– Их что‑то напугало.
Он подал поводья Расулу, осмотрелся и помертвел. Из песка на восход смотрели пустыми глазницами два человеческих черепа. Смуга опустился на колени. В первый раз в жизни он не мог шевельнуться, впервые воспринял такую встречу как зловещий знак, дурное предвестие. Вернувшись в лагерь, он не обмолвился ни словом.
Из Кина и Луксора навстречу друг другу вышли небольшие, но весьма тренированные британские военные патрули. Их задачей было обследовать деревни феллахов, расположенные на западном берегу Нила. Луксорским отрядом руководил очень толковый сержант Уайт. Они только что покинули одну такую деревеньку. Командир поговорил со старостой, солдаты потолкались среди лачуг феллахов, высматривая, нет ли там чего подозрительного. Феллахи поглядывали на них с плохо скрываемым подозрением, неохотно отвечая на вопросы. Сам факт, что пропавшего европейца искали в деревнях, вызывал страх и удивление.
– Почему вы ищите его по деревням, если он пропал в пустыне? Мы люди мирные и не таскаемся по пустыне. Нет, ни о чем таком мы не слышали, живем тихо и спокойно.
Повсюду Уайта встречали подозрительные или равнодушные взгляды.
Патруль ехал дальше на север, хотя смысла в поисках становилось все меньше. Уайт вытер пот со лба и обратился к ехавшему рядом солдату:
– В следующей деревне заночуем.
– Слушаюсь! – ответил солдат. – Лошади утомлены дорогой.
– Скоро нам должен встретиться отряд, который выехал из Кина.
К ним подъехал другой солдат.
– Господин сержант! Скоро полдень. Может, отдохнем?
Уайт оглядел подчиненных. Они были крайне измучены, то же самое и лошади. Местность постепенно понижалась в сторону Нила и вроде подходила для отдыха. Сержант махнул рукой, отряд подъехал к реке. Напоили и расседлали лошадей, люди расположились в тени пальм, отдыхали, рассуждали, делились соображениями.
|
|
– Что это за персона такая, которую мы ищем?
– Половина Египта за ним гоняется.
– Если бы за каждым пропавшим так рыскали…
– И что его понесло в эту кошмарную пустыню?
– А если он пропал в пустыне, так чего ради мы ищем его на Ниле.
Уайт, любивший производить впечатление на своих людей, ждал, пока они выговорятся.
– Том Аллан – человек, которого мы ищем, – оказался там не по своей воле, – приступил он к разъяснениям. – Его похитили! И мы, британцы, не можем позволить, чтобы у нас под носом творили, что хотят. Могу еще добавить, что это не такой уж обычный человек. Его делом интересовались из консульства, специально приехал человек из Каира.
Солдаты были уже достаточно заинтригованы, но им следовало еще подождать. Сержант должен был продемонстрировать свою осведомленность.
– Слышали об этой каирской афере? – спросил он наконец.
– Я что‑то читал в газете, – отозвался один солдат.
– Арестовали какого‑то чиновника хедива за контрабанду.
Уайт кивнул.
– А знаете, о какой контрабанде речь?
– Что можно вывозить из Египта? Какие‑нибудь трухлявые сокровища…
– Тот европеец, Аллан, торговал ими?
Сержант отрицательно покачал головой.
– Наоборот! Он искал того торговца, а тот его перехитрил. Похитил Аллана, оставил его в пустыне, а сам сбежал куда‑то на юг.
– Где его найдешь в этой глуши, в Африке?
– Говорят, у него там тоже есть дела, – прибавил Уайт. – То, что я вам скажу, не стоит повторять налево и направо…
|
|
Он снова прервал сам себя, а солдаты, затаив дыхание, молча ждали. Уайт всего‑то слышал, что «железный фараон» ведет на юге какие‑то подозрительные дела, но уж очень ему хотелось рассказать что‑нибудь поцветастее.
– Слышали о торговце рабами?
