ЛИТЕРАТУРЫ НАРОДОВ ПОВОЛЖЬЯ И ПРИУРАЛЬЯ 4 глава




Шестидесятые годы были не только периодом смены в русском освободительном движении дворянских революционеров революционерами-разночинцами, но и соответственно периодом смены центральных героев дворянской литературы — «лишних людей» — новым героем из среды демократически настроенной разночинной молодежи. Как уже говорилось выше, крестьянская реформа 1861 г. и другие правительственные реформы 60-х годов стали важной вехой на пути капиталистического развития России, превращения русской дворянско-чиновничьей монархии в монархию крепостническо-буржуазную. Связанные с этими историческими процессами постепенные изменения в облике деятелей правительственного аппарата царской России, смена патриархально настроенного дореформенного купечества с его старозаветным, домостроевским укладом жизни новыми циничными и хищными дельцами буржуазной складки, разложение старого этического кодекса дворянства и симптомы его социально-нравственного вырождения, превращение в среде самых различных слоев населения — от аристократических верхов до неимущих классов города и деревни — семьи как основной, объединенной нравственным началом общественной ячейки во внутренне разобщенное, лишенное духовной связи «случайное семейство» (по определению Достоевского), рост индивидуализма, преступности, своеволия и хищничества одних, нищеты, разорения и забитости других — все эти процессы общественной жизни, порожденные переходным характером эпохи, получили широкое и разностороннее отражение в сатирических циклах Салтыкова-Щедрина, драматургии Островского и Сухово-Кобылина, романах Достоевского и многих других классических произведениях литературы 60-х годов.

В 60—70-е годы русский роман достигает исключительной широты охвата жизни и универсальности. Философия, история, политика, текущие интересы дня свободно входят в роман,

26

не растворяясь без остатка в его фабуле, но образуя часто (особенно у Толстого и Достоевского) особый план повествования, что не ослабляет русский роман, а придает ему небывалую художественную мощь. Широкая и многокрасочная панорама русской жизни воссоздана в творчестве А. Ф. Писемского (1821—1881), П. И. Мельникова-Печерского (1818—1883) и других писателей. Произведения Тургенева, Толстого, Достоевского, Гончарова выдвигают русский роман на первый план развития жанра в мировом масштабе.

В связи с изменением темпа общественной жизни, ее пестротой, постоянной сменой в ней новых социально-психологических явлений и тенденций в 60—70-е годы широкое развитие получают жанры очерка и рассказа. На смену «физиологическому» очерку 40-х годов, создатели которого стремились запечатлеть черты определенного, сложившегося, устойчивого социального «типа», очерк в литературе 60-х годов приобретает не статический, а динамический характер, становится своеобразным социальным исследованием постоянно движущейся, пестрой и изменяющейся жизни. Автор, рисуя как бы мельчайшие «осколки» социальной жизни, неповторимые, сменяющиеся черты быта и психологии различных слоев населения и общественных классов, стремится художественно запечатлеть и исследовать сокровенную «суть» происходящих в экономике, государственном и социальном строе России, нравственном бытии населения страны сложных исторических процессов. В гениальных очерковых циклах Салтыкова-Щедрина и Глеба Успенского размышления над исторически конкретными типами, событиями, чертами быта и психологии эпохи соединяются с глубочайшим философским анализом общечеловеческих, «вечных» вопросов общественного бытия. Такое объединение тенденций к воссозданию во всей их сложности и исторически неповторимой конкретности реальной атмосферы, образов и событий русской жизни с углубленной философской постановкой основных, «вечных», наиболее сложных вопросов человеческого бытия, личного и исторического, сближает по духу очерки, повести, рассказы, драматургию русских писателей с русским романом в его вершинных проявлениях.

