец — это царский дом, дом царской семьи. Но невозможно понять, зачем человеку, какая бы семья у него ни была, дом, состоящий из такого множества домов, и такое неисчислимое количество прислуги. Интересно, бывал ли молодой царь во всех этих зданиях?
Самого царя сейчас нет в Большом дворце. Говорят, он гораздо больше любит дворец, расположенный за пределами Царьграда, в предместье святого Маманта.
|
|
Ратша с Догоном рассказывали Кукше, что до недавнего времени по аллеям и колоннадам Большого дворца в сопровождении служительниц гуляли четыре веселые черноглазые девушки — сестры царя. Жили они в особом дворце из карийского мрамора, который построил для них покойный отец царь Феофил.
По утрам царица Феодора — полнотелая властная женщина в окружении приближенных шествовала в Золотую палату приветствовать своего беспутного сына.
Теперь никого из них нет в Большом дворце — Михаил спровадил в монастырь и матушку и сестер. Вернее будет сказать, что устроил это дядя Михаила по матери, кесарь Варда. Дядя потакает племяннику во всех его порочных наклонностях, лишь бы племянник не совался в государственные дела, предоставляя их дяде.
Однажды Кукша становится свидетелем удивительного события.
Зрелище конных состязаний — самое любимое развлечение царьградцев, и интерес к состязаниям отнюдь не ослабевает оттого, что в них участвует в качестве возницы сам царь Византии.
Наступает день больших игр. Над ипподромом растянут тент, подбитый пурпуром для защиты зрителей от солнечного зноя. Под этот тент собираются чуть ли не все жители столицы. Здесь первые богачи и последние бедняки, медлительные старцы и юркие мальчишки. Вход сюда никому не возбраняется и не стоит ни одной лепты. Помимо царьградцев на ипподроме много приезжих из других частей империи и со всех концов света. На каждом шагу слышно, как чужеземный говор мешается с греческой речью. Здесь, на ипподроме, отсвет пурпура ложится, не разбирая, и на лицо властителя полумира, и на лицо жалкого нищего.
Кукша с секирой на плече охраняет одни из четырех главных ворот ипподрома — те, что возле кафизмы. Кафизма — это здание, стоящее в начале ипподрома, со стороны святой Софии. Оно не сообщается ни с ареной, ни с трибунами. В нем находятся царская ложа и ложи сановников и сенаторов. Над царской ложей возвышается башня, украшенная четверкой бронзовых коней. Говорят, что коней этих еще в стародавние времена привез царь Феодосии с острова Хиос. Ниже царской ложи расположена терраса с колоннами, ее занимают царские телохранители.
Телохранители охраняют пустую ложу, в ней нет царя. А где же царь? Он сейчас мчится по желтому песку ипподромной дорожки в легкой колеснице, запряженной парой коней, изо всех сил стараясь обойти того, кто мчится впереди него.
Заезд следует за заездом. С каждым заездом увеличивается количество коней в упряжке, все труднее возницам управляться с конями, все жарче накаляются страсти зрителей. То и дело по трибунам прокатывается ужасающий рев. Это ревет ипподром, обладатель стотысячной глотки, ведь трибуны его вмещают сто тысяч человек!
В Царьграде четыре ипподромных общества — «голубые», «зеленые», «белые» и «алые», общества эти называются димами. Каждый дим содержит свои конюшни, своих коней и возниц, поэтому колесницы и одежды возниц окрашены в соответствующие цвета.
Различные димы, так же как и их сторонники, испытывают, конечно, различные чувства, ибо здесь радость и восторг одних неизбежно оборачивается досадой и разочарованием для других. Но ипподромная толпа все эти разнообразные чувства выражает одинаково — ревом. Иногда страсти достигают такой силы, что враждующие димы бросаются друг на друга, и происходит побоище. На этот случай какой-то предусмотрительный император выстроил стены, отделяющие арену от зрительских трибун.
Число коней в упряжке возрастает до семи. Взмокшие от пота возницы, и среди них молодой царь, напряженно ждут знака, чтобы начать очередной заезд. В левую руку каждого возницы сходится пучок многочисленных вожжей, в правой он держит длинный извивающийся бич.
