Глава девятнадцатая
Дневник Гейба
Первые два дня в автобусе я фактически проспал. Когда я проснулся, мы въезжали в городок Питт в Вермонте. У меня был с собой пакет, на случай если мне станет плохо, настолько больным я себя чувствовал.
Кара не стала делать из моего состояния трагедии и сказала Кейси, которая приехала за нами в шесть утра, что я «всегда такой в это время». Но проведя рядом со мной тридцать часов в дороге, когда от меня шел жар, как от тостера, Кара предложила поехать в какой‑нибудь большой город, например в Манчестер, и обратиться в больницу за помощью.
Однако когда я проснулся, то был уже совершенно здоров. Очень хотелось есть. Я съел все, что было в наших двух рюкзаках. Водитель остановился, и я как мог вымылся в какой‑то забегаловке с помощью бумажных полотенец и жидкого мыла. Затем купил шесть упаковок апельсинового сока и три длинных батона, игнорируя вечное напоминание дедушки Штейнера о том, что такие батоны выглядят подозрительно и неестественно. Как оказалось, я проспал так долго, что моя сестра успела прочитать «Андерсонвиль» (позже она презрительно заметила: «Я ненавижу литературу!»). Кара схватила два батона и сок.
– Мы почти на месте. Слушай, ты разве что наши носки не съел! – сказала она. – Ты уже решил, что мы скажем людям? О нас.
– Я полагаю, – спокойным голосом произнес я, – что если наш отец там, то он заберет нас в свою хижину и нам не придется сталкиваться с проблемами до конца жизни.
– Ты уже придумал, как добраться до этой «Хрустальной рощи» или «Пещеры», или как там она называется? – Она сверилась с дорожной картой, которую нам насильно вручила Кейси вместе с мобильным телефоном. – Как нам теперь ехать?
|
|
– Мы будем добираться автостопом, – сообщил я.
– Это равносильно самоубийству, – ответила Кара. – Мы окажемся изнасилованными и брошенными в придорожную канаву.
– Такое может произойти только в Калифорнии. В Вермонте никто не имеет права убивать голосующего на дороге. Это закон штата, – постарался развеселить ее я.
Я вспомнил о револьвере в рюкзаке, и эта мысль согрела меня. Мы не окажемся в придорожной канаве.
Но, как мы вскоре поняли, никто не спешил нас подбирать.
Пару часов мы просидели, храня молчание и наблюдая за проезжающими мимо минивэнами. Водители вели себя как люди, которые заметили инвалида, но любой ценой хотят дать понять, что они его не видят. Я лишний раз ощутил, как я вспотел и как мне неудобно в своей одежде. Этот вирус меня едва не доконал. Мне хотелось поскорее принять горячий душ, переодеться в чистое. Я натянул шелковый капюшон плотнее на голову, но от этого, наверное, наш вид внушал водителям еще большее подозрение. Очевидно, им казалось, что мы какие‑то больные или опасные. Я захватил с собой пару книг в мягких переплетах из маминого стола. Мне хотелось почитать, однако я не мог сосредоточиться. Я вообще старался не думать о том, что скажет папа, если узнает, какой путь нам пришлось преодолеть, или что мы скажем ему. Может, и не стоит делать особой проблемы из такой ситуации, но, согласитесь, обстоятельства сложились самые странные, и наш неожиданный визит обещал стать для него сюрпризом. Я начал выстраивать слова в красивые предложения, как отец, когда готовился к выступлению в суде. Я знал, что главная цель – это произвести впечатление и найти отклик в душе слушателя, но вот незадача, я не знал, какие слова надо подобрать, чтобы умолять собственного отца вернуться домой и позаботиться о своих детях. В конце концов, разве это не его прямая обязанность? Он должен быть рядом, чтобы нам не приходилось переживать, окажемся ли мы в придорожной канаве или нет. Меня начало тошнить, но уже не из‑за болезни, а на нервной почве. Я не мог себе представить, что почувствую, увидев Лео после такого перерыва, хотя догадывался, что восторга у меня это не вызовет. Я вспомнил, как мама лежала на кровати и шептала: «Убить… пересмешника». Я так надеялся, что эти чертовы уколы, которые применяют при лечении рака, помогут ей.
|
|
Через какое‑то время мы решили пройти немного пешком.
