– Оба варианта одинаково хороши. Правда…
Стивен с облегчением вздохнул, когда увидел приближающуюся к ним Грейс. Одной рукой сестра взяла его под локоть, другой обхватила Бекки за талию и увлекла их обоих в сторону.
– Есть важная новость, – прошептала она. – Через пять минут встречаемся во дворе.
Бекки округлила глаза:
– Что? Что случилось?
Ада была готова провалиться сквозь землю, когда Саймон повел ее через зал знакомиться с родителями. Собственно, она прекрасно понимала, что лучшего случая не будет. Выпускной бал – прекрасный повод, чтобы представить ее без лишней суеты и церемоний.
– Мама, папа! – Саймон пару раз кивнул и самоуверенно вздернул подбородок. Глаза его светились от счастья. – Позвольте представить вам мисс Аду Норбери. Ада, это моя мама, леди Элфорд. Мой отец, лорд Элфорд.
Лицо матери Саймона не отличалось правильностью, поэтому красавицей ее назвать было трудно. Однако моложавый вид, сияющая кожа оттенка светлого фарфора и медно‑рыжие волосы делали ее вполне привлекательной женщиной. Очевидно, мечтательные глаза и широкий рот Саймон унаследовал от нее.
Барон Элфорд в свои почти шестьдесят был ниже куда более юной супруги почти на полголовы. В нем чувствовалась надежность, почти непоколебимость, как в старых дубах, окружавших Шамлей Грин. Глядя на него, легко было предсказать, как с возрастом будет меняться внешность Саймона.
Больше всего на свете Аде хотелось убежать. Однако не менее сильным было желание поближе познакомиться с обоими и произвести на них благоприятное впечатление. Опираясь на руку Саймона, она сделала киксен.
– Лорд Элфорд, леди Элфорд, добрый вечер.
– Добрый вечер, мисс Норбери. – Нежный, обволакивающий голос баронессы напомнил Аде волны Средиземного моря. От ее стеснительности вмиг не осталось и следа. – С вашими родителями, сестрой и братом мы имели удовольствие познакомиться еще осенью. Максвелл, ты помнишь Норбери?
– Конечно! – Голос барона был низким и теплым и придавал ему неотразимое обаяние. – Благословенны сэр Уильям и леди Норбери, имеющие двух таких прекрасных дочерей.
Ада покраснела до кончиков волос, однако вскоре снова забыла о своем смущении.
– Вы ведь долго пробыли за границей, не так ли? – осведомилась мать Саймона.
– Да, на континенте. Чуть больше года.
Правая рука Ады, судорожно сжатая в кулак в шелковой перчатке, несколько расслабилась.
– Саймон тоже ездил в Италию прошлым летом, о чем, конечно, уже успел вам сообщить. Что же касается нас, – леди Элфорд укоризненно посмотрела на мужа, – последний раз мы выезжали почти три года назад. С тех пор у нас то свадьбы, то помолвки, то крестины… Ни на что другое времени просто не остается. Однако надеюсь, мы еще свое наверстаем. – Она ласково погладила рукав смокинга мужа – жест, который тронул Аду до глубины души. – И как вам на юге?
Под взглядом леди Элфорд, таким внимательным и искренним, на душе у Ады сделалось легко.
– Прекрасно! – воскликнула она. – Хотя я чаще вспоминаю время, проведенное в Париже.
– В ваших словах звучит тоска. – Улыбка леди Элфорд сделалась печальной. – Знаете, каждый раз, когда я слышу или читаю о Париже, представляю себе влюбленную пару или молодоженов во время медового месяца и думаю о той головокружительной страсти, которую невольно внушает нам этот город.
На этих словах Ада окончательно избавилась от своей застенчивости, которая будто растаяла, как островки последнего мокрого снега под лучами мартовского солнца.
– Именно это я и чувствовала! – воскликнула Ада. – Один только этот свет, который так мягко обозначает предметы и делает краски чуть приглушенными. Неудивительно, что этот город всегда вдохновлял художников. Париж заставляет нас мечтать. Скажу больше, он окрыляет!