В это время световой вестник приносит сообщение, что сарацины вторглись в малоазийские владения империи. Протонотарий, один из высших чиновников государства, в смущении и страхе подходит к царю, чтобы сообщить ему печальную новость.
— Я должен передать твоей царственности, да продлит господь твои дни, — говорит он, запинаясь, — передать твоей царственности донесение доместика схол [30]: сарацины опустошают Фракисию и Опсикий и приближаются к Малангинам…
— Как ты смеешь, — закричал на него царь, — беспокоить меня своими разговорами в такой важный момент, когда все мое внимание сосредоточено на том, чтобы вон тот средний не перегнал левого!
Бедный протонотарий прикусил себе язык. Однако слово не воробей, вылетит — не поймаешь. Тревожная весть мгновенно облетает трибуны, зрители уже не получают от состязаний прежнего удовольствия, увеселение непоправимо испорчено.
Взбешенный царь в тот же день отдает приказание уничтожить световой вестник и срыть маяк, стоящий в дворцовом саду.
Загадочное существо — человек. Про Кукшу не скажешь, что он испытывает священный трепет перед наместником бога на земле, живущим среди сказочной роскоши. Кукша видел его размалеванным ночью в каталажке, где пристало находиться ворам и бездомным бродягам, а не помазанникам божиим. Кукше известно, как отец ромеев обошелся со своей собственной матушкой и сестрами. Ему жаль обреченной на разрушение башни, на которой отдыхают перелетные птицы по дороге в родные северные края. Он частенько дивится тому, как много глупого и подлого творится во дворце. И в то же время, когда он шагает по городу и люди оглядываются на него, молоденького гвардейца, он надувается от гордости, ему лестно сознавать, что про него думают: этот юноша — царский гвардеец, он живет в Большом царском дворце!
Глава девятнадцатая
КРЕЩЕНИЕ КУКШИ
В канун пасхи Кукша принимает святое крещение. Вместе с Кукшей крестятся несколько тавроскифов из царских гвардейцев — это поляне и тьмутараканцы [31]. Крещение производится весьма торжественно, в Большой крестильнице, примыкающей к храму святой Софии. Крестить гвардейцев будет сам патриарх. Голые, покрытые гусиной кожей гвардейцы, стоя возле огромной беломраморной купели, с трепетом ждут патриарха.
Наконец появляется он сам вместе с духовенством. Только что в особой раздевальне он переоделся в сверкающее белизной облачение. У него бледное смуглое лицо, обрамленное седеющей курчавой бородой. Умные карие глаза скользят по лицам гвардейцев и на мгновение задерживаются на Кукше. В них мелькает любопытство — патриарх догадывается, что перед ним тот самый тавроскиф, о необычайной судьбе которого ему однажды рассказывал Афанасий.
Выйдя из купели и одевшись, новокрещеные с горящими свечами в руках вереницей идут в храм святого Петра, примыкающий, как и Крестильница, к святой Софии. Сияет солнце. Порыв теплого ветра приносит запах моря. Пламя свечей колеблется, и новокрещеные поспешно прикрывают его ладонями.
В храме святого Петра патриарх мажет миром, благоуханным священным маслом, чело Кукши и других гвардейцев и возвращается в храм святой Софии для свершения литургии [32]. Новокрещеных ведут туда же. Там они должны причаститься святых даров.
И вот Кукша стоит в величайшем и великолепнейшем храме Вселенной, в котором горят, не угасая, пять тысяч золотых лампад. Он слушает дивное пение и молитвы, почти не разбирая слов. Прекрасные звуки входят в него вместе с благоуханием воска и смолистым запахом ладана и помогают улететь в неведомую высь.
Удивительно, что здесь, в этом огромном богатом храме, царят запахи, к которым Кукша привычен был дома. Конечно, ему хотелось бы после смерти попасть на небо, если там так же прекрасно, как в этом храме, но жить он хотел бы в родной деревне среди сосновых лесов на берегу порожистой реки вместе с родичами, которые зовутся домовичи.
