Я был в чукотском городке Эгвикинот, расположенном почти на полярном круге. Он создавался как порт для Иультинского месторождения, где добывали вольфрам и олово. От порта к комбинату тянется трасса, построенная на костях заключенных, как Беломорканал и прочие сталинские стройки. Иультинский комбинат возведен на том же "строительном материале". Строили его зэки и работали на нем зэки. В местном музее, похожем на музей Освенцима или Дахау, в стеклянной урне лежат вещи погибших политзаключенных - очки, часы…
Теперь комбинат закрыт. Потому что в таких условиях не то что вольфрам, но и золото добывать не всегда выгодно - слишком дорого приходится платить рабочей силе за ужасные условия вечной мерзлоты. Известно, что белым людям крайне трудно приспособиться к жизни в горах выше двух километров и севернее среднегодовой изотермы в минус два градуса по Цельсию. А тут - вечная мерзлота! Дискомфорт приходится компенсировать деньгами, что делает добычу нерентабельной. Вот если бы люди работали бесплатно…
И они работали. С 1926 по 1939 годы число жителей Дальнего Востока выросло на 350 %, Восточной Сибири - на 385 %, европейского Севера России - на 560 %. И это были, как вы понимаете, совсем не комсомольцы-добровольцы…
Вот зачем Сталину понадобились репрессии. Чтобы заставить миллионы людей работать даром - за миску баланды. Система ГУЛАГа была органично включена в систему социалистического хозяйства как его неотъемлемая часть, и периодически разные министерства просили товарища Берию подкинуть им рабсилы.
Именно в таких декорациях и формировался класс номенклатуры. Любой советский боярин мог в любой момент отправится валить лес, чего ему совершенно не хотелось. И потому советская аристократия с восторгом приняла XX съезд. Который окончательно сформировал ее психологический облик.
Поскольку в цивилизационном смысле Россия после Октября, вместо того чтобы шагнуть вперед, шагнула назад, к феодализму, ее новый правящий класс, именуемый номенклатурой, оказался похожим на феодальный порой даже в мелочах. Если когда-то царь "сажал" дворянина-чиновника на должность, да и об удельных князьях так говорили - "сел на стол", "посажен на княжение", то теперь, при красном тиране, в языке вдруг всплыла та же норма: стали говорить "сел на область", "посажен на министерство", "сидит на кадрах". Эту этимологическую особенность подметил еще Восленский.
"Эксплуататорский класс буржуазии" (если придерживаться марксистской парадигмы) обладал имуществом и не собирался ни с кем своим имуществом делиться. Класс номенклатуры имуществом не обладал, но обладал властью и точно так же не собирался ни с кем делиться тем, что имел.
И как ранее бароны, герцоги, князья и виконты, красные номенклатурщики обладали определенными сословными привилегиями - в зависимости от "звания". Кому-то полагалась икра в продовольственном пайке или "заказе", получаемом через так называемый "распределитель", а кому-то нет. У кого-то была комната отдыха с санузлом в кабинете, а кто-то рылом не вышел. Кому-то полагается большая приемная с двумя секретарями, а кому-то маленькая, с одним. Кому-то черная "Волга", а кому-то "Чайка".
Эту бросающуюся в глаза сословность отмечали даже дружественно настроенные к Советской власти иностранцы. Скажем, приехавшая в 1970-е годы в Новосибирский академгородок польская ученая-социолог, отвечая на вопрос, как ей в городке понравилось, неожиданно для советской стороны заявила:
"Мы живем в несовершенном мире, в жестко дифференцированном обществе. В больших городах эта дифференциация - должностная, материальная, правовая - затушевана, и это позволяет людям из низших слоев общества не так остро страдать из-за своей второсортности. У вас в Новосибирске разница положений режет глаз. Академик непременно живет в коттедже, член-корреспондент - обладатель половины коттеджа; старший научный имеет право на квартиру с потолком высотой в три метра, у младшего потолки - два метра с четвертью, этаж неудобный и санузел совмещенный. У вас достаточно ткнуть пальцем в окно дома, где живет ученый, чтобы определить его общественное положение, его права, его возможности, его перспективы".
