Енисей! – прекрасней нет дороги
Для судов: плыви во все моря…
Только о Казачинском пороге
Добрых слов пока не говорят.
И не скажут. Сам зато шумит он!..
Сразу убыстряет бег река.
Вот и он печально знаменитый! –
Буруны видны издалека.
Бакены ныряют, словно тонут.
Куст прибрежный на ветру продрог.
Капитан подходит к микрофону:
«Впереди Казачинский порог!»
судовой здесь ход давно прочерчен.
Хоть все кажется – и может быть не зря, -
Что шампанским тешатся здесь черти.
И любую пакость сотворят!
… Закипает ярость Енисея:
Каменных клыков зловещ оскал! –
Что порог не любит ротозеев,
Не напрасно капитан сказал.
У порога очень крут характер.
– У него и должен быть такой! –
На камнях лежит разбитый катер,
Как пример беспечности людской.
Если вправду жизнь с рекою схожа,
Сказано не мной, помилуй Бог!..
Жаль, что нам никто сказать не может:
«Впереди Казачинский порог!»
***
В деревенской большой избе,
Где всем вместе и черт не страшен,
Выбрать есть из кого судьбе
И для космоса, и для пашен.
В той избе, где живая речь,
Где сдружились песня и сказка.
Как корова, русская печь –
Так и дышит теплом и лаской.
В деревенской большой избе
В фотографиях вся эпоха.
Где хоть помнят, как звался дед…
Где – хоть тайно – но чтили Бога.
В деревенской большой избе,
Где твоих сыновей растили
Без высоких слов о тебе –
Твой запас золотой, Россия!
… Сохнут крынки на городьбе,
И пеленки победно реют.
В деревенской большой избе
Высыхают и слезы быстрее.
В. Н. Белкин.
Я листаю старые страницы,
голову задумчиво склоняя,
далеко
(давным-давно за тридцать)
кони-годы унесли меня…
Только прядь волос
со лба откину –
и не лампу вижу,
а зарю,
не тетрадь,
а снежную равнину,
не стихи,
а молодость свою.
Издали, продымленный и резкий,
паровозный докатился бас,
и дрожат в ознобе строки-рельсы,
и гремит состав у самых глаз.
И ломает плоскости и грани,
годы, версты и стволы берез
то ли зыбкий дым воспоминаний,
то ли вьюжный дым из-под колес…
***
Я не знаю,
какими снами
завораживал Дивногорск.
Горностаевыми снегами?
Хвойным ветром Саянских гор?
Только мне
навек незабвенны
каждый камень его и гвоздь.
Десять лет моих
неразменных,
как песчинки,
собрал он в горсть.
***
В хмурых бровях спрячется грусть,
сжатые губы строги.
Когда молодые выходят в путь,
вслед им глядят
старики.
В сопках из сил выбился ты,
в мох уронил кулаки –
к просекам рек через хребты
покажут тропу
старики.
Гордые птицы в небе парят,
их не сломить ветрами.
Если крылья крепки у орлят,
низкий поклон
орлам.
Уже лихорадит сердце в груди,
слабеет пожатье руки,
Но если в жизни нам по пути, –
какие они
старики!
***
Я обретал себя в бригаде,
и от артельного огня
шли чередой в мои тетради
тревоги прожитого дня.
Конечно, можно и на стройке
хлеб зарабатывать пером,
а не таскать по трапу стойки,
не рыть траншеи под дождем.
Но гнало что-то нас, однако,
из затиши на ветробой,
судьбу выкатывая на кон,
вело на трассы и в забой,
как та мятущаяся сила,
что, не стихая до седин,
Толстого к плугу уводила
и Чехова – на Сахалин…
*****
Долгий гул разгульного ветра,
светлой осени благодать…
И с вершины горного кедра
этот гордый мир не объять.
Заманила тайга добычей.
Только большее я постиг:
что орехи? – ее величие
мне с собою бы унести.
И рассветную эту роздымь,
и, как яркая рожь на юру,
солнцем брызжущие березы,
что колышутся на ветру.
И взывающий все грустней
вечный колокол поднебесья,
завораживающий песней
пролетающих журавлей.
Н. И. Еремин.
Тайна творчества, жизни тайна –
Точно дым прошлогодней листвы.
Удивительное ожидание
Перемен, колдовства, красоты.