Сама того не замечая, Ада взяла уверенный тон, даже начала отчаянно жестикулировать, и глаза ее загорелись. Леди Элфорд наблюдала за ней с нежностью.
От живописи и архитектуры они перешли к музыке, а потом от Парижа к Риму, который обе признали городом несокрушимой жизненной силы, позволившей ему нарастить могучую мускулистую плоть на высохший скелет античности.
Внезапно взгляд Ады упал на Грейс, которой танцующие пары мешали пробиться к ней и Дигби‑Джонсу. Мисс Норбери знаками пыталась объяснить Аде, что им с Саймоном нужно выйти наружу. Ада неохотно кивнула. Ей не хотелось покидать общество леди Элфорд, разве что на короткое время.
– Если будете зимой в Лондоне, добро пожаловать с нами в Оперу, – пригласила леди Элфорд. – Наша ложа всегда в вашем распоряжении.
Ада было подумала, что ей надо будет спросить разрешения родителей. Однако все сомнения тут же отступили перед захлестнувшей ее волной счастья.
– С огромным удовольствием, леди Элфорд, – ответила она.
Лицо лорда Элфорда светилось гордостью за его непутевого сына, ставшего наконец на путь исправления. И Саймон под сияющим взглядом отца стал как будто выше ростом.
На улице стояла прохладная июньская ночь, и кожа на руках Грейс сразу стала гусиной. Туфли ступали по высохшей за день земле, под подошвами мягко шуршала сухая трава. Где‑то неподалеку затянул трель одинокий кузнечик, но тут же смолк. Грейс прислушивалась к голосам, доносившимся из спортивного зала. Там сыновья принимали поздравления от своих отцов и выслушивали их советы на будущее; дочери расхваливали перед родителями достоинства своих избранников или обдумывали предложенные матерями кандидатуры; расстававшиеся на неопределенный срок сокурсники клялись в вечной дружбе; влюбленные шептали друг другу на ушко нежности, обещали достать звезды с неба и срывали поцелуи, думая, что этого никто не замечает. Во избежание сюрпризов, которых можно ожидать от молодых, влюбленных и соскучившихся по свободе людей, офицеры время от времени обходили территорию училища. Сейчас в поле зрения одного из таких патрулей попала группа юношей, расположившихся с бокалами в руках на поле для крикета. – Ну, теперь гуляй всю но‑очь… – хрипло протянул один из них, поднимая глаза к небу. – Потому что… Шам‑пус‑Чар‑ли‑я‑зо‑вусь! Да! – Заметив Грейс, молодой человек на коленях развернулся к ней и, театрально воздев руки, пропел еще раз: – Шам‑пус‑Чар‑ли‑я‑зо‑вусь! Ну‑те‑перь‑гу‑ляй‑всю‑но‑очь…
Грейс рассмеялась, пробегая мимо него, и внезапно встретилась глазами с лейтенантом Меллоу.
– Добрый вечер, мисс Норбери. Все в порядке? – осведомился тот.
Рядом с ним стоял еще один знакомый Грейс офицер.
– Добрый вечер, лейтенант Меллоу, лейтенант Смит. Все в порядке, благодарю вас, – ответила Грейс.
Со стороны могло показаться, что она бесцельно слоняется по территории, однако это было не так. Подобно стрелке компаса, всегда устремленной на север, направление ее маршрута неизменно отклонялось в сторону площадки для игры в поло, на самом краю которой она не столько различала, сколько предчувствовала знакомый силуэт.
– Привет, – тихо сказала Грейс, приблизившись.
Джереми повернул голову. Лицо его казалось спокойным, как будто он ждал здесь только ее.
– Привет, Грейс.
Некоторое время они стояли рядом, вслушиваясь в стрекот сверчков и голоса ночных прохожих. Из зала доносилась бравурная танцевальная музыка. Подвыпившие новоиспеченные офицеры продолжали воспевать шампанское и прочие радости жизни. Наконец молчание стало для Грейс невыносимым.
