– Медальон. Я забыла отцовский медальон.
Она оглянулась на троицу, которая шла чуть не в обнимку.
Пруденс раздраженно высвободила руки и сделала шаг назад.
– Идите, я принесу медальон. Встретимся внизу.
– Да я сама, – запротестовала Ровена. – Я не имела в виду…
– Не говори глупостей. Я его убирала последней, так что сразу найду.
Пруденс поспешила обратно, чувствуя себя настоящей горничной, каким бы роскошным ни был ее наряд.
Она быстро нашла медальон и в задумчивости направилась вниз.
– А я надеялся с вами столкнуться.
Пруденс вздрогнула, услышав позади глубокий голос лорда Биллингсли.
Приталенный темный смокинг сидел на нем идеально. Волосы были зачесаны назад, но несколько непослушных прядей выбивались на лоб. Темные глаза смотрели весело, но удивленно расширились при взгляде на ее платье и прическу.
Пруденс бросило в жар, и она не смогла сдержать ответную улыбку.
– И зачем бы это, лорд Биллингсли? Вам, может быть, чего‑нибудь принести?
Она говорила бойко, не желая показать, что в его присутствии у нее участился пульс.
В глазах Себастьяна опять мелькнуло удивление, но вскоре губы изогнулись в улыбке.
– Нет. У меня есть камердинер, как вам прекрасно известно. Откуда эта неловкость? Я, может быть, просто хотел поболтать с вами.
– Правило номер один, – ответила Пруденс.
– Пардон? – поднял брови Себастьян.
– Правило номер один – одна из причин, по которым я испытываю неловкость. Вместо того чтобы принять меня здесь как друга семьи или хотя бы как почтенную гостью, мне выдали список правил и выделили каморку в крыле для слуг. А первое правило требует, чтобы леди и джентльмены никогда не слышали моего голоса. Правда, его дополняет второе: «Если к вам обращаются, отвечайте вежливо».
Она не успела договорить, а уже пожалела о сказанном. Лорд Биллингсли держался непринужденно и с юмором, в согласии с ситуацией, – в конце концов, наступил праздник, во время которого сословия причудливым образом перемешивались, – а она, вместо того чтобы ловить момент, ощетинилась как еж.
Секунду казалось, что Себастьян ничего не ответит, но вот он кивнул:
– Сочувствуя вашему положению, я вынужден признать, что мне нравится это правило.
– Прошу прощения? – Пруденс потрясенно отшатнулась.
Губы лорда Биллингсли подрагивали, словно он собирался улыбнуться.
– Правило номер два – насчет вежливого ответа на обращение; оно означает учтивую беседу, а именно это и было у меня на уме. Ждете ли вы начала торжеств, мисс Тэйт?
Он помогал ей сгладить неловкость, и она с благодарностью воспользовалась предложенным выходом.
– Разумеется, лорд Биллингсли. Иногда и прислуге необходимо отдохнуть и повеселиться.
Ну вот, опять. Терзаемая своим положением, она не могла пустить эту тему побоку.
Себастьян предложил ей руку:
– Я вижу, с учтивой беседой нынче придется трудно. Наверное, нам будет лучше просто потанцевать.
Пруденс сделала глубокий вдох и приняла его руку:
– С большим удовольствием, лорд Биллингсли.
Его черные как уголь глаза сверкнули, и Пруденс постаралась ответить тем же, желая показать, что он нисколько не уязвил ее, пусть даже его присутствие одновременно возбуждало и приводило в отчаяние.
Взгляд Себастьяна смягчился.
– Но если бы мы беседовали, а не просто танцевали, то моей первоочередной заботой стало бы выяснить, как вы все‑таки здесь живете. Вас оскорбляют?
Пруденс отвернулась и начала спускаться по лестнице, увлекая его за собой.
– А хоть бы и да, лорд Биллингсли? Что вы можете сделать? Вызвать лорда Саммерсета на дуэль? В теперешней ситуации повинны обстоятельства и мое происхождение, и я справляюсь с ней, как могу. Я останусь с Ровеной и Викторией до Пасхи, а потом… – Пруденс запнулась.