– Да, уж давно никто этим не занимается, – в ответе явно звучало разочарование.
– Здесь, может быть, и нет, но кто знает, что делается в Черной Африке.
– И этим занимается кто‑то здешний? А кто он такой? Как его зовут?
– Это не так важно, – ответил Уайт. – Его знают, как «владыку», «железного фараона». Советую вам хорошенько запомнить эти прозвища.
Уайт довольно усмехнулся, видя, какое впечатление его слова произвели на солдат. Он был бы на седьмом небе, если бы знал, как мало он ошибся.
Еще до наступления вечера они встретились с патрулем, вышедшим из Кина. Отрядам нечего было сообщить друг другу, в казармы они возвращались с пустыми руками.
На следующий день Уайт отрапортовал о поисках Вильмовскому, а тот закрасил красным всю территорию вдоль Нила, от Луксора до самого Кина. Незадолго перед этим он получил депешу о неудачных поисках между Ног Хаммади и Дендерой. Похоже, это был конец. Вильмовский сел у стола, обхватил руками голову. Надежды не осталось…
Никогда в жизни он не переживал такой трагедии, даже тогда, когда покинул родину. Даже тогда, когда весть о смерти жены чуть его не сломала. Его спасла тогда дружба Новицкого, а прежде всего мысль о сыне, оставшемся в разодранной тремя завоевателями Польше. Вильмовский жил для сына. Он пережил свою личную трагедию и выбрал небезопасную, но хорошо оплачиваемую профессию ловца диких животных. Тогда он познакомился со Смугой, и эта дружба стала одним из главных украшений его жизни. Вместе они прошли через столько приключений, справились с таким количеством опасностей. И вот роковая черта… Все сомнения отпали: Томаш, единственный сын, пропал в пустыне.
|
|
Вильмовский потерял представление о пространстве и времени. Мысленно он вернулся к одной из самых страшных минут в своей жизни. Через много лет, в Сибири, он нос к носу столкнулся с царским шпионом Павловым, из‑за которого ему пришлось бежать из родного края. «Наконец‑то мы встретились! Замечательно, жизнь за жизнь», – выплыли откуда‑то хорошо запомнившиеся слова.
Вильмовский с трудом возвращался к действительности. Он с удивлением обнаружил, что стоит среди комнаты с вытянутыми вперед руками.
Он глубоко вздохнул, пытаясь преодолеть страшное напряжение.
– Ты не уйдешь от меня, фараон! Даже если ты из железа, – тихо произнес он.
Ранним утром Вильмовский переправился через Нил и появился в лагере у колоссов Мемнона. Все были там: Салли, Новицкий, Смуга, Патрик. Не было только Томека… И не будет?
Ближе к вечеру к ним присоединился Расул, измученный не меньше других. Он отдал поиску массу сил, все свое умение, сердце. И не только потому, что у него были свои причины сорвать планы «фараона». Чем дольше он сотрудничал с этими пораженными огромной болью людьми, тем больше ими восхищался. Они не сломились в столь драматической ситуации, вступили в схватку с безжалостной судьбой. И он знал, что они будут бороться до конца, пока не найдут пропавшего либо не отдадут злодея в руки правосудия. Он преклонялся перед тем, с каким достоинством несли они свое горе. Расул выпил сок, потом осторожно начал:
– Есть еще небольшой шанс.
Все обернулись к нему со вспыхнувшей надеждой.
– Очень небольшой, но попытаться следует. Меня известили, что неподалеку отсюда появился небольшой лагерь кочевников‑бедуинов. Возможно, они что‑нибудь знают.
Все прямо‑таки вскочили с мест.
– Едем! – жестко бросил Смуга. – Салли и Патрик останутся с Новицким. Динго, сторожи!
Пес проявил явное недовольство. Он чувствовал тоску хозяев и сам скучал без Томека. Внимания ему уделялось мало, один Патрик составлял ему кампанию. Протестуя, Динго заскулил, но, послушный повелительному тону Смуги, тихонько улегся в углу.