Когда литургия заканчивается, новокрещеные подходят к священнику в облачении из серебряной парчи, он дает каждому маленький кусочек хлеба и ложечку красного вина. Съесть освященного хлеба и выпить освященного вина — и значит причаститься святых даров. После этого каждый целует золотой крест, который патриарх держит в правой руке.
Теперь он, Кукша, христианин, как все царьградские жители. Теперь у него новое христианское имя — Георгий. Он назван так в честь святого Георгия Победоносца, которого на иконах изображают верхом на коне. В руке он держит длинное тонкое копье, вонзенное в пасть крылатого змея. Кукша находит глазами его икону. Когда он глядит на святого Георгия, ему всегда кажется, что тонкое копье вот-вот сломается. Кукша, бывший викинг, знает, сколь прочным должно быть боевое копье. Но Афанасий говорит, что святой Георгий не нуждается в тяжелом варяжском копье, ибо битва его бестелесна и победа его — это победа духа света над духом тьмы. Кукше трудно это понять, но он не привык задавать слишком много вопросов.
Все новокрещеные выходят из храма на главную паперть и здесь, как подобает христианам, раздают милостыню. Кукша по совету Афанасия заранее наменял мелочи для раздачи нищим и теперь, поворачиваясь направо и налево, сует монеты в протянутые руки. Вот его новенький обол падает в очередную ладонь, большую и заскорузлую. Слышится знакомый гнусавый голос:
— Подайте Христа ради расслабленному!
Кукша смотрит на нищего. Перед ним широкое рябое лицо. Мнимый расслабленный с изумлением уставился на Кукшу.
— Ишь ты! — только и может произнести Рябой.
Для Кукши эта встреча тоже неожиданность, хотя он мог бы помнить, что Рябой просит милостыню здесь, у святой Софии. Мгновение оба молчат. Наконец Рябой, оглядев Кукшу с ног до головы, говорит негромко:
— Приходи на святой неделе к Петру. Не придешь — пожалеешь! Говорю в последний раз.
— Приду, — отвечает Кукша, — отчего не прийти!
Глава двадцатая
СВИДАНИЕ С РЯБЫМ
Выйдя из Халки и миновав изваяние Юстиниана, Кукша вступает на Месу. В начале Месы по обеим ее сторонам расположены лавки златокузнецов [Златокузнецы — ювелиры]. Это самые богатые ремесленники Царьграда, недаром они имеют дело с золотом, серебром и драгоценными каменьями. В их лавках продаются украшения, иные из которых стоят столько, сколько простому труженику не заработать и за десять жизней. Подобные вещицы должны быть и в ларчике у Рябого, в том самом ларчике, что Кукша украл во время бунта.
На Кукше одеяние царского гвардейца. Сбоку у него болтается меч. Кукша уже совсем не тот, каким был, пока ходил без оружия. Человек, препоясанный мечом, гораздо увереннее в себе, нежели человек без меча. Меч изменяет даже его осанку — голова поднимается выше, спина делается прямее. Такой человек без колебания берет у другого то, что ему нужно. Вот и Кукша, он чувствует, что он не только в силах, но и вправе так поступить. Не зря он скитался с викингами, в него успел проникнуть дух разбойничьего удальства, царящий на их быстроходных длинных кораблях. Впрочем, Кукша убежден, что в деле, которое он задумал, нет греха, ведь он собирается всего лишь отобрать у вора ворованное.
С Месы Кукша сворачивает в одну из поперечных улиц. Уверенно шагает он по узеньким улицам и переулкам, то карабкающимся вверх, го круто сбегающим вниз, спускается и поднимается по каменным лестницам. А ведь именно эти улицы и лестницы чаще других бывали свидетелями его страха и отчаяния. Все это в прошлом и никогда не вернется!
Наконец Кукша попадает в самую тесную и зловонную часть города. Здесь живут бедняки, нищие и воры. Он подходит к кабаку Петра и толкает ногой дверь. Его обдает винным духом и пьяным гомоном.
В кабаке ничего не изменилось — те же завсегдатаи с мутными глазами, так же радушно хозяин потчует посетителей. Рябой сидит на своем обычном месте. Кое-кто из посетителей с любопытством разглядывает Кукшу — в кабаках и харчевнях этой части города гвардейцы появляются редко.
Рябой уже слегка под хмельком, он глазами указывает Кукше на скамейку. Кукша в свою очередь движением головы указывает на дверь. Рябой кивает и, допив из чаши вино, вслед за Кукшей выходит на улицу.
Они идут молча, Рябой косит глазами на Кукшину одежду. Когда они оказываются достаточно далеко от заведения Петра, Рябой говорит с невольным подобострастием:
— Я смотрю, моя школа пошла тебе впрок — ты, кажется, неплохо живешь. Не боишься так высоко заноситься? Ну, выкладывай, как тебе удалось влезть в гвардейскую шкуру? Может, и я…
Кукша не отвечает, и Рябой спрашивает:
— Чего молчишь как истукан?
Кукша продолжает молчать, Рябого это уже сердит:
— Давно нечесаный ходишь? Ты знаешь: я могу и почесать! Ну, разомкни уста, змей!
Кукша корчит дурацкую рожу, мычит, показывая на рот, и разводит руками. Рябой багровеет от ярости. Он бы влепил сейчас оплеуху этому наглому сопляку, да опасается привлечь внимание прохожих — больно уж заметная на Немом одежа. Поэтому Рябой только шипит:
— Тебе повезло, что ты пришел сегодня. Завтра я собирался заявить на тебя. Какой прок, думаю, щадить эту неблагодарную тварь…
— Хватит болтать, — прерывает его Кукша, — пойдем туда, где нет посторонних глаз и ушей. Там и потолкуем.
В Кукшином голосе Рябой улавливает уверенность и твердость. Это что-то новое. Он вперяет в Кукшу внимательный взгляд. Кукша больше не произносит ни слова. Предложение его кажется Рябому разумным, но ему не нравится наглость, которой Кукша набрался, пока жил сам по себе. Надо дать ему острастку.
— А не хочешь ли, — спрашивает Рябой, — чтобы я кликнул стражников?
— Пожалуй, — отвечает Кукша. — Вон идут двое, может, мне самому их кликнуть?
— Хватит шуток! — огрызается Рябой. — Я тебе позволяю разевать пасть, чтобы ты говорил о деле, а не ломал дурака.
Когда стражники проходят мимо и удаляются, он говорит уже более миролюбиво:
— Так рассказывай о своих делах!
— Пойдем на Кожевенную, — отвечает Кукша, — там после пожара должны быть хорошие пустыри.
Они приходят на Кожевенную, почти полностью выгоревшую во время бунта, там на пустыре среди отбросов и обгорелых камней буйно разрослись кустарники и сорные травы. Кукша обнажает меч и говорит:
— У тебя на нательном поясе висит ключ. Давай его сюда.
Рябой долгим угрюмым взглядом глядит на Кукшу.
— Ключ? — произносит он наконец. — Какой ключ?
— Тот, что у тебя на поясе, — повторяет Кукша. — Давай его сюда, да поживее.
— Нет у меня никакого ключа!
— Или ты отдашь его по доброй воле, — говорит Кукша, — или я тебя прикончу и возьму его сам!
— Да на что он тебе сдался? — спрашивает Рябой, вымученно улыбаясь и стараясь не смотреть на сияющее острие меча. Проклятый раб оказался не так прост — он прознал все-таки про его чердачную каморку!
— Я уже сказал тебе: отдай мне ключ, а там поговорим.
Рябой мешкает, он прикидывает, нельзя ли убежать. Нет, пока он будет поворачиваться, Немой успеет проткнуть его своим мечом Но отдать ключ — это значит лишиться ларчика с драгоценностями и всего накопленного! И именно теперь, когда Рябой настолько привык упиваться мыслями о своем богатстве, что прежняя мечта о винограднике и собственном доме не кажется ему такой уж вожделенной.
Рябой выхватывает нож и стремительно, точно огромная дикая кошка, бросается на Кукшу. Он не знает, что перед ним искусный воин, а не просто переодетый вор. Кукша в одно мгновение успевает проколоть Рябому запястье правой руки и отскочить в сторону. Рябой роняет нож и скрипит зубами от боли. Кукша стоит сбоку с мечом наготове.
— Ключ! — требовательно говорит он.
Рябой задирает подол рубахи, прижимает его локтем раненой руки, а левой рукой пытается отвязать ключ. У него ничего не получается, и Кукша говорит:
— Убери-ка руку!
Рябой убирает, Кукша делает свистящий взмах мечом, и ключ падает на землю.
— А теперь поди прочь, — говорит Кукша, — и не вздумай мне мешать. Знай: я уже не беглый раб, а полноправный подданный его царственности!
И вот Кукша поднимается по выщербленным каменным ступеням. Лестница такая узкая, что старик, попавшийся навстречу, становится боком, чтобы пропустить Кукшу. Старик со страхом и почтением смотрит на царского гвардейца, невесть зачем забредшего в этот бедный дом.
Та часть лестницы, что ведет па чердак, деревянная. Она еще уже, ступени ее скрипят жалобно, точно живые. Перила такие ветхие, что Кукша боится к ним прикасаться. Как только здесь ходит Рябой?
Громко, со стоном, лязгает пружина огромного, под стать Рябому, замка, дверь отворяется, и Кукша входит в каморку. Здесь сумрачно, узкое окно занавешено рогожей. В одном углу поставлены грубо сколоченный стол и стул, в другом — постелена охапка сухого тростника, на подоконнике стоит глиняный кувшин с отбитым горлышком и изгрызенный мышами огарок свечи. Больше в каморке ничего нет.
Кукша и не ожидал, что ларчик будет стоять на виду. Он начинает обшаривать каморку, прощупывает охапку тростника, заглядывает под стол, но нигде ничего не находит. Он берет с подоконника кувшин, но и в нем лишь плещется на донышке вода.
В Кукшино сердце закрадывается беспокойство: а вдруг Рябой хранит все в другом месте? Коли так, сейчас он должен потешаться над Кукшиной глупостью, несмотря на свою рану. Действительно, почему Кукша решил, что сокровище окажется непременно здесь, в чердачной каморке?
Да, но если здесь ничего нет, зачем было Рябому, рискуя жизнью, бросаться на Кукшу?
Кукша снимает с окна рогожу, чтоб было посветлее, и снова принимается за поиски. Он перетряхивает весь тростник, ощупывает донья стола и стула, сдвигает их на всякий случай с места, осматривает пол, стены, потолок, окно, дверь, выходит за порог каморки, обследует ступеньки, косяки и притолоку. Нигде ничего.
Он возвращается в каморку, садится на стул и тупо смотрит в окошко. Напротив видны такие же чердачные оконца. Поэтому и завешивает Рябой свое окошко рядном — не хочет, чтобы видели, чем он тут занимается. Но ведь оттуда можно увидеть лишь окно и подоконник, не более. Зачем же бережливый Рябой озаботился приобретением рогожи?
В это время на подоконнике появляется крохотная мышь. Она выкатывается откуда-то из-за кувшина и в две короткие перебежки подкатывается к огарку. Кукша по привычке всех домовичей топает, чтобы спугнуть ее, и она исчезает, будто растворяется в воздухе.
Откуда же она, однако, взялась на подоконнике? Кукша встает, подходит к окну и снова берет кувшин. На этот раз он замечает, что в углу между камнями выщербилась щелка, достаточная, чтобы могла пролезть мышь. Еще он замечает, что, начинаясь от щелки, по подоконнику идет едва различимый зазор, который можно было бы принять за трещину, если бы он не был слишком ровным. Ясно, что один из камней подоконника не скреплен с другими известкой.
Кукша пробует его пошевелить, но камень не поддается. Тогда Кукша засовывает конец меча в мышиную щелку. Камень сдвигается без особого труда. Под ним открывается тайник, в котором лежит бронзовый ларчик, изукрашенный гроздьями винограда и длиннохвостыми павлинами. На крышке ларчика чернеют несколько катышков мышиного помета.