Вторая половина XIX в. была временем высокого расцвета не только русской реалистической прозы и драматургии, но и русской лирики — интимно-психологической и гражданской. Шедевры философской и психологической лирики создают Ф. И. Тютчев и А. А. Фет. Темы красоты, любви и искусства, русской истории и природы получили широкое и многообразное отражение в поэзии А. Н. Майкова и А. К. Толстого. Драматическая сложность внутренней жизни человека переломной эпохи 50—70-х годов, различные психологические грани борьбы страстной личности с терзающими ее сомнениями и рефлексией отражены в поэзии Огарева, Григорьева, Некрасова, Полонского, Случевского. Выразитель идей и чувств русской революционной демократии, увековечивший в своих стихотворениях и поэмах тяжелый жребий, героизм и самоотверженность деятелей русского освободительного движения, Некрасов был также величайшим народным поэтом России. В поэмах («Коробейники», «Мороз, Красный нос», «Кому на Руси жить хорошо»), стихотворениях, посвященных крестьянству, он создал величественный памятник русскому мужику и простой русской деревенской женщине, показал величие и красоту суровой крестьянской жизни и крестьянского труда. Некрасов, как и другие поэты 50—60-х годов (например, Л. А. Мей), широко используют в своих произведениях традиционные образы, мотивы и приемы различных жанров народной поэзии, а также крестьянский язык и бытовое городское просторечие. В творчестве Ап. Григорьева, А. К. Толстого и в особенности Фета и Полонского резко усиливается значение музыкально-эмоционального лирического начала, стремление высказать не только словами, но и музыкой стиха неуловимое и «несказуемое», что впоследствии оказало большое влияние на поэзию русского символизма.

Соратники и продолжатели Некрасова, поэты «некрасовской школы» обращались к изображению жизни трудового крестьянства (И. С. Никитин, 1824—1861, и др.). В поэзии 50—60-х годов развивается также стихотворный фельетон, пародия, различного рода обличительные и сатирические жанры. Творчество таких поэтов-демократов, как Добролюбов, Курочкин, Михайлов, Минаев, объединяет пафос патриотического служения народу, непреклонная верность гражданскому долгу. В 70—80-е годы в поэзию народнической интеллигенции приходит осознание трагической обреченности неравной борьбы революционеров-народников с самодержавием, несущее с собой мотивы одиночества, жертвенности, неизбежности страданий и гибели передовой личности, фатального противоречия между возвышенным, но отвлеченным идеалом и жизнью (С. Я. Надсон, Н. М. Минский и др.).

Во Франции и Англии реализм в XIX в. развивался в условиях уже в основном сложившихся буржуазных отношений. В России дело обстояло иначе. Буржуазное развитие не было здесь подготовлено растянувшимся на столетия

27

процессом медленного «органического» роста собственности и правосознания средних классов. В течение одного столетия, вернее — его второй половины, Россия ускоренно пережила тот драматический и бурный социально-экономический переворот, который в Англии и Франции растянулся на несколько столетий — с XVI по XVIII в. Отсюда крайне существенное различие исторического фона развития литературы. В Англии, Франции, Германии и других западноевропейских странах писатель-реалист, критикуя буржуазную современность, мог противопоставить ей изящество и законченность форм жизни аристократических слоев (Бальзак), мир мелкой собственности с его честностью и патриархальными традициями (Диккенс, Бальзак), нетронутые капитализмом провинциальные островки с их наивной красотой и поэзией чувства (австрийская и немецкая областнические литературы, Т. Гарди). В России же XIX в. еще существовали не осколки, а целые обширные пласты как жизни господствующих классов, так и народной жизни, противостоявшие официальной государственности, крепостническому миру «мертвых душ», а равно и «приобретательству» дельцов новой, буржуазной складки. Этот исторический фон дал русской литературе XIX в. многих ее положительных героев, сообщил ей то высокое поэтическое содержание и духовную напряженность, которые зачастую отсутствовали в произведениях большей части представителей западноевропейского реализма второй половины XIX в.