– Тебе не очень‑то здесь весело, как я погляжу? – спросила она.
Джереми глотнул из своего бокала и кивнул.
– Твоей матери здесь тоже некомфортно, так мне показалось, во всяком случае.
Грейс запнулась, словно спохватилась, что сказала лишнее. Джереми понял ее замешательство.
– Мы не привыкли к таким праздникам, – поспешно пояснил он. – Она была здесь только ради меня.
– Так она уже уехала? – испуганно спросила Грейс.
– Я только что отвез ее в гостиницу в деревне, утром она первым поездом отправится домой. – Джереми крутил в руке бокал, на котором играли блики света. – Спасибо, что представила ее леди Норбери… и хорошо, что вы немного поговорили друг с другом.
– Но это естественно, – улыбнулась Грейс.
– Нет, Грейс, и ты сама знаешь, что это не так. – Джереми задумчиво выпятил подбородок. – И это было действительно очень мило с твоей стороны…
Грейс быстро опустила голову. Она не хотела, чтобы Джереми видел, как ее порадовал его комплимент. Некоторое время она, прикусив нижнюю губу, водила носком туфли по траве, а потом глубоко вздохнула и подняла голову.
– Похоже, ей не нравится твоя будущая профессия.
Джереми застыл, не успев донести бокал до рта.
– Это она тебе сказала?
– Она выразилась иначе, но я поняла, что дело обстоит именно так.
Джереми сосредоточился на бокале, а потом вдруг не то фыркнул, не то прыснул от смеха.
– И в этом ты вся. Любого вывернешь наизнанку.
– Должно быть, это у меня от матери, – небрежно отвечала Грейс. – Хотя… – добавила она, – все мы так или иначе выворачиваемся наизнанку друг перед другом, кроме…
– Кроме меня, я знаю, – весело кивнул Джереми, однако тут же посерьезнел. – Ты права, она недовольна. Она хотела, чтобы я выбрал себе другое дело. – Он вздохнул. – Тем не менее она жертвовала всем до последнего пенни, чтобы дать мне возможность учиться в Сандхёрсте. И я помню об этом.
Не похоже, чтоб Джереми был хоть немного навеселе, и все‑таки в этот вечер он казался Грейс менее сдержанным, чем обычно. И эта открытость делала его неотразимо обаятельным, так что Грейс тут же захотелось прильнуть к нему и ткнуться лицом в его плечо. Но она не решалась. Только не в этом месте, где уединение – лишь иллюзия и они в любой момент могут попасться на глаза случайному человеку.
– Но чем твоей матери не нравится карьера офицера? – спросила Грейс. – В конце концов, твой отец тоже был военным.
– Поверь, Грейс, жизнь с моим отцом не была праздником! – Джереми махнул в сторону залитого огнями спортзала. Потом потоптался, перенеся вес на другую ногу, склонил голову на плечо, глубоко вздохнул и уставился в темноту между стволами деревьев, кроны которых серебрились в лунном свете. – Моя мать, – медленно начал он, – лучше кого бы то ни было знала, что может сделать с человеком война. Отец… – Тут Джереми еще раз вздохнул, как будто каждое слово давалось ему с трудом. – Человек, за которого она выходила замуж, остался там, в Крыму. Вернулся другой. Мне в каком‑то смысле было проще, ведь я не знал того, первого. – Он потер уголок рта костяшкой большого пальца. – Понятно, что она не желала такой судьбы своему единственному сыну.
– Тем не менее ты на это решился? – осторожно спросила Грейс.