Глава двадцать первая
НАПАДЕНИЕ РУСИ
Летом 860 года на Царьград напала безбожная Русь. Русы приплыли на двухстах кораблях и обложили город. Часть их кораблей вошла в Золотой Рог, цепь, которой он, казалось, был так надежно заперт, не послужила достаточным препятствием. Очевидцы рассказывают: русы разгоняли корабль и перед самой цепью все разом быстро перебегали на корму, нос корабля задирался над цепью, русы перебегали на нос и корабль благополучно переваливал через цепь.
Говорят, что, войдя в Босфор из Евксинского Понта [33], северные варвары начали с того, что разорили дотла деревню Леосфений и разрушили храм, воздвигнутый еще аргонавтами в честь гения, оказавшего им помощь. Продвигаясь к Царьграду, русы не пощадили ни одного даже самого малого селения. Путь их отмечен дымом пожарищ и кровью христиан Теперь они рыщут по окрестностям Царьграда, разоряют селения и монастыри и убивают жителей. Особенную неприязнь у варваров вызывают монахи. Русы отрубают им головы, распинают их, расстреливают из лука, вбивают им в черепа гвозди. Предводительствуют русами нечестивые [34]князья Аскольд и Дир.
Русы свалились как снег на голову вскоре после того, как было выполнено приказание царя и уничтожен световой вестник. Нежданное-негаданное нападение обрушилось на столицу, словно кара небесная за безумство молодого царя. А сам царь, как на грех, недавно отправился в поход против сарацинов и забрал с собой в числе прочих войск большую часть царьградского гарнизона. Друнгарий флота [35]Никита Орифа спешно послал весть о нашествии царю в Малую Азию, но царя все нет и нет.
Великий Царьград охвачен страхом и тоской. День и ночь жители столицы молят господа ниспослать избавление от невиданного врага. День и ночь горят у образов тысячи лампад и восковых свечей и возносится к небу благоуханный синий дым ладана.
Патриарх Фотий во главе длинного шествия обходит с иконой городские стены и просит небо даровать стенам крепость, а людям мужество. Он идет во Влахернскую церковь и всю ночь молится перед образом пресвятой богородицы, имеющей, как известно, особое попечение о главном городе христианского мира. Наутро патриарх и царьградское священство берут ризу богородицы — величайшую святыню, постоянно хранящуюся во Влахернской церкви, и с пением несут ее, чтобы омочить в водах Ликоса.
Вскоре разыгрывается страшная буря, небывалая в эту пору года. Волны, как вырвавшиеся из клеток дикие звери, набрасываются на корабли русов, швыряют их на берег и разбивают вдребезги о камни и скалы. Русы гибнут во множестве. Счастливее других сейчас те, кто находится в закрытом от ветров Золотом Роге.
Когда буря стихает, появляется царь Михаил с войском и наносит русам большой урон. Остатки русов отступают от города и намереваются отплыть восвояси.
Царьград ликует. По церквам вместе с синим кадильным дымом к небесам возносятся благодарственные молебны. Неожиданно являются послы от нечестивых князей Аскольда и Дира. Государь принимает послов в отдельной палате Большого дворца, называемой Магнавра, Трудно придумать более подходящее помещение, чтобы поразить воображение бедных варваров.
Послы, светлоглазые люди завидного телосложения, поднявшись по мраморной лестнице, входят в Магнавру. Одни из них с бритыми головами и длинными чубами, на них рубахи до колен льняного полотна, расшитые на груди, и высокие яловые сапоги. Другие, длинноволосые и бородатые, в сапогах со шнуровкой. Русы с дикарским любопытством рассматривают палату.
Ряды колонн из красного мрамора отделяют от залы два узких прохода, над стенами которых тянутся галереи. Там, в сумраке галерей, пожирая чужеземцев глазами, сидят придворные дамы.
Торцовая стена залы — это огромная ниша в виде раковины, по обе стороны ее две колонны поддерживают тяжелые занавесы. Несколько ступеней ведут к возвышению в глубине раковины. Там стоит золотой престол, сверкающий драгоценными каменьями. Справа и слева от престола застыли телохранители царя, вооруженные дубинками. У возвышения поднялись на задние лапы два позолоченных льва, на золотых деревьях сидят искусно сделанные диковинные птицы, издали похожие на яркие цветы.