Запах дыма, травы, снега талого…
Воздух свеж, долог день, жизнь длинна.
Начинаются с тайного, с малого –
И весна, и судьба, и страна.
***
Спешу, бросаю семена, готовлюсь к урожаю…
Детей веду в осенний сад и яблоки им рву.
И это длится много лет, а сколько, я не знаю,
А яблоки летят, стучат и катятся в траву.
Спешим, бежим под снегопад, на речку за водою…
Потом – в соседнее село, за книгой в магазин.
О, нам бы только на пути не встретиться с бедою,
А счастье – то, что я бегу, и то, что не один!
О, если б из моих следов произрастало семя!
Разросся бы весною сад – везде, где я спешил.
О, если б голосом моим заговорило время –
Я стал бы ветром в том саду
и очень долго жил…
УЧИТЕЛЬ
Я. Почекутову
Он
Гусиное перо
Превратил в перо жар-птицы.
Он сказал,
Что в нас гнездится
Бескорыстное добро.
Неприкрыты и просты
И слова его, и мысли,
Будни, праздничные числа,
Дом, тетрадные листы…
Лебединый дальний гул
Оторвал его от дела.
Он забыл,
где трость воткнул,
А она – зазеленела.
***
Знаю я, что ничего не будет,
Если только не захочешь сам…
Я хочу, чтоб радовались люди
И моим поступкам, и словам.
Я хочу, чтобы меня любили
И жалели – просто, ни за что…
Чтобы никогда меня не били,
Чтобы не ругал меня никто.
Стать хочу я маленьким ребенком,
Чтоб, вернувшись к вечеру домой,
Сном забыться – чистым и глубоким –
На груди у мамы молодой.
***
Все цветы, все деревья в осеннем лесу
Осыпаются – только задень.
Я березовых листьев домой принесу,
Чтоб хоть так сохранить этот день:
Дым костра, хруст травы, влажный запах грибов,
Голоса утомленных детей,
Чувство радостное неразгаданных слов,
Синеву среди желтых ветвей.
Станут листья закладками в книгах моих
В самых нужных и важных местах,
Чтоб шуршащий рисунок берез золотых
Никогда не рассыпался в прах.
***
Кончается дождь во дворе –
Весенний, веселый, певучий…
И сводит нас в вечной игре
Судьбою назначенный случай.
Вот падает мячик в траву
Сквозь легкие пальцы и ветви
И снова летит в синеву…
О, время! Движенье замедли!
В округе растут этажи.
И катится мячик счастливо…
Ты следом – смеешься, бежишь.
Ты так молода и красива!
Ах, день, до чего ты хорош,
Как листья под солнцем сверкают…
Весенний кончается дождь –
И дети во двор выбегают.
РОДИНА
В полумгле березовой,
В глубине лесной
День такой тверезый,
Ясный, молодой!
Родина, Россия!
До чего близка
В тишине осенней
Песня родника!
В небе синем, облачном –
Каждый желтый лист,
Над дорогой солнечной –
Птичий пересвист…
Здесь
Кому угодно
Я могу сказать:
– До чего свободно
Думать
и дышать!
***
Движенье – жизнь… и хоть куда
Взгляну – мелькают даты, лица…
Уйти не могу без следа,
Не могу и остановиться.
Нет, я не буду им мешать,
И не мешал, и не мешаю –
Чтоб рядом каждая душа
Жила, дыша и вопрошая.
Чтоб – каждого – земной удел
Понятным стал на белом свете.
Чтоб сам – хоть как-нибудь – успел
Ответить на вопросы эти.
СИБИРСКИЙ КРАЙ
Сибирский край – родной и строгий –
Он завладел судьбой моей.
Я помню – посреди дороги
В пурге – алевших снегирей…
Я помню острые торосы
У Енисейских берегов…
Я помню острые вопросы
Неравнодушных мужиков…
В ночи, в заснеженной пустыне,
По воле вольных шоферов
Возникшие огни гостиниц…
И запах жарких свежих дров…
И – благодатный сон и отдых…
Не раз я вспомню между дел
Тех, кто, голодных и холодных,
Нас накормил и обогрел.
***
Возвращайтесь к дому, люди!
Возвращайтесь в гнезда, птицы!
Если рядом вас не будет –
Может страшное случиться…
Все дороги вам знакомы,
Поспешите возвратиться!