– Да, что потом? Что вы собираетесь делать дальше, Пруденс? – Его было плохо слышно из‑за шума гулянья, но она различила беспокойную нотку.
Ее смутило обращение по имени. Они смотрели друг на друга, и секунды растягивались в вечность. Пруденс сопротивлялась тяге, которую испытывала к нему. В доме сэра Филипа она бы могла думать, будто все закончится хорошо. Поддразнивала бы лорда Биллингсли на равных, рассказывала ему о прочитанных книгах или своих журналах. Она могла бы сделать массу вещей, но находилась не дома, а в чуждом ей мире Саммерсета. Их разделяла целая классовая система.
– Ровена! Ты опоздаешь на праздник из‑за моего мальчика. Что скажет твоя дорогая тетушка?
Пруденс испуганно развернулась и поскользнулась на ступеньке. Лорд Биллингсли успел поймать ее за талию.
– О, вы не Ровена.
Несколькими ступеньками выше стояла невысокая пожилая женщина, взиравшая на них через пенсне. Изысканная прическа обрамляла заостренное проницательное лицо, а цепкий взгляд темных глаз настолько напоминал взор лорда Биллингсли, что Пруденс моментально поняла, кто она такая, потупилась и принялась изучать узоры на ковре.
– Нет, миледи.
– Тогда кто же вы? – Голос женщины звучал несколько сварливо.
Эта особа не любила попадать впросак.
– Меня зовут Пруденс Тэйт, миледи, – ответила девушка и присела в глубоком реверансе.
В другом конце зала она заметила Викторию, которая помахала ей, едва грянул оркестр. Пруденс повернулась к лорду Биллингсли и его матушке:
– Прошу прощения. Меня ждут Виктория и Ровена.
Приседая вторично, она понимала, что ведет себя грубо, но ей совершенно не хотелось вести светскую беседу с леди Биллингсли – не менее страшной, чем леди Саммерсет.
Пробираясь сквозь толпу, Пруденс заметила, что за ее спиной перешептываются. Не аристократы, которые знать ее не знали, а слуги, которые ждали, когда смогут повеселиться на свой манер по завершении традиционных танцев лорда и леди с экономкой и дворецким. Они даже не пытались приглушить голос и явно хотели, чтобы она их услышала.
– Смотрите, как вырядилась, будто из благородных.
– Погоди, вот миссис Харпер увидит – получит пинка под зад, помяни мое слово.
Пруденс затравленно огляделась. Ее окружали люди, с которыми она работала бок о бок каждый день. Они приоделись, как могли, но выходные наряды отличались от обыденных лишь новой блузкой или кружевным воротничком. Их взгляды полнились злобой, завистью и откровенной угрозой. Виктория и Ровена хотели ее порадовать, но Пруденс лишь чувствовала себя предательницей, посмешищем и, что еще хуже, – чужой.
Она покраснела, затем вздернула подбородок. Она не даст себя запугать. Простолюдины судили ее по своим меркам, дворяне – по своим, а ей чертовски надоело быть судимой. Пруденс сосредоточилась на приветливых лицах Виктории и Ровены в другом конце зала, но каждый шаг давался с трудом, словно она шла сквозь строй.
– Интересно, за какие услуги можно получить такое платье, – заметил кто‑то.
– Я слышал, она считает себя настолько выше других, что даже в нашу уборную не заходит, – хихикнул другой.
Пруденс сжала кулаки, ногти вонзились в кожу.
И в это мгновение Сюзи, отважная как никогда, протолкнулась через толпу и стиснула ее в объятиях.
– Ты просто красавица! А на меня посмотри, твоя работа! – Она завертелась, не обращая внимания на людей вокруг. Как часто случается с задирами, если их игнорировать, они растерялись и начали расходиться. Пруденс едва не расплакалась от облегчения.
– Ну?