В Машфилде мы увидели такой магазин, как в старых телешоу. Там была полка с сухими завтраками двух видов, овсянка в большой емкости и шесть пачек стирального порошка.
Каролина спросила, есть ли у них лаваш. Мне хотелось ее придушить.
Я перебил ее:
– Простите, вы могли бы нам подсказать, где находится «Хрустальная роща»?
Старик за прилавком переспросил:
– Чья роща?
– Это… Я не знаю, как объяснить. Там все живут большой коммуной, и у каждого есть крошечный домик.
– А, лагерь этих хиппи. Вообще‑то они хорошие ребята. Только принимают бывших заключенных. Хотят направить их на путь истинный. Я не против того, что все имеют право на еще один шанс, но мне кажется странным, что они не боятся их принимать. Все‑таки там полно детей. А эти парни выросли в Нью‑Йорке и в Чикаго. Вряд ли они приспособятся…
|
|
Кара начала нетерпеливо постукивать ногой.
– Нам надо туда поехать, – сказала она. – Причем срочно.
– Ну, вам придется пройти миль семь до перекрестка. Затем на развилке повернете налево, и еще миль семь‑восемь. У них там вывеска размером с мою ладонь, но вы не пропустите ее, потому что там много яблонь. Разных, есть даже «Гарланд»
– Мы можем заказать такси? – поинтересовалась Кара.
– Такси?
– Возможно, нас кто‑нибудь подвезет? Мы не сумеем пройти столько пешком. Мой брат болен, а мы только что проделали долгий путь из Висконсина.
– Но здесь вы не найдете ни одного такси.
– О! – воскликнула Кара.
– Нэд Годин. Он тут скоро появится. Нэд живет неподалеку, столярничает. Сделал мне крыльцо. Очень хорошее. Порядочный работник, скажу я вам.
– Ну и? – спросил я. Мне хотелось ответить более грубо.
– Он может вас подбросить, потому что везет им гвозди и все такое, – произнес старик. – Ха‑ха, они там выращивают все, кроме гвоздей. Такое никому не под силу.
«Охо‑хо, – подумал я. – Они тут соображают еще медленнее, чем в Шебойгане».
– И он будет… – с надеждой в голосе подсказал я.
– Дайте подумать. Сейчас у нас десять. Самое позднее, – в двенадцать. У них там один телефон. Я не понимаю, почему они так живут. Разве удобно разговаривать, когда тебе в спину дышат двадцать человек…
– Даниэль! – раздался голос из‑за занавески. – Сколько ты будешь надоедать своими разговорами этим детям?
Вслед за этим появилась высокая пожилая женщина. У нее была осанка, которой могла бы позавидовать молодая девушка.
– Вы можете подождать его прямо здесь. У окна есть два стула. Да, там, возле шахматной доски…
Мы решили, что должны что‑нибудь купить, раз уж будем сидеть здесь так долго, поэтому запаслись пакетом с пончиками и начали самую долгую из запомнившихся мне партию в шахматы. Наконец тренькнул звоночек, и большой тяжеловесный мужчина с бородой прошествовал внутрь. На плечах у него было по объемистому деревянному ящику.
– Будет еще идти снег, Даниэль, как думаешь? – спросил он.
– Да, может быть. Там сейчас сыпет мелкой крупой, так что он не залежится.
– Мне нужно пятнадцать фунтов гвоздей по шестнадцать центов, Даниэль.
Старик повторил полученный заказ, и это прозвучало довольно странно.
– А еще мне понадобятся тридцатифунтовый мешок пшеничной муки и два мешка картофеля, – продолжал мужчина.