Человек – никто без дома:
Ни скончаться, ни родиться…
ИСПОЛНЕНИЕ ЖЕЛАНИЙ
– Мне кажется, что я всего достиг! –
Он мне сказал тревожно и сердито, –
И мне теперь любой подвластен миг,
Любая точка на земле открыта…
Я чувствую, что горы сворочу,
Мизинцем, без особенных стараний…
Но ничего уже я не хочу,
Мне скучно исполнение желаний.
Как страшно, не желая ничего,
Жить просто так, живущему в угоду…–
Я выслушал внимательно его
И попросил из камня выжать воду.
М. Саввиных.
* * *
Медведица сквозь небо проступает
своими нереальными чертами.
Любой лоскут небес вблизи таков же,
как тот, где проколол пространство Кто-то,
держа иглу уверенно перстами,
а мне сказали – это ковшик…
Ковшик
старательно собрать спешу глазами.
Какая геометрия, Создатель!
А говорят, природе не присущи
прямые линии… Но мне хотелось бы
узреть не "ковшик", а живого зверя
Небесного, чьи лапы так бегущи,
а гласные мембраны так ревущи,
что можно дальше жить, любовно веря
Божественному подозренью предка,
который на заре туманной эры
решил однажды для себя про эти,
сквозь небо проступающие, точки,
что так положен образ мирозданья,
чертеж, где все изменчивые меры
даны в какой-то изначальной строчке –
иглою исполинскою… От веры
кружится голова,
и взор мутнеет
от подступивших слез… Какое зренье,
Создатель! Я почуяла движенье
огромной серебристо-бурой туши,
метнувшейся наискосок… Движенье
увесистой, как жезл, когтистой лапы,
ударившей по небесам, обрушив
на человека страх и умиленье…
Полярная звезда – благодаренье,
благоговенье,
благорастворенье
души в зрачке… Спасите наши души!..
* * *
Повинуясь наитию женскому,
До мучительной боли в висках –
Я тоскую по Павлу Флоренскому,
Убиенному на Соловках.
И не то, чтоб иссякло терпение
За какой-нибудь горестный час –
Просто знаю: сие убиение
До сих пор продолжается в нас.
Пусть всезрящего ока вселенского
Не смущает ничья слепота,
Но жемчужное слово Флоренского
Не достанется нам – никогда,
Потому что подобные таинства,
Как пречистая русская речь,
Лишь такою ценой обретаются,
Что дешевле и голову с плеч.
ARS AMANDI
«И жизнь, и слезы, и любовь…»
Пушкин
Душа – слепа, а тело – глухо,
И внемлет миру только Дух,
Но Дух един, и нет для Духа
Ни двух миров, ни истин двух.
В неизреченном мирозданье –
Тысячелетия подряд –
Его больное ожиданье
Кристаллизуется, как яд.
Настанет миг – и бездну ночи
Тоска творенья захлестнет,
И в испытующие очи
Ответным пламенем блеснет,
И троекратно – в черном кубе –
Достигнув собственного дна,
Поднимется из мутной глуби
Творцу навстречу – Сатана,
И с ним – без цели и предела –
Из ничего восставший прах,
Живая тварь: душа и тело…
И смерть, и музыка, и страх.
Т. Долгополова.
Стихотворения из книг «Лепта», «Московское время»
* * *
Разбежка —
и спокойный взлет.
Я — пешка.
Я иду вперед.
Мой путь,
я знаю, предрешён.
И пусть!
Я лезу на рожон.
Мне мешкать
титул не дает:
я — пешка.
Я иду вперед.
И кто-то
за спиной грубит:
"Эй, пешка!
Вам грозит гамбит!"
Усмешка —
и упрямый взгляд,
я — пешка.
Мне нельзя назад.
ЛОШАДКА
Сегодня!
Когда все
непрочно так и шатко,
и ноги скакунов
скользят по злому льду,
поставьте на меня!
Я — крепкая лошадка.
Поставьте на меня,
я первая приду!
А все ж предупрежу —
мне вас немного жалко —
и может, стороной
вас обойдет беда:
не ставьте на меня.
Я — тёмная лошадка,
прийти-то я приду,
да кто бы знал — куда...
* * *
Не ходи на войну, не ходи.