Сюзи гордо подбоченилась. Она явилась в прежней убогой полушерстяной юбке, зато новая блузка из тонкого льна с пышным кружевами на вороте и на манжетах была просто блеск.
– Носи на здоровье. Это самое малое, чем я могу отблагодарить тебя за доброту. – Пруденс обняла подругу в ответ.
Садовник подхватил Сюзи и увлек танцевать, но не успела Пруденс добраться до сестер, как ее остановил Эндрю, сверкнувший серо‑голубыми глазами:
– Я собирался пригласить тебя на танец, но ты сегодня такая изысканная! Боюсь, что сломаешься в моих лапах.
Пруденс тряхнула головой, чтобы окончательно забыть об оскорблениях.
– Я хочу добраться до Ровены и Виктории, но в этой толпе мне, наверное, к ним не протиснуться.
Пруденс посмотрела туда, где видела их в последний раз, и обнаружила, что Виктория танцует с Китом, а Ровена – с кузеном Колином. Пруденс вскинула руки, сдаваясь:
– С удовольствием потанцую с вами, мистер Уилкс. И обещаю не сломаться!
Эндрю взял ее за руку, и Пруденс обратила внимание, что он явился в том же тесном костюме.
– Ровена! – позвала она, когда та проносилась мимо с Колином.
Ровена протянула руку, и Пруденс на ходу передала ей медальон.
– Что это было? – поинтересовался Эндрю, но Пруденс лишь покачала головой и указала на танцующих.
Он обнял ее за талию, и Пруденс расслабилась, впервые за вечер почувствовав себя сносно. Вскоре она заметила, что Эндрю сосредоточенно отсчитывает такт, и про себя улыбнулась.
– Все пойдет веселее, если перестанешь задумываться.
– Но и опаснее для тебя! – ухмыльнулся он.
– Я же обещала, что не сломаюсь.
Музыка смолкла.
– Нас подвели с этим танцем. Может, еще один? – Эндрю улыбнулся и сжал ее руку. – Даю слово, что не сломаю.
Пруденс не успела открыть рот, как рядом возник лорд Биллингсли.
– Боюсь, что мисс Тэйт пообещала второй танец мне.
Он кивнул Эндрю, который недоуменно свел брови. Воспользовавшись замешательством соперника, лорд Биллингсли взял Пруденс за руку и увлек за собой.
– Я совершенно уверена, что у нас не было подобного уговора, лорд Биллингсли! – вспылила Пруденс, высматривая из‑за его плеча Эндрю.
Но вот рука Себастьяна легла ей на талию, по спине пробежали мурашки, и Пруденс забыла обо всем.
– Я знал, что, если не поспешу, он ангажирует вас до конца вечера. И пожалуйста, зовите меня Себастьян. По‑моему, мы знакомы достаточно долго, чтобы считаться друзьями.
Пруденс чуть запрокинула голову и посмотрела ему в глаза – на сей раз он не подтрунивал. Он смотрел серьезно, будто ждал ответа на важный вопрос. Она и была бы рада ответить так, как ему хотелось, но знала, что это невозможно. Такая дружба навредит обоим. И как он этого не понимает? До приезда в Саммерсет она и сама не понимала.
– Я не вижу в этом смысла. Дружба между лордом и камеристкой не поощряется даже в наши просвещенные времена.
– Смысл в том, что вы мне нравитесь и я хочу стать вашим другом. И вы отлично знаете, Пруденс, что на самом деле вы никакая не камеристка.
Ее щеки зарделись. Он ничего о ней не знал. Того, например, что она была незаконнорожденной дочерью служанки. Возможно, ее отец был конюхом или лакеем – она понятия не имела. И что понадобилось от нее молодому, симпатичному лорду в идеально сидящем смокинге, с безупречной родословной? Как он отреагирует, если узнает правду?
– Нет, но я дочь горничной. – Пруденс прервала танец, у нее сжалось горло. – Наша дружба не приведет ни к чему хорошему, лорд Биллингсли, и мне не нужны неприятности. С вашего позволения.
