Джош идет к ней, и они тепло обнимаются. Я не хочу смотреть на них из страха, что меня узнают, но не могу удержаться от быстрых взглядов. Мое прошлое настигает меня.
— Все, — говорит Джош через несколько минут. — Я хотел бы познакомить вас с моей очень хорошей подругой и владелицей этой галереи, Мадлен Гибсон. Она только что вернулась из двухмесячной поездки по Европе.
Затем он идет по классу, представляя нас. Я застываю на месте, но, когда он называет меня, киваю, позволяя своим длинным волосам закрыть лицо.
— Джош, большое спасибо, — тепло говорит она. — Приятно познакомиться.
Когда она исчезает за дверью в глубине комнаты, я выдыхаю. Если повезет, она не вернется до моего ухода.
— На сегодня это все, — говорит Джош. — Пожалуйста, принесите на следующей неделе любой выбранный вами предмет. Это может быть любой трехмерный объект, лучше, если не слишком большой.
— Мы будем его рисовать? — спрашивает Теннисон.
Джош наклоняет голову.
— Тебе придется подождать и выяснить это.
Во время обеденного перерыва я возвращаюсь в галерею, переполненная тревогой и решимостью. Там никого нет, но я слышу звонок. Мне нужно поговорить с Мадлен, но только не при Джоше.
Через мгновение у двери появляется Мадлен. Я не знаю, узнала ли она меня, поэтому стою на месте, изучая одну из картин на стене, и жду, когда она подойдет ко мне.
— Чем могу помочь? — спрашивает она. — Ты что-то ищешь или просто смотришь?
Я заправляю волосы за уши и поворачиваюсь к ней. Она улыбается, но, когда ее глаза расширяются и она раскачивается с носка на пятку, я понимаю, что она узнала меня.
— Эмерсон?
Я киваю.
— Давно не виделись, — говорю я, чувствуя одновременно радость и сильное сожаление.
|
|
— Боже мой! Не могу поверить, что это действительно ты. Сколько времени прошло.
— Мне очень жаль. Я… — моя решимость покинула меня и, заикаясь и бормоча, пытаюсь разобраться в своих спутанных мыслях.
— Пойдем ко мне в кабинет, — она кладет руку мне на спину и ведет к двери в конец галереи.
Ее кабинет – хаотичное скопление холстов, банок с красками, незаконченных эскизов и бумаг на каждой поверхности. В центре стоит большой стеклянный стол, а стул рядом с ним больше похож на трон.
— Когда ты приехала в Мельбурн? — спрашивает она, когда мы садимся.
— О. Ну, — это так неловко. — Пять лет назад.
— Что? — ее глаза расширяются в недоверии, которого я ожидала. — Почему ты так долго искала меня?
Я жую нижнюю губу, пока она не начинает кровоточить.
— Не то, что искала, — честно отвечаю. — Я до сих пор в шоке от того, что мне вообще пришлось посещать занятия по рисованию, не говоря уже о вашей галерее.
— Ты – та девушка вчера вечером, которая не смотрела на меня, когда нас представили.
Я киваю.
— У меня был шок при виде вас, и я запаниковала. Извините. Это было грубо.
— С чего бы тебе паниковать, милая? Я не понимаю, — она подвигается вперед, упирается локтем в подлокотник и наклоняется. — Почему ты не позвонила, когда приехала в город? Я бы могла помочь тебе.
— С чего вы взяли, что мне нужна была помощь? — защищаюсь я.
Она вздыхает.
— Ты живешь здесь уже пять лет и ходишь на занятия по арт-терапии. Возможно, я спешу с выводами, но что-то подсказывает, что тебе не помешала бы дружеская поддержка.