В стране, где деньги ничего не решали, поскольку денег было много, а товаров на эти деньги не хватало, все решали не деньги, а привилегии. Полагающиеся человеку в зависимости от его ранга и занимаемого в иерархии положения. Муравьиное общество… Здесь работали не на результат, а на показатели, здесь для хорошей жизни нужно было не хорошо работать, а занять соответствующую нишу. Занял - и ты сыт.
Даже в самые плохие времена номенклатура ни в чем не испытывала нужды - зря, что ли, власть брали? Про вкусно питавшегося в разруху товарища Ленина и про товарища Жданова, во время ленинградской блокады имевшего личного повара и кушавшего блины с икрой, распространяться не буду, чтобы лишний раз не злить любителей красненького. Они и так загадили весь Интернет, требуя доказательств, что товарищ Жданов во времена блокады кушал икру и пирожное. Я докажу больше - что не только Жданов во время блокады кушал икру. Я покажу на примере рядового "дворянина" из нового эксплуататорского класса, как жилось номенклатуре во времена ленинградской блокады, когда холопам выдавали по 125 граммов липкого хлеба на рыло, когда ленинградцы сожрали всех собак и кошек, а в городе процветало людоедство.
Доктор философских наук из РГУ Н. Козлова опубликовала в журнале "Социологические исследования" дневник мелкого партийного функционера из блокадного Ленинграда. Звали функционера Николай Рибковский. Он вел дневник, подобно многим в те годы, и писал в нем в самый разгар блокады:
"С питанием… особой нужды не чувствую. Утром завтрак - макароны, или лапша, или каша с маслом и два стакана сладкого чая. Днем обед - первое щи или суп, второе - мясное каждый день. Вчера, например, я скушал на первое зеленые ши со сметаной, на второе котлету с вермишелью, а сегодня на первое суп с вермишелью, на второе свинина с тушеной капустой".
На улицах города валяются замерзшие трупы, а утомленный трудной партийной работой Рибковский весной 1942 года попадает в закрытый партийный санаторий:
"Вот уже три дня как я в стационаре горкома партии. По-моему, это просто-напросто семидневный дом отдыха, и помещается он в одном из павильонов ныне закрытого дома отдыха партийного актива Ленинградской организации в Мельничном ручье. Обстановка и весь порядок в стационаре очень напоминают закрытый санаторий в городе Пушкине… Очевидцы говорят, что здесь охотился Сергей Миронович Киров, когда приезжал отдыхать… От вечернего мороза горят щеки… И вот с мороза, несколько усталый, с хмельком в голове от лесного аромата вваливаешься в дом - с теплыми, уютными комнатами, погружаешься в мягкое кресло, блаженно вытягиваешь ноги…
Питание здесь, словно в мирное время в хорошем доме отдыха: разнообразное, вкусное, высококачественное. Каждый день мясное - баранина, ветчина, кура, гусь, индюшка, колбаса; рыбное - лещ, салака, корюшка, и жареная, и отварная, и заливная. Икра, балык, сыр, пирожки, какао, кофе, чай, триста грамм белого и столько же черного хлеба на день, тридцать грамм сливочного масла. И ко всему этому по пятьдесят грамм виноградного вина, хорошего портвейна к обеду и ужину…
Питание заказываешь накануне по своему вкусу. Я и еще двое товарищей получаем дополнительный завтрак, между завтраком и обедом: пару бутербродов или булочку и стакан сладкого чая.
К услугам отдыхающих - книги, патефон, музыкальные инструменты - рояль, гитара, мандолина, балалайка, домино, бильярд… Но вот чего недостает, так это радио и газет… Да. Такой отдых в условиях фронта, длительной блокады города возможен лишь у большевиков, лишь при Советской власти. Товарищи рассказывают, что районные стационары нисколько не уступают горкомовскому стационару, а на некоторых предприятиях есть такие стационары, перед которыми наш стационар бледнеет.
Что же еще лучше? Едим, пьем, гуляем, спим или простр бездельничаем, слушая патефон, обмениваясь шутками, забавляясь "козелком" в домино или в карты… Одним словом, отдыхаем!.. И всего уплатив за путевки только 50 рублей".
Конец цитаты…
Просто поразительно, сколько барства сидит в бывших холопах! Стоит такому только чуть-чуть вознестись над серой массой и попасть в номенклатуру, как он тут же задирает нос и начинает вести себя как аристократ. Так советские офицеры, оказавшись в роли оккупантов в поверженной Германии, сразу же начали занимать лучшие квартиры, обставлять их хрусталем и натасканной отовсюду мебелью, нанимать многочисленных слуг из немцев. При этом за электричество и газ они предпочитали не платить вовсе. И если какой-нибудь майор оккупационной администрации захватывал немецкий автомобиль и начинал на нем ездить, он опасался только одного - чтобы его не увидел полковник и не отобрал машину. Ибо "по вотчинному праву", а точнее, по праву старшего самца в стае, высокоранговый офицер всегда может отнять у низкоранговой особи вещь, которая той "не по статусу", ибо понятия собственности нет, а есть понятие ранга.
Об этом также можно прочесть в воспоминаниях фронтовиков. Вот, например, как капитан Г. Климов описывает одно из партсобраний в послевоенной Германии:
""Ну, значит, возьмем, к примеру, майора Астафьева, - поправляется подполковник. - После того как он был назначен комендантом в H., человек явно разложился. Недалеко от города находится княжеский замок, где жили разные бароны. Теперь майор Астафьев устроил там свою резиденцию. Живет он там так, как царские бояре да дворяне не живали. Надо сказать - не жизнь, а малина".
В словах подполковника проскальзывает налет зависти. Видимо, он не раз пировал в сказочном замке со своим коллегой Астафьевым, но потом они что-то не поделили, и подполковник решил вспомнить о морали.
Я смотрю по залу, в надежде обнаружить майора с дворянскими наклонностями. К моему удивлению, почти все майоры, присутствующие в зале, опустили свои глаза с подозрительной стыдливостью.
"Ну, так вот, - говорит подполковник, - майор Астафьев явно разложился. Он держит в замке больше прислуги, чем покойный граф. Каждое утро, когда майор Астафьев изволят продрать глаза, то не помнят, где они находятся. Пока не выглушат полведра огуречного рассола. Это чтобы опохмелиться после ночной пьянки.
Потом майор Астафьев, как подлинный барин, вытягивает свои ножки. Одна немка надевает чулок на левую ногу, другая - на правую. Третья держит наготове шелковый халат. Штаны он тоже без посторонней помощи надеть не в состоянии".
В зале заметное оживление и смех. Образ жизни бравого майора явно импонирует слушателям.
"Но это только цветочки, а ягодки еще впереди! - восклицает оратор. - Сожительство с немками возведено у майора Астафьева в систему. Он имеет специальную команду, которая только тем и занимается, что ловит для него женщин по всему району. Пойманных держат несколько дней в погребе комендатуры, после чего они попадают в постель майора".
Я замечаю неподалеку одного майора, который, закусив язык, старательно что-то пишет на разбросанных перед ним листках бумаги. По-видимому, это и есть майор Астафьев.
Конечно, он пишет не оправдательный материал, а обвинительный. Только уже по адресу подполковника.
"Часто дело доходит до явного самодурства, - продолжает подполковник. - Недавно коменданту Астафьеву после очередной пьянки захотелось ухи. Недолго думая, он приказал открыть шлюзы искусственного пруда около замка и наловить ему таким образом рыбы. Пара рыбешек попала майору на уху, а несколько сот центнеров рыбы погибло. Разве это не возмутительные факты, товарищи офицеры?"
Его слова вызывают в зале скорее веселье, чем возмущение. Каждый вспоминает подобные случаи из собственной практики и делится впечатлениями с соседом.
"Случай майора Астафьева, - заканчивает подполковник, - интересен для нас тем, что это показательное явление. Во многих комендатурах мы имеем положение, немногим отличающееся от случая майора Астафьева. Дальше такое положение вещей не может быть терпимо. Наша задача здесь - вскрыть и заклеймить подобные позорные явления, призвать к порядку распоясавшихся самодуров, напомнить им о существовании пролетарской законности".
На лицах присутствующих веселое оживление сменяется целомудренным молчанием, глаза снова начинают изучать носки собственных сапог. Дело принимает неприятный оборот, когда речь заходит об ответственности. Теперь война окончена, и коменданты по опыту знают советские законы. Советское правосудие, исходя из догмы психологического воспитания коллектива, часто применяет практику "козлов отпущения", на которых искупаются все грехи коллектива и где закон применяется с усиленной строгостью для острастки других".