Всеобщее внимание привлекла громкая возня в другом конце зала. Музыканты на миг сбились, но тут же подхватили мелодию. Танцующие вытягивали шею, желая выяснить, в чем дело. Пруденс смотрела, как Кэрнс за руки тащит к выходу двух упирающихся мужчин. Она задохнулась, узнав в одном из них Эндрю.
* * *
Леди Саммерсет плыла сквозь толпу, и на лице у нее застыло выражение беспечного удовольствия. Именно такой она хотела предстать и представала перед гостями, несмотря на множество острых ситуаций, которыми всегда сопровождались столь пышные мероприятия. Порядок на двойных балах поддерживали ее верные помощники – Гортензия, миссис Харпер и Кэрнс. Все трое понимали, что им придется пожертвовать развлечениями ради исполнения своих обязанностей. Леди Саммерсет могла нанять в городе слуг для обслуживания обеда, но эта троица была незаменима. Графиня была уверена, что если бы командование британской армией перешло в руки ее дворецкого, экономки и горничной, то бурская война закончилась бы намного быстрее.
Бал для слуг удался на славу, за исключением небольшой стычки между лакеем и камердинером сэра Далтона. Но Кэрнс уже обо всем позаботился и предоставил графине отчет. И – какой сюрприз! – причиной ссоры явилась Пруденс Тэйт. Леди Шарлотта развернула веер из слоновой кости и неспешно обмахивалась, осматривая зал.
Уже второй раз за вечер всплывало имя этой девушки. Она превращалась в занозу, как и боялась леди Саммерсет, хотя и совершенно по другим причинам. К ней уже подходила добрая подруга Эдит и спрашивала, кто такая мисс Пруденс Тэйт. Она застала своего сына на лестнице за оживленной беседой с очаровательной Пруденс. Леди Шарлотте пришлось пережить худшее: несколько унизительных минут, на протяжении которых она объясняла подруге, что та познакомилась с камеристкой ее племянниц. Они с Эдит давно лелеяли надежду, что их семьи породнятся через брак детей, и леди Саммерсет питала уверенность, что со временем дружба между Себастьяном и Элейн перерастет в нечто большее. Однако до той поры любое существо женского пола являлось потенциальной угрозой, а если дочь унаследовала хитрость и уловки своей матери…
Леди Саммерсет приметила Пруденс рядом с Викторией, Ровеной, Элейн и еще несколькими девушками из их окружения. Они наблюдали за танцующими и непринужденно болтали. Только врожденная сила воли и воспитание позволили графине скрыть раздражение, которое тлело в ее душе. Как она посмела так нарядиться? Леди Саммерсет, не будь она в курсе, могла бы принять ее за аристократку. Было очень немного слуг, которые – неважно, насколько благовоспитанные и приодетые, – сумели бы сойти за людей благородного происхождения. Их выдавали манеры и особенности речи. Но эту девочку можно представить ко двору, и никто не узнает, что она дочь гулящей служанки, которая прижила ребенка, когда еще только начинала носить длинные корсеты.
Гнев усилился, когда к девушкам подошла герцогиня Кентская. Леди Саммерсет в ярости наблюдала, как ей представили Пруденс, а та сделала вызывающе правильный реверанс, да еще и вступила в беседу, будто имела на то полное право. Герцогиня отошла, и леди Шарлотта вторглась в толпу. Придется остановить эту тварь, пока она не наделала новых бед. Через несколько шагов ей пришлось свернуть, поскольку к обществу присоединился лорд Биллингсли в сопровождении Колина и юного Киттреджа; все трое смеялись. Сколько ни мотала Пруденс темноволосой головой, Себастьян вывел ее танцевать, не замечая больше никого, даже пригожей леди Дианы Мэннерс, которая тоже пристроилась к их компании.