Хотя на Западе в XIX в. продолжало развиваться демократическое общественное движение и в 40-е годы возник научный социализм Маркса, образ мыслящего и ищущего человека из народной среды, равно как и из среды передовой интеллигенции, здесь разрабатывала по преимуществу романтическая, а не реалистическая литература. Воспитательный роман, ознаменовавший в XVIII в. высшую точку подъема интеллектуализма в западном романе, в XIX в. оттесняется на периферию реалистической прозы, в которой на центральное место выдвигаются романы карьеры, «утраченных иллюзий» или скорбная повесть о «простых», бесхитростных душах, противостоящих господствующему миру прозы и сухого эгоистического расчета. Иное дело в России. Здесь, в условиях развивавшегося в стране широкого брожения умов и роста освободительного движения интеллигенции, именно в реалистических романах и повестях XIX и начала XX в. наиболее тонко и художественно отражены исторические блуждания, ломка жизни и сознания широких масс, моральные, философские и идеологические искания эпохи. С этим связаны остродраматический, высокопоэтический характер русского романа, и повести, их напряженный интеллектуализм, столь глубоко поразившие в конце XIX в. их первых зарубежных ценителей.

Западный реализм в одних случаях исходил в критике настоящего из элегической идеализации уходящего прошлого, в других — был склонен апеллировать к абстрактным правовым и нравственным нормам самого же буржуазного общества; в третьих — поэтизировал порожденные им моральные парадоксы и «цветы зла». Русский же реализм опирался прежде всего на ощущение потенциальных, неисчерпанных возможностей национальной жизни, ибо ее здоровое, плодотворное зерно противостояло в глазах великих русских художников-реалистов как крепостническому, так и буржуазному укладу жизни, таило в себе способность развития в направлении будущих более высоких и чистых, гармонических отношений людей друг к другу и к окружающей природе, а это придавало русскому реализму в его высочайших, классических образцах широкую поэтическую перспективу.

Наконец, существенное обстоятельство, определившее своеобразие русского романа по сравнению с английским и французским, — «синтетический» (условно говоря) склад русского романа в отличие от «аналитического»: Бальзак, Золя (а отчасти и Диккенс) посвящали каждый из своих романов особому кругу проблем (политике, частной жизни, школе, суду, прессе и т. д.), особому «этажу» общественного здания. С помощью ряда отдельных гигантских фресок, каждая из которых изображает один из узлов общественного целого, они стремились по частям воссоздать свою страну и эпоху. Русские же романисты шли к решению своих задач иным путем — не только потому, что они сознавали потенциальную неисчерпаемость национальной жизни при разложении общества на отдельные звенья, но и в силу осознания ими ее органической целостности. Это позволило им достичь больших результатов при выявлении общих драматических черт жизни общества своей эпохи, взятого в конкретном единстве и динамике образующих его противоречий, в нераздельном сцеплении жизни верхов и низов, большого и малого, обыденного и исключительного, высокого и низкого, бытовой, повседневной стороны жизни и ее поэтически просветленных порывов и явлений.

Передовые деятели русской культуры на протяжении всего XIX в. горячо пропагандировали в России науку, искусство и литературу других народов мира, уделяли пристальное внимание ознакомлению русского читателя с лучшими произведениями иностранных писателей

28

и писателей братских народов России. Пожалуй, нигде в мире, как с патриотической гордостью отмечал Достоевский, величайшие представители мировой литературы — Шекспир и Сервантес, Гёте и Шиллер, Байрон и Мицкевич, Бальзак и Ж. Санд, Диккенс и Теккерей — за пределами своей родины не были так широко известны и горячо любимы, как в России. Наиболее значительные западноевропейские и американские писатели второй половины XIX в. — Флобер, Мопассан, Доде, Ибсен, Гауптман, Брет Гарт, Твен — становятся известными в России сразу же по выходе их первых крупных произведений, а Золя долгое время был сотрудником «Вестника Европы» (1875—1880), где появились впервые его «Парижские письма» — одно из наиболее важных литературно-теоретических выступлений писателя. Тургенев, Тютчев, Фет, Островский, Чернышевский, Лев Толстой и другие русские писатели активно участвуют в работе над переводами иностранных писателей и в ознакомлении с ними русского читателя.

Внимательно следя за лучшим в литературах Запада и США, высоко оценивая творчество своих выдающихся современников за рубежом, русские революционные демократы и великие русские писатели второй половины XIX в. в то же время чутко сознавали противоречия развития буржуазной литературы и искусства на Западе, обострившиеся в предимпериалистическую эпоху. В 60-х годах Герцен в «Концах и началах» гневно изобразил губительное влияние на область литературы и искусства торгашеских общественных отношений (выдвинувших на первое место в жизни «мещанина во фраке»). Достоевский в «Зимних заметках о летних впечатлениях» (1863) сатирически описал оскудение идеалов, упадок официальной литературы и театра во Франции в эпоху Наполеона III. В 70—80-е годы Салтыков-Щедрин, Г. Успенский сурово осудили отказ западноевропейской буржуазной литературы от передовых революционных идеалов и демократических традиций, распространение натурализма и «зоологического» взгляда на человека. Л. Толстой в статье о Мопассане и трактате «Что такое искусство?» дал резкую критику западноевропейского натурализма и декадентства, показал паразитический характер буржуазной культуры и ее оторванность от народа. В критике западноевропейской литературы и искусства у Достоевского и Толстого сказались и реакционно-утопические черты их взглядов. Но основным содержанием ее все же были защита народности и реалистических традиций русской классической литературы, протест против реакционного перерождения культуры и искусства.

Русский реализм был подвижным, неоднородным течением, в процессе развития он осваивал не только достижения Пушкина, Лермонтова, Гоголя, но вбирал в себя и другие многообразные традиции — от романтизма до древней русской литературы (Достоевский, Лесков), фольклора (Некрасов), а также достижения литературы мировой. В меняющихся исторических условиях реализм постоянно обогащался, приобретал новые черты. В то же время при господстве реалистического направления в русском искусстве и литературе, а особенно в некоторых их течениях и жанрах возникали и во второй половине XIX в. романтические тенденции, часто несходные между собой. Они взаимодействовали с реализмом, порой сложным образом вливались в него, а иногда резко ему противостояли. Таковы различные по своему духу и характеру романтические тенденции славянофильской прозы, философской новеллы («Призраки» Тургенева), революционно-демократического социально-утопического романа («Что делать?»), поэзии Фета, А. К. Толстого, революционного народничества — явления неоднородные, которые не поддаются объединению.

Характерные черты русского реализма — постоянное сочетание стремления к освоению новых исторических явлений и пластов действительности с философской углубленностью, масштабностью обобщений, часто укрупненных и достигающих значения символа, соединение аналитического начала с поисками художественного синтеза. Реалистическая литература 70-х годов в России постоянно и в различных направлениях перешагивает свои традиционные «границы». Она берет на себя решение всей полноты вопросов жизни — вопросов социального идеала и революционной практики (Чернышевский), философии истории («Война и мир»), социально-экономического анализа условий и процессов народной жизни (Г. Успенский и другие писатели-народники) и др. При этом закономерно возникают различные тенденции — стремление точно запечатлеть неповторимые черты жизни определенного края, социального слоя, бытового уклада и стремление проникнуть в тайны внутренней жизни, в глубину человеческой «души», в сложное, противоречивое течение процессов умственной и нравственной жизни. Эти тенденции то соединяются, то расходятся, они по-разному проявляются в творчестве различных по своему социальному опыту, мировоззрению и складу дарования художников. Жизнь предстает в литературе то в сочетании разных аспектов, то в каком-нибудь одном из них — бытовом, социально-историческом, политическом, моральном,

29

психологическом и т. д. Внимание к разным аспектам жизни, разные точки зрения влекут за собой разнообразные формы и средства художественного отражения.

На грани 70—80-х годов для многих деятелей русской литературы (Достоевский, Толстой, Щедрин, Гаршин) особенно характерен поворот к философской насыщенности и усилению символической значимости образа, сложное сочетание образов и ситуаций реальной действительности с образами легенды и притчи и с глубинным философско-символическим ассоциативным подтекстом.

Следует особо подчеркнуть, что в странах Запада революционно-демократическая энергия широких крестьянских масс к середине XIX в. была серьезно ослаблена. В России же происходило нарастание демократического крестьянского движения. И именно оно питало оптимизм крупнейших русских писателей, усиливало их веру в человека, вселяло в них надежду на конечную победу гуманизма и человечности над силами буржуазного эгоизма и своекорыстия. В то время как Бальзак и Золя в своих романах о деревне правдиво изобразили победу темных, отупляющих, собственнических черт в психологии французского мелкого крестьянства, русские романисты черпали в народе и его исканиях уверенность в завтрашнем дне, веру в светлое, гуманное начало человеческой природы, в скрытый разум истории и отдельной личности. Это давало бытописателям народной жизни в России огромные преимущества перед их западными собратьями, обогащало их реализм, их понимание человека.

Гуманизм и демократизм русской литературы определили особый характер психологического мастерства русских писателей. Следствием широко распространенной на Западе во второй половине XIX в. натуралистической теории романа, вульгарно-материалистического понимания взаимоотношений физиологии и психологии было настойчивое стремление «освободить» героя романа от внутренней сложности путем сведения всей его душевной жизни к элементарным, простейшим влияниям физиологической организации, среды и наследственности. Русские писатели-реалисты того времени, в особенности Толстой и Достоевский, исходили из иного, более сложного и глубокого понимания природы человека. Поэтому свойственное французской натуралистической школе упрощение психологии персонажей встретило решительное осуждение великих русских романистов от Щедрина до Достоевского. В противоположность писателям-натуралистам они поставили в центр своего внимания человека с богатой и напряженной душевной жизнью, сумели благодаря своему гуманизму обнаружить богатый, сложный и изменчивый внутренний мир у самого простого, незаметного, рядового человека. При этом анализ внутренней, душевной жизни человека они не оторвали от анализа формирующих и определяющих жизнь индивидуальности общественных условий, показав сложную обусловленность развития человеческой психики внешней материальной обстановкой.

Благодаря этим особенностям, русский роман, повесть, рассказ, очерк стали для русского общества XIX в. подлинными учебниками жизни. В них нашли отзвук все философские и моральные искания, думы и социальные чаяния русского общества. Страстный гуманизм, сочувствие «униженным и оскорбленным», исключительная глубина психологического анализа, умение проникать в сложные процессы народной жизни и в то же время в самые скрытые и тонкие движения человеческой души и сердца, защита идеи равенства и братства народов, утверждение образа человека — активного искателя и борца — сделали русскую классическую литературу драгоценнейшим достоянием передовой культуры человечества, важнейшим явлением истории мирового художественного слова.

 

29

РЕВОЛЮЦИОННО-ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ
ЭСТЕТИКА И КРИТИКА 60-х ГОДОВ.
ЧЕРНЫШЕВСКИЙ, ДОБРОЛЮБОВ

Авторитет и действенность литературной критики особенно возросли в преддверии крестьянской реформы, в начале 60-х годов, в эпоху, когда возмущение феодально-крепостническим строем достигло в стране своего апогея. Для революционеров, великих публицистов и критиков-шестидесятников Чернышевского и Добролюбова эстетические вопросы были поистине «полем битвы». В. И. Ленин подчеркивал, что Н. Г. Чернышевский (1828—1889) «умел влиять на все политические события его эпохи в революционном духе, проводя — через препоны и рогатки цензуры — идею крестьянской революции, идею борьбы масс за свержение всех старых властей» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 20. С. 175). То же с полным правом можно сказать о его соратнике — Н. А. Добролюбове (1836—1861).

Николай Гаврилович Чернышевский (как и Николай Александрович Добролюбов) родился в семье священнослужителя. Оба учились в духовных семинариях. Чернышевский по окончании Петербургского университета (1850) служил учителем словесности в Саратовской гимназии. Защитив в 1855 г. диссертацию «Эстетические

30

отношения искусства к действительности», сотрудничал в некрасовском журнале «Современник», вскоре став его ведущим автором и фактическим редактором. В 1862 г. был арестован и осужден на каторжные работы и пожизненное заключение в Сибири, где провел свыше 20 лет.