– Да, тем не менее, я на это решился. – Джереми издал короткий смешок, который будто застрял у него где‑то в горле. – А что мне оставалось делать? Спросить своего дядю, не нужен ли ему в хозяйстве работник? Или устроиться мальчиком в лавку к другому дяде? Но для этого незачем было столько лет протирать штаны в школе при госпитале Иисуса Христа. А для университета я не гожусь: я ведь не прирожденный ученый вроде Стивена! – Сейчас он говорил тише, однако голос по‑прежнему был буквально пропитан горечью. У Грейс покраснели щеки, словно она сидела у камина. – Да, я не глуп, Грейс, однако и талантов особых ни к чему не имею, – продолжал Джереми. – Тем не менее я хочу найти себя. И я думаю… нет, я уверен, что мое место в армии… Там у меня получится.
«У тебя все получится, – думала Грейс. – Я в тебя верю». Сейчас все возражения казались ей неуместной риторической чушью. Поэтому она просто положила ладонь на грудь Джереми, в надежде, что он ее поймет. Грейс чувствовала его дыхание под своими пальцами и даже, как ей казалось, биение его сердца. Она вздрогнула от его прикосновения, когда он внезапно принялся гладить пальцами ее затылок. Грейс ткнулась лбом в его ключицу и счастливо вздохнула.
– Вот что я называю практическим умом, – произнес рядом чей‑то нетрезвый голос.
Джереми и Грейс переглянулись. В полумраке нарисовался силуэт влюбленной парочки, между тем как пьяный, в котором они узнали Фредди Хаймора, продолжал:
– Сначала он засунул диплом себе в задницу…
– Прошу тебя, Фредди, здесь же леди… – хихикала девица, повисшая на его руке.
– …а теперь, – продолжал Хаймор, не обращая на нее внимания, – цепляется за полковничью дочку, чтобы с ее помощью подняться еще выше…
Пальцы Грейс невольно разжались, хотя она не отняла их, в то время как Джереми, наоборот, еще крепче прижал ее к своей груди.
– Каждому по заслугам, Хаймор, – ответил он.
Фредди Хаймор поднял руку с бокалом и выставил указательный палец в направлении Джереми:
– И ты свое получишь, не волнуйся. Об этом я уже позаботился…
– Фре‑едди, – кокетливо простонала девица, дергая его за рукав. – Пойдем же в зал, я хочу танцевать.
Хаймор неохотно поплелся за ней, продолжая грозить Джереми пальцем, пока не споткнулся на своих нетвердых ногах.
Грейс и Джереми стояли неподвижно, так и не разомкнув объятий, как будто окруженные невидимой стеной, защищавшей их от всякого зла. Оба ждали, когда беспокойство, причиненное выходкой Хаймора, уляжется, словно пыль, поднятая с земли порывом ветра. – Ты ведь не думаешь, что я…. – хриплым от волнения голосом начал Джереми.
– Нет, – выдохнула Грейс, не поднимая глаз. – Конечно, нет.
Она почувствовала, как напряглись его мышцы, а потом по телу пробежала дрожь.
– Мы из разных миров, Грейс.
Эта его фраза, сухая и жесткая, встала между ними, как дощатый забор. Сердце Грейс забилось сильнее, однако ей понадобилось время, чтобы подобрать нужные слова.
– Неважно, откуда мы, Джереми, – ответила она. – Главное, куда мы идем.
Джереми замялся. Несколько раз он пытался ей возразить, однако как будто не решался.
– Ты действительно так думаешь? – выдавил он наконец.
На ее лице заиграла улыбка, не то дразнящая, не то нежная.
– А ты так плохо меня знаешь? – спросила она, поднимая на него глаза.
Он не ответил, но их диалог продолжался в молчании: Грейс мяла и гладила ладонями его форму, Джереми трогал большим пальцем ее запястье, и оба дышали все глубже.
Наконец Грейс подняла лицо, которое находилось так близко от Джереми, что он, казалось, чувствовал жар ее пылающих щек и аромат волос.
Не сейчас. Не здесь.
Джереми шумно вдохнул и откинул голову назад.
– Разве тебе не хочется танцевать?