По мере того как леди Саммерсет наблюдала за танцующей парой, не сводившей друг с друга глаз, ее все сильнее охватывала тревога. Оглядев зал, она заметила Гортензию в объятиях сэра Джеймса Маклеода, отставного главнокомандующего флота ее величества. Леди Шарлотта перехватила ее взгляд, давая понять, что нуждается в ней. Если француженку и раздосадовал неуместный призыв, она не подала виду и в считаные секунды очутилась при госпоже.
– Мне нужно как можно скорее переговорить с Пруденс. Проводи ее в гостиную до начала ужина. И передай Кэрнсу, что я поменяла порядок гостей за столом. Элейн сядет рядом с лордом Биллингсли. Кто бы там ни сидел, переместите его, пожалуйста, к мистеру Петтигрю.
Покончив с делом, леди Саммерсет неторопливо прошлась по залу. По пути она останавливалась переброситься словом с гостями и осведомиться у слуг, нравится ли им бал. Те рассыпались в благодарностях и перешептывались за спиной, довольные, что хозяйка запомнила их имена.
Когда она добралась до своей новой очаровательной гостиной, с минуты на минуту ожидался звонок к обеду – сложный момент, поскольку нанятые в городе слуги неизменно путались, в отличие от местных работников, которые всегда выполняли свои обязанности безукоризненно. Леди Саммерсет провела пальцами по гладкому, как атлас, мрамору каминной доски, обдумывая следующий ход. Тот факт, что девушка оставалась в особняке, несмотря на все попытки выжить ее отсюда, указывал на удручающую верность и упрямство. В других эти черты заслуживали похвалы, но в данном случае только мешали. Ее затянувшееся пребывание в Саммерсете не только грозило скандалом, но и могло помешать счастью единственной дочери. С этим придется что‑то делать.
Она услышала, как вошла Пруденс.
– Вы хотели меня видеть, миледи?
Леди Саммерсет повернулась к ней и ощутила сильнейшее неудобство под взором зеленых глаз Бакстонов. Она сожалела, что Элейн унаследовала ее собственные, обычные голубые глаза, а не зеленые глаза мужа. Но тут Пруденс склонила голову с покорностью, которая, как леди Саммерсет знала, была притворством.
– Ты знаешь, зачем я попросила тебя прийти? Конечно нет. – Леди Саммерсет не стала дожидаться ответа. – Откуда тебе знать.
Девушка вскинула на нее глаза, но сразу же опустила – единственный признак недоумения.
Главным непризнанным талантом леди Саммерсет была карточная игра. Она быстро осваивала модные в сезоне игры, но вершиной ее мастерства являлось умение выигрывать и проигрывать по желанию. Сдать партию так, чтобы не возбудить подозрения у других игроков, – настоящее искусство. Она точно знала, когда следует разыграть нужную карту, и вот это время пришло.
– Уверена, что ты прекрасно понимаешь: в Саммерсете тебе не рады. – Девица снова вздернула голову и побледнела. Графиня продолжила: – Не считай это личными счетами, дорогая, я говорю о ситуации в целом.
Теперь Пруденс уже не казалась покорной. Она в упор смотрела на леди Саммерсет, и той стало не по себе.
– Мне хотелось бы знать, чего будет стоить твой отъезд?
– Прошу прощения?
Леди Саммерсет подавила нетерпеливый вздох.
– Я полагаю, что ты осталась здесь из преданности Виктории и Ровене, что весьма похвально, но ты уже могла убедиться, что они в надежных руках. Это их дом, они окружены близкими. Мне известно, что ты воспитана в необычной манере, но невозможно не понять, что они рождены для подобной жизни, тогда как ты – ни в коем случае.
– Разве? – с вызовом переспросила девушка. – Я дочь горничной и прибыла сюда в качестве камеристки. Вам нет нужды сомневаться, что именно для этого я и рождена.
