Холодный взгляд голубых глаз без стеснения сверлил Ровену. Она неуверенно улыбнулась; ей не понравилось, как он произнес слово «леди». Но не успела она ответить, как юноша продолжил:
– Уверен, мисс, что вас не оскорбит моя неспособность встать и поклониться. – Он дотронулся до ноги, и только сейчас Ровена заметила гипс. – С этим мне придется трудновато.
– Разумеется, нет. – Она прикусила губу, ощущая абсурдность происходящего, и поспешила добавить: – Вам вообще незачем передо мной кланяться.
– Незачем? – вздернул бровь пилот.
– Нет.
– Я рассказал Джону о вашей храбрости, мисс. Вы вытащили его из‑под обломков и сидели с ним, пока не подоспела помощь, – вмешался мистер Диркс.
– Любой на моем месте поступил бы так же, – поежилась Ровена.
– Я в этом сомневаюсь, мисс. Вы, будучи благородного происхождения, не оставили в беде совершенно незнакомого человека. В вашем кругу мало кто вообще удосужился бы помочь.
Ровене хотелось провалиться сквозь землю.
– Но вы же знали, где упал аэроплан. Я уверена, что рано или поздно его бы нашли.
– Не при том освещении. – Великан повернулся к пилоту, которому было так же неловко, как и Ровене. – Я говорил тебе, что уже стемнело, но она все равно сидела с тобой?
Чего добивался мистер Диркс?
– Ты ей серьезно обязан, молодой человек, – продолжал гнуть свое мистер Диркс.
– Ты бы и так нашел меня, – выдавил Джон.
Теперь его лицо сделалось того же цвета, что и волосы.
Ровена от удивления открыла рот. Да, она сама только что говорила примерно то же, но пилот мог хотя бы поблагодарить ее. Обычная вежливость, не больше.
Она подтолкнула к нему корзину:
– Я принесла вам кое‑что вкусненькое. – Ее лицо пылало. – Вдруг вы проголодались.
– Потому что в больницах людей морят голодом? – покровительственно улыбнулся молодой человек.
Ровена задохнулась, готовая швырнуть корзину ему в лицо. Какая наглость!..
– Нет, просто так поступают воспитанные люди.
– Ах да. Ведь Бакстоны – воплощенное приличие, не так ли, леди Саммерсет?
Ровена секунду смотрела на него, затем поднялась во весь рост. Очевидно, ее семья чем‑то досадила этому человеку. Или он так считал. В любом случае, она к этому непричастна. И если на том холме ей почудилось, что Джон достоин знакомства более близкого, то она ошиблась, только и всего. Не в первый раз.
Она окружила себя коконом привитых с детства манер и наградила обоих мужчин снисходительной улыбкой.
– Благодарю за прием. Я очень рада, что вы сегодня столь… бойки. – Ровена вручила корзинку мистеру Дирксу. – Надеюсь, вам понравятся остатки от нашего чаепития. Я хотела послать слугу, но решила, что следует исполнить долг до конца и приехать лично. Теперь же… – Ровена грациозно дернула плечиком.
Джон скрестил на груди руки и сверлил ее взглядом. Казалось, из его синих глаз летят искры.
– Теперь позвольте откланяться, джентльмены. Приятного дня.
Она кивнула обоим, стараясь не замечать укора во взгляде мистера Диркса. Не его вина, что друг оказался неблагодарным невежей.
С высоко поднятой головой Ровена прошла мимо подслушивавшей медсестры, миновала деловую женщину за столом и вышла за дверь.
Внутри бушевали эмоции – в первую очередь разочарование. Там, на холме, когда она склонялась над пилотом, в ней поселилось предчувствие, что он сыграет важную роль в ее жизни.
Очевидно, она ошибалась.
* * *
– Итак, дорогой, ты получил за дом хорошую цену?