Вся эта сцена напоминала мне эпизод из кино о жизни маленького города в предыдущем столетии. Чтобы увезти все это, парню потребуется большая тележка. Я думал, что у меня душа с телом расстанется, пока они продолжали вести неспешную беседу о сиропе, урожае и прочей ерунде. Здоровяк переносил в машину около семидесяти фунтов всякой всячины, пока Даниэль записывал все на бумажке. Никто о нас, даже словом не обмолвился. Каролина все время била меня ногой в голень.
Наконец я встал и произнес:
– Позвольте мне помочь вам перенести покупки в машину.
– А, Нэд. Тут молодежь хочет отправиться с тобой. Сможешь их подбросить?
– А какое у вас дело в «Хрустальной роще»? – спросил меня великан, как будто я был агентом ЦРУ
– Мы думаем, что там наш отец. Во всяком случае, мы знаем, что он там был, – сказала Каролина. – Его имя Лео Штейнер.
– Мне это имя неизвестно. Я не знаю никакого Лео Штейнера.
– Ну, он переписывался с Индией Холлвей. Это мы знаем точно. Они были друзьями.
– Может быть. А вы писали ему или пытались дозвониться?
– Много раз. Именно поэтому мы приехали сюда. Он не отвечает.
– Хорошо, – произнес Нэд Годин. – Полезайте в грузовик. Вам не помешает поспать и поесть, как следует.
Обычно в машине люди поддерживают хоть какую‑то беседу, но Нэд Годин не произнес ни слова за все двадцать минут, пока мы ехали из города к вывеске (она и вправду оказалась размером с ладонь). На огромном деревянном почтовом ящике мы прочли:
«Хрустальная роща». Здесь же значилось: «Охота запрещена» и «Посторонним вход строго воспрещен», что, очевидно, должно было произвести большее впечатление, чем просто «Посторонним вход воспрещен».
– Я так полагаю, что должен оставить вас в машине, пока пойду и найду Индию, – нарушил молчание Нэд. – Потом она поговорит с вами.
Мы сидели в машине, наблюдая, как лобовое стекло заметает снегом. Мне показалось, что наше ожидание продлилось часов десять.
Наконец дверь со стороны пассажирского места открылась, и мы увидели маленькую старушку с яркими глазами, одетую во все лиловое (у нее даже сапоги «под замшу» были лилового цвета). Она сказала:
– Быстрее в большой дом. На вас стоит посмотреть со стороны. Короче говоря, она не стала нас слушать, пока мы не приняли душ и не переоделись. Потом нас накормили. Старушка дала нам джинсы, пальто, сапоги и свитера, которые взяла у седой женщины с молодым розовым лицом. Ее волосы были закреплены большим количеством ленточек и заколок. Она спросила, нужно ли нам что‑нибудь постирать, и я ответил ей:
– Не стоит беспокоиться, мэм. Но она заметила:
– Я все равно иду стирать. Мне безразлично, сколько пар носков там будет.
Она попросила называть ее Джанет и подала нам две большие тарелки горохового супа. Я представляю, как взбрыкнула бы Каролина, если бы это сделала мама, но после двух дней голода (не считая съеденных батонов) она была настроена более чем миролюбиво. Мы съели все до крошки, а потом Джанет сказала:
– Теперь вы можете пройти к Индии в кабинет. Он наверху, поднимитесь по ступенькам.