Поправлю автора: и во время войны советские баре вели себя ничуть не лучше. Маршал Еременко вспоминал:
"Что я обнаружил в 43-й армии? Командующий армией генерал-лейтенант Голубев вместо заботы о войсках занялся обеспечением своей персоны. Он держал для личного довольствия одну, а иногда и две коровы (для производства свежего молока и масла), три-пять овец (для шашлыков), пару свиней (для колбас и окороков) и несколько кур. Это делалось у всех на виду, и фронт об этом знал.
КП Голубева, как трусливого человека, размещен в 25–30 км от переднего края и представляет собой укрепленный узел площадью 1–2 гектара, обнесенный в два ряда колючей проволокой. Посредине - новенький рубленый, с русской резьбой пятистенок, прямо-таки боярский теремок. В доме четыре комнаты, отделанные по последней моде, и подземелье из двух комнат, так что хватает помещений и для адъютантов, и для обслуживающих командующего лиц. Кроме того, построен домик для связных, ординарцев, кухни и охраны. Подземелье и ход в него отделаны лучше, чем московское метро. Построен маленький коптильный завод. Голубев очень любит копчености: колбасы, окорока, а в особенности рыбу, держит для этого человека, хорошо знающего ремесло копчения. Член Военного совета армии Шабанов не отставал от командующего.
На это строительство затрачено много сил и средств, два инженерных батальона почти месяц трудились, чтобы возвести такой КП. Это делалось в то время, когда чувствовалась острая нехватка саперных частей для производства инженерных работ на переднем крае… В этой армии… от командарма до командиров частей каждый имеет свою личную кухню и большое количество людей, прикомандированных для обслуживания…"
Ну, и раз я начал свой "сословный экскурс" с научного городка в Новосибирске, им и закончу. Научные городки в СССР начали строить, после того как Хрущев побывал на Западе и узрел там две замечательные вещи - кукурузу и университетские городки. Чтобы с помощью высокоурожайной кукурузы накормить, наконец, народ, а с помощью научных городков поднять отстающую советскую науку, Хрущев решил внедрить обе эти прелести в мерзлый советский грунт. Но кукуруза в социалистическом Заполярье расти отказалась, а научные городки… Там, по идее, планировалась научная тусовка. То есть совместное демократичное сосуществование единомышленников, бредящих наукой и наукой живущих. Плотный коллектив, который всегда вместе и в котором похлопывают друг друга по плечу академик с лаборантом, фамильярно называя друг друга "Стив" и "Джек"… ой, простите… "Ваня" и "Саня" и разгадывая тайны мироздания. Задумка хорошая. Но в сословном обществе СССР она тут же выродилась. Как это происходило, рассказывает советский научный журналист семидесятых годов:
"Первое, что, как я уже говорил, с самого начала отличало научные городки, это недостаток продуктов питания. Но недостаток этот сразу выявил "классовый" характер населения. Младшим научным полагались свои распределительные талоны, докторам - другие. Члены-корреспонденты и академики получали "кремлевский" паек. Особенно дефицитно в городах науки мясо. Неся из магазина свой весьма скромный, выданный по талону кусочек говядины, мэнээс из Академгородка мог видеть, как к коттеджу подъезжает закрытый автофургон, из которого дюжие молодцы вытаскивают и вносят в дом тяжелые, накрытые салфетками корзины с набором мясных и прочих продуктов. Новосибирские "младшие" рассказывали мне также о существовании особого, специально для академиков, "Дома ученых" с изысканным рестораном. А также о том, как в "общем" Доме ученых на специальном заседании Правления доктора наук серьезно обсуждали, может ли вообще кандидат наук быть действительным членом Дома".
Психологию нового паразитического класса, в особенности его высшей аристократии, прекрасно описал тесно контактировавший с ним Восленский:
"Вы идете по чистому, словно вылизанному коридору здания ЦК КПСС. Новый, светлый паркет, светло-розовая солидная дорожка - такие только в ЦК и в Кремле. Маленькие тонконогие столики с сифонами газированной воды… Вы входите в кабинет. Письменный стол, слева от него - квадратный столик для телефонов, неподалеку - сейф; застекленные книжные полки; диван. У заведующего сектором - маленький столик с двумя креслами для посетителей, впритык к его письменному столу. У заместителя заведующего отделом - длинный стол для заседаний в стороне от письменного стола; в небольшой приемной сидит секретарша. У секретаря ЦК - большая приемная, где царит номенклатурный чин под названием "секретарь секретаря ЦК". Рядом - кабинет помощника. За просторным кабинетом "самого" - комната отдыха. На стенах - портреты: Ленин, генсек. Мебель стандартная, сделанная по заказу в конце 60-х годов, когда вывезли мрачную мебель сталинского времени, но особенно модернизировать не рискнули и создали своеобразный стиль - бюрократический полумодерн.
Вот он сидит за письменным столом - в добротном, но без претензий на моду костюме. Выбрит и подстрижен старательно, но не модно. Ни анархической неряшливости, ни буржуазного лоска: тот же бюрократический полумодерн. Когда-то он - или его предшественник - изображал из себя представителя пролетариата, был революционен, груб и размашист. Потом он был молчалив и суров, сгусток стальной воли. Теперь он обходителен: справляется о здоровье и вместо грубого "ты давай сделай так!" или сурового "сделать так!" любезно говорит: "Как ваше мнение, Иван Иванович, может быть, лучше будет сделать так?" Но смысл неизменен: это - приказ.
И вот этим он упивается. Он отдает приказы - и все должны их выполнять. Пусть кто-нибудь попробует ослушаться! У него мертвая хватка бульдога, и он сумеет так проучить непокорного, чтобы и другим неповадно было. Он фанатик власти. Это не значит, что ему чуждо все остальное. По природе он отнюдь не аскет. Он охотно и много пьет, главным образом дорогой армянский коньяк; с удовольствием и хорошо ест: икру, севрюгу, белужий бок - то, что получено в столовой или в буфете ЦК. Если нет угрозы скандала, он быстренько заведет весьма неплатонический роман. У него есть принятое в его кругу стандартное хобби: сначала это были футбол и хоккей, потом - рыбная ловля, теперь - охота. Он заботится о том, чтобы достать для своей новой квартиры финскую мебель и купить через книжную экспедицию ЦК дефицитные книги (конечно, вполне благонамеренные).
Но не в этом радость его жизни. Его радость, его единственная страсть - в том, чтобы сидеть у стола с правительственной "вертушкой", визировать проекты решений, которые через пару дней станут законами; неторопливо решать чужие судьбы; любезным тоном произносить по телефону: "Вы, конечно, подумайте, но мне казалось бы, что лучше поступить так", - и потом, откинувшись в своем жестком (чтобы не было геморроя) кресле, знать, что он отдал приказ, и этот приказ будет выполнен. Или приехать на заседание своих подопечных: маститых ученых или видных общественных деятелей с громкими именами, сесть скромно в сторонке - и спокойно, с глубоко скрытым удовольствием наблюдать, как побегут к нему из президиума маститые и видные просить указаний…
После своего падения Хрущев говорил, что всем пресыщаешься: едой, женщинами, даже водкой, только власть - такая штука, что чем ее больше имеешь, тем больше ее хочется… Но еще острее оно (чувство власти. - A. H.), когда можно вот так же по телефону вежливо отдавать приказы другим странам, запомнившимся по школьной географии как дальняя заграница. Варшава, Будапешт, Берлин, София, Прага, сказочно далекие Гавана, Ханой, Аддис-Абеба… Во время интервью в своем кремлевском кабинете Брежнев не удержался и показал корреспондентам "Штерна" телефон с красными кнопками прямой связи с первыми секретарями ЦК партий социалистических стран.
Нажмешь кнопку, справишься о здоровье, передашь привет семье - и дашь "совет". А потом откинешься на спинку жестковатого кожаного кресла и с сытым удовольствием подумаешь о том, как сейчас в чужой столице начинают торопливо приводить твой "совет" в исполнение".