Наконец в мягком, маслянистом свете, льющемся из окон спортзала и будто сиянием окружавшем увенчанное остроконечными колоколенками здание, возникли очертания их друзей, которые остановились неподалеку в ожидании. Джереми и Грейс словно оказались в кругу заговорщиков. Они не особенно бросались в глаза, но, судя по кивку, который сделал в их сторону Ройстон, парочку заметили. – Теперь, когда все мы здесь… – начал Ройстон и откашлялся, прочищая горло. Рядом с ним стояла улыбающаяся Сесили. – Вы не просто мои друзья, – продолжал Эшкомб, собравшись с духом, – вы самые близкие мне на этой земле люди, и жизнь без вас для меня немыслима. Так было и будет впредь, это я вам обещаю…
Голос его дрогнул и на мгновенье затих. Лишь после того, как Сесили прижалась щекой к его руке, Ройстон продолжил:
– Этим летом у нас начнется новая жизнь. Если с сегодняшнего дня мы – офицеры Ее Величества, то с сентября будем стоять на страже мира и покоя нашей страны. И вы, как мои друзья, – он еще раз обвел глазами присутствующих, – должны узнать первыми, что вчера я попросил лорда Грэнтэма уделить мне несколько минут… – Тут приятели оживились и зашумели, и тогда Ройстон, нежно улыбнувшись и коротко взглянув на Сесили, перешел к делу: – Вчера после парада я отвел это милое создание в сторонку и сделал ей предложение. Она ответила «да».
Тут поднялся невообразимый шум.
– Счастья вам обоим!
– Счастья!
– Ну, наконец‑то!
– Поздравляю, старина!
– О, Сис, как я за вас рада!
Ада и Грейс кинулись Сесили на шею, в то время как Бекки ограничилась лишь кратким рукопожатием. А потом три девушки повисли на шее Ройстона, а юноши принялись хлопать его по плечу и по очереди обнимали Сис.
– Мы думаем, в августе… – добавила Сесили, сияя от счастья.
– Надеюсь, мне удастся убедить родителей предоставить нам для этой цели Эстрехэм Хаус.
– О да! – воскликнула Сесили. – Я так люблю этот дом!
Большего сказать она не успела. Внезапно танцевальная музыка стихла, и вместо нее послышались нетерпеливые родительские голоса.
– Пойдем! – схватив Ройстона за руку, Сис поспешила в зал.
Остальные последовали за ними.
В переполненном помещении друзьям не нашлось другого места, кроме уголка возле входной двери, когда Сесили и Ройстон смеясь пробирались сквозь толпу. В этот момент на подиум поднялся генерал Фредрик Добсон Миддлтон. Отмеченный самыми высокими наградами королевства за заслуги в войне против коренных народов Новой Зеландии и подавлении восстания в Индии, он и сам был выпускником этого училища, в котором теперь служил комендантом. Неуклюжий и седобородый, держа в одной руке бокал, а другую заложив за спину, он обвел узенькими глазками круг гостей, коллег и своих воспитанников. Убедившись, что его готовы слушать, генерал возвысил голос.
– Леди и джентльмены! Герои нашего сегодняшнего праздника – лучшие из лучших, и они уже доказали это. Большая честь быть принятым в Сандхёрст, но еще бо́льшая – успешно его закончить. И сегодня эти молодые люди стоят на пороге своего будущего, которое готовит им громкую славу. Потому что нет чести выше, чем охранять мир и покой нашего отечества на службе у Ее Величества королевы Виктории. – Он сделал короткую, но многозначительную паузу. – И только один путь можно назвать более почетным, чем этот, а именно… – Он перевел глаза на Сесили и Ройстона, которые стояли возле подиума, попеременно глядя то на генерала, то друг на друга. – А именно – связать свою судьбу с офицером Ее Величества. Леди и джентльмены, я поднимаю этот бокал за леди Сесили Хейнсфорд, которая готова принести эту жертву! За помолвку леди Сесили и лорда Эмори!
Шквал поздравлений и аплодисментов обрушился на Ройстона и Сесили, на сияющих от счастья Хейнсвортов и сдержанных Эшкомбов.