Не знаю, что сказать. Это правда, мою жизнь не назовешь успешной, но она была большой частью моих самых болезненных воспоминаний, и я никогда не планировала снова ее увидеть.
|
|
— Девушки, которую вы встретили пять лет назад, уже давно нет. Я не наивный подросток со звездами в глазах, и я была бы очень признательна, если бы вы не афишировали наше давнее знакомство. Я не хочу, чтобы Джош или кто-то еще в классе знал о глупых мечтах моей прошлой жизни.
— Почему ты занимаешься с Джошем, если отвернулась от своей страсти и своего невероятного таланта?
— Его занятия — это просто зуд, который мне хотелось почесать. Я, разумеется, не искала это.
— Думаю, Джош хотел бы знать, кто ты. Вообще-то, он…
Я перебила ее:
— Пожалуйста, Мадлен. Я знаю, вам это кажется странным, но я ни с кем не говорю о своем прошлом, и я была бы признательна, если бы вы уважали это.
Она встает и подходит к буфету из дубового дерева. Взяв кувшин с водой, она наливает два стакана.
— Если ты не преследуешь свои мечты, то что? — она поднимает бровь, и мне кажется, что она заглядывает мне прямо в душу. Это обезоруживает, и я неловко ерзаю на стуле.
— Недавно я начала работать в «Выпечка у Кэрри», это чуть дальше по улице.
— О. Как давно ты там?
— Не очень долго.
Она выглядит задумчивой.
— Значит, ты устроилась на работу недалеко от моей галереи, но никогда здесь не была. Меня не было последние два месяца, иначе встретились бы раньше.
Я качаю головой.
— Эмерсон, чувствую, может быть, ты хотела, чтобы это произошло.
— Что вы имеете в виду? Я потеряла вашу визитку и не знала, что это ваша галерея.
Она поднимает руки в защитном жесте.
|
|
— Послушай, я не шутила, когда говорила о любой посильной помощи. В то время я имела в виду контакты и, возможно, наставничество, но думаю, что теперь тебе нужен кто-то, чтобы слушать.
— Вы продали мой рисунок? — спрашиваю я. Иронично, но я надеюсь, что она не смогла найти покупателя.
— Я покупала его в подарок другу, — ее взгляд смягчился. — Я думала оставить его себе, полагая, что это хорошая инвестиция. Я верила, что однажды ты станешь знаменитой художницей, и у меня будет один из твоих оригиналов.
— Вы его отдали?
Она кивает.
— Я отдала его Джошу.
— Джош, который учитель рисования? — потрясенно спрашиваю я.
— Единственный и неповторимый, — отвечает она. — Вот для кого я его купила. Я помогала ему во время учебы, и верю, что у нас есть особая связь. Когда его отец умер, упокой Господь его душу, Джош практически жил в моей галерее и, в конце концов, я дала ему работу. Когда я вернулась из поездки, где встретила тебя, его работа заключалась в том, чтобы распаковать работы, которые я собрала в своих путешествиях.
Я делаю большой глоток воды, пытаясь переварить сказанное.
— Когда он наткнулся на твой рисунок, он остановился и долго смотрел на него. Впервые с тех пор, как умер его отец, он улыбнулся, и я знала, что это произвело впечатление, на которое я надеялась.
Делаю глубокий вдох.
— Никогда не забуду его слова, — она пристально смотрит на меня. — Он сказал, что это вселяет в него надежду.
— Не могу поверить. Честно, я просто не могу в это поверить.
— Эмерсон, что с тобой случилось? — спрашивает она шепотом и теплотой во взгляде. — Ты была полна жизни и страсти, когда мы встретились пять лет назад. Я столько раз думала о тебе все эти годы с мыслями, позвонишь ли ты когда-нибудь.
Я замолкаю, не в силах сказать ей, потому что не говорю никому.
— Жизнь случилась, — я останавливаюсь и натянуто улыбаюсь. — Пожалуйста, не говорите Джошу обо мне и о рисунке.
— Я уважаю твои желания, но Джош хороший человек – выдающийся художник и учитель. Открой свой разум и свое сердце снова. Никогда не знаешь, что может случиться в большом городе.