Трусом стань, подлецом, дезертиром —
всё равно. Только не наследи
в стенах этого страшного тира,
где ты сам — и мишень, и стрелок,
нынче — белый, а завтра — лиловый.
И так близко, у глаз, потолок
неотёсанный, грубый, сосновый.
Не ходи, не ходи на войну...
* * *
Меня крутит, знобит и колотит,
но я вылечусь все ж однажды.
А ты — плюнул в меня, как в колодец,
и теперь ты умрёшь. От жажды.
* * *
Чудо — устав от дневных разговоров,
сесть у окна и увидеть вдали
красные яблоки светофоров
то ли сквозь ветки, то ли на них.
Чудо — уснув в надоевшей квартире,
где каждый шаг домового знаком,
вдруг оказаться в неведомом мире
и захлебнуться его сквозняком.
Чудо — конверт в разноцветии марок
вынуть из ящика, взвесить в руке
и ощутить невесомый подарок:
ваше дыхание в каждой строке.
* * *
Снова время повторяет
все узоры на песке.
Помню детство: мятно тает
леденец на языке.
Жизнь привычек не меняет,
мятный вкус ей так знаком.
Вот и снова — мятно тает
валидол под языком.
***
Здесь меня не посмеют
обмануть перекрёстки.
Нынче местное время
совпадает с московским.
Сад народом запружен.
Что ни площадь — Ходынка.
Мне никто здесь не нужен,
кроме Города в дымке.
Третий — кто бы ты ни был —
ты классически-лишний,
если я с Третьим Римом
на свидание вышла.
Он древнее трамваев,
но с годами все краше.
Мы игру затеваем
стародавнюю нашу:
я гляжу, не моргая,
разве только — для форы.
Он поймет, подыграет
и мигнёт светофором.
И причина заторов
на дорогах — безделка:
это я и мой город
заигрались в гляделки.
Е. (Огдуо) Аксенова.
РАДОСТЬ
Тундру сверху увидав, радость ощутила вдруг,
По земле своей родной захотела вдруг пройти.
Сердце рвется из груди, как олень, который смог
Убежать от пастухов
В тундру, в тундру, в тундру.
Сколько же вобрал простор
Чистых тундровых озер!
Тысячей оленьих глаз
Смотрят, ясные, на нас –
Вижу, вижу, вижу.
Словно нарты, самолет
С горки неба съехал вниз.
Стало тихо. Всей душой
Я с цветами говорю
Песней, песней, песней.
РОДИНА
Во льдах, отразивших сияния след,
Студеной пургой обожженных,
У белых медведей явился на свет
И вырос во льдах медвежонок.
Где горы Барранга грядой поднялись,
В снегах согреваясь колючих,
Суровые предки мои родились,
Приемля суровую участь.
Их лютый мороз, свирепея, бодал,
И воля их делалась крепкой.
Как смелый медведь
в заторошенных льдах,
Так жили далекие предки.
Таймыр, на твоем белоснежном челе
Оставило горе морщины.
Но родину, беды свои одолев,
Мой гордый народ не покинул.
ПЕСНЯ, ПЕСНЯ МОЯ
Песня, песня моя,
Расскажи, почему
Ты мне спать не даешь,
Как оленьи шерстинки,
Развеяв мой сон?
И ответила песня:
– Когда на траву
Ты упала, заплакав,
Как плачет олень,
Я пришла – и твой стон
Незаметно затих.
Твоей бабушки мысли
Услышала я,
С той поры я и стала
Приданным твоим.
Свое сердце вложила я
В сердце твое.
Пой же песню, Огдо!
ЕСЛИ ВДРУГ ПРИТОМИЛСЯ ОЛЕНЬ…
Если вдруг притомился олень,
Человеку подправить не лень
И ремень в легкой упряжи, наст разгрести,
Чтобы ягель щипал он весь день.
Уважать если б каждый друг друга привык,
Как умеет оленя жалеть тундровик…
ОБЫЧАЙ ДОЛГАНСКИХ МУЖЧИН
Пусть запомнит мальчишка
Обычай мужчин:
Все от первой добычи
Гостю дай – на почин.
А вторую добычу
Старикам – по обычаю.
И тогда – так судачат –
Будешь вечно удачлив.
Если щедрым ты будешь,
То добычу добудешь.
Мы приходим веками
Не с пустыми руками.