Леди Саммерсет сидела перед туалетным столиком, раздумывая над выбором украшений на вечер. Когда Колин приезжал с друзьями, у нее всегда поднималось настроение. Особенно если приезжали лорд Биллингсли и Кит Киттредж. Оба юноши могли составить прекрасную пару Элейн, если та перестанет быть всем и каждому сестренкой и немножко пококетничает.
Леди Саммерсет быстро просматривала шкатулки в руках Гортензии. Она предпочитала подбирать наряды под украшения, а не наоборот. В конце концов, платье – это всего лишь кружево и шелк, тогда как драгоценности тысячелетиями достигали совершенства.
– Да. Но мне жаль девочек. Они так привязаны к дому.
Графиня наблюдала в зеркало, как муж расхаживает по комнате, изучая бумаги, которые держал в руке. Она часто говорила подругам, что секрет ее успешного брака кроется в будуаре, а те посмеивались, как будто с ними делились пикантными подробностями. Леди Саммерсет тоже смеялась – зачем им знать, что она говорит совершенно серьезно. Большинство дам украшали свои покои на расточительный женский лад, позабыв о сдержанности, с которой эти особы вели себя в прочих апартаментах. Графиня целый год изучала мужа, прежде чем полностью поменять обстановку в своем уголке; с тех пор будуар стал для графа одним из любимых помещений, хотя тот и сам затруднялся сказать почему. В комнате напрочь отсутствовали вычурные безделушки, присущие дамским покоям. Их место заняли клетчатые шерстяные пледы – они не выглядели так, будто могут расползтись от неловкого прикосновения, – и удобные подушки в твидовых наволочках без единого намека на кружева. Возможно, свою роль сыграли клубные кожаные кресла перед камином или серебряные пепельницы. Они внушали мужу уверенность, что здесь никто не возмутится дымом его сигар, хотя граф курил редко. Никто не счел бы будуар мужским помещением; скорее, в нем гармонично соседствовали женское и мужское начало, и представителей обоих полов охватывало чувство покоя и благополучия. Так оно или нет, но в будуаре развязывались языки как подруг леди Саммерсет, так и ее супруга. Здесь, и только здесь, они с графом могли ослабить бдительность и стать партнерами в управлении своим маленьким королевством. Леди Саммерсет указала на золотое ожерелье с топазами и брильянтами и подходившие к нему серьги. Их прекрасно подчеркнет парчовая юбка цвета слоновой кости и туника, отделанная горностаем. Покончив с выбором украшений, она жестом отпустила Гортензию и повернулась к мужу:
– Но не кажется ли тебе, что девушкам лучше пожить в Саммерсете? Твой брат горячо любил своих дочек. Ты же сам понимаешь, что, если бы не его неортодоксальные методы воспитания, Ровена давно уже сделала бы завидную партию.
– На часть сезона Филип привозил их сюда, – заступился за брата граф. – Они бывали здесь чуть не каждое лето.
– Но ни разу на праздниках! Я считаю, что после смерти Кристины он потерял всякое понятие о приличии. Смотри, как он перевел в гувернантки горничную. – Она знала, что затронула больное место, и внимательно наблюдала за супругом.
Годами раньше, когда графиня впервые дала понять, что ей все известно, Конрад хотел одного: выяснить, кто выдал секрет. Он не отказывался принимать помощь от жены, пытаясь сохранить позор в тайне. Но мать предупреждала графиню, что мужчины никогда не понимают, какую серьезную помощь способны оказывать их жены, и ее делом было стать главной союзницей мужа, хочет он того или нет. Графу потребовалось несколько лет, пока он не оценил, какое сокровище ему досталось. К тому времени леди Саммерсет успела выдвинуться на роль ценнейшей советницы во всех его светских и политических делах. Только наедине с собой она решалась признаться, что манипулирование и власть не одно и то же. И если ей приходилось манипулировать Конрадом, вместо того чтобы открыто потребовать желаемое, то в их отношениях не было равноправного партнерства.