Леди Саммерсет испытала сильное желание ударить ее, но вместо этого улыбнулась:
– Ты неправильно меня поняла. Да, твоя мать была горничной, но тебя не воспитывали в услужении. И если правду сказать, твое присутствие только усугубляет горе девочек, хотя и по‑разному. – Она пристально наблюдала за лицом девушки и сразу заметила, что стрела попала в цель. Леди Саммерсет надавила: – Я не жестока. Я лишь придерживаюсь традиционных убеждений, согласно которым подобное сочетается с подобным, а потому боюсь, что чем дольше ты живешь в моем доме, тем горше расстраиваются мои племянницы. – Леди Шарлотта замолчала, чтобы сказанное уложилось в голове Пруденс. – Так что тебе нужно, чтобы уехать отсюда без обид?
Пруденс так стиснула руки, что побелели костяшки пальцев.
– Вы предлагаете мне деньги?
Леди Саммерсет неприязненно поджала губы. Молодежь только и думает о деньгах.
– Я предлагаю тебе… содействие.
Пруденс откашлялась:
– Я нахожусь здесь, потому что так хотят Виктория и Ровена. Им нужно мое общество, их отец хотел бы того же. Я уеду, когда они перестанут во мне нуждаться.
Она повернулась к двери, но леди Саммерсет придержала ее за руку:
– Итак, ты останешься, даже если причинишь боль девочкам, которых якобы любишь? – (Пруденс хранила ледяное молчание.) – Предложение остается в силе. Я подожду, пока к тебе вернется здравый смысл.
Девушка стряхнула ее руку, и леди Саммерсет вновь горько пожалела о старых добрых временах, когда могла ударить служанку и не опасаться последствий. С высоко поднятой головой Пруденс вылетела из гостиной.
Колокольчик пригласил к столу, и леди Саммерсет помедлила, восстанавливая самообладание. Затем она нацепила улыбку и отправилась к гостям.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Бал для слуг продолжался, и Ровена окунулась в веселье. Она сплетничала с подругами, восторгалась взбалмошными планами кузена устроить завтра катание на коньках, никому не отказывала в танце и даже приняла участие в подготовке вечерней каверзы. За обедом она грациозно кокетничала со старым глухим майором, сидевшим справа, и внимательно слушала женщину слева, питавшую страсть к разведению корги.[18]Однако ничего не помогало. Мир оставался холодным и тусклым, а в душе зияла пустота. Что с ней не так? Ведь что‑то точно было не так. Юные женщины не теряют вкуса к жизни из‑за смерти отца. Виктория горевала не меньше, но осталась сама собой: по‑прежнему пылкая, вменяемая и переменчивая, как ртуть, а Ровена не узнавала себя. Конечно, она была не столь темпераментна, как Вик. Может быть, смерть отца обнажила ее истинный характер? Она скучная, холодная, вялая женщина, не знающая страстей и неспособная к оригинальным идеям. Она состарится и умрет, так и не начав жить.
Ровена тряхнула головой, утомленная мрачными мыслями. Силы небесные, до чего она сама себе не рада!
Элейн воровато передала флягу, и Ровена пожала плечами. Почему бы и нет. Впереди был еще один бал. Надо же как‑то его пережить. Праздник для слуг закончился, музыканты перешли в большой бальный зал, где начинались семейные торжества. Ровена чуть отхлебнула, поперхнулась и вернула флягу Элейн:
– Что это? Очень приторно.
– Вишневый бренди, Кит привез. Гадость, правда? Мы собираемся подлить его в пунш. Посмотрим, заметят ли гости.
– Кто‑нибудь – обязательно. Ужасная дрянь.
Однако выпитое теплом разлилось в груди, согрело желудок, и Ровена немного оттаяла.
У двери она заметила Викторию с Китом. В последние дни лорд Киттредж вдруг сделался ее тенью. Сначала Ровену встревожил интерес этого светского льва к ее маленькой сестренке, но тот, насколько она могла судить, был очарован намного больше Виктории. Бедняга. Он вскоре поймет, что Виктория до сих пор считает юношей подругами, только в брюках.
– Это мой любимый момент Рождества. – Элейн взяла Ровену под руку. – Пусть на балах тоска – зал этого стоит.