«Ступеньки» оказались шириной со стену нашего дома. Они вели на балкон длиной около десяти футов. Под его крышей с деревянными колоннами носились птицы. Сбоку от балкона мы увидели настоящих маленьких детей, которые сидели в настоящей классной комнате. Далее шел ряд закрытых дверей. Наконец мы заметили массивные двойные двери из дуба, которые стояли распахнутыми. Их поддерживали две совы, отлитые из металла. Индия восседала за необъятным рабочим столом. Я видел довольно странные кабинеты, но кабинет Индии по странности мог переплюнуть все прочие. Для начала, там, где у нормальных людей стоят напольные вазы, у нее мы заметили птичьи гнезда. Штук тридцать. В кабинете имелось и чучело полярной совы, такой большой, что я чуть не умер со страху, хотя и знал, что птица‑то неживая. Индия поспешно начала объяснять нам, что не убивала птицы. Она умерла естественной смертью, и сын Индии Приор нашел ее в лесу, давно, еще когда был мальчиком. Пачки бумаг в кабинете были придавлены камнями, на подоконниках стояли банки с подкрашенной водой, а в горшке росла береза. Но самое ужасное – это человеческий скелет, который служил Индии вместо вешалки. На черепе красовалась ее лиловая шляпа.
– Мой муж, – махнув рукой в сторону скелета, объявила Индия. – Доктор Гамильтон Холлвей. Таково было его собственное желание. Он хотел остаться здесь, и я решила, что не стану развеивать его прах. Лучше учить детей анатомии на наглядном пособии.
Я не стал спрашивать и надеялся, что ей не придет в голову объяснять, каким образом ее дорогой супруг Гамильтон Холлвей претерпел подобное превращение, после того как душа покинула его бренное тело.
– Он умер шесть лет назад. Ему было восемьдесят пять, но я думаю, что состояние костей демонстрирует его активность при жизни. Вы не находите?
Я не знал, что ответить. Вообще‑то я думаю, что вряд ли хоть чей‑то скелет можно описать как «прекрасно выглядящий». Каролина толкнула меня в спину.
– Более того, меня успокаивает его присутствие здесь. Мистер Холлвей был не единственным «обитателем» кабинета. Здесь присутствовали также и головы оленей, потом еще что‑то маленькое, похожее на белку. В кабинете стоял такой запах, что мне показалось, будто нас втолкнули в ореховую скорлупу.
– Однако вы здесь из‑за своего отца, – сказала Индия, жестом приглашая нас присесть на вполне нормальные с виду стулья. Сама она сидела на большом синем надувном мяче, который используют на спортивных тренировках. Мы застали ее за работой на компьютере. – Ваш отец был здесь несколько месяцев назад. Он оставался примерно месяц. Ему тут очень понравилось, и он произвел на нас весьма приятное впечатление, тем не менее, пришлось попросить его уехать.
– Неужели? – изумленно произнесла Кара.
– Да, но не потому, что он сделал что‑нибудь постыдное. Хотя у нас здесь собственная система порицаний, должна признаться. Мы попросили Лео покинуть коммуну из‑за того, что Собрание посчитало причины его переезда недостаточно серьезными. Скажем так, наши философские взгляды не совпали. Понимаете, мой муж предложил основать эту коммуну из двух семей, нашей собственной и семьи Годин. Они по‑прежнему здесь, но теперь к нам присоединились еще семей двадцать, а также несколько холостых людей, друзей моего сына Приора. Я уверена, что если вы провели время в магазине Даниэля Барта, то наслушались рассказов об опасных преступниках. Это не соответствует истине. Они просто молодые люди, которые совершили серьезные ошибки в своей жизни, связанные либо с наркотиками, либо с воровством. – Честно говоря, я еще не слышал, чтобы кто‑то мог поставить в один ряд то и другое. – Приор намерен доказать, что работа и жизнь в коммуне могут изменить ситуацию в корне. Он верит, что тюрьма не поставила их на путь исправления. Я не скажу, что все идет как по маслу, но мы не теряем надежды.
– Относительно нашего отца, – напомнила Каролина.
– О да, конечно, – извинилась Индия. – Я продолжаю работу, начатую мужем. Он изучал особенности жизни закрытого сообщества, нормы поведения, механизмы приспособления новичков к жизни в коммуне, причины и конфликты, которые заставляют людей искать убежища, изолируя себя от так называемого внешнего мира. Он интересовался тем, как люди понимают стресс и вознаграждение. Лео тоже проявил заинтересованность. Я бы сказала, что он чрезвычайно помог нам, потому что на его примере мы могли увидеть…
– Мне очень жаль вас прерывать, – перебила ее Каролина, – но наше дело не терпит отлагательства. Наша мама серьезно заболела, и поэтому мы просто обязаны найти отца. Почему он уехал от вас?