Я тянусь за сумкой.
— Рад была снова увидеть вас, Мадлен.
— Эмерсон?—зовет она, когда собираюсь открыть дверь, и я поворачиваюсь к ней. — Что случилось с мальчиком, с которым ты была? Как его звали? Малаки? Наверное, он уже не мальчик, но я помню, как он смотрел на тебя, словно ты была центром его вселенной.
— Мереки, — поправляю я, проглатывая огромный ком в горле и положив руку на сердце. — Он здесь, со мной, — выхожу за дверь, и слезы текут по моему лицу, пока иду по галерее. Я иду на улицу, вытираю лицо, делаю несколько глубоких вдохов и смотрю в ночное небо. Мереки сказал мне, что я нарисовала путеводитель к своему счастью, но я никогда не думала, что он понадобится мне снова, когда он будет рядом. Теперь мой план принадлежит другому человеку, и он понятия не имеет, что для меня значит. Этот рисунок был создан с любовью и продан с надеждой, но из-за него моя жизнь была разрушена.
Переходя дорогу, я поднимаю глаза и вижу, как две сороки нападают друг на друга. Скрип похож на скрежет ногтей по школьной доске, и я закрываю уши, чтобы не слышать его. Из-за приглушенного звука я не могу не наблюдать за их жестоким поведением. Это долгожданное избавление от моих собственных мучений. С каких это пор я заставляю других страдать из-за своего собственного желания уйти от реальности?
В следующий шокирующий момент одна из черно-белых птиц падает на бетон прямо передо мной, избитая и окровавленная. Крики победителя стихают вдали, а жертва смотрит прямо на меня, прежде чем прекратить борьбу за жизнь. Меня тошнит от отвращения, и я едва успеваю добраться до клумбы в нескольких футах, прежде чем некрасиво опустошить свой желудок.
После последнего занятия я старалась не думать о Джоше, Мадлен и своем прошлом.
В среду я решаю вернуться на занятия, и Джош, кажется, искренне рад меня видеть. Я протягиваю ему свою регистрационную форму и платежные реквизиты, чтобы подтвердить свои обязательства, и сажусь рядом с Брук. После семи, когда все рассаживаются, он выходит и прислоняется к длинному столу, скрестив ноги.
— Для тех из вас, кто не знает, в рамках этого курса я предлагаю факультативный полный рабочий день в моем доме на полуостровеМорнингтон в следующую субботу, — он оглядывает комнату, где мы сегодня вшестером собрались. — Я знаю, что это долгие выходные, так что у вас могут быть другие планы, но кто-нибудь поедет?
— Я согласна, — говорит Зои, поднимая руку.
Все остальные подтверждают свое присутствие, оставляя меня пялиться на свои ногти.
— У тебя есть планы на субботу? — спрашивает Джош, глядя на меня.
— Мне нужно свериться с календарем, — говорю я, не желая соглашаться.
Его улыбка на мгновение исчезает.
— Ладно. Все принесли какой-нибудь предмет?
— О боже, — Эрик вскидывает руки. — Я забыл.
— Не проблема, — успокаивает его Джош. Он берет коробку с открытых полок и протягивает ее Эрику. — Выбери что-нибудь отсюда.
Эрик изучает содержимое, и вытаскивает кусок веревки, завязанный в двух местах.
— Спасибо.
Прежде чем обратиться к нам, Джош ставит коробку на стол.
— Первое упражнение на сегодня – рисование по памяти, — он берет ситцевый мешок. — У каждого из вас есть такой, и я хочу, чтобы вы положили, то что принесли внутрь него, — я кладу в мешок свой предмет, кусок плавника, и туго затягиваю шнурок. — Правильно. Теперь, используя любой из доступных материалов: соберите, нарисуйте или вылепите свой объект.
— Джош, какой в этом смысл? — спрашивает Брук.
— Честно? Нет никакого смысла, кроме как отключить свой разум. Вы можете найти это расслабляющим.
Я беру карандаши и начинаю рисовать по памяти. В прошлое утро воскресенья я вернулась к реке и подобрала кусок плавника, пораженная его измученной формой. В его неровных линиях и зияющих дырах была какая-то красота.
С уверенностью, которой у меня давно не было, я коснулась карандашом бумаги. Закрыв глаза, я вспоминаю один из тех моментов, когда тьма не могла сравниться с сияющим светом Мереки и меня на нашем месте у реки. Я мысленно возвращаюсь в то время, когда мне было лет четырнадцать-пятнадцать, и настроение у меня было ужасно мрачное. Как обычно, мама унижала меня, вымещая свое разочарование.
— Подожди и увидишь, Эмерсон, глупая девчонка, — сказала она и глубоко затянулась сигаретой. Ее худые щеки стали впалыми, когда она вдохнула дым.
Не сводя глаз с пепла на кончике ее сигареты, я гадала, когда он упадет на потертый ковер. Еще я представила путь дыма, когда он вошел в ее легкие и украл неизвестную часть ее вероятной жизни. Меня это волновало? Когда пепел упал, я снова сосредоточилась на ее словах, и не смогла пропустить конец сегодняшней лекции.
— Ты зря тратишь время со своими дурацкими рисунками и нелепыми мечтами выбраться из этой дыры, — сказала она с насмешкой.
Схватив сумку, я выскочила за дверь и пошла в город. Я знала только одно место, где хотела находиться, и одного человека, с которым хотела быть.
Мереки сидел в кресле-качалке на веранде и что-то записывал в блокнот.
— Что пишешь? — спросила я, стоя у подножия лестницы.
Его глаза встретились с моими, и широкая улыбка осветила его красивое лицо.
— Эмерсон, — он произнес мое имя с волнением, заставляя мое сердце трепетать. Этот мальчик заботился обо мне, и я верила, что так будет всегда. — Что ты здесь делаешь? Я думал, тебе надо учиться.
Покачав головой, я попятилась.
— Пойдем со мной к реке?
Мой лучший друг вскочил и сбежал ко мне по ступенькам.
— Как будто надо спрашивать.
Добравшись до нашего особенного места, мы сели рядом на берегу реки. Несколько птиц гневно закричали на нависающих деревьях, но в остальном было все спокойно.
Мереки толкнул меня локтем.
— Я когда-нибудь рассказывал тебе историю об Аберфорте, мальчике, который превратился в рыбу, чтобы спасти свой город?
Я покачала головой и положила ее ему на плечо.
— Расскажи мне все, что нужно знать.
Закрыв глаза, я почувствовала глубокий покой и благодарность к этому мальчику, который, казалось, точно знал, что мне нужно.
— Он был проклят речным Богом с именем Риопель.
— Как ты до этого додумался? — спрашиваю я, не в силах удержаться, чтобы не прервать его рассказ.
— Я ничего не придумал, — ответил он. — Просто слушаю реку, и она рассказывает мне истории. Записываю их в блокнот, чтобы запомнить все детали.
— Это безумие, но мне нравится, — я взяла его за руку. — Расскажи, пожалуйста, всю историю.
Вскоре я чувствую движение реки. Ее сила пульсирует во мне, направляя мою руку, пока полностью не поглощает меня. Я представляю, как волна достигает берега, задевая затонувшие камни. Наблюдаю за движением как зрительница и участница, не желая, чтобы это останавливалось. Вода холодная и неумолимая. Она ни перед кем не извиняется за свою безжалостную силу. Это вне моей досягаемости, но я не боюсь. Мне это не нужно. Я не стою на месте. Я – вода.
— Эмерсон, вот это да, — голос Брук звучит рядом со мной. Я подпрыгиваю. — Это необыкновенно, — продолжает она. — Где ты научилась так рисовать?