Ровена согласилась. Хотя в бальный зал уже провели электричество, сегодня его заливал мягкий свет сотен свечей. Они горели в низко подвешенных хрустальных канделябрах и бело‑золотых китайских фонариках, и все великолепие отражалось в высоких позолоченных зеркалах. Ровена знала, что огромную ель в углу украсили в этом году электрическими гирляндами, которые ждали своего часа. Они оставались редкостью в загородных имениях и могли стать сенсацией.
Ровена скрыла улыбку. Только Каверзный комитет знал истинные масштабы готовящегося сюрприза.
Под высоченными пальмами в кадках группками были расставлены белые с позолотой стулья с парчовыми подушками, дабы леди и джентльмены смогли отдохнуть, если устанут от танцев. Диваны и кресла восемнадцатого века, изготовленные Томасом Чиппендейлом по специальному заказу, стояли точно под зеркалами. Пол был настоящим произведением искусства. Отборное дерево доставили из Южной Америки еще во времена колоний. Паркет ослеплял; чтобы добиться такого блеска, над ним неделю трудились полдюжины слуг.
Ровена заметила тетю Шарлотту, стоявшую при чаше с пуншем, – само величие в розовом бальном платье из кружев, с рукавами‑фонариками, и в сверкающей диадеме. На шее переливалась бриллиантами бархотка. Леди Саммерсет оживленно болтала с матерью Себастьяна и голубоволосой австрийской принцессой. Дядя стоял близ оркестра, беседуя с турецким дипломатом и членами палаты лордов. Кузен Колин, Себастьян, Кит и Виктория наблюдали за музыкантами – те разыгрывались после часового перерыва. Не было только Пруденс. И быть не могло. Ее не пригласили.
Ровена испытала привычные боль и вину. Забавно, что они сохранялись, несмотря на пустоту внутри.
Заиграл оркестр, и Колин подал ей руку прежде, чем его успели опередить. Ровена любила танцевать, и если музыка поможет приглушить боль и мысли, жужжавшие бестолковыми мухами, то она была готова кружиться до восхода солнца.
Музыканты знали свое дело; классические произведения чередовались с современными мелодиями для фортепиано. Прозвучали и «Glow Worm», и «Moonstruck», и обожаемая Викторией «Lily of Laguna». Ровена танцевала в основном с Колином – отточенное чувство юмора, нескрываемое восхищение ею и непритязательная болтовня выгодно выделяли его из прочих партнеров. Те пытались либо флиртовать, либо впечатлить ее родословной. По сравнению с отцом, человеком трудолюбивым и страстно влюбленным в ботанику, молодые богатые бездельники казались скучными пустышками. И никто из них даже отдаленно не напоминал Джона, любовь которого к аэропланам делала его неотразимым в глазах Ровены. Любит ли он танцевать? Она прикрыла глаза и представила, что на талии лежат его руки и Джон кружит ее по бальному залу. Дыхание на миг перехватило, но тут музыка смолкла и мир вернулся к реальности – перед ней был всего лишь кузен.
На следующий танец ее пригласил Себастьян. Ровена и против него ничего не имела, так как подозревала, что его интерес направлен не на нее, а танец – предлог, за которым скрывались иные мотивы.
Уже на четвертом такте ее догадка подтвердилась.
– Почему я не вижу здесь Пруденс? – без обиняков спросил Себастьян.
Его тон был уныл, и Ровена напряглась. Что ему рассказала Пруденс? Злая сестра превратила ее в служанку? И что ответить? Обвинение справедливое, но она не хотела этого, так что извините. Ровена сумела откликнуться лишь через полкруга по залу.
– Тетушка не обрадуется, если увидит здесь Пруденс.
– Ты не находишь это бессовестным?
– Что я могу поделать?! – вскипела Ровена и быстро огляделась, дабы убедиться, что вспышка не привлекла внимания, после чего продолжила уже тише: – Дядя не хотел видеть Пруденс в Саммерсете и смирился, только когда я представила ее как нашу камеристку.