– Но я уже сказала, – ответила Индия, и в этот момент леди, которая называла себя Джанет, вошла с чайником и печеньем. – Мы не принимаем здесь людей, которые убегают от чего‑то. Мы приветствуем в своих рядах тех, кто стремится к чему‑то. Лео оставил семью, и мне не составило труда догадаться, что расставание было для нее очень нелегким. Я не говорю, что мы не принимаем разведенных людей. Но нам показалось, что Лео оставил семью не по тем причинам, которые можно было бы назвать уважительными. Он не использовал всех средств, для того чтобы окончательную разлуку можно было считать оправданной.
– Окончательную разлуку, – повторил я.
– Да, он намерен был остаться, – сказала Индия. – Он объявил, что привез с собой все необходимое и готов влиться в наш коллектив с соблюдением всех формальностей. Ему хотелось, чтобы мы приняли не только его самого, но и его близкого друга (о личности которого нам ничего неизвестно) из Нью‑Йорка. У нас принято ждать три месяца испытательного срока. Он внес значительную сумму. Все здесь отнеслись к нему с симпатией, кроме, пожалуй, моего сына Приора, который считал себя звездой и воспринял Лео, с его блестящим образованием, как прямую угрозу своему положению. Однако все же мы не стали ждать конца испытательного срока, потому что знали – он не станет членом коммуны. Лео уехал через месяц. Когда он написал мне на прошлой неделе, то, кажется, говорил…
– Он написал вам на прошлой неделе? – выдохнула Каролина! – Да мы пытаемся связаться с ним уже несколько месяцев. Мы словно в аду. Я не шучу. Не выдумываю. Мама больна, и нам пришлось продавать дом…
– В том‑то и проблема, – произнесла Индия. – Мы посчитали, что Лео не очень ответственно отнесся к тому, чего от него требовало прошлое.
Прошлое, подумал я. Вот мы сидим здесь с Каролиной – пятьдесят процентов его прошлого, и ноль процентов его будущего.
Я сказал:
– Спасибо вам. Думаю, что нам надо отправляться назад.
– Но идет снег, – улыбнулась в ответ Индия. – Наверное, вы и сами заметили. Если я отпущу вас в такую погоду, то не засну. Да еще и такое известие.
– А что он написал? – спросила Каролина.
– Что у него все в порядке. Что он нашел место по душе, что вспоминает нас с любовью, У меня здесь двое внуков – Мир и Пол, примерно вашего возраста, а еще Джессика Годин, Ива Свиини, Мегги и Эван Мейзи, мальчики Колдер, дочь Рамиреза Лилиана… Все они ваши ровесники. Хотите, оставайтесь с нами на пару дней. Вернете себе силы. Затем мы отвезем вас обратно к автобусу. Вам нужны деньги? Мы можем оплатить проезд до долины Гудзона.
– У нас есть деньги, – тихо проговорила Каролина.
– Тогда я попрошу Джанет отвезти вас к домику, который мы держим как раз для гостей. А может, вы хотите остаться с Собранием? Думаю, что вас не смутило бы соседство людей. В спальнях у нас есть перегородки.
– Нет, спасибо. Нам бы не хотелось нарушать ваш покой, – сказал я.
Мы сидели друг напротив друга в маленьком домике, и никто из нас не знал, с чего начать. Стояло тяжелое молчание. Наконец Кара тряхнула головой и вымолвила:
– Да что она знает? Может, он нашел место, где собираемся остаться на какое‑то время. Теперь нам хотя бы точно известно, где его искать…
– Я за то, чтобы отправиться домой.
– Нет, Гейб. Мы сделали уже так много.