Мое тело покалывает от осознания того, что Джош рядом, и когда я смотрю на него, он стоит слишком близко, полностью сосредоточенный на моем рисунке. Осознав, что не следовала инструкциям Джоша, я быстро решаю вырвать страницу, скомкать ее и бросить на пол.
— Зачем ты это сделала? — кричит Брук. — Это было так прекрасно.
Я пожимаю плечами, но мои руки дрожат. Джош наклоняется и поднимает мой рисунок.
— Ладно. Следующее упражнение, — громко говорит он всем. — Достаньте предмет из мешка и держите его в руке, которой не рисуете, — я сижу как вкопанная без желания участвовать. — Это прозвучит немного странно, но я хочу, чтобы вы притворились муравьем, исследующим свой объект. В любом случае, нужно показать свое путешествие над вашим объектом на бумаге. Возможно, это будет одна длинная линия или может быть серия небольших набросков. На самом деле это не имеет значения, но ваши глаза будут закрыты,а рука на вашем объекте в процессе работы.
Когда все закрывают глаза и начинают, Джош машет мне рукой и идет к двери. Я тихо встаю и выхожу вслед за ним.
— Поговори со мной, — говорит он, указывая на комок бумаги в руке.
Я прикусываю нижнюю губу, глядя прямо перед собой.
— Я не хотела это рисовать, — шепчу. — Извини.
— В этом рисунке было много боли, но еще и сила и решимость, — говорит он мягко. Его голос полон ободрения и тепла. — Эмерсон, ты умеешь выражать широкий спектр эмоций с помощью своих рисунков. Я вижу в твоей работе талант, который редко встречал раньше. В одну минуту ты детально рисуешь перья для своих крыльев, показывая свет и надежду, а в следующую – гаснет свет и появляется тьма.
— Думаю, ты слишком много об этом думаешь, — уклончиво отвечаю я.
— Тебе никогда не казалось, что ты тонешь? — спрашивает он.
Качаю головой, не уверенная, солгать или нет.
— Я думала о грустной истории, которую мне когда-то рассказал друг. Вот и все.
Он опускает руку мне на поясницу и придерживает дверь.
— Эмерсон, ты прекрасная художница.
— Спасибо, — шепчу я, улыбаясь и развернувшись. — Это много значит.
— Это все на сегодня, — говорит Джош. — Спасибо, что пришли, — он смотрит на меня. — А для тех, кто придет в субботу, встретимся в кафе «Кошка/Мышка» рядом с Туристическим информационным центром, — я смотрю на адрес с листовки, которую он оставил на каждом из наших столов. — Это недалеко от моего дома, и мы отправимся туда примерно в девять тридцать.
Я не тороплюсь со сборами и ухожу последней.
—Приходи в субботу, — говорит Джош, открывая мне дверь. — Думаю, это пойдет тебе на пользу.
Я киваю.
— Это определенно возможно.
Слезы текут по моему лицу. Я знаю, что должна сесть в машину, но не могу заставить себя выйти из дома. Здесь я в безопасности, и мне не нужно притворяться, что все в порядке. Там я полностью уязвима, особенно с Джошем.
Я хочу позвонить Мереки. Я хочу сказать ему, чтобы он вернулся ко мне. Хочу, чтобы он обнял меня и сказал, что последние пять лет были сложным периодом, чтобы положить конец всем трудностям, и что у нас все будет хорошо. Я слишком много прошу?
Беру телефон и бросаю, словно он горит. Я не могу ему позвонить. Он не отвечает. Этот ублюдок не берет трубку. Во мне кипит злость, снова хватаю телефон и швыряю его через комнату. К моему раздражению, он не соприкасается ни с чем твердым, а просто скользит по ковру и мягко падает на диван.