Где‑то с краю ликующей толпы стояла Ада, прикусив губу, чтобы не разрыдаться от переполнявших ее чувств. Она вздрогнула, когда кто‑то взял ее за плечо, и, подняв глаза, встретила взгляд Саймона. На его лице мелькнул испуг, когда по ее щеке скатилась первая слеза. Их пальцы сцепились, и лица осветились словно одной и той же улыбкой.
Бекки буквально пожирала глазами Стивена, безучастно смотревшего перед собой. Он выглядел печальным и в то же время будто чего‑то ждал. Неожиданно Стивен наклонился к ней и шепнул, обдав ухо горячим дыханием:
– Так следующий танец мой, да?
– Котильон, леди и джентльмены! – пронеслось тем временем по залу. – Котильон! Толпа гостей расступилась, словно воды Черного моря. Матери и отцы, дедушки и бабушки, преподаватели училища со своими женами сдвинулись на край зала, а новоиспеченные офицеры взяли под руку своих дам.
Вскоре одетые в алые мундиры молодые люди выстроились в середине зала четырехугольником и повернулись к своим партнершам, образовавшим вокруг них другой, больший четырехугольник. По знаку капельмейстера полилась медленная, ласкающая слух музыка, и начался танец, очевидно посвященный Ройстону и Сесили, которые стояли в центре обоих четырехугольников и единственные не принимали в нем участия.
Молодая пара оказалась как бы в укрытии и воспользовалась этим обстоятельством, насколько это было возможно. Ройстон приблизился к Сесили плотнее, чем это позволяли правила приличия, и даже успел дважды поцеловать ее в висок, в то время как она прижималась к его плечу то щекой, то лбом, и никто не ставил ей это в укор.
Грейс была готова обнять весь мир. С переполненным пьянящей радостью сердцем она обводила взглядом своих товарищей. Бекки стояла в котильоне напротив Стивена и явно была на седьмом небе. Саймон с Адой вышли из танца и, забыв обо всем, смотрели друг другу в глаза. Леонард только что перехватил бывшую партнершу Дигби‑Джонса, к явному удовольствию этой элегантной брюнетки, и сейчас подмигивал ей.
Потом Грейс снова повернулась к Джереми, который не сводил с нее светящихся гордостью и восторгом глаз. Она знала, как выглядит Джереми и в домашней одежде, и костюме для регби, и в синем повседневном кителе. Но ничто не шло ему так, как парадная кадетская форма. Она очень походила на настоящую, офицерскую, и ее яркие, насыщенные тона делали черты Джереми еще выразительнее.
Тут музыка стала оживленнее, и Грейс с Джереми присоединились к танцующим. Он кланялся в такт мелодии, как и остальные джентльмены, а она, как и положено леди, отвечала на каждый поклон книксеном.
– С добрым утром! – шептал Джереми, привлекая ее к себе в первой позиции котильона.
– С добрым утром! – улыбалась Грейс.
Сад Шамлей Грин был освещен послеполуденным солнцем. То там, то здесь в листве щебетали птицы; шмели и пчелы, жужжа, зависали над алыми венчиками садовой фасоли. На флоксах, розах и бородатых цветках фуксии сидели, то складывая, то раскрывая крылья, нежные мирмидоны и полосатые крапивницы. Издалека доносилось сонное блеяние овец и чуть слышное журчание речушки Кранлей.
Ада сидела с этюдником на коленях. Поставив одну босую ногу на одеяло, другую – в траву, она корпела над портретом сестры. Грейс возлежала перед ней на боку, облокотившись на руку и устремив мечтательный взгляд в открытую книгу. Другой рукой она гладила свернувшуюся калачиком Табби.
Художница учла все: особенности модели, перспективу, атмосферу, – тем не менее рисунок не складывался. Перед глазами Ады снова и снова возникало лицо Саймона, и пальцы сами собой набрасывали на бумаге его черты. Особенно четко вырисовывался рот, такой желанный, манящий, каким он был для нее все эти последние дни, когда при одном только взгляде на него у Ады сжималось сердце, и она отворачивала покрасневшее лицо.