Расул, Вильмовский и Смуга вскочили на оседланных коней и поскакали вперед. Едва утих топот копыт, как из палатки выбежал Динго, а за ним Патрик. Пес бросился по свежему следу, но его удержал свист и длинный поводок, и он вернулся, умоляюще глядя на юного ирландца. Тот быстро огляделся. У палатки, где жили слуги, стояла еще одна оседланная лошадь, она пофыркивала в нетерпении, будто призывая в дорогу. Динго снова заскулил и натянул поводок. Так они оказались рядом с лошадью, и Патрик как раз гладил ее, пока поводок не выпал из рук мальчика. Раздался довольный лай, и пес, не обращая внимания ни на какие свисты, бросился в пустыню.
Смеркалось. Вильмовский, Смуга и Расул издалека завидели костры, услышали пение. Когда они подъехали ближе к раскинутым по пескам шатрам, пение утихло, у костра остался только один человек. Остальные попрятались в шатры. Щелкнули затворы винтовок. Расул спешился, бросил поводья Смуге и подошел к человеку, освещенному пламенем костра.
– Сапам, – поздоровался он.
Тот гордо кивнул. Его явно успокоил вид полицейской формы, тем не менее он не отдал приказа своим людям выйти из укрытия. Смуга и Вильмовский не покидали лошадей, готовые взяться за оружие. Расул начал беседу, тут же переводя ее содержание Смуге и Вильмовскому.
– Они кочуют в поисках соли. Крайне нерасположены. Были в Луксоре на базаре. Не встречали в пустыне европейцев. Нет, заглянуть в шатры он не позволит, они их полная собственность. Смотри ты, он даже угрожает! А ведь знает, что имеет дело с представителями власти. Говорит: «Твой закон – не для сыновей пустыни». Он – шейх из пустыни, гордится своей независимостью. Говорит, что он как ветер в пустыне. Завтра его здесь не будет.
– Все это довольно подозрительно, – прошептал Вильмовский.
– Не более, чем примечательно, – возразил Смуга. – Таковы уж они, бедуины, вольные всадники пустыни.
Расул вернулся, сел на лошадь.
– Надо будет сюда вернуться, – сказал он.
Вильмовский только открыл рот, чтобы запротестовать, как до них донесся собачий лай. У костра появился Динго. Дальнейшие события замелькали, как в калейдоскопе. Тишину разорвал выстрел. Бедуин, целившийся в собаку из охотничьего ружья, схватился за плечо. Смуга, в руках которого еще дымился револьвер, стоял рядом с шейхом, приставив к его виску дуло револьвера. Вильмовский успел спрыгнуть с лошади и спрятался за ней, направив карабин в сторону шатров. Расул воздел руки и громко призывал всех остановиться. Вдобавок ко всему вдруг неожиданно появился запыхавшийся Патрик.
– Дядя! Я… – его тоненький голосок неожиданно разрядил обстановку.
Вильмовский подозвал собаку, и Динго улегся, по‑прежнему тревожно поскуливая.
– Что, песик, Томека чуешь? Томек? – повторил Вильмовский. Пес повизгивал и к чему‑то принюхивался.
– Ян! Собака что‑то чует.
– Пусть ищет.
Шейх велел своим людям успокоиться. Патрик оглядывал всех расширенными от изумления глазами. Расул, все еще не опуская воздетых рук, заверил всех в своих мирных намерениях.
– Ищи! – повторил сдавленным от эмоций голосом побледневший Вильмовский.
Собака залаяла и подбежала к шатру шейха. Вильмовский опустил оружие и пошел за ним.
– Не спускай с них глаз, Расул, – бросил он и вошел в шатер вслед за Динго. Внутри находились две женщины, одна грудью кормила ребенка. Ничто не указывало на присутствие мужчины. Динго, напряженно внюхиваясь, вскочил на сундук. Тем временем появился шейх со своей вооруженной тенью – Смугой. Вильмовский почувствовал, что лоб его покрылся испариной. Смуга, увидев скулящую на большом сундуке собаку, побледнел. Он позвал Динго, ткнул револьвером шейха и жестом приказал поднять крышку. Не очень охотно, со странной улыбкой на лице, бедуин откинул крышку сундука. Динго поднялся на задних лапах и потянул зубами какой‑то предмет.