– Тогда я ложусь спать.
Я разложил откидную кровать. Как во сне, до меня донеслись слова Кары – она говорила с Кейси по телефону. Я услышал, как она трясет меня, пытаясь разбудить к ужину, как она уходит и возвращается. Затем в темноте комнаты я ощутил чужую руку на своем плече и сразу понял, что это не моя сестра. Вскочив, я едва не оторвал кровать от стены.
– Не бойся так! – засмеялась девушка.
Она была едва различима в комнате, но я сразу узнал ее. Это была та красотка с фотографии, которую я видел в электронных письмах отца. Джессика с длинными каштановыми волосами.
– Я пришла, потому что твоя сестра смотрит кино с другими ребятами, и я решила, что могу показать тебе водопад в снегу. Это что‑то!
Не будь она такой хорошенькой, я, скорее всего, натянул бы одеяло на голову и снова заснул. Но она ждала меня, и я оделся, а потом направился за ней вдоль узкой петляющей тропинки. Она сказала, что это оленья тропа. Где‑то поблизости шумела вода.
– Медленнее, – предупредила Джессика, положив мне ладонь на грудь.
У водопада стояли олень и два олененка. Они пили воду, и вся картинка казалась мне сказочной. Я стою посреди заснеженного леса и наблюдаю за оленями, словно призраками из ниоткуда.
– Видишь, они не хотят пить из пруда, а водопад любят. Она вышла на поляну.
– Привет, ребятки, – обратилась она к оленям, и взрослый самец посмотрел на нее грустными темно‑золотистыми глазами. – Вам лучше отправляться по своим делам, потому что мы собираемся здесь поплавать.
Олени с королевской грацией не спеша поднялись на склон за водопадом и ушли.
«Ничего себе, – подумал я. – Эти коммунары уже до такой степени слились с природой, что не чувствуют холода».
– Давай же, – позвала меня Джессика, стаскивая пальто и снимая шапку и свитер. На ней был лишь спортивный купальник, и я немедленно ощутил сильнейшее возбуждение.
– Я думаю, что воздержусь. Не подумай ничего плохого, но я не любитель ледяной воды.
– Да и я тоже не любитель, – сказала Джессика и прыгнула в воду под всплеск и брызги, которые напомнили мне звук аплодисментов. – Давай же. Тебя ждет сюрприз.
Я вдруг ощутил запах серы и понял, что это горячий источник. Значит, водопад был от ручья, начинавшегося где‑то высоко в горах. Я быстро разделся и скользнул в воду. Там было теплее, чем в ванной. Мои мышцы словно обдало горячей волной, и они начали таять.
– А ты боялся, – засмеялась Джессика. – Я‑то думала, что в Висконсине живут крутые парни.
Другого выхода у меня не было. Я поцеловал ее, подумав, что это самое логичное, что можно было ожидать. Если девушка согласна поплавать с парнем среди ночи, то, скорее всего, она не против поцелуев. Я, конечно, вспомнил о Тиан и о своей клятве не целоваться с другой девушкой, но Джессика была такая красивая, и у меня создалось впечатление, что она не первый раз делает это. Я пробежал рукой по ее телу. Она не сопротивлялась, но, как только я попытался залезть ей под купальник, Джессика мягко отстранилась.
– Ты мне нравишься, – призналась она. – Однако я не готова к чему‑то более серьезному. Мои родители доверяют мне.
– Твои родители знают, что ты отправилась сюда со мной
– Конечно.
Я представил ее отца, и его грозный образ вдруг заставил меня вспомнить свою клятву Тиан. Мысль о том, что можно хранить верность и на большом расстоянии, вдруг показалась мне вполне здравой. Более того, меня внезапно потянуло вернуться на свою складную кровать.
– Мне пора уходить, – сказал я ей.
– Хорошо, – легко согласилась Джессика. – Тебе здесь нравится?
– О да, но как ты выдерживаешь общество одних и тех же людей каждый день?
– А разве ты каждый день встречаешься с разными людьми?
– Нет, – ответил я. – Пожалуй, ты права. В любом случае ты обречен на общество одних и тех же людей.
– Вот видишь? – проговорила она и начала выходить из воды. – Отвернись, – попросила Джессика.
Мне было мучительно представлять себе, как она раздевается за моей спиной. Когда я обернулся, Джессика была уже в шапке, пальто и сапогах. Я тоже попросил ее отвернуться. Она была очень классной девчонкой, и я пожалел, что она не живет у нас в Шебойгане. Ее домик стоял в глубине лесной чащи. Она показала мне дорогу назад, и я заметил, что, уходя, не выключил свет.
Приблизившись к домику, который выделили нам, я услышал голоса. Слева от водопада бежала тропинка, и мне показалось, что они доносились оттуда. Голоса звучали приглушенно, но все равно было очевидно, что говорившие рассержены. Я остановился, заинтригованный. Снег прекратился. На полянке неподалеку от меня высился мощный дуб, возле которого я заметил двух людей. Они, то ли дурачились, то ли… дрались. Тот человек, который был снизу, казался совсем маленьким. Затем я разобрал слова.
– Ты, мерзавец, а ну‑ка отпусти меня! Я закричу!
– Вперед, тебя все равно никто здесь не услышит! – различил я низкий мужской голос.
Я понял, что первый голос принадлежал Каролине. И она действительно закричала. Но ее крик быстро оборвался, словно кто‑то заткнул ей рот. Я услышал, как разрывается ткань. Мне хотелось броситься на обидчика и стащить его. Но парень был около шести футов и двенадцати дюймов росту, а у меня в руках были только мокрые шорты. Прокравшись на цыпочках к нашему домику, я быстро перерыл содержимое рюкзака и вытащил револьвер. Я молился, чтобы тот парень каким‑то образом не догадался, что оружие не заряжено. Я надеялся, что в темноте и на расстоянии смогу действовать без опаски. Сердце у меня в груди бешено колотилось, когда я приблизился к парню сзади и негромко произнес:
– Слезь с нее.
Этот здоровенный подлец перекатился на один бок, и Кара начала яростно отбиваться, но он легко удерживал ее одной рукой.
– Какого черта? Иди отсюда! Ты кто такой? – сказал он мне. Я сделал шаг вперед, стараясь вспомнить, как вел себя в фильмах Мэл Гибсон, и сохраняя на лице маску бешенства.
– Быстро слезай с нее, иначе я сделаю тебе дырку в голове.
– Не с этого расстояния, – дразнящим тоном парировал он.
– Хочешь заключить пари? – Я тяжело дышал. – Ты меня не видишь, а я тебя вижу, как на ладони. Ты, сукин сын, это моя сестра, которой всего четырнадцать.
– Ты же говорила, что тебе восемнадцать, – удивился парень, но не отпустил ее.
– Гейб, он мне рубашку разорвал и разбил губу.
– Супергерой! – бросил я.
Бог ты мой, что мы делали здесь? Купались в пруду и отбивались от сумасшедших насильников. Ничего не скажешь – тихий рай в Вермонте.
– Супергерой! – повторил я. – Одолел маленькую девочку! Быстро шевелись, – сказал я, взмахнув револьвером, чтобы луна осветила его.
– Ну, ладно, парень, остынь, – проговорил верзила, сначала поднимаясь на колени, а потом вставая. Кара в одной туфле, спотыкаясь, побежала ко мне.
– Опусти револьвер, – приказал он.
– Ты, наверное, окончательно сошел с ума в своем лесу, тупица. Я из нормального мира, и я смотрел намного больше серий «Закона и порядка», чем ты. Это револьвер 38‑го калибра, и, если ты сделаешь, хоть один шаг, я продырявлю тебя с большим удовольствием. Ты пойдешь впереди нас до гаража и отдашь нам ключи от машины.