Украдкой, словно для того, чтобы успокоить свою нечистую совесть, Ада бросила взгляд на мать, сидевшую за столиком под дубом. Леди Норбери писала письма, а ее супруг шелестел страницами газеты. Оба наслаждались тишиной воскресного дня, покоем, который с некоторых пор стал в Шамлей Грин редкостью. С тех пор как с неделю назад Стивен снова занял свою комнату, а Саймон с Джереми поселились в апартаментах для гостей, в доме царило оживление. Уже с раннего утра появлялись Леонард, Сесили и Ройстон с Томми, а когда могла, к ним присоединялась и Бекки.
И тогда наступало время конных прогулок по окрестностям, верхом или в тюльбери, теннисных поединков или вольной борьбы под подбадривающие крики девушек. А вечером в саду устраивали пикники, которые растягивались до полуночи, с лимонадом и закусками, которыми баловала молодежь Берта, со смехом и пустыми разговорами. Друзья вспоминали свои детские проделки, делились планами на остаток лета и дальнейшую жизнь.
Тем более покинутым и скучным казался сегодня Аде родительский дом, как будто общество отца и матери больше ее не устраивало. При мысли об этом ей стало стыдно.
Ройстон и Сесили уехали в Девоншир вместе с лордом и леди Грэнтем, чтобы выбрать в семейной сокровищнице Эшкомбов обручальное кольцо для Сесили. Оттуда они намеревались отправиться в Лондон, чтобы заказать ей платье и подготовить Эстрехэм Хаус к предстоящему торжеству. Поскольку это путешествие предоставляло будущим родственникам прекрасную возможность познакомиться друг с другом, Леонард и Томми тоже присоединились к родителям.
Подавив тяжелый вздох, Ада вернулась к эскизу. Она растерла графит кончиком мизинца, однако тень легла неудачно. Тогда Ада сдвинула брови, склонила голову к плечу и, покусывая губу, принялась вглядываться в модель, пытаясь понять, в чем дело.
– Думаю, на следующей неделе имеет смысл съездить в Лондон и заняться твоим гардеробом. – Голос матери вывел художницу из размышлений. – Как ты думаешь, Ада?
Сердце бешено забилось, ее охватил страх. До сих пор она так и не собралась с духом попросить у родителей разрешения вернуться в колледж. Каждый день она уговаривала себя, что сделает это завтра, и в результате все откладывалось на неопределенный срок.
– Ада?
Она продолжала царапать углем бумагу, не поднимая глаз.
– Я думаю перенести свой дебют в свете, мама, – тихо ответила она.
И сразу почувствовала на себе взгляды родителей и сестры. Даже листья в саду как будто зашелестели громче.
– Но почему, дорогая? – Голос матери звучал озабоченно. – Или опять твои детские страхи? Ни на майском балу в Гивонс Гров, ни на выпускном вечере Стивена мы не заметили, чтобы ты боялась людей. Эти экзамены ты выдержала на «отлично».
– Нет, мама, дело не в этом…
Грейс села, положив руку сестре на колено:
– А в чем, Адс?
Но та лишь трясла головой, не в состоянии вымолвить ни слова.
– Что случилось, в самом деле? – Беспокойство Констанс Норбери сменилось недоумением.
Ада отложила уголек и обхватила руками колени. Некоторое время она молча наблюдала за Гладди, который сначала нюхал землю и катался на спине, выбрав определенный участок газона, а потом вскочил, встряхнулся и засеменил к дереву, где улегся отдыхать.
– Ада, мама задала вопрос, – осторожно напомнил полковник.
Сердце затрепетало. Сейчас или никогда. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы сейчас рядом с ней был Саймон. Она будто слышала его голос, шепчущий на ухо: «Ты сможешь, Ада. Я знаю, у тебя получится».
Она глубоко вздохнула и повернулась в сторону родителей.