Номенклатура… Эти люди - скрытые паразиты. Параллельная власть. Они никто в официальной государственной и общественной иерархии - не министры и не академики, не писатели и не музыканты. Они - просто секретари. Первый секретарь. Второй секретарь. Секретарь ЦК КПСС. Генеральный секретарь. Серые бюрократы. Но эти незаметные секретари руководят всеми областями жизни. Именно к ним спешат за руководящими указаниями министры и музыканты, писатели и спортсмены, академики и военные. Они и есть правящий класс.
Конституция СССР гласила: министры избираются Президиумом Верховного Совета или самим Верховным Советом, который представлял собой как бы парламент Советского Союза. "Как бы" - потому что это была всего лишь ширма, макет, театральная декорация, а в реальности руководила страной красная плесень, поразившая ее. Именно она назначала министров. Министр был номенклатурой Политбюро ЦК КПСС.
Посла в какую-нибудь страну тоже должен был назначать Президиум ВС. А по факту Президиум лишь утверждал то решение, которое приняли в Политбюро, поскольку должность посла также была его номенклатурой.
Спустимся еще на ступеньку ниже. Кто назначал, например, замминистра? На бумаге - Совет министров, то есть правительство, исполнительная власть. Фактически замминистра - номенклатурная должность Секретариата ЦК КПСС. Иными словами, решение о назначении принимают совсем в другом месте и спускают его на визирование в Совмин.
Директор института формально избирается Академией наук. А фактически он - номенклатура того же Секретариата. Патриарх всея Руси формально избирается Собором РПЦ. А по факту он - номенклатура ЦК КПСС… Так плесень пополняет свои ряды надежными кадрами и распространяет свое влияние на все сферы деятельности.
А как рекрутируется номенклатура? И как она вообще устроена?
Рядовой член партии и даже секретарь парткома в цеху - это еще не номенклатура. Это компост. Секретарем парткома никто из дельных людей быть не хотел, поскольку должность эта - пустопорожняя. Куча бумаг, идиотские поручения, обязательные речи "за Советскую власть". Организация надуманного "социалистического соревнования" с дутыми показателями. Пыльные переходящие вымпелы. Постоянные партсобрания, на которых все спят, а потом с облегчением голосуют единогласно, чтобы, наконец, пойти домой. В общем, огромная куча серого мышиного дерьма. Но если человек хорошо зарекомендовал себя на этой должности, то есть выказал любовь к бумагам и отчетам, а главное - стремление любой ценой выполнить руководящее указание, если он не спорил с "параллельным начальством" (партийным, а не цеховым), в райкоме его возьмут на заметку: "способный парень".
Как правило, по партийной линии начинали продвигаться те, кому нечего было сказать в своей основной профессии - люди творчески бездарные, но склонные к пустой организационной суете и регулярному написанию отчетов по старым калькам, где меняется только дата, шапка и ссылки на решения очередного съезда или Пленума. Нормальных людей на такой работе охватывает сосущее чувство бездарно проходящей жизни.
Покойный экс-премьер Правительства России Виктор Черномырдин вспоминал: "Приходишь на Пленум, все старательно записываешь, а когда возвращаешься в свою парторганизацию, чтобы доложить о принятых решениях, понимаешь, что говорить-то не о чем…"
Но есть сорт людей, этаких Акакиев Акакиевичей, которым серая суета нравится. Такого старательного парторга заметят. И если он почувствует это, ощутит возможность роста по партийной линии, его поведение по отношению к коллегам изменится. Раньше он, как всякий парторг или политинформатор, стеснялся своей роли, поскольку ведь все всё понимали! Все осознавали ненужность этой чисто религиозной партийно-советской ритуалистики, и потому главной задачей приличного человека, попавшего на эту должность, было по возможности зря не напрягать коллектив. Но решив расти по этой линии, человек психологически отделяется от нормальных людей, перестает стесняться своей роли. С этого начинаются падение и взлет - моральное падение и карьерный взлет. Добрый сержант превращается в злого. Он уже не отбывает службу в Красном уголке, а усердствует. Он ориентируется уже не на сослуживцев, а на партийное начальство.
И вот человек уже в райкоме. И пошло-поехало. Второй секретарь, первый секретарь. Потом обком… Он уже - номенклатура. Новая аристократия. Правящий класс. Попасть в эту серую аристократию можно, вылететь оттуда - практически нет. Именно поэтому она и является классом. У класса буржуазии неотъемлемая собственность. У класса номенклатуры - неотъемлемая власть. Даже пенсию номенклатурщик получает не такую, как простонародье, а персональную. Он пенсионер особого значения - республиканского или союзного.
Если номенклатурщик не справляется с работой, его будут перемещать по горизонтали, с одной руководящей должности на другую - начальником цеха или бани, кинотеатра или производственного отдела в партийном аппарате, директором ресторана или главным редактором… Не важна отрасль, важна Табель о рангах. Важен уровень, горизонталь. Человек достигает уровня некомпетентности и на нем остается. Директор мукомольного предприятия в партийной Табели о рангах равен директору домостроительного комбината, а главный редактор газеты - заведующему промышленным отделом обкома. Если человек совсем проштрафится, его в наказание "бросят на сельское хозяйство". (Это считается гиблой работой, поскольку сельское хозяйство убито большевиками напрочь и представляет собой нереанимируемую черную дыру. Туда заливаются миллиарды - с нулевой отдачей.)
Вот лишь несколько примеров неотчуждаемости власти номенклатуры.
Посол СССР во Вьетнаме Лаврищев за разные прегрешения в 1956 году снят с должности, уволен из МИДа и назначен начальником сектора в Институт мировой экономики и международных отношений, хотя никогда в своей жизни не занимался научной работой. Назначен, конечно, с персональным окладом.
Бывший советский посол в Югославии Вальков изгнан с работы. Но изгнан не в никуда, а на должность заведующего отделом в упомянутом выше институте.
Референт Международного отдела ЦК КПСС Коломийцев за безобразную пьянку и дебош уволен со своей номенклатурной должности. И также брошен на научную работу - заместителем директора Института Латинской Америки АН СССР.
Товарищ Поляков из того же Международного отдела ЦК КПСС в пьяном виде жестоко оскорбил представителя иностранного государства. Незамедлительно уволен. И направлен поднимать науку - назначен ни много ни мало ученым секретарем Института всеобщей истории. С персональным, разумеется, окладом.
Товарищ Аллахвердиев - первый секретарь горкома - скупал золото у знаменитого и расстрелянного потом барыги Рокотова. Уволен с треском. И назначен начальником Госкомитета по профессионально-техническому образованию.
Вышеуказанного товарища сменил на должности первого секретаря горкома некто Насруллаев, который вскоре вляпался в грязную историю с изнасилованием. С треском снят с должности! Назначен министром связи в Азербайджане.
Заместитель заведующего Отделом информации ЦК товарищ Решетов уволен по политическим мотивам (при разгоне "антипартийной шелепинской группировки"). Назначен главным редактором в один из журналов. Маленько отсиделся, а затем стал заместителем председателя Гостелерадио.
Первый секретарь райкома в Баку товарищ Мурадалиев попался на прегрешениях в виде чудовищных приписок. Все приписывают, но совесть же надо иметь! Снят с работы. Назначен министром бытового обслуживания.
Первый секретарь райкома в том же городе Мамедов попался на взятке - положил на сберкнижку жены умопомрачительную по тем временам сумму - 196 тысяч рублей. Снят с должности. Переведен на руководящую работу в МВД.
…Поскольку официально на государственные и хозяйственные должности должны назначать государственные органы, партийные решения не афишируются. Знающий эту кухню изнутри Восленский так описывает процесс принятия кадровых решений в СССР:
"Когда решение, как принято говорить на номенклатурном жаргоне, "вышло", или "состоялось", оно изготавливается начисто и выглядит так. На бланке с черной надписью сверху "Коммунистическая партия Советского Союза. Центральный Комитет" (или "Московский городской комитет", или "такой-то районный комитет") ставится дата, пометка "Строго секретно" и, с отступом, номер решения и его подчеркнутое заглавие ("1984. Об утверждении тов. Иванова И. И. начальником управления…"), а затем - традиционно лаконичный текст, повторяющий заглавие: "Утвердить тов. Иванова Ивана Ивановича начальником управления…". Ниже ставится подпись: "Секретарь ЦК (ГК, РК)" и его факсимиле. На подписи - аккуратный оттиск круглой печати: по кругу "Коммунистическая партия Советского Союза", в центре вытянутым фигурным шрифтом - "ЦК" (или другой комитет).