Это была гурта для воды. Вильмовский облегченно вытер пот со лба и глянул на Смугу. Тот жестом предложил шейху выйти. Вильмовский прихватил гурту и вышел следом.
– Вот что мы нашли! – показал он Расулу.
Тут вмешался Патрик:
– Дядя! Да это… Я знаю! Я ее узнаю! – воскликнул он. – Это тот мешок, что нам оставили. Дядя Том взял его, когда пошел за помощью.
Расул начал расспрашивать шейха. Тот пожимал плечами, но когда полицейский приказал ему собирать пожитки и пригрозил арестовать, начал отвечать. Гурту они нашли в пустыне, возвращаясь из Луксора.
– Пойдешь с нами и покажешь, где это было.
Шейх, все еще находясь под прицелом револьвера Смуги, обрушил на них лавину слов. Расул что‑то терпеливо ему объяснял.
– Он угрожает, что пересажает весь их лагерь, потому что гурта принадлежала европейцу, которого мы разыскиваем, – перевел Вильмовскому Смуга.
– Может, они еще что‑то знают, – подсказал Вильмовский.
– Подождем! – ответил Смуга. – Положимся на Расула.
Предпринятое Расулом расследование ни к чему не привело. Полицейский был уверен, что шейх говорит правду: бедуины нашли гурту в пустыне, неподалеку от Долины царей. Выбросил ли ее Томек, когда в ней не стало воды? Возможно, ее приволок шакал. Еще раз досконально обыскали окрестности вокруг того места, где была найдена гурта. Никаких следов. И Динго не взял следа.
Жестокая правда приняла, наконец, неумолимо ясные очертания, как бы долго они старались с ней не считаться. Томек Вильмовский погиб в песках Сахары. Его поглотила пустыня. Пропала надежда найти его живым. Оставалось лишь желание найти его тело, чтобы с честью похоронить. Но и это казалось невозможно. В конце концов они насыпали на крохотном коптском кладбище памятный холмик. И над этой символической могилой Смуга дал клятву:
– Томек! Обещаю тебе! Не успокоюсь, пока не найду «фараона». А когда найду, приду сюда и расскажу тебе, что я с ним сделал… Да поможет мне Бог!
– Да поможет мне Бог! – эхом повторил за ним Новицкий.
Вильмовский молчал. Салли всхлипывала. Но и они думали о том же. Все покидали Луксор, задыхаясь от боли и ненависти.
XVII
У врат юга
Смуга, Новицкий, Вильмовский, Салли с судорожно цепляющимся за ее руку Патриком сели на поезд, отходящий от Луксора. Они покидали Долину царей с горечью и сжавшимся сердцем. Еще недавно она притягивала их, манила обещанием приключений, теперь же не давала забыть о свершившейся трагедии.
В Асуан с ними направлялся и Абер. Он и сам не знал, чем он может помочь, но не был способен бросить их в таком трудном положении. Никому не хотелось разлучаться. В первом классе не оказалось такого количества свободных мест, и все без колебаний выбрали второй, хотя обычно европейцы в нем не ездили.
Лишь только поезд тронулся, им пришлось пожалеть о своем решении.
В вагоне было неслыханно душно. Сидящие на лавках ели лук, кто‑то курил. На полу посреди коробок, сундуков, узлов копошились дети и женщины, что‑то стряпавшие на переносных плитках. Вильмовский, полностью ушедший в свои переживания, не подумал вовремя о том, чтобы предостеречь своих неопытных в таких путешествиях товарищей от поездки во втором классе. И ничего удивительного, что почти тотчас же случилась неприятность, как и в предыдущей поездке.
На этот раз окно открыл ничего не подозревающий Новицкий. Тут же могучего сложения человек с треском его закрыл, что‑то говоря при этом и отчаянно жестикулируя. Вильмовский, не в силах перенести раскаты его могучего голоса, со вздохом попросил:
– Господи, пусть он, наконец замолчит! Абер, сделай что‑нибудь! А ты, Тадек, больше не нарывайся на неприятности и не открывай окна в египетском поезде.
Новицкий только мрачно буркнул что‑то себе под нос, а тот человек еще долго возмущался, правда, пересев в другой конец вагона.
Поезд проезжал мимо серых от пыли городишек с небольшими мечетями, мимо селений феллахов, таких же печальных, как и повсюду в Египте. Миновали местность под названием Исна, приближались к Эдфу. Абер, желая как‑то разрядить тяжелую атмосферу и хоть немного поднять настроение, начал рассказывать:
– В древности Эдфу[122]был главным городом нома, то есть уезда, во главе с номархом. До наших дней здесь сохранились развалины храма Гора.
– Гор – это бог с головой сокола? – поддержал разговор, поняв намерения друга, Смуга.
– Да, он был богом неба и фараона при жизни отождествляли с ним.
– А после смерти знатный покойник преобразился в Озириса, – включился Новицкий, бросив мимолетный взгляд на Салли.
Моряк уже несколько окреп, только сильно покрасневшие веки свидетельствовали о пережитой болезни глаз. Он глубоко переживал утрату Томека, жаждал вырвать Салли из состояния апатии, однако она не давала втянуть себя в разговор. А Абер монотонно тянул далее:
– Египетские храмы возводились по определенному образцу, в основном по линии север‑юг и всегда на плодородной земле. Именно таким образом был построен храм в птоломейском округе, в Эдфу. Пилоны ведут на огромный двор, из которого входили в предверие собственного храма, затем переходили в гипостиль, оттуда в жертвенную комнату, а затем уже в часовню. Весь храм опоясан внутренним коридором. На схеме храм имеет форму прямоугольника.
Поезд миновал Эдфу и взял направление на юг, когда дошло до очередного конфликта, на этот раз из‑за собаки. Все тот же крепкий говорливый араб довольно грубо отпихнул Динго, а тот в ответ зарычал. Снова на них обрушился поток слов, выкрикиваемых раздраженным визгливым голосом.
– О чем он там снова бубнит? – спросил, уже нервничая, Новицкий.
– Клянет собаку, называет ее паршивой тварью, – ответил Абер.
– И почему арабы так не любят собак?
– По очень простой причине, – трепливо объяснил Абер. – Мы, мусульмане, не любим собак от того, что, как говорится в Священной Книге, когда‑то одна из них укусила Магомета в ногу.
Пейзаж за окном становился все унылей, берег Нила – более безжизненным, селения – все беднее. По склонам скалистых гор, которые все больше придвигались к реке, ютились уже убогие деревеньки из камня. Нищие глиняные лачуги, голубятни, курятники, участки кукурузы, немного плодовых деревьев. Нил и всеохватывающая пустыня стали основой пейзажа. Ничего удивительного, что настроение путников не улучшилось. Когда они проехали Ком Омбо, Абер попробовал еще раз:
– Египтяне называют Асуан[123]вратами юга, а суданские купцы – вратами севера. И это имеет свои причины. Город представляет собой естественную границу между севером и Черной Африкой.
Экспедиции европейцев большей частью завершались в этих местах. В поисках истоков Нила здесь останавливался Геродот; сюда в южном походе дошел Александр Македонский, здесь был самый южный пост римских легионов. И только досюда дошли в погоне за мамелюками солдаты Наполеона.
– В Асуане заканчивались маршруты путешествующих по Египту поляков, Мауриция Манна[124], например, востоковеда Юзефа Сенковского[125]или Владислава Венжика[126], – вставил Вильмовский и тут же умолк. Перед ним предстал образ Томека, так старательно собиравшего всякие сведения о пребывании поляков на разных континентах.
– Ну, а я и не знал, что столько ваших соотечественников гостило в нашей стране, – с улыбкой заметил Абер и вернулся к рассказу об Асуане:
– Асуан граничит с Нубией. Еще в древности здесь процветала обменная торговля. Отсюда же на строительство пирамид брали знаменитый асуанский розовый гранит. До самых недавних пор в городке существовал известный рынок рабов.
– И был здесь большой караван‑сарай, – прибавил Смуга.
– А есть возможность что‑нибудь узнать в Асуане? – спросил Вильмовский.
– Так или иначе нам следует плыть дальше, до озера Альберта, – ответил Смуга, а Новицкий стиснул руки.
Салли по‑прежнему сидела молча. Дремлющий у нее на коленях Патрик очнулся, протер глаза.
– Дядя, скоро приезжаем? – обратился он к Новицкому, а тот постарался ответить как можно жизнерадостнее, но без прежнего оживления:
– Хороший у тебя нюх, парень, как у того «хеопсика» в Гизе. Сразу понял, когда надо вставать. Поезд заходит в порт… то есть, я хотел сказать, подходит к вокзалу.
Город еще тянулся много километров по восточному, гористому берегу Нила. Мелькали улицы, дома, пальмовый лесок, ухоженные сады. Когда путники, наконец, вышли из поезда, их тут же окружила шумная толпа. Кого тут только не было! Берберы, бродяги, нищие, дети разных оттенков кожи. Бросались в глаза красивые девушки в нубийских одеждах, почти обнаженные, опоясанные по бедрам оригинальной, до колен, юбочкой, опушенной густой бахромой. Каждый предлагал свой товар: дубинку из черного, «железного» дерева, копье для охоты на крокодилов, шкуры леопардов, корзинки, страусиные яйца, длинные берберские ножи, которые носят на левом боку, на шнурке, который дополнительно обвязывают вокруг шеи. Кто‑то предлагал обезьянку на веревке, другие – бусы, головные уборы из перьев.
Едва они продрались через эту толпу, как подверглись новому нападению, на этот раз погонщиков животных и извозчиков, каждый из которых вопил что было сил:
– Возьми меня! Найми меня!
Больше всех отличался молодой нубиец, который приказал своему коню танцевать и тот действительно начал перебирать ногами в заученных движениях. Все тянули руки за бакшишем. Лошади, верблюды и ослы фыркали, ревели, ржали…
Не без труда вся компания добралась до небольших извозчичьих пролеток, в которые были запряжены ослы. По широкому бульвару, тянущемуся вдоль Нила, доехали до гостиницы «Катаракте» и заняли номера на втором этаже с окнами, выходящими на заросший пальмами остров, что делил Нил на два почти равных рукава.
– Это Джезират эль‑Дзахар, или Слоновый остров, – обратился Абер к Патрику.
– По‑французски – Элефантина. В географии принято это название, – добавил Вильмовский.
– Так он… «слоновый» потому, что такой большой? – спросил Патрик.
– Нет, – улыбнулся Абер. – Когда‑то до этих мест добирались африканские слоны.
– Как там много садов…
– Да, но прежде всего Элефантина знаменита ниломером, его в 1870 г. восстановил хедив Измаил, и множеством храмов.
– Ради Бога, не говорите мне больше о храмах, – вздохнул Новицкий.
– Они на меня давят. Храм должен быть полон людей, тогда он живет… А эти здесь напоминают о смерти.
Все умолкли, стоя на балконе, наблюдая, как садится солнце. На скалистых вершинах шла удивительная игра цветов. Розовый цвет переходил в фиолетовый, чтобы затем уступить темно‑синему. Горизонт, поначалу желтый, стал пепельным, потом серым, наконец, появилась луна, слабо осветившая подступившую тьму.
Новицкий никак не мог заснуть, все ворочался на неудобной кровати, стоящей в комнате, которую они делили с Вильмовским. Где‑то около полуночи он услышал приглушенный голос друга:
– Тадек, спишь?