– Осенью я хотела бы вернуться в Бедфорд.
В воздухе почувствовалось приближение грозы.
Ада мужественно выдержала направленный на нее поверх газеты взгляд полковника.
– Не думаю, что это хорошая идея, – сказал он и снова погрузился в чтение.
У Ады сжался желудок и пересохло в горле. Грейс обняла сестру за плечи, и это придало ей уверенности.
– Тем не менее я этого хочу.
Полковник отложил газету и в недоумении уставился на младшую дочь, которая всегда была хороша тем, что не прекословила. В его глазах промелькнула сердитая искра, однако вскоре гнев снова сменился удивлением.
– Пожалуйста, папа, разреши, – попросила Грейс. – Для нее это так важно!
– Ведь ей всего семнадцать, – развела руками леди Норбери. – Годом раньше, годом позже – какое это имеет значение…
Однако лицо отца омрачилось.
– Грейс, оставь нас наедине с сестрой, – велел он.
– Но папа…
– Грейс!
Терпение отца было на исходе. Поцеловав сестру в щеку, Грейс подобрала книгу, туфли и поднялась. Подчеркнуто медленно переставляя ноги, она направилась к дому, в тени которого опустилась в откидное кресло.
Ада тоже встала и вытащила из кармана платья конверт, помятый и довольно замусоленный, поскольку со дня своего возвращения она повсюду носила его с собой.
– Вот. – Она положила конверт на стол. – Это письмо мисс Сиджвик для вас.
Отец вскрыл конверт, развернул листок и погрузился в чтение.
– Она считает меня способной… Она говорит, что я просто выбрала не те предметы… предметы…
Она окончательно запнулась, когда отец, не отрываясь от письма, поднял палец, выражая тем самым просьбу помолчать, пока он не закончит.
Ада бросила благодарный взгляд в сторону матери. Та держала ее за руку, пока полковник не передал ей бумагу.
Табби с наслаждением погрузила когти в мягкую ткань одеяла. Гладди повернулся в сторону хозяев, на его морде застыло вопросительное выражение.
– Неужели ты забыла, – тихо начал полковник, – в каком плачевном состоянии вернулась из колледжа?
Эти слова иголкой вонзились в сердце Ады. Как она могла забыть? Этот стыд и вечный страх разоблачения, это чувство, когда кажешься самой себе маленькой и незначительной, как червь, – такое остается в памяти навсегда.
– Нет, папа, я помню, – тихо возразила она, сдерживая слезы, которые уже подступали к глазам.
– Никто из нас не хочет, чтобы тебе опять было плохо, – сказал полковник, показывая в сторону жены.
– Я тоже, папа, поверь. – Голос Ады звучал мягко, почти подобострастно. Надежда все еще не оставила ее. – Тем не менее я хочу попробовать. Пожалуйста, дай мне еще один шанс. Я уверена, что на этот раз все будет лучше.
Полковник задумчиво погладил бороду и показал на письмо:
– Мисс Сиджвик пишет, ты хочешь заниматься музыкой и живописью? – Ада кивнула, и брови отца вопросительно поднялись. – Но зачем тебе для этого Бедфорд? Музицировать и рисовать ты можешь и здесь, в Шамлей. Если хочешь, мы наймем тебе преподавателей.
Слишком великодушное предложение, Ада это понимала. И все‑таки это было не то, что ей нужно.
– Я хочу закончить колледж, – сказала она, – а потом преподавать.
Ада невольно пригнулась, встретив ледяной взгляд полковника.
– Я не ослышался?
Она в смущении покачала головой.
– Нет, папа. Я хочу быть учительницей, как мисс Сиджвик.
Ада с матерью вздрогнули, когда кулак полковника обрушился на стол так, что задрожали чашки.
– Ну, это уже слишком! Ни одна Норбери еще не опускалась до того, чтобы работать. Тем более учительницей!
Табби шмыгнула в кусты, а Гладди, прижав морду к земле, скользнул в направлении дома.