Граф достал сигару и огляделся в поисках резака. Гортензия услужливо вручила ему искомое и вновь растворилась в тени.
– Я искренне полагал, что девчонка уже сбежит. Она не привыкла прислуживать, кем бы ни была ее мать.
В его голосе звучало недоумение, и леди Саммерсет протянула ему прикуриватель.
– Очевидно, она более предана семье, чем мы ожидали, и это, безусловно, похвально, однако чем дольше она здесь пробудет…
– Тем больше шансов, что обнаружит нашу тайну. – Граф раскурил сигару и в задумчивости уставился в камин. – Если история всплывет, она запятнает и детей, и внуков.
Леди Саммерсет наградила мужа мрачной улыбкой, которую мало кому доводилось увидеть.
– Значит, нам придется сделать все, чтобы она не всплыла. Когда мы сообщим девочкам о том, что их дом сдан в аренду?
– Я поговорю с Ровеной и попрошу ее известить Викторию.
Уголки губ графини чуть изогнулись, и граф покаянно улыбнулся в ответ.
– Ты права, я праздную труса. Но мне больно видеть, как страдает это дитя, а она всегда доводит себя до приступа.
– Мне жаль мужчину, который женится на ней, – согласилась леди Саммерсет.
– Не исключено, что именно Виктория будет ухаживать за нами, когда мы выживем из ума. Она интересная штучка.
Леди Саммерсет не стала говорить мужу, что чувствует себя неуютно в присутствии Виктории с ее дерзкими замечаниями и птичьими манерами. Милое дитя, но до чего же… не похожее на других.
– Хочешь, я буду присутствовать при разговоре с Ровеной?
– Я справлюсь сам, – покачал головой муж. – В конце концов, это было деловое решение. – Он встал. – Схожу на конюшню, хочу до обеда осмотреть нового пони для поло.
Графиня подставила щеку для поцелуя:
– Не опаздывай к столу, дорогой. И не стоит так волноваться из‑за девочек. У них все будет хорошо. Молодость строптива, но отходчива. А о нашем деле мы так или иначе позаботимся.
Граф потрепал ее по руке и ушел, хотя чувствовалось, что проблема продолжает беспокоить его.
– Гортензия.
Камеристка выступила из тени:
– Да, миледи.
– Ты уверена, что твоя приятельница видела вчера лорда Биллингсли именно с Пруденс? Я знаю, что и Ровена ездила с ним в город после чая, они обе темноволосые и белокожие.
– Она не сомневалась, что это Пруденс, миледи, – решительно кивнула Гортензия. – Она знает обеих девушек.
Леди Саммерсет смерть как хотелось узнать личность ее подруги, но спрашивать не следовало. Гортензия приобрела немалую власть, будучи осведомленной о вещах, не известных ее господам. И если сведения верны, а усомниться в этом не было оснований, то у графини существовали другие поводы для беспокойства. Зачем, например, лорд Биллингсли катал по городу горничную? Быть может, он не знал, с кем имеет дело? Но как же ему не знать – ведь на ней была форма?
Гортензия помогла хозяйке одеться, и леди Саммерсет отметила, что драгоценности действительно хорошо смотрятся на фоне парчи. Но стоило графине присесть за туалетный столик, чтобы Гортензия уложила ей волосы, как мысли ее вернулись к неразрешенному вопросу. Настало время сделать нечто большее, чем отравить Пруденс жизнь.
– Думаю, тебе пора подружиться с девчонкой. Войди к ней в доверие. Как говорится, держи друзей под рукой, но врагов – еще ближе. – Леди Саммерсет глянула в зеркало, и Гортензия одобряюще улыбнулась. – Прежде чем придумать, как от нее избавиться, придется выяснить, что она собой представляет и чего хочет. Как у нас с прислугой, ее недолюбливают?
Камеристка ловко намотала на палец тонкую прядь и закрутила, заколола шпилькой и перешла к следующей.