– Да нет…
– Салли переживает эту трагедию гораздо сильнее нас.
– Верно. Вся ушла в себя. Вечно в печали. Не волнуют ее даже обожаемые пилоны, барельефы и гипостили… И молчит!
– Попробуй ее немного развлечь.
– Конечно, только как? – уже не впервые задался этим вопросом Новицкий.
– Займись этим, Тадек, подумай. Поговори со Смугой и Абером. Возьми ее куда‑нибудь с Патриком. Покажи что‑нибудь… У тебя лучше всех получится.
– У меня? Да я ведь то же чувствую, что и она, – сдавленным голосом произнес Новицкий. – Может, лучше Смуга.
– Смуга с Абером пусть организуют экспедицию, они хорошо во всем разбираются.
– Пусть меня кит проглотит, если я справлюсь с таким заданием, Андрей.
– Справишься, раз надо. Салли угасает на глазах. Нельзя этого допустить. Достаточно того, что я потерял… что мы потеряли одного ребенка. – У Вильмовского задрожал голос.
Когда рассвет окрасил серые скалы Элефантины, а высокий откос напротив залили солнечные лучи, Новицкого из трудного положения выручил Патрик.
– Тетя! – обратился он к Салли с надеждой заглядывая ей в глаза. – Пойдем погуляем.
– Куда, сынок? – спросила она мягко, но без тени интереса.
– Просто походим немного.
– Иди с кем‑нибудь другим.
– А я… хочу с тобой. Пойдем! – решительно настаивал Патрик.
Ему помог Вильмовский.
– Идите‑идите и возьмите с собой Новицкого. Ему тоже будет полезно. А нам надо к мамуру[127].
– Только вы там скорее все уладьте, – уже без протеста согласилась Салли.
Сначала они зашли на сук. Прикрытый в центре высокой крышей, он не очень отличался от каирского или какого‑нибудь другого базара на Востоке. Патрика больше всего заинтересовали товары из Нубии, их тут было в избытке. Очаровали его щиты из рафии и соломы, он охотно попробовал поиграть на глиняных барабанчиках и не утерпел – купил один. Новицкий купил Салли ожерелье из лотоса и еще одно, благоухающее, из сандалового дерева. Крики, жесты, ритмичные песни – все для покупателя. У Патрика потекли слюнки при виде халвы, и Новицкий купил большой кусок, вспомнив, как сам обожал в детстве это лакомство. Салли приобрела немного арахиса, фиников, апельсинов. Потом ее надолго притянула лавка с глиняной посудой, привезенной из Асьюта, славящегося своими гончарами.
Новицкий, имевший перед выходом из гостиницы длительную беседу с Абером, с большой уверенностью, заинтересованно выполнял роль гида.
– Сначала поедем к каменоломням, посмотрим на тот знаменитый обелиск, что считается незаконченным.
Извозчик вез их дорогой, шедшей среди красных гранитных скал. Приехав, они встали, закинув головы кверху, чтобы разглядеть верхушку огромного столба из гранита.
– А почему он незаконченный? – этим вопросом Патрик всполошил Новицкого, который понятия не имел, почему? Вопрос повис в воздухе.
– Он просто начал трескаться, – кратко ответила, выдержав паузу Салли. – И его бросили, перестали над ним работать.
Моряк облегченно вздохнул. «Наконец‑то заговорила», – подумал он и, как ни в чем не бывало, спросил:
– Какой он может быть высоты?
– Больше четырехсот метров, – Салли все еще отвечала кратко и довольно неохотно.
– Ну и зачем эту штуку строили? – не отступался Новицкий.
– Это имело связь с культом солнца. Обелиск также использовали как стрелки солнечных часов. Вырезали эти огромные столбы из гранита в Асуане и доставляли в храмы по всей стране.
– Что ты такое говоришь, синичка? Ведь эта игрушка весит тонн четыреста!