Вернувшись в спальню, замечаю свое отражение в зеркальных дверцах встроенного шкафа и вздыхаю. Я в ужасном состоянии. Опухшие красные глаза, прыщавое лицо, поникшие плечи. Я погрязла в своей меланхолии. Может, я позвоню Джошу и скажу, что сегодня не смогу. А что потом? Хандрить все выходные, скучая по Мереки? Я такая жалкая. Кажется, это все, что я делаю. Хорошо, что он уезжает ненадолго, говорю я себе.
— Я не могу этого сделать, — говорю я вслух своему отражению в зеркале. Я ненавижу звук этих пораженческих слов, и ненавижу человека, который смотрит на меня. Я едва узнаю ее по той сильной, стойкой выжившей, какой была в детстве. Теперь я просто дышащая оболочка человека, пробирающегося через жалкое существование. — Что-то должно измениться, — я прищуриваю глаза.— Ты, — показываю на себя в зеркале. — Тебе нужно разобраться со своим дерьмом, и побыстрее.
Я нахожусь на опасной территории, и не знаю, что чувствую из-за этого. Одно знаю точно – ничего не изменится, если ты будешь делать одно и то же снова и снова, ожидая другого результата. Это определение безумия, и я знаю, что иду по тонкой грани.
Воодушевленная этой побуждающей речью, я беру сумку, покидая дом и зону комфорта.
Я добираюсь до «Кошка/Мышка» через час и пятнадцать минут. Несмотря на то, что вышла позже, чем планировала, и ехала медленно, я была на месте сразу после девяти. Возможно, даже буду первой пришедшей из группы, поэтому пользуюсь возможностью, чтобы выпить кофе в комфорте. Держа в руках стаканчик, я выхожу на задний двор.
— Здесь красиво, правда? — Спрашивает Джош.
Я даже не поняла, что он присоединился ко мне. Была так очарована окружающим меня лесом. Встречаю его взгляд и улыбаюсь, кивая, прежде чем сделать еще один глоток кофе.
—Как давно ты живешь здесь?
— Десять лет плюс-минус, — отвечает он, — земля всегда принадлежала нашей семье, и в детстве нас сюда привозил отец.
— И тебе здесь нравится больше, чем в городе.
Он кивает, отпивает кофе и больше ничего не говорит. Я смотрю на него поверх чашки кофе и разглядываю его профиль. Он кажется погруженным в свои мысли, и это дает мне возможность оценить его сильный подбородок. Есть в нем что-то невероятно спокойное. Он кажется таким уверенным в себе и в мире со своей жизнью. Я могу делать дикие предположения. Я, как никто другой, умею делать счастливое лицо, но не могу отделаться от ощущения, что этот человек доволен собой.
Он встречается со мной взглядом и задерживается на несколько секунд, пока мне не приходится отвести глаза. Одним напряженным взглядом он отодвинул часть моей защиты, и я чувствую себя беззащитной, несмотря на то остальное.
— Нам лучше вернуться к главному входу, на случай, если кто-то пришел, — говорит он, теплая улыбка освещает его гипнотические глаза.
Я киваю, поворачиваюсь на каблуках и направляюсь обратно через кафе, выбрасывая полупустой стаканчик в мусорное ведро, и иду на гравийную обочину, где припаркована моя машина.
Зои, Брук, Теннисон, Кей и Эрик собрались у входа и стоят у двух машин. Видимо, они разделились, и я понимаю, насколько одинока. Никогда бы не подумала, что можно устроить автомобильную стоянку. Я привыкла все делать сама.
— Эмерсон, — говорит Брук, взволнованно размахивая рукой. — Ты сделала это.
— Так и есть, — я улыбаюсь. — Не могу дождаться.
— Ну ладно, — говорит Джош, махая рукой над головой в подзывающем жесте. — Я поеду в белом Лендкрузере, поэтому следуйте за мной. Это всего в десяти или пятнадцати минутах ходьбы, но вход можно не заметить.