– Да, миледи. Ее манеры слишком изысканны для служанки, и остальные чувствуют разницу.
Конечно, как не быть разнице. Кровь не обманет. Но ее мать, опять же, была никем. Никогда не угадаешь, чья сторона возьмет верх.
– Скажи, что ей разрешено носить свою одежду. Прислуга возненавидит ее еще сильнее. И распускай слухи, но так, чтобы никто не связал их с тобой. Нам ни к чему, чтобы миссис Харпер начала вынюхивать.
– Что же мне сказать? – вопросительно приподняла бровь Гортензия.
– Откуда я знаю? – Леди Саммерсет повела плечом, вдруг придя в раздражение. – Уверена, что ты придумаешь не хуже меня. Напряги воображение.
Лицо камеристки застыло, она молча заканчивала прическу. Леди Саммерсет с трудом сдержалась, чтобы не закатить глаза. Право слово, слишком обидчива. Графиня вздохнула:
– На этой неделе прибудут новые лайковые перчатки от Перрин.[16]Если хочешь, возьми себе пару от прошлого сезона.
Она пристально наблюдала за камеристкой. Темные глаза Гортензии и острые черты ее лица осветились радостью.
– Благодарю вас, миледи!
Леди Саммерсет знала, что камеристка отложит перчатки к прочим подаркам до следующей поездки в Лондон, где сдаст их в лавку подержанных вещей. Денег с таких продаж хватало на несколько шикарных нарядов от французского модельера‑экспатрианта. Гортензия никогда не показывалась на людях в обносках леди Саммерсет. О, только не это. Графине приходилось признать скрепя сердце, что она уважает свою камеристку.
– Спасибо, Гортензия. Пока все. Сообщай мне о том, как продвигается наше маленькое дельце.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
В сумрачном, похожем на тоннель коридоре было тихо. Большую часть газовых рожков притушили, поэтому выросли тени – длинные и призрачные. Виктория ждала, едва осмеливаясь вздохнуть и прислушиваясь к любому шороху. По телу пробежала сладкая дрожь. Она еще ни разу так не переживала после приезда в Саммерсет.
Убедившись, что все спокойно, Виктория проскользнула обратно в свою комнату и подхватила чехол с пишущей машинкой. Для равновесия ей пришлось изогнуться в другую сторону. И почему эти штуковины такие тяжелые? Свободной рукой Виктория придерживала на плече большой кожаный ранец. В нем лежали учебник по стенографии, конспекты уроков мисс Фистер, несколько выпусков «Ежеквартального ботанического вестника», бумага и запасные свечи. Виктория пожалела, что на ней были только ночная сорочка и пеньюар, но она не хотела возбудить подозрения Пруденс, когда та помогала ей переодеться ко сну. Придется растопить камин, когда она окажется на месте.
Виктория на цыпочках прошла мимо парадных апартаментов. Если ее не заметят здесь, то дело в шляпе, если только она не налетит на ночного сторожа. Она не знала даже, была ли такая должность в особняке, но здравый смысл подсказывал, что да.
Целую неделю она исследовала южное крыло и наконец нашла подходящее помещение. Этой частью здания не пользовались уже несколько поколений. Саммерсет насчитывал около сотни комнат, но жилыми было не более тридцати. Еще двадцать содержались в порядке на случай крупных торжеств, за остальными же следили кое‑как и посещали редко, с единственной целью проверить, не течет ли крыша, не завелся ли грибок и целы ли оконные стекла. Туда не заглядывали даже слуги, и это полностью устраивало Викторию. В детстве они часто играли в пыльных покоях в прятки, пока однажды Колин не споткнулся на шаткой ступеньке и не сломал руку, но Виктория хорошо помнила планировку крыла.
Она бесшумно отворила дверь на черную лестницу и замерла. Снизу доносились тихие голоса, а временами приглушенный смех. Они вообще спят? В сердце кольнуло, и Виктория подумала, что, может быть, Пруденс тоже сидит там и смеется с той девочкой, Сюзи, о которой постоянно твердила. В ней пробудилась ревность: возможно, Сюзи полностью вытеснила из сердца Пруденс ее саму.
Вместо того чтобы спуститься, Виктория поднялась на пролет и вышла на площадку с другой стороны лестницы. Здесь жили мужчины, подальше от девушек в другом крыле. Коридор скудно освещали газовые рожки, но там, куда она направлялась, царил полный мрак. Виктория захватила спички, и все‑таки у нее сосало под ложечкой от перспективы торчать в одиночестве на темной стороне особняка. Она даже пожалела, что маленькой девочкой в фартучке и с косичками слушала россказни Колина о привидениях. Вдобавок сейчас она шла по коридору, который называли галереей со статуями. По обе стороны на расстоянии нескольких футов одна от другой зияли ниши, где высились жуткие изваяния, и в лунном свете даже добрейший Франциск Ассизский казался бледным и призрачным.
В конце галереи Виктория повернула направо, оставив призрачные статуи позади. Она подошла к огромным (почти шестнадцать футов высотой) резным двойным дверям из красного дерева. Створка оказалась такой тяжелой, что Виктории пришлось положить вещи на пол и поднажать изо всех сил. Она поставила свечу в специальную выемку. По ту сторону придется все повторить или оставить дверь открытой. Придя сюда в первый раз, Виктория боялась, что все будет заперто для сохранности ценных вещей. К счастью, владельцы особняка были слишком самоуверенны, чтобы опасаться краж.
Дверь медленно отворилась, пахнуло затхлым холодом. Тишину нарушил громкий треск, и Виктория замерла, вскинув голову. На верхней губе выступили капельки пота. Ей казалось, вот‑вот из темноты вынырнут Колин, Себастьян или тот грубоватый красавчик Кит и спросят, что она тут забыла.
Но ничего не случилось. Виктория короткими рывками приоткрыла створку на достаточную ширину, содрогаясь при каждом скрипе ржавых петель. Пусть остается как есть, решила она. Не хватит никаких нервов открывать ее и закрывать.
Она собрала вещи и шагнула в ту часть дома, где уже несколько столетий не разжигались камины. Ей с детства запомнился особый холод в этом самом старом крыле особняка, которое никогда не прогревало даже солнце. Здесь стоял тяжелый запах прошедших столетий: плесени, сырости и пыли.
Виктории казалось, что она шла целую вечность, но вот и выбранная ею комната. За прошлую неделю она перенесла сюда все необходимое: от газеты и дров для растопки камина до чистых одеял, чернил, карандашей и блокнотов. Передвигаться по дому, не возбуждая при этом подозрений, было удобнее днем, хотя охапки дров заставили ее понервничать.
Виктория разожгла припасенную лампу и с облегчением вздохнула. Надо только не смотреть на призрачные тени, заплясавшие по стенам.
Видимо, когда‑то комната служила кабинетом какому‑то далекому и аскетичному пращуру. С выцветших синих стен строго взирали лики ушедших предков. Виктория гадала, кому из них принадлежал кабинет и не стал ли бы хозяин возражать против ее присутствия. Наверняка это был мужчина, пользовавшийся массивным круглым столом в середине комнаты и инкрустированными шкафчиками для бумаг по обе стороны каменного камина. Через подошвы тапочек просачивался холод мраморных плит; Виктория пристроила вещи на столе и поспешила к заранее приготовленным дровам, молясь, чтобы дымоход не был забит.
Вчера она немного прибрала в комнате в надежде, что запах воска перебьет сырость и пыль, но ни на шаг не приблизилась к цели. По здравому размышлению ей это понравилось. Что бы сказала об этом месте няня Айрис? Пожилая женщина решила бы, что книг маловато, но пришла бы в восторг от безделушек со всех концов света.
Помещение ожило; огонь разогнал мрак и бодро потрескивал. Виктория зажгла еще несколько свечей, расставила их по комнате и осталась довольна своей работой. Давно ей не было так хорошо. Виктория извлекла из чехла пишущую машинку и разложила на столе вещи. Теперь у нее появился новый секрет – тайное место. Ее собственное, где можно спокойно работать и заниматься вдали от пытливых взоров Ровены и Пруденс. Сегодня она решила все разложить и почитать журналы. Если упорно заниматься, то можно сдать вступительные экзамены в колледж. Или еще что придумать.
Но тут из коридора донесся пронзительный скрежет, и Виктория оледенела. Секунды растянулись в вечность, она напрягала слух, пытаясь расслышать что‑то за стуком сердца. Это в камине. Или просели перекрытия. Дому больше трех сотен лет. Все старые дома издают странные звуки.
Она бросила взгляд на дверную ручку, но запора не обнаружила. Ничего страшного. Это же ее дом. Ладно, пусть будет родовое гнездо. Призраки предков не причинят ей вреда, в ее жилах течет их кровь.
Не думать о крови.
Дыхание начало учащаться, и Виктория прикрыла глаза. Если не успокоиться, ее ждет приступ и смерть прямо здесь. Сколько времени будут искать ее тело? Нет. Вместо того чтобы гадать, кто или что таится за дверью, нужно сосредоточиться на дыхании. Раз, два, три. Короткий вдох. Раз, два, три. Короткий выдох.
– Виктория?
Крик, вырвавшийся из груди, разорвал неподвижный воздух. Она открыла глаза и увидела Кита, смотревшего на нее в неподдельном ужасе.
– Боже правый, женщина! Ты хочешь, чтобы тебя застукали? Ты хоть представляешь, какой начнется скандал?
Виктория закрыла рот и рухнула в кресло. Она снова смежила веки и возобновила дыхательные упражнения.
– Виктория? – Встревоженный голос приблизился. – Вам плохо?
Она помотала головой и продолжила дышать, пока не почувствовала, что тело успокаивается и легкие наполняются воздухом. Затем открыла глаза и осуждающе уставилась на Кита:
– Вы следили за мной!
Кит выразительно глянул в ответ, затем улыбнулся:
– Я решил, вы затеяли что‑то забавное. – Он оглядел комнату. – Но что вы тут делаете?
Виктория поморщилась. Что бы она ни сказала, Кит все равно ее высмеет. Тот еще тип, и нечего ему потешаться над чужими секретами.
– Ищу кроличью нору.
Тот моргнул.
– И как, нашли? – весело поинтересовался он.
– Еще нет. Но не теряю надежды.
– И что же вы сделаете, если найдете?
– Засыплю, конечно. Страна чудес представляется мне скверным местом.
Кит рассмеялся и принялся бродить по комнате, всюду суя свой нос. Про пишущую машинку и канцелярские принадлежности он не сказал ни слова, тем самым чуть улучшив мнение Виктории о нем.
– Нет, правда, что вы здесь делаете?
Смутное томление в его голосе удержало ее от признания в постройке машины времени.
– Неужели вы никогда не мечтали найти место, где можно спрятаться от мира? Читать и размышлять в тишине, чтобы никто не мешал?
Вместо ответа Кит надолго занялся огнем в камине – добавил полено и помешал кочергой угли.
– Большинство людей не любят оставаться наедине с мыслями, – наконец произнес он.
– Значит, у них скучные мысли.
Кит созерцал пламя. Виктория встала из‑за стола и присоединилась к нему. Огонь приятно согревал. Ей следовало стыдиться того, что она вопреки всем правилам приличия стоит в пеньюаре перед практически незнакомым мужчиной, однако неловкости не было. Если кто‑то застанет их здесь, ей конец, но ее и это не волновало.
– А вам не приходит в голову, что каждому кажется, что он думает интересно? – Кит нахмурился. – Неудачно выразился.
– Я поняла.
– А если продолжить, то мне безразлично, скучные ли у людей мысли, – лишь бы люди со скучными мыслями не сочли своим долгом поделиться ими с другими, то есть со мной.
Виктория взглянула на него. В его голосе звучала неприятная пресыщенность, будто Кит обшарил весь мир в поисках чего‑нибудь интересного и обрел горькое разочарование.
– И что же вам небезразлично, мистер Кит?
– Наверное, я должен вспомнить о матери, Британии или о бедняках. Что у нас нынче в моде? Но моя мать – это сплошной кошмар, патриотизм смертельно скучен, и я ничем не могу помочь бедным.
– Незачем говорить неправду, – возмутилась Виктория. – Здесь некого впечатлять.
– Вы хотите сказать, что я не сумею произвести на вас впечатление? – Он стрельнул глазами, на губах у него играла улыбка.
Виктория ответила таким же взглядом:
– Мы слишком мало знакомы, и вы не знаете, что может произвести на меня впечатление. По‑моему, вы достаточно умны, чтобы не утруждать себя понапрасну.
– Обычно я знаю, как заинтриговать дебютанток, но вы на них не похожи, – рассмеялся Кит. – Эти особы не прячутся в заброшенном крыле старого замка, чтобы учиться машинописи. – (Девушка промолчала.) – Итак, вернемся к первоначальному вопросу. Что мне небезразлично? Пожалуй, я неравнодушен к друзьям. Мне нравится развлекаться. Я хочу сдать экзамены достаточно хорошо, чтобы не опозорить мать. К тому же, если я преуспею, меня ждет солидный ежегодный пенсион и возможность путешествовать, куда захочу. А что волнует вас, мисс Виктория? Большинство молодых леди заняты только нарядами, балами и мечтами о завидном муже.
Виктория подобрала одеяло и набросила на плечи. Затем опустилась на вытертый, пыльный ковер перед камином.
– Я тоже люблю наряды, но на балах тоска, а замуж я вообще не собираюсь. – (Кит недоверчиво рассмеялся и устроился рядом.) – О, да вы мне не верите? Ну, как угодно. Я знаю, что почем, и брака в моем будущем не предвидится. Я давно поняла, что самые интересные женщины с необычными судьбами либо не выходили замуж вообще, либо делали это в почтенном возрасте. Я собираюсь путешествовать, читать и пережить множество приключений.
Ей сразу вспомнилась няня Айрис. Она хотела точно того же. Было бы любопытно услышать мнение няни о Ките.
– А при чем тут машинопись?
– Надо же как‑то зарабатывать на жизнь. Об этом вы не подумали? А вдруг в Стамбуле меня ограбят разбойники? Устроюсь в какую‑нибудь контору и заработаю на билет до Каира.
Виктория не сказала, что мечтает о карьере ботаника. Этот секрет укоренился в ее сердце слишком глубоко, чтобы поделиться им с легкостью.
– Да вы уже все продумали, – удивился Кит.
Виктория заподозрила насмешку и обиженно повела плечами:
– Не верите, да?
– Я верю, что верите вы. Возможно, вы даже искренни. Но я знаю, как настойчива бывает семья, а ваши дядя и тетя только и думают, как бы выдать вас замуж. Конечно, сначала Элейн и Ровену, по старшинству, так что у вас есть в запасе несколько лет свободы. Бедняга Себастьян.
– При чем тут Себастьян? О чем вы?
– Ваша тетушка присмотрела его для дочери, и мамаша Биллингсли согласна, что из них выйдет прекрасная пара. Себастьян и Элейн – давние друзья, но не испытывают друг к другу ничего сверх этого. Однако я могу с уверенностью предсказать, что до их помолвки остались считаные месяцы. Никто не сломит объединенную волю леди Саммерсет и леди Биллингсли.
– Бедная Лейни, – фыркнула Виктория. – Но дядя и тетя не смогут заставить меня сделать то, чего я не хочу, – убежденно сказала она, однако в душе была не настолько уверена.
Хотела ли Пруденс, чтобы ее отправили к слугам?
– Сомневаюсь, что вы сами верите в это, – добродушно произнес Кит.
Виктория покосилась на него:
– Ну, только не насчет брака. Договорные браки противозаконны, а я хорошо знаю свои права. Отец об этом позаботился.
– Только не говорите, что вы суфражистка! – в притворном ужасе воскликнул Кит. – Упаси меня боже от благонамеренной суфражистки!
– Конечно, я суфражистка, – огрызнулась Виктория. – Как всякая здравомыслящая женщина.
Тот засмеялся, но уже без тепла:
– По мне, они такие же зануды, как и жеманные дебютантки. Делают вид, что хотят избирательных прав, но стоит посвататься мужчине из хорошей семьи – и вот они в мгновение ока позабудут о своих политических взглядах.
Виктория встала:
– Что лишь показывает, сколь мало вы уважаете женщин. Суфражисток хоть что‑то волнует. А самыми большими занудами я всегда считала тех, кому все надоело. Прошу прощения, мистер Кит, но сейчас мне пора возвращаться к себе.
Тот был удивлен ее реакцией. Виктория не винила его, она и сама удивилась собственной горячности. Она вспомнила отцовскую страстность по отношению ко всему на свете: политике, искусству, науке, музыке. Викторию огорчало и злило, что отца уже нет в живых, а этот молодой человек, у которого вся жизнь впереди, твердит, будто в мире нет ничего интересного.
Кит примиряющим жестом придержал ее за руку, и тепло его пальцев передалось через тонкий хлопок ночной сорочки.
– Я шучу. Половину всего, что я говорю, не нужно воспринимать всерьез.
В его голосе звучало удивление, и Виктория смягчилась:
– Тогда зачем говорить? Вы излагаете вполне убежденно.
– Наверное, ибо это проще, чем разобраться, во что я верю по‑настоящему.
Теперь он был огорошен, и Виктория рассмеялась:
– Гораздо легче изобразить разочарование, чем признаться в обычной лени.
Уголки его губ дрогнули.
– Это аргумент. Но вы правы, нам пора идти.
Они загасили камин и установили экран. Виктория почти жалела, что их беседа тет‑а‑тет подошла к концу. Она была довольна собой. Они зажгли по свече, задули лампу и быстро пошли по темному коридору. Теперь он казался совсем не страшным.
Вот и главная дверь.
– Отсюда дорогу найдете? – спросил Кит шепотом.
– Конечно. Я здесь практически выросла.
Кит кивнул:
– И вы ошибаетесь, мисс Виктория.
Она задержалась:
– В чем это?
– На свете имеется нечто весьма меня волнующее и интригующее.
Виктория замерла на пороге, ее сердце забилось сильнее.
– Это вы.
* * *
Наутро Викторию разбудила возня Сюзи, которая растапливала камин. При свете дня ночные бдения казались едва ли не сном. Виктория даже задумалась, не сочинила ли она разговор с Китом. Он в самом деле считал ее интригующей?
Она приподнялась на локте, наблюдая за Сюзи. Той нынче приходилось нелегко, и Виктории было видно, как дрожат ее руки.
– Ты не заболела?
Девушка вздрогнула и уронила щепки для растопки.
– О черт! – произнесла она, глядя на кучку мусора на коврике из овечьей шерсти. – Ох, простите, мисс.
Ее щеки стали пепельными, и Виктория решила, что девочка вот‑вот потеряет сознание.
– Извини, я не хотела тебя напугать. – Она сбросила одеяло и направилась к Сюзи, на ходу надевая промерзший пеньюар. – Давай помогу.
– Нет‑нет, мисс. У меня будут неприятности…
– Глупости. Никто не узнает. А почему нынче ты? Куда подевалась Пруденс?
– Гортензия, камеристка леди Саммерсет, сказала ей, что разводить по утрам огонь не ее забота, а моя.