Невесть откуда появляется царь, владыка полумира, то ли он незаметно выходит из-за занавеса, то ли чудесным образом возникает из воздуха. У него бледное, бескровное лицо, его шелковые одежды, расшитые золотом, алмазами и жемчугом, светятся и переливаются всеми цветами радуги, обут он в пурпуровые сапожки, а на голове у него золотой сверкающий венец. Царь всходит на престол, и львы сразу начинают рычать, как живые, а птицы оглашают залу дивным пением.
Сейчас послам полагалось бы упасть ниц перед наместником бога на земле, и толмач свистящим шепотом умоляет их об этом, но, может быть, чересчур нов и непривычен для северных дикарей такой обычай или слишком уж оглушило их великолепие греческого царя и убранство залы, особенно механические львы и птицы, только русы, словно не слыша толмача, по-прежнему стоят в оцепенении, круглыми от изумления глазами разглядывая рычащих львов и поющих птиц. А бледный юноша безучастно сидит на престоле и смотрит куда-то поверх голов этих грубых варваров.
Вдруг русы видят, что царский престол поплыл ввысь. Теперь их внимание приковано к царю. Послы, разинув рты, поднимают головы вслед за улетающим па небо властелином великой империи. Наконец толмачу удается уговорить русов, они опускаются на колени и касаются лбами пола. Толмач возглашает, что его царственность повелитель ромеев изъявляет милостивое согласие выслушать послов.
Послы сообщают, что русские князья Аскольд и Дир, прозревшие от своих языческих заблуждений, желают принять святое крещение и просят царя быть их крестным отцом.
В продолжение этого разговора царь на своем престоле парит под сводами потолка. Послы не видят, чтобы у него хоть раз зашевелились губы, однако толмач говорит, что государь растроган просьбой и готов выполнить ее. Русским князьям разрешается войти в город в сопровождении свиты, состоящей не более чем из пятидесяти человек и без оружия. Русам оказана высочайшая честь — государь соглашается быть крестным отцом князей, а крестить их будет сам царьградский патриарх. Прочих русов, которые пожелают принять святое крещение, окрестят в церквах за пределами города.
Глава двадцать вторая
АСКОЛЬД И ДИР
Возле святой Софии толпятся любопытные, пришедшие поглядеть на новокрещеных варварских князей Аскольда и Дира. Среди толпы и Кукша. Люди поднимаются на цыпочки, толкаются, взгляды всех устремлены на главные врата. Наконец раздаются крики:
— Выходят, выходят! Вон они!
В церковных вратах появляются князья. Один из них небольшого роста, черноволосый, другой высокий и белокурый, по облику настоящий варяг. Шлемы князья держат в руках, но сразу по выходе из крытого притвора надевают на головы. На князьях синие корзна [36]с малиновой подкладкой. Их сопровождает вереница воинов, все они тоже при выходе покрывают головы шлемами. Странно видеть воинов в шлемах, но без мечей, копий, щитов и прочего. Безоружный воин словно стрекоза, у которой оборваны крылья.
Кукша всматривается в лица князей, они кажутся ему знакомыми. А князья меж тем приближаются, вот они проходят рядом, и Кукша узнает в них Хаскульда и Тюра.
С этого мгновения Кукша теряет покой. Ведь Хаскульд и Тюр приплыли из Тавроскифии, а там его родина! Они княжат в Тавроскифии и, конечно, возвратятся туда же. Не посылает ли ему распятый бог возможность вернуться на родину за то, что он принял святое крещение?
Надо скорее повидаться с Хаскульдом и Тюром, они не век будут прохлаждаться в Царьграде. Однако Кукша не решается отправиться к ним в одиночку, ему неизвестно, что они думают о его исчезновении в Луне и о гибели Свавильда. На всякий случай он берет с собой друзей Ратшу и Догона — не станут убивать троих царских гвардейцев.
Ратша и Догон тоже мечтают вернуться на родину, но византийские цари не любят отпускать наемников и чинят препятствия тем, кто хочет уехать. Обыкновенно варвары, состоящие на царской службе, до того привыкают к сладкой жизни в Царьграде, что забывают о родном доме. Накопив денег, они женятся и навек остаются среди греков. Однако Ратша ни о чем, кроме дома и Новгорода, думать и говорить не может, а Догон всегда думает и говорит то же, что и Ратша.