Возвращаясь к нашим машинам, я занимаю место за Джошем, и мы следуем за ним по извилистой, петляющей через лес, дороге. Проезжаем немного по другой, дальше от шума и суеты города. Не прошло и пятнадцати минут, как Джош свернул на гравийную дорогу, и мы поехали за ним. Ворот нет, но мы натыкаемся на решетку для скота, чтобы попасть внутрь. Он был прав. Нет никаких знаков с обозначением, кроме маленького черного почтового ящика, и без дома, невидимого на дороге, поэтому было бы легко пропустить подъездную дорожку. Это кажется привилегией – быть в таком уединенном месте. Мы пробираемся сквозь высокие деревья, прежде чем подняться по небольшому склону.
Лендкрузер Джоша исчезает за холмом передо мной, и я жму на педаль чуть сильнее, чтобы не отстать. Достигнув вершины, я под впечатлением от увиденного.
Я паркуюсь рядом с машиной Джоша и смотрю через лобовое стекло.
— Ух ты, — говорю себе, разинув рот.
Джош стоит перед своей машиной, прислонившись к бамперу. Я наблюдаю, как его плечи поднимаются и опускаются в такт глубокому дыханию. Он живет здесь, но могу сказать, что он не воспринимает эту красоту как должное. Пес, должно быть, Лерой, тот самый, о котором он упомянул, когда представился на первом уроке, прыгает к Джошу, и мое сердце тает, когда он присаживается на корточки, чтобы погладить его по голове с явной любовью.
Я выхожу из машины, и тут же на меня набрасывается большой коричневый пес, двигающий всем телом, явно взволнованный компанией.
— Извини, — говорит Джош, когда я чуть не падаю от такого восторженного приветствия. — Привет, Лерой, — он берет палку и бросает ее. — Принести, — Лерой подпрыгивает.
— Все в полном порядке, — говорю. — Я люблю собак.
Ни один из нас не произносит больше ни слова, пока мы смотрим друг на друга, прежде чем я прерываю зрительный контакт, чтобы оглядеться. Слева от нас, на склоне холма, построен деревянный дом в виде хижины, полностью скрытый от дороги и с видом на пышные, зеленые поля в окружении воды. Черные коровы пьют у кромки. Я вижу еще несколько зданий, которые, как думаю, являются сараями или, возможно, навесами для машин. Может, я и выросла за городом, но никогда не была на ферме. У меня нет ни малейшего представления о сельскохозяйственных животных или о чем-либо, связанным с фермой.
— Это великолепно, — восклицает Брук, появляясь перед нами, широко раскинув руки и кружась.
Зои, Эрик, Кей и Теннисон реагируют так же. Неудивительно, что Джошу здесь так нравится.
— Ты живешь здесь совсем один? — спрашивает Брук, и мы все поворачиваемся к Джошу. Ненавижу, что хочу, чтобы он сказал «да».
Он качает головой, и мое сердце падает.
— Лерой составляет мне компанию.
Он наклоняется и гладит его, вернувшегося с палкой и светящегося от гордости. Меня тревожит испытываемое от его ответа облегчение.
— Вот откуда берется твое вдохновение? — Кей смотрит куда-то вдаль.
— Иногда, — отвечает он. — Иногда нет. Но я надеюсь, что сегодня вы все его найдете. По моему опыту, смена обстановки и компания единомышленников не повредят творчеству.
— С этим не поспоришь, — говорит Теннисон.
— День ваш, так что найдите себе удобное место, — он машет рукой в сторону дома. — Все запасы в задней части, но вы можете взять их с собой куда пожелаете.
Мы следуем за Джошем к большой веранде, которая охватывает всю длину дома. Все остальные выбирают необходимое и возвращаются на травянистый холм. Мы с Джошем остались одни, чему я рада. Не следовало бы, но это так. Там установлено несколько мольбертов, и я замечаю потрясающую картину, которая кажется наполовину законченной. Оглянувшись, я вижу, что остальные либо нашли место на холме, либо все еще гуляют, наслаждаясь пейзажем.
— Похоже, остались только ты и я, — улыбается Джош.