Он двинулся вперед, но Каролина успела сделать ему подножку, и парень тяжело рухнул на землю.
– Черт бы вас побрал, – закричал он. – Да вы знаете, кто был мой отец? Он владел здесь всем. Я Мир Холлвей.
– Даже если бы тебя звали Мохаммед Али, мне было бы наплевать, потому что револьвер у меня.
Он ворчал и спотыкался, но шел вперед, пока мы не заметили длинное помещение с железной крышей.
– Ключи там, – поворачиваясь, произнес он.
– Стой спокойно! – прикрикнул на него я, ощущая, что у меня подкашиваются ноги. – Кара, иди и проверь, не врет ли он.
Каролина, подпрыгивая на одной ноге, помчалась туда.
– Все верно! – закричала она.
– Возьми их!
– Гейб, но все наши вещи в домике, а моя туфля на поляне.
– У тебя есть кроссовки.
– Но деньги и телефон Кейси…
– Бегом за ними. Возьми наши сумки и быстро назад…
Да, тихая жизнь коммуны иногда нарушается всплесками бурных эмоций.
– Видишь, чего ты добился, неудачник, – сказал я в спину парню.
Я заметил, как мышцы у него на спине напряглись, натянув ткань рубашки. Наверное, ему и пальто без надобности, потому что он наверняка покрыт шерстью.
Он резко развернулся и ударил меня. Когда я встал, все еще удерживая в руках револьвер, он начал отходить назад.
Ни до этого, ни после мне не приходилось специально причинять физическую боль человеку. Но в этот раз я успел догнать его и со всего размаху ударил в челюсть рукояткой револьвера, а когда он дотронулся до раны рукой, нанес ему удар еще и по голове. Он рухнул на землю. Я опустился на колени рядом, и его пульс подсказал мне, что с ним все будет в порядке.
– О Гейб! Ты его застрелил? – закричала Каролина, бросая наши вещи в багажник машины. – Откуда у тебя пистолет?
– Быстрее в машину, дурочка, – велел ей я, заметив, что Мир уже начал шевелиться и постанывать. Мы помчались на четвертой скорости. Полчаса езды в южном направлении – и ни одного произнесенного слова.
– Что ты делала с ним?
– Он сказал, что покажет мне горячий источник. Должно быть, сегодня ночью всех тянуло туда.
– Ты разве не видела, что он идиот? – Впрочем, что можно было ожидать от девочки, которая шляется с такими, как ее подружки и Райан?
– Откуда у тебя пистолет?
– Он успел сделать свое дело? Он тебя изнасиловал?
– Нет, – ответила Каролина. – Я все время отбивалась. Откуда у тебя пистолет?
– Я взял его из дому. Нашел у отца в вещах.
– У папы был пистолет? – прошептала Каролина.
– Каролина, мы даже не знаем, кто такой наш отец.
Она начала плакать навзрыд, так что вскоре от изнеможения уснула.
Когда обстоятельства сбрасывают тебя в кювет, приходится делать открытия с гораздо большей скоростью, чем при рутинном течении событий. Я позвонил Кейси, сказав, что мы направляемся на автобусе в Нью‑Йорк Стейт. Она передала трубку маме, и я послушно с ней поздоровался. Кейси сообщила, что мама практически два дня проспала. Я обрадовался: пусть уж лучше она ничего не знает о том, что произошло с нами.
Я вел машину, снова и снова прокручивая в голове, как я двинул парня пистолетом в челюсть. Это было жутко, но впечатляюще. Я хотел домой, но при этом понимал, что само понятие дома для меня изменилось. О доме я теперь сохраню лишь воспоминания.
Я вел машину до самого утра, пока свет не начал слепить мне глаза. Затем я заметил щит с названием городка Западный Спрингфилд, штат Массачусетс, и свернул на тихую стоянку, после чего закрыл все замки и провалился в сон.
Мы проснулись от какого‑то барабанящего звука. Это полисмен настойчиво стучал в лобовое стекло.