По дороге к Аскольду и Диру Ратша рассказывает:
— Вечером лягу спать, глаза закрою и мечтаю: течет Волхов наш полноводный, а на берегу байны рубленые стоят. И самая большая байна — наша. И в ней дедо, тятя и дядья. Хлещут друг друга вениками без жалости, сыплют шутками-прибаутками. Я еще маленький, а туда же. Дедо выскакивает из байны и меня на руках выносит. А дело осеннее. Кидает он меня в студеную воду, как щенка, а я еще плавать не умею. Без мала утонул. Воды я тогда нахлебался — еле отходили. Зимой тоже хорошо. Дедо, бывало, учит меня в снегу крутиться, сам красный, что твоя малина спелая! А тут даже снегу путем не бывает. Да как же без снегу-то? Нешто возможно?
— Что правда, то правда, — откликается Догон, — без снегу никак невозможно.
— Мы, новгородские, не можем без снегу, — жалуется Ратша.
— Ясное дело, не можем, — вторит Догон.
И вот все трое сидят в княжеском шатре, разбитом на самом большом русском судне. Здесь же, кроме Хаскульда и Тюра, присутствуют еще несколько воинов, иные из них знакомы Кукше. В черной бороде Тюра появились серебряные нити, а Хаскульд как будто и не изменился, только весь его облик стал еще более властным. Гости и хозяева пьют греческое вино и беседуют.
Кукша рассказывает Хаскульду и Тюру, как он потерял Свавильда во время взятия Луны. Не найдя его, он решил вернуться на корабль и в лодке уснул, точно усталый берсерк. Его унесло в море, где он был подобран сарацинами. Сарацины дважды его продавали, и так он очутился в Царьграде.
Тюр в свою очередь рассказывает, что после разграбления Луны они с Хаскульдом пережили еще немало приключений, побывали во многих краях, а после вступили в дружину поморского конунга Рерика, которого позвали княжить те же племена, что прежде платили дань Орвару Стреле. Орвар Стрела хоть и был доблестным вождем, а плохо кончил — его данники возмутились против него, они перебили всю его дружину, а самого Орвара привязали к двум пригнутым деревьям и, отпустив деревья, разорвали пополам. Кукша помнит небось, как он ударил Орвара ножом? Хаскульд понял тогда этот знак судьбы, и они вовремя покинули ладожского конунга. После гибели Орвара Стрелы викинги, вспоминая Кукшу, называли его Вещим.
Рерик сперва княжил в Ладоге, а потом ему удалось осуществить то, о чем мечтал Орвар, — завладеть Новгородом. Хаскульд и Тюр отпросились у Рерика в поход на Царьград, а по дороге захватили Киев и стали в нем княжить. Там они собрали большое войско из новгородцев, варягов и полян, которые еще зовутся русью, и отправились в Царьград.
За время своих странствий Хаскульд и Тюр успели убедиться, что христианская и магометанская вера больше, чем языческая, способствует процветанию власти конунгов. Однако величие и могущество греческого царя затмевают все, что Хаскульд и Тюр видели до сих пор. Не мудрено, что они, сами ставшие конунгами, тоже решили принять христианство.
— Мы трое, — говорит Кукша, — хотим покинуть греческого царя. Согласны ли вы увезти нас тайно, если царь не захочет нас отпустить?
Хаскульд усмехается.
— Ты мог бы об этом и не спрашивать, — отвечает он. — Мы увезли тебя когда-то от конунга Харальда, увезем теперь и от царя Михаила. А эти люди, раз они твои друзья, всегда могут рассчитывать на нашу помощь.
Глава двадцать третья
ПРЕДЛОЖЕНИЕ АФАНАСИЯ
Патрокл передал Кукше, что Афанасий ищет его, чтобы поговорить о важном деле. Но Кукша боится встречи с Афанасием — как он посмотрит в глаза своему благодетелю, ведь он задумал бежать, и это после того, как его спасли от рабства и устроили на почетную службу, о которой можно только мечтать!