А. Н. Немтушкин.
***
Мой край родной! Мне не забыть о том,
Что только ты моей начало,
Я вскормлен был оленьим молоком,
И вьюга колыбель мою качала.
Я песни взял у шелеста берез,
А музыке учили меня птицы.
Любить и ждать, не пряча горьких слез,
У лебедя мне довелось учиться.
Как тосковать от родины вдали
По синим рекам и глазам печальным,
Меня учили строго журавли,
А рыбы преподали мне молчанье.
Тропинки показало мне зверье –
Спасибо за науку и участье.
Но где тропинка, как найти ее,
Которая людей приводит к счастью?
Иду вперед я жизненной тропой,
Встаю и падаю, не ведая покоя.
Порой смеюсь и плачу я порой.
И может, счастье именно такое?
Земля родная, спрашиваю я,
Ответь, как сыну, ласково и строго,
Так где ж дорога верная моя?
Моя и только, никого другого.
ЗЕМЛЕ МОЕЙ
Коль забуду родную речь,
Песни те, что поет народ,
Для чего же тогда беречь
Мне глаза и уши, и рот?
Коль забуду запах земли
И не так ей стану служить,
Для чего же руки мои,
Для чего мне на свете жить?
Ветер мне колыбельную пел.
Цвел подснежник среди камней.
И в тайге на тайной тропе,
Мох стелился под ноги мне.
Лес со мной плясал ехорье,
Мягкий снег меня обнимал.
Ночью в чаще выло зверье,
Я тоску его понимал.
Как могу я поверить во вздор,
Будто слаб мой язык и мал,
Если матери смертный вздох
Эвенкийским словом звучал?
Коль смогу в душе сохранить
Землю милую до конца,
Будет слово мое входить,
Точно друг, в людские сердца.
А забвеньем ей отплачу,
Станет сердце пустым, как чум, -
Старый, драный чум на снегу,
И замерзнет песня у губ.
***
Край неласковый родной –
Дальняя фактория.
Комары над головой,
Словно двухмоторные.
Что изменится в судьбе?
Где тропа заветная?
Не тоскливо ли тебе,
Сердце мое бедное?
Белокрылый самолет,
Надо мной проносится,
И вослед за ним в полет
Сердце мое просится.
И однажды между звезд,
Прошумев моторами,
Самолет меня увез
Из родной фактории.
Здравствуй, город, здравствуй, брат,
Говорливый, тесный.
Я услышать очень рад
Городские песни.
Что со мной? Не знаю сам.
Я опять в тревоге.
Не нужны моим ногам
Гладкие дороги.
Где ты, стойбище мое,
Сторона озерная?
Где ты, где ты, комарье,
Где ты, двухмоторное?
***
Сердце дрогнуло отчаянно,
Словно рыба на блесне.
То ли встретились случайно,
То ль приснилась ты во сне?
Но обязан я признаться:
В сердце буря и гроза.
Как два озера искрятся
Твои синие глаза.
Где же лодки, на которых
Пересечь смогу волну.
Помогите. В двух озерах
Я сегодня утону.
***
О, старый чум, застывший на пригорке,
За что упрек тебе я бросил горький?
Что ты плохого в жизни сделал мне
Мой старый чум над речкой Суринне?
Да, ты убог, покрыт корою драной,
И дыры на тебе зияют, словно раны,
Вот в щели ветер залетел стремглав,
Остывший пепел в чуме разметав.
И я, твой сын, все меряю дороги.
Мне б появиться на твоем пороге,
Мне бы надрать корья и бересты,
Чтоб с каждым годом обновлялся ты.
Ты ль виноват, что стоишь, как нищий?
У дедов лучше не было жилища.
Чуть разговор о прошлом, чум родной.
Готов я насмехаться над тобой.
Но время незаметно пролетает,
Снег на висках, он больше не растает,
И долгими ночами снятся мне
Мой старый чум и речка Сурине.
Ты был хорошим, старым, добрым другом,
В обиду не давал смертельным вьюгам.
Я, лишь окрепли крылья за спиной,
Ушел дорогой светлой и прямой.
И знаю: будут ветры дуть навстречу,
И горести навалятся на плечи,
И радость прозвенит в душе моей,
И ты мне с каждым годом все милей.
И видно, вечно на земле так будет: