Женщина фыркнула, а он подмигнул в ответ, затем потянул за руку Пруденс:
– Смотри, кого я привел. Это моя подруга, знакомьтесь.
– Я заметила, но предпочла не верить глазам. Неужто внучек решил развлечь бабушку знакомством, когда та лежит беспомощная и никого не в состоянии напугать.
– Уверен, что ты изыщешь способ. Бабушка, это Пруденс. Пруденс, это моя бабушка Милдред.
Пожилая женщина моргнула и зашарила по прикроватному столику, пока внук не протянул ей очки в проволочной оправе.
– Было бы очень приятно познакомиться, дорогая моя, не будь я в столь невыгодном положении. Как твоя фамилия? Очевидно, моему внуку неизвестно, как правильно представлять людей.
Единым острым взглядом женщина мгновенно оценила одежду, прическу и осанку Пруденс. Та замялась, подбирая ответ.
– Бакстон, – не думая, выпалила она. – Пруденс Бакстон.
Мертвая тишина была красноречивее слов. Все долго молчали, и грудь Пруденс сдавило стальным обручем.
– Ты из Бакстонов, – наконец произнесла Милдред. – Темные волосы, зеленые глаза. Погубили многих городских девушек. – В ее голосе проступила горечь, но затем она стряхнула ее недовольным кивком седой головы. – Я слышала, вы приехали в Саммерсет после смерти отца. Зачем же ты якшаешься с моим внуком? Он вроде чуть ниже тебя по статусу.
– Не волнуйся, бабуля. Ты не о том подумала. Мы просто друзья.
Уэсли бросил на Пруденс свирепый взгляд, и та слабо улыбнулась в ответ.
Она не собиралась называться Бакстон. Фамилия сама сорвалась с ее губ. Вот и вышла путаница. Очевидно, Милдред приняла ее за Ровену.
– В мое время девочки дружили с девочками, а мальчики с мальчиками. Но ваше поколение считает, что нужно перевернуть мир с ног на голову, так что разницы, думаю, нет. Но помяните мои слова, ничего хорошего из такой дружбы не выходит. – Она пристально смотрела на Пруденс.
|
|
– А по‑моему, выходит много хорошего, – уязвленно ответила та. – Если бы я не дружила с вашим внуком, мы бы с вами не познакомились.
– Ты унаследовала красноречие Бакстонов. – Губы женщины дрогнули в улыбке. – Некоторые люди вашего круга считают, будто могут получить все, что угодно, по праву рождения, но вы, Бакстоны, добиваетесь своего речами. Это ничего не меняет. В итоге вы все равно делаете, что хотите. А теперь ступайте, оба. Уэсли, постарайся быть джентльменом, даже если ты им не родился. – Она откинулась на подушку и закрыла глаза.
Уэсли наклонился и поцеловал ее в щеку.
Затем он взял Пруденс за руку и молча вывел ее из больницы на свежий осенний воздух.
– Зачем вы это сделали? Все равно она рано или поздно узнает правду.
– Простите. Само вырвалось.
Уэсли вытащил карманные часы и проверил время:
– Мне пора в конюшню. Может, как‑нибудь заглянете на ужин? Я уверен, что отец будет рад познакомиться.
– Уверены, да? Я бастард. – Пруденс буквально выплюнула это слово. – Незаконнорожденная дочь падшей женщины. Если в вашей семье не вспоминают о моей матери, то ясно, что они хотят забыть о позоре.
– Я подготовлю их. Постепенно, конечно. А потом пришлю вам приглашение на чай или обед. Пусть мое семейство поколеблется во мнении. В конце концов, вы же не виноваты в обстоятельствах вашего рождения.
Простившись с кузеном, Пруденс присела на скамью перед больницей в ожидании Эндрю. Горло болело от проглоченных слез. Она гадала, кто ее отец и сколько истины содержалось в рассказе матери. Правда ли, что он умер? И было ли это важно?
|
|
Она настолько погрузилась в свои мысли, что не заметила, как подъехал Эндрю, пока тот не посигналил рожком.
Краснея, Пруденс села в машину.
– У тебя вид, будто ты где‑то за миллион миль отсюда.
– Так и есть, – признала она. – Я думала о своей семье.
Эндрю вывел автомобиль на проселочную дорогу:
– Ты говорила, что твоя мать служила в Саммерсете. Значит, у тебя здесь родня?
Пруденс колебалась, не зная, как много ему можно сказать, а Эндрю ободряюще улыбался. Что он подумает, если узнает, что она незаконная дочь служанки?
– Я сегодня встретила двоюродного брата, – произнесла она наконец. – Он пришел в больницу навестить мою бабушку, которую я тоже увидела впервые в жизни.
– Вот здорово! И как они тебе? У меня есть пара родственничков, которых я хотел бы не знать.
– Было занятно, – улыбнулась Пруденс. – Но кузен оказался милейшим человеком. Надеюсь, мы с ним еще увидимся.
– Тогда рад за тебя.
Ее удивил натянутый тон. Эндрю закаменел лицом и смотрел прямо. Может, он ревнует? Поскольку лондонские Бакстоны избегали светского общества, девушки так и не научились главному: заманивать мужчин. Им были глубоко чужды кокетство и флирт. Мать Пруденс была слишком прямолинейна, чтобы учить их этому, хотя, с горечью подумала Пруденс, кое о чем на сей счет та все‑таки знала и умела если не удержать мужчину, то по меньшей мере привлечь.
Она быстро выбросила мысли об Эндрю из головы. Пруденс не собиралась задерживаться в Саммерсете дольше необходимого, и не было смысла привязываться к аббатству и его обитателям. Она надеялась, что они с Вик и Ро вернутся в Лондон и заживут, как им хочется.
|
|
Правда, она не представляла себе этой жизни.
Эндрю кашлянул:
– Может, в следующий выходной прогуляемся по Бакстону? Конечно, если у нас совпадут свободные дни.
Пруденс глянула на него, терзаемая сомнениями. Ей не хотелось сближаться с Эндрю, но она не могла отрицать, что сейчас ей отчаянно не хватает друга. Затем в голове неожиданно возник образ лорда Биллингсли, но Пруденс немедленно отогнала воспоминание о его темных глазах. Им никогда не стать друзьями. Такая дружба лишь навредит его семье. Чему‑чему, а этому она в Саммерсете научилась. Поразительно на самом деле. Пруденс прожила жизнь, даже не подозревая, что значит родиться дочерью горничной. А теперь ей придется смириться еще и с тем, что она оказалась незаконным ребенком.
– С большим удовольствием, – ответила она. – И не волнуйся о выходных. Я могу отпроситься в любое время, так что просто сообщи, когда у тебя будет выходной.
– Ты сумеешь? Хорошо же тебе, тогда не придется уламывать миссис Харпер. Как насчет следующего четверга? Дальше пойдет предпраздничная неделя, и Саммерсет заполонят гости. Нам обоим будет не до того.
Пруденс улыбнулась. Автомобиль подъехал к черному входу.
– Грандиозная мысль.
И она не лгала. Перспектива провести день с молодым человеком казалась праздником по сравнению с кухонным бдением или чтением в кровати.
Или раздумьями, с чего начать распутывать нагроможденную матерью ложь.
* * *
Ровена выхватила конверт из рук Пруденс, едва потрудившись поблагодарить. За последние дни она извелась по поводу своего поведения в больнице. И что за бес в нее вселился, коли заставил прикинуться, будто Джон и мистер Диркс в подметки ей не годятся? Она поступила как настоящий сноб, как ее тетя и другие заносчивые дамы, ревниво охранявшие свое положение в обществе. Перед глазами стоял укоряющий взгляд мистера Диркса.
Что бы сказал отец?
Ровена дождалась, пока Пруденс выйдет, и распечатала конверт.
Дорогая мисс Бакстон,
Вам не за что извиняться. Я сам вел себя недостойно и заслужим гораздо более суровое наказание, чем полученный от Вас нагоняй. От Дугласа я тоже заработал хорошую взбучку и осознал, что должен загладить вину. Сегодня меня выписывают, и я почту за честь, если Вы завтра присоединитесь ко мне за чаем в гостинице «Фримонт», а после прогуляетесь в нашем с мистером Дирксом обществе. За нами будет должный надзор, и Вы можете не беспокоиться на сей счет. Не утруждайте себя ответом. Если Вы не приедете, я пойму.
Искренне Ваш,
Джонатон Уэллс
Ровена прижала на миг письмо к груди, прежде чем поняла, что творит. Конечно, она не пойдет. Пошлет короткую записку, где скажет, что этот жест примирения необязателен и будет достаточно простить друг другу грубое поведение.
С другой стороны, ответить отказом на его попытку извиниться покажется именно грубостью. Не лучше ли принять приглашение, показать себя за чаем настоящей леди и навсегда забыть о Джонатоне? В конце концов, надо же ему доказать, что не все Бакстоны ведут себя как невоспитанные снобы. Да. Так она и поступит. Пойти с ним она никуда не пойдет, и чая вполне достаточно.
На следующее утро Ровена проснулась рано. Пруденс, застав ее роющейся в гардеробной в поисках подходящего наряда, сильно удивилась. Зачем девушке столько черного? Ровена устыдилась, напомнив себе причину, по которой в ее гардеробе преобладали темные тона. Отец скончался всего месяц назад, а она уже жалуется на траур. Может, вообще не ходить?
Нет, отец не желал ей затворничества. Он порицал традиции, которые запрещали молодым людям наслаждаться жизнью. Когда не стало бабушки, он вообще не стал принуждать их к глубокому трауру.
Значит, она пойдет.
– Что ты делаешь? – спросила из‑за спины Пруденс.
– Ищу, что надеть, но у меня нет ничего подходящего. – Ровена была в отчаянии.
– Если объяснишь, что тебе нужно, я смогу помочь, – рассудительно сказала та.
Ровена терпеть не могла, когда кто‑то оказывался рассудительнее ее.
– Черт возьми! Я не знаю. Если бы знала, давно бы нашла.
– Куда ты собираешься?
– В город на чаепитие, а потом на короткую автомобильную прогулку. – Ровена бросила на Пруденс косой взгляд. – Может быть.
Пруденс не спросила с кем, и Ровена была ей признательна. Она не сумела бы объяснить, почему мысль о встрече с Джонатоном одновременно пугает и радует ее. Определенно, такого не было ни с лордом Биллингсли, ни с Китом. Возможно, причина кроется в том, что она видела Джона беспомощным и беззащитным. Ровене казалось, что она знает его глубже, чем любого другого мужчину.
– Ты сядь. – Пруденс подтолкнула ее к креслу. – Посмотрим, что у нас есть. Где он назначил встречу?
– Откуда ты знаешь, что меня ждет мужчина? – подозрительно нахмурилась Ровена.
– Не нужно быть Шерлоком Холмсом, все и так ясно. Вчера я относила письмо, адресованное молодому человеку, а сегодня ты отправляешься пить чай и кататься на машине, да к тому же мечешься по комнате как угорелая.
Щеки Ровены покраснели еще сильнее.
– Мы встречаемся в гостинице «Фримонт». Отец водил нас туда перекусить, когда мы ездили верхом. Место милое, но без претензий.
Пруденс достала накрахмаленную белую хлопковую блузку с высоким кружевным воротничком и облегающими рукавами. Положив ее на кровать рядом с Ровеной, она подобрала практичную юбку из темно‑бордовой шерсти, отделанную черной тесьмой. Комплект завершал черный приталенный жакет для верховой езды с оборкой на манжетах и двойной оборкой понизу жакета. В таком наряде даже Ровена не могла обойтись без корсета. Костюм выгодно подчеркнет стройную фигуру, но без излишнего кокетства. Он подойдет и для чаепития, и для всего остального.
– Чудесно. Спасибо, Пру.
– Вместо «спасибо» расскажешь мне все потом. Обещаешь? – (Ровена кивнула.) – Теперь прими ванну. А я пока почищу шерстяное пальто. Слишком холодно, чтобы идти в одном жакете.
Ровена повиновалась и вскоре уже лежала в огромной белой ванне, не веря своему безрассудству. Младшая сестра была вне себя от горя, Пруденс на кухне скребла кастрюли и занималась бог весть чем еще, а она летит на встречу с молодым человеком, которого даже толком не знает. На глаза навернулись слезы, и Ровена прикрыла веки. Она не сделала ничего, чтобы помешать дяде продать дом. Весь последний месяц она существовала в сером тумане, обесцвечивавшем мысли и чувства. Ровена понимала, что нужно очнуться и заняться делами, но не могла бороться с апатией, которая наваливалась на нее по утрам. Апатия отступила только дважды: когда она сидела с Джоном после крушения аэроплана и когда навестила его в больнице. Она хотела лишь стать такой, как обычно. Неужели это великое преступление?
Ровена позволила Пруденс завернуть себя в широкое турецкое полотенце, а затем расчесывать волосы, пока те не стали шелковыми. Обе молчали. Ровена боялась, что Пруденс на нее злится. В конце концов, у нее были на то причины, но Ровена не хотела об этом говорить. Только не сегодня. Ей было ясно, что в скором времени им придется все обсудить, однако нынче Ровена желала жить настоящим, забыть о горе и тяжком бремени ответственности, а также о нарушенных обещаниях, данных Вик и Пру.
Пруденс затянула корсетом талию Ровены, и та стала тоньше, чем у ребенка. Потом наступил черед прически: пальцы Пру искусно подкручивали и подкалывали волосы, как будто она училась у лучших французских парикмахеров.
– А где Виктория? – нахмурилась Ровена.
Близилось время второго завтрака, а младшей сестры все не было.
Пруденс пожала плечами:
– Сюзи помогла ей одеться с утра и велела мне оставить ее в покое до конца дня. Она как будто не собиралась выходить, но вид был сама понимаешь какой – загадочный. Наверное, очередной секрет.
Ровена покачала головой. Сейчас она могла заниматься только своими тайнами.
– Ладно, пусть развлекается. И все же лучше убедиться, что все лошади в стойле. Проверишь? А я расспрошу шофера, когда поеду в город.
Пруденс кивнула, затем откашлялась и сообщила:
– В следующий четверг меня не будет, я беру выходной.
– И у тебя секреты? – удивилась Ровена.
– Нет, – печально улыбнулась Пруденс. – Ты просто не спросила. Но если хочешь знать, я буду с Эндрю.
– Кто такой Эндрю?
Ровена осведомилась об этом резче, чем намеревалась.
– Вообще‑то, лакей.
– О, Пруденс!
Вот опять: Ровена не хотела выказывать разочарование, однако была шокирована. Даже в мыслях она никогда не представляла Пруденс с мужчиной, а если бы тот появился, то был бы из круга Ровены. Она покраснела от своей напыщенности и поспешно сказала:
– Прости, я неудачно выразилась. Мне лишь вспомнился Себастьян – лорд Биллингсли. Он сильно увлекся тобой.
Сама сдержанность, Пруденс отложила расческу и щетку:
– Прическа готова, мисс Ровена. Могу еще чем‑то помочь?
Ровена повернулась к ней, испытывая угрызения совести:
– Не надо так, Пруденс. Я совершенно не то имела в виду.
– Ровена, лорд Биллингсли не про меня, – тихо произнесла Пруденс. – Возможно, твой отец поторопился увериться, что отношения между классами меняются, так как в том же Саммерсете все осталось по‑прежнему. Пусть Эндрю лакей, но он очень приятный молодой человек. Да и не забывай, что я всего лишь дочь горничной, превратившейся в гувернантку.
Будничный тон так поразил Ровену, что она даже не заметила, как Пруденс вышла из комнаты. Затем подступили слезы. Она тупо сидела за туалетным столиком, не в силах посмотреть в зеркало. Через несколько минут она встала и забрала пальто, оставленное Пруденс на подлокотнике кресла. Ее не заботило слишком раннее появление в городе. Здесь она не могла оставаться ни секунды.
Ровена прошла мимо комнаты Виктории, но той так и не было. Кэрнс бросился подавать автомобиль по первому знаку. Отец, быть может, противился возвышению, которое порождалось армией слуг, но это было, безусловно, удобно.
Из‑под опущенных ресниц Ровена украдкой изучала шофера. За всю дорогу Эндрю не произнес ничего, кроме «да, мисс» и «нет, мисс», и она гадала, чем же он так увлек Пруденс, что та согласилась посвятить ему выходной. Удавалось ли им разговаривать и смеяться непринужденно? Пруденс любила читать, – может, и у него имелось тайное пристрастие к книгам? Беседовали ли они о музыке или политике? И как ее угораздило брякнуть «О, Пруденс», как будто в знакомстве с лакеем было что‑то постыдное? Эндрю, рот на замке, не отрывал взгляда от дороги. Простое, грубоватое лицо – милое, но ничего особенного. Но он мог открыться Пруденс совсем другой стороной.
Снедаемая тревогой, Ровена осведомилась:
– Надеюсь, вы знаете, где находится гостиница «Фримонт»?
Она возненавидела свой капризный, недовольный тон.
– Да, мисс.
Ровена отвернулась и замолчала. Очевидно, Пруденс обладала неким недоступным ей шармом. А может быть, Эндрю просто умен. Она вспомнила недавние слова Пруденс о классах – ничто не менялось. Возможно, отчасти дело было в самой Ровене. Не так ли считает и Джонатон? И кто он вообще такой? Нервы были натянуты как струна. Настроение неудержимо падало.
– В какое время прикажете подъехать за вами, мисс Бакстон?
Ровена моргнула, осознав, что автомобиль стоит перед гостиницей. Она подождала с ответом, пока Эндрю не обогнул машину и не открыл ей дверь.
– Обратно меня подвезут. Спасибо, Эндрю. И не волнуйтесь о Пруденс. Она сможет взять выходной, когда захочет.
Тот вышколено уставился на нее пустым взглядом:
– Да, мисс. Благодарю, мисс.
Ровена поспешно выбралась из машины. Что ни делай, она все время попадает впросак. Она имела в виду не то, что даст Пруденс выходной, а то, что Пруденс сама вправе выбрать себе день. Что это личное дело Пруденс. Ее снова неправильно поняли.
Ровена тяжело вздохнула, разгладила юбку и вошла в гостиницу, надеясь, что явилась не слишком рано. За столиком сидел в одиночестве мистер Диркс, и она испытала горькое разочарование, однако заставила себя улыбнуться и приблизилась, на ходу протягивая руку:
– Мистер Диркс, очень рада вас видеть вновь.
– Добрый день, мисс Бакстон. Джон скоро спустится. Присаживайтесь.
Повеселев, она опустилась на стул:
– Пожалуйста, зовите меня Ровеной. Как себя чувствует Джон? Я беспокоилась, что он еще слишком слаб для чаепития, он же только что выписался.
– О нет. Он еще тот артист. Джона в постели не удержишь, поэтому я и взял его в дело.
– Будьте добры, напомните, мистер Диркс, чем вы занимаетесь? – учтиво попросила Ровена.
Ей было не так уж важно это знать, и она поглядывала на лестницу, ведущую к номерам.
– Я занимаюсь автомобилями, но расширяюсь и теперь вот заинтересовался аэропланами. Сейчас все испытания возложены на Джонатона, но и в разработке он тоже участвует.
Ровена переключила внимание на него. Мистер Диркс стал интересным рассказчиком, когда речь пошла о Джонатоне.
– А вам не кажется, что это дань моде? Мой дядя так и считает, хотя отец видел в них будущее.
– Ну так аристократы не терпят столь стремительных перемен. Большинству из них этого не пережить. Надеюсь, что вы, молодежь, окажетесь гибче.
Отец говорил то же самое слово в слово.
– И я не считаю это модой, – продолжил Диркс. – Думаю, что аэропланы совершат революцию в транспорте, грузовых перевозках и военном деле. Мои соотечественники полагают, что я либо гений, либо безумец.
– А, снова о будущем воздухоплавания? Хочешь, чтобы наша прелестная гостья померла от скуки?
Джонатон Уэллс даже с тростью сумел подкрасться совершенно бесшумно. Он улыбнулся, глядя на Ровену сверху, и у нее перехватило дыхание от пронзительной синевы его глаз. Все посторонние звуки – беседы обедающих, позвякивание приборов и посуды, уличный шум – скрылись за оглушительным биением сердца. Ровена улыбнулась в ответ, и впервые со смерти отца ей стало так радостно, что у нее чуть не вырвался беспричинный смешок. Она опустила глаза, взяла себя в руки и уже спокойно встретила взгляд Уэллса.
– Очень рада видеть вас в добром здравии, мистер Уэллс. Благодарю за приглашение.
– Спасибо. – Джонатон сверкнул ровными зубами и постучал по ноге тростью. – Как видите, нога заживает быстро. И прошу, зовите меня Джон. Когда я слышу «мистер Уэллс», мне вспоминается отец. А я, с вашего разрешения, буду называть вас Ровеной. После пережитого нам странно обращаться друг к другу официально.
– Адаптация или смерть! Это мое кредо, – вставил мистер Диркс, взмахнув руками.
Черные кудри были тронуты серебром, усы густо набриолинены и приглажены. Он выглядел сущим безумцем, но добродушным и безобидным.
– Вам разрешается называть меня Ровеной. – Выждав секунду, она добавила: – Джон.
Тот улыбнулся и коротко поклонился. Официантка в накрахмаленной черной форме вкатила столик с чайными принадлежностями и наполнила чашки. Мужчины взялись оживленно беседовать о всякой всячине, и Ровена настолько увлеклась, что совершенно позабыла о манерах.
– Но разве вы не считаете, что рано или поздно профсоюзы получат слово в суде? Я знаю, что последний иск закончился разгромом, но я уверена, они вскоре подадут на апелляцию или ответят встречным иском, что создаст прецедент.
Мистер Диркс откинулся на спинку и моргнул:
– Не утомили ли мы вас, смею спросить?
Губы Джонатона дрогнули в улыбке, обозначив ямочки на щеках.
– Не думаю. Она отлично разбирается в теме. Может быть, лучше тебя. Как ты там выражаешься? Адаптация или смерть? Вот тебе живой пример. Ровена, похоже, из Новых женщин, о которых ты хорошо наслышан.
– Туше. – Мистер Диркс отсалютовал чашкой.
Ровена укоризненно улыбнулась, якобы уязвленная насмешкой Джона.
– Мой отец дружил с Беном Тиллеттом. Разговоры о правах трудящихся были обычным делом. И если вам угодно знать, не суфражистка ли я, то да, конечно, я из них. Женщины должны получить не только право голоса, но и равные возможности в образовании, чтобы понимать, за что голосуют. Вы с этим согласны?
Джон удивленно вскинул брови:
– Согласен. Я просто не знал, что среди вашего сословия встречаются суфражистки. К примеру, мне трудно поверить, что ваш дядя разделяет эти воззрения на женскую независимость.
– Я не могу отвечать за дядю, – повела плечом Ровена. – Мы никогда не касались этих тем.
– Ничуть не удивлен.
Ровена нахмурилась. Настроение за столиком резко изменилось. Вместо улыбки на лице пилота появилось кислое выражение, будто он съел что‑то не то.
– Еще сконов? – Мистер Диркс приподнял блюдо.
Ровена и Джонатон отказались, и он принял разочарованный вид.
– Ну что ж, если вы покончили с чаем, пришло время для второй половины нашей встречи. Ты готов, мой мальчик?
Джонатон кивнул, но казался не столь воодушевленным, как прежде. Его отношение к ней очевиднейшим образом изменилось, но что явилось причиной? Упоминание о семье? Не оно ли повергло его в уныние в прошлый раз?
Они вышли из гостиницы и уселись в зеленый «силвер гост» мистера Диркса. Ровена села впереди, рядом с Дирксом, а Джон со своей раненой ногой устроился сзади. Ровена затылком ощущала его взгляд и отчаянно надеялась, что прическа не растрепалась, а шляпка сидит ровно. Шея покраснела от смущения. Наконец Ровена не выдержала и повернулась.
– Итак, куда же мы едем, мистер Уэллс? – спросила она, перекрывая шум двигателя.
– Итак, мы снова перешли на официальный тон, леди Саммерсет?
– Я не леди Саммерсет! Этот титул принадлежит моей тете. И граф мне не отец. Я достопочтенная Ровена Бакстон, но мы же не зайдем так далеко, мистер Уэллс?
Тот улыбнулся в ответ на короткий урок светского этикета.
– Джонатон! Нет, Ровена, конечно, мы не зайдем. Нам будет намного проще остаться Джонатоном и Ровеной.
Ее щеки вспыхнули оттого, что они беседовали на манер закадычных друзей. Она кивнула, не находя сил ответить, но между ними вновь пробежала искра, и Ровена снова могла расслабиться и наслаждаться поездкой.
Ветер щипал губы и щеки; она пожалела, что не взяла вуалетку. Когда они доберутся до места, вся кожа уже обветрится. Голые деревья сурово высились на фоне зловещего серого неба.
– Собирается снег, – обратилась она к мистеру Дирксу.
– Похоже на то, но будем надеяться, что он потерпит до окончания полета.
– Полета? – Внутри Ровены все оборвалось.
– Ну вот, ты испортил сюрприз! – подал голос Джонатон, протиснувшись между сиденьями.
В эту секунду мистер Диркс свернул с дороги в поле. Глаза Ровены расширились при виде нескольких человек вдали, которые трудились над аэропланом.
– Что скажете, леди Ровена? – В голосе Джонатона зазвенел вызов. – Вы готовы прокатиться на аэроплане?
– Я не леди, – выдавила она, таращась на аппарат.
Уэллс рассмеялся, а мистер Диркс помог ей выбраться из машины.
– Справишься? – спросил мистер Диркс.
Ровена открыла рот, чтобы ответить: «Нет, ни за что, уж я‑то не справлюсь!», но вовремя сообразила, что вопрос предназначался Джонатону.
– Поживем – увидим, – засмеялся тот и вызывающе глянул на Ровену.
Она вздернула подбородок и расправила плечи. Теперь пути назад не было. Испытанию подвергались ее пол и класс.
Джон захромал к аппарату, Ровена последовала за ним.
– Не волнуйся! – крикнул Джон через плечо. – Его уже испытывали. Обычно это вполне безопасно.
Они подходили все ближе, и Ровена старалась не подавать признаков паники. Аэроплан казался слишком маленьким, чтобы поднять в небо двух взрослых людей.
– Что это за модель? – спросила она, стараясь не выдать своего страха.
Мужчины, обслуживавшие аэроплан, с улыбками переглянулись. Очевидно, она не очень хорошо притворялась.
– «Бристоль Т.В.8Н». Мы построили его для Королевских военно‑воздушных сил, – ответил мистер Диркс.
– А это что? – Ровена ткнула пальцем в бок аэроплана, пытаясь поддержать разговор. Может, так ей удастся забыть о тошнотворном ужасе.
– Фюзеляж.
Один из механиков передал Джонатону планшет с листом бумаги. Тот сразу посерьезнел, двинулся в обход аэроплана и стал сверяться со списком. Ровена поняла, что еще не видела его таким. Кокетливым – да, с больничной медсестрой; сердитым – тоже да, на нее саму, но сейчас красивое лицо Джона приобрело совсем иное выражение. Ровена настолько увлеклась наблюдением за человеком, с головой ушедшим в работу, что забыла свой страх.
Вдруг Джонатон кивнул:
– Сажайте ее!
Один из механиков взял Ровену под руку, – оказывается, говорили о ней.
– Послушайте, я не уверена, что это хорошая мысль, – обратилась она к мистеру Дирксу, пока ее вели к переднему сиденью.
– Да не волнуйтесь, Джон – хороший пилот, – заверил тот.
– Но мы познакомились как раз из‑за крушения!
– То была экспериментальная модель! – Мистеру Дирксу пришлось повысить голос, чтобы перекричать запущенный пропеллер.
Сзади неожиданно оказался Джон; так близко, что она чувствовала на шее его дыхание. Одной рукой он снял с нее шляпку, и Ровена задохнулась от возмущения, когда он принялся вытаскивать шпильки.
– Что вы делаете?
Она развернулась, но вырваться не удалось – помешал фюзеляж. Джон невозмутимо вынимал шпильки одну за другой, будто готовил лошадь. Брови его сосредоточенно сдвинулись, но глаза лучились весельем.
И вот ее волосы рассыпались по спине и плечам. Пришлось собрать их рукой и отвести от лица, чтобы хоть что‑то видеть. Джонатон протянул Ровене небольшой кожаный шлем с летными очками.
– Это для вашей безопасности. Глаза не пострадают, и волосы не разлетятся.
– Могли бы и предупредить.
– Но так веселее, – ухмыльнулся Джонатон.
Какая наглость! Отъявленный грубиян. Но она поймала себя на том, что улыбается в ответ, и взяла у него шлем и свои шпильки. Не успела Ровена опомниться, как Джон развернул ее лицом к аэроплану и крепко обхватил за талию. Она задохнулась, когда Джонатон поставил ее на специальную лесенку. На негнущихся от страха ногах Ровена забралась на пассажирское сиденье. Она быстро сунула шпильки в карман пальто, собрала волосы, заправила под воротник блузки и только потом надела кожаный шлем. Когда она устроилась, Джонатон пристегнул страховочные ремни. Ровена не смела взглянуть на него. Ее тело под корсетом до сих пор горело от прикосновения его рук.
Один из механиков помог Джонатону забраться на заднее сиденье. Она оглянулась посмотреть. Мужчины убрались с дороги, и у Ровены пересохло во рту, когда она увидела, как они машут пилоту, проверявшему приборы. Сердце заколотилось, отступать было некуда. Мистер Диркс что‑то крикнул ей, но она не расслышала.
– Что? – потянулась к нему Ровена.
– Адаптация или смерть!
Она кивнула и постаралась не показать, что пребывает на грани обморока. Аппарат вдруг рванулся с места, и Ровена вцепилась в ремень. Она бы завопила, но в легких не осталось воздуха. Мотор завыл, скорость нарастала. Ровене хотелось зажмуриться, но она не желала встретить смерть с закрытыми глазами. Отец называл ее храброй девочкой. Что бы он подумал о ней сейчас?
Адаптация или смерть.
Аэроплан до того трясло и подбрасывало при разбеге по неровному полю, что взлет явился некоторым облегчением. Крылья покачивались, и Ровене на миг почудилось, что аппарат вот‑вот упадет, но тот вскоре выровнялся и начал уверенно набирать высоту. Ровена бросила взгляд вниз, и у нее захватило дух – поле стремительно удалялось и уменьшалось в размерах. Аэроплан вспорол низкие облака, и мир заволокло серым туманом. Сердце неистово билось, а разум отказывался смириться с происходящим, настолько невероятным оно казалось.
Она летела.
– Как ты можешь что‑то видеть? – прокричала Ровена, перекрывая гул мотора.
– Я и не вижу! – откликнулся Джон.
От этого ей лучше не стало. И вдруг туман обернулся серебристым сиянием. Крохотные частицы света плясали вокруг, словно микроскопические танцоры. С каждым пируэтом сияние усиливалось, и вдруг аэроплан вынырнул из облаков в совершенно иной мир. Там, в бескрайней синеве, неспешно плыли белые и серые подушки облаков, залитых золотым солнцем.