– Вы могли оставить ее в Лондоне. – Себастьян явно упрекал ее, и Ровена поморщилась:
– И что потом? Дядя Конрад хотел продать наш лондонский дом.
– Хотел? А сейчас не хочет?
Ровена прикусила губу. Она не собиралась никому говорить, что дом отдали в аренду, пока не сообщит об этом Пруденс, которая и без того чувствует себя преданной. Если она узнает из вторых рук…
– Я имела в виду другое. У меня нет сомнений, что он по‑прежнему намерен избавиться от дома, хотя я умоляла его не делать этого. Да, кстати, лорд Биллингсли, чем вызван ваш интерес к нашим делам? – Ровена в отчаянии пошла ва‑банк, лишь бы тот прекратил расспросы.
Себастьян сжал зубы и вскинул голову, глядя поверх ее плеча. Какое‑то время они молча кружились под «Голубой Дунай», словно в калейдоскопе, ибо зеркала бесконечно множили танцующие пары в ярких, сверкающих нарядах.
– Неужели ты поверишь, если я скажу, что не имею личного интереса? Что меня волнует обращение с прислугой?
Ровена откинула голову, чтобы лучше разглядеть лицо Себастьяна. Недавно подмеченное чувство юмора отразилось в изгибе губ, однако улыбка не трогала глаз, в темных глубинах которых затаилась грусть.
– Нет, я и вправду не поверю ни в первое, ни во второе, – покачала головой Ровена.
– Я и не рассчитывал. – Себастьян тяжело вздохнул. – Истина заключена в том, что мисс Тэйт очаровала меня с первого взгляда, и я совершенно потерял голову. Я страстно хочу познакомиться с ней поближе. К несчастью, я не уверен, что это возможно в сложившихся обстоятельствах, и после каждой нашей встречи чувствую себя либо дураком, либо невежей.
У Ровены сжалось сердце. В свое время она и представить не могла, куда приведет бездумная сделка с дядей. Но разве у нее был выбор?
– Пруденс особенная. Слишком особенная для положения, в которое я нечаянно ее поставила.
– Зачем?
Тон был отрывист, как и вопрос, и Ровена высвободила руку, едва закончилась музыка. Она ощущала его досаду и сочувствовала ему, но не хотела взваливать на себя еще одно горе.
– Мы лишились отца и могли лишиться родного дома. И ты считаешь, что нам следовало пожертвовать и сестрой?
Ровена развернулась, чтобы уйти, но Себастьян придержал ее за руку:
– Но именно это и произошло! Разве вы не лишились ее так же бесповоротно, как и отца?
Она вырвала руку и со слезами на глазах устремилась прочь.
Ударил колокол, и тетя Шарлотта, вставшая возле оркестра, хлопнула в затянутые мягкими перчатками ладоши. Когда толпа затихла, она оглядела гостей с нежной улыбкой, скрывавшей сталь под личиной женственности.
– Позвольте лично поблагодарить всех за то, что пришли. Мы с супругом благодарим Бога, пославшего нам столько чудесных друзей. Сейчас пришло время зажечь семейное рождественское древо Бакстонов. Возьмите по бокалу шампанского, и мой супруг произнесет тост. Затем к вашим услугам буфет в дальнем углу зала, а бал, разумеется, будет продолжаться еще долго.
Ровене хотелось улизнуть и спрятаться в спальне, но в данный момент это было невозможно. Она согласилась участвовать в розыгрыше, и отступать уже поздно. Ровена сделала глубокий вдох и, действуя как можно незаметнее, извлекла из висевшей на запястье миниатюрной бархатной сумочки пригоршню петард. Виктория, Элейн и еще несколько барышень последовали ее примеру. Если кто и обратил внимание на эти сумочки, болтавшиеся на манер танцевальных карт, то, несомненно, счел их веянием моды. Сумочки придумала Элейн. Много петард в них было не положить, но они позволили женщинам тоже поучаствовать в каверзе – подумать только, кузина всегда казалась чопорной молодой леди.