– Может, и больше, – равнодушно ответила Салли.
– Тетя, а я видел такой большой столб в Лондоне!
– Ясно, что видел. Уже в древности было модно вывозить эти огромные обелиски. Этим занимались ассирийцы, римляне, а совсем недавно – французы, англичане и американцы. Именно в Лондоне в 1880 году установили, как ее назвали, иглу Клеопатры[128].
– Дядя! – с энтузиазмом воскликнул Патрик. – Когда я вырасту, я привезу тебе в Варшаву такой подарок.
– Не стоит, малыш, ответил Новицкий. – У Варшавы есть колонна Зигмунда.
При упоминании о Варшаве Салли погрустнела еще сильнее и больше не вымолвила ни слова.
Во время обеда Смуга рассказал о посещении мамура.
– Очень приветливо он к нам отнесся. Выдал соответствующий документ, он называется здесь фирман, обязывающий власти оказывать нам всяческую помощь. Затем отослал нас к аге, местному воинскому начальнику. Тот хотел откомандировать с нами отряд солдат, но мы поблагодарили и отказались.
После обеда вся компания отправилась погулять по бульвару, тянущемуся вдоль Нила. В голубых, чистых, спокойных водах реки отражались солнечные блики. По берегам росла трава светло‑зеленого цвета, прерываемая холмиками песка. Салли, погруженная в собственные мысли, шла рядом с Вильмовским. Патрик проказничал сзади, идя с Новицким. Абер и Смуга обсуждали предстоящую экспедицию, она обещала быть крайне опасной. Они не могли решить, брать ли с собой Салли и Патрика. Салли могла решить за себя сама, но имела ли она право подвергать мальчика опасности без согласия его родителей?
– И что нам с ним делать? – огорчился Смуга.
– Клянусь Аллахом! Кажется, я знаю, – ответил Абер. – У нас же здесь есть друзья.
– Ты имеешь в виду…
– Да, я имею в виду сыновей Юсуфа Медхада эль‑Хаджа, – перебил Абер.
– Я не уверен…
– Ты был их героем. Ты же учил их стрелять! Ты глубоко в их сердцах. Думаю, они ничего не забыли.
– Ну что же! Возможно, это неплохая мысль.
– Клянусь бородой пророка! Своим появлением ты обрадуешь их сердца. А когда они еще узнают, что на старые раны пролит бальзам прощения, они окажут тебе горячий прием.
Смуга дал себя уговорить. Но решение навестить сыновей Юсуфа, живущих в Асуане, было принято не только из‑за Патрика. Они ведь были купцами, ведущими торговлю с Суданом, водили караваны вглубь материка. Возможно, удалось бы выйти с ними вместе? Так или иначе, от них можно было получить немало ценных сведений.
Но прежде Смуга и Абер поехали на извозчике в Шеллал, где кончалась линия железной дороги и размещался речной порт. Им нужно было узнать, есть ли места на судне, идущем в Вади Халфа и купить билеты или нанять какой‑нибудь баркас. С охотой поехал бы с ними и Новицкий, но отказался от этой мысли, заметив предупреждающий жест Вильмовского. Вчетвером, вместе с Салли, вновь позволившей Патрику себя уговорить, они направились на лодочную пристань в Асуане, откуда вместе с гидом поплыли на фелюге к плотине у первой катаракты на Ниле[129].
– Нельзя туда, – гид показал на восточный берег. – Вода сильная, большая, быстрая. Нельзя.
Проплывая между островками и скалами, они с удовольствием отдались очарованию поездки. День был очень жаркий, но их освежал ветер и холодок от воды. Даже Салли немного повеселела, подставляя лицо ветру, вытирая с него водяные брызги. Вскоре они добрались до легендарной красно‑бурого цвета асуанской плотины[130]. Прошлись по ее верху, по одну сторону вода протискивалась через несколько открытых шлюзов и с шумом падала в многометровую пропасть, с другой – расстилалось пространство озера, ударяющего вспененными волнами в подножие плотины.