— Похоже, что так, — неловко отвечаю я.
— Что заставило тебя прийти сегодня? — спрашивает Джош, когда я сажусь перед другим мольбертом. — Я был немного удивлен, увидев тебя.
Я пожимаю плечами.
— Не было других дел, — звучит неубедительно и грубо, но это правда.
Джош ухмыляется, явно не оскорбившись.
— Что ж, я рад. Возможно, это будет то, что тебе нужно, чтобы начать снова творить.
— Может быть.
— Вероятно, я не очень хорошо тебя знаю, но у меня такое чувство, что ты все время ищешь стратегию выхода.
Супер. Видимо, мы не будем говорить о погоде. Я жую внутреннюю сторону щеки, потрясенная его жестокой честностью.
— Эй, — он мягко берет меня за руку и останавливает, привлекая к себе. — Я не хотел тебя обидеть. Думаю, просто пытаюсь тебя понять.
— Тут нечего понимать, — я отстраняюсь, и его рука падает с моей. — Мне нужно время, чтобы привыкнуть к людям, — перекидываю волосы через плечо и накручиваю их на пальцы.
— Когда мы познакомились прошлым летом, ты замерла, когда мама спросила, любишь ли ты искусство. Я никогда не забуду выражение твоего лица, и сейчас больше, чем когда-либо, хочу знать, почему оно причиняет тебе боль, когда очевидно, что это то, что ты любишь.
Я недоверчиво смотрю на него, не в силах поверить, что он затронул столь личную тему, и буквально через пять минут нашего разговора разрывает меня на части. Я открываю и закрываю рот несколько раз, прежде чем удается придумать ответ.
— Я посвятила искусству все детство. Это то, что я оставила по причинам, которые не хочу обсуждать ни с тобой, ни с кем-либо еще. Поэтому была бы признательна, если оставим все как есть.
— Ладно, — говорит Джош, но мой ответ его не устраивает. — Но я не отказываюсь от тебя, Эмерсон.
Мое тело напрягается. Мереки говорил мне то же самое.
Вытащив из-за уха кисть, Джош машет ею между нами.
— Помнишь, что это?
— Кисть, — невозмутимо отвечаю я.
— Это спасательный круг, — он берет мою руку и сжимает ее пальцами. — Рисование, живопись, создание картин – это твой жизненный путь, и ты должна принять его.
Я смотрю на его большие руки вокруг моих, держащих кисть. Это сильная связь, и я не могу решить, плакать мне от радости или кричать от боли.
— Закрой глаза, — настаивает он.
— Извини? — удивленно спрашиваю я.
— Просто сделай это. Пожалуйста.
Чувствуя себя побежденной, я закрываю глаза и выдыхаю, ожидая дальнейших указаний. Не было ничего, кроме тишины, по крайней мере, минуту, может, больше.
— Скажи мне, что ты чувствуешь.
Странно, но я готова потакать ему. Я глубоко вдыхаю и выдыхаю, улыбаясь.
— Краску.
Тишина, а потом я слышу скрип дерева и движение. Думаю, он сидит на своем стуле. Прислушиваюсь к шуму воды и стуку дерева о стекло. Он ополаскивает кисть.
Следующие несколько минут – симфония мелодичных звуков.
— Мазки кистью, — шепчу я, и мое сердцебиение замедляется. Я видела, над чем он работал раньше, и теперь представляю, как он дополняет сельский пейзаж.
— Как ты думаешь, какой цвет я использую?
Не колеблясь, я отвечаю:
— Зеленый.
— Почему? — спрашивает он строгим и требовательным голосом.
— Красные луга. Ты нанес только базовый слой, и нужно добавить зеленый.
— Открой глаза.
Я открываю их, а он держит кисть, покрытую темно-зеленой краской.
— Зачем ты меня подталкиваешь к этому? — спрашиваю. — Я посещаю твои занятия и пришла сегодня. Что еще ты от меня хочешь?