Добролюбов окончил в 1857 г. Петербургский главный педагогический институт. С 1856 г. активно участвовал в «Современнике». Как редактор отдела критики и библиографии наряду с Чернышевским определял направление журнала, который в это время стал трибуной русской революционной демократии. В 1860 г. выехал лечиться от туберкулеза за границу, жил в Германии, Швейцарии, Франции, Италии, интенсивно продолжал свою литературно-критическую и публицистическую деятельность. Он вернулся в Россию и в 1861 г. скончался в возрасте двадцати пяти лет.

Теоретическим плацдармом демократической критики служила материалистическая эстетика. Краеугольные ее положения были развиты Чернышевским в магистерской диссертации «Эстетические отношения искусства к действительности». В ней на языке «отвлеченных» эстетических категорий проводилась мысль о необходимости коренного переустройства социального бытия, приведения его в соответствие с идеалом.

Отстаивая идеи материалистической эстетики (а она усматривала источник поэзии в самой жизни), Чернышевский вкладывал новое содержание в то понятие о сущности прекрасного, которое выдвигали Шеллинг и Гегель, но и не отрицал преемственности с классической эстетикой прошлого — русской и западноевропейской, прежде всего — немецкой. Вслед за Белинским он устанавливал теснейшую связь эстетического идеала человека, его представлений о прекрасном, всей его художественной деятельности с другими сферами духовного, физического и социального бытия. Эстетика как наука становилась на прочную земную почву. Прекрасное есть жизнь, настаивал Чернышевский, высочайшая красота есть именно красота, рождаемая миром действительности.

Чернышевский разъяснял, что с позиции материалистической теории познания «развитие мышления в человеке нисколько не разрушает в нем эстетическое чувство», что «одних отвлеченных понятий недостаточно для живого решения вопросов жизни, потому что ум человека не есть еще весь человек, а жить нужно всему человеку, и не одним рассудком», что «истинная жизнь — жизнь ума и серца». Считая фантазию неотъемлемым качеством мышления, он подчеркивал, что «фантазия действительно участвует очень много в том, что мы находим известный предмет прекрасным». Художник-реалист создает свои произведения на основе реальных жизненных впечатлений. Но творческое воспроизведение натуры не есть ее копирование — фантазия, воображение являются важным формообразующим фактором и в творческом процессе. «Сущность поэзии в том, чтобы концентрировать содержание». Обобщающая сила искусства составляет его «превосходство»: художнику дано, укрупняя реальные черты действительности, типизируя наиболее существенные ее проявления, раскрывать в жизненно конкретных образах объективную логику ее развития.

Исходя из этих теоретических предпосылок, Чернышевский как историк литературы и литературный критик оценивал конкретную художественную практику. Он доказывал, анализируя творчество крупнейших русских писателей, вскрывая логику русского историко-литературного процесса XIX в., что залогом художественного развития является связь искусства с жизнью.

В это время приверженцы теории «чистого искусства» особенно активно пытались использовать имя Пушкина как свое знамя, объявляя его поэтом, отрешенным от мирской суеты, якобы далеким от преходящих социальных интересов. Этим в значительной степени и объясняется полемическая односторонность первоначальных оценок, данных критиком Пушкину.

Но уже вскоре вслед за Белинским он признал, что «Евгений Онегин» навсегда утвердил в русской поэзии самобытное национальное содержание. От узкого понимания Пушкина как преимущественно «поэта формы» критик приходит к его признанию как первого реалиста в русской поэзии.

Заметно эволюционировало и отношение Чернышевского к творчеству Гоголя. В период, предшествовавший революционной ситуации в России, критик горячо боролся за дальнейшее развитие и чистоту традиций автора «Ревизора» и «Мертвых душ» — против его мнимых друзей и наследников. В силу трагически сложившихся обстоятельств Гоголь, по утверждению Чернышевского, оказался в чуждом ему лагере. Однако в соединении с глубоко правдивым, аналитическим изображением носителей общественного зла гоголевская «энергия негодования» обретала силу объективно революционизирующего значения. Критик поддерживал писателей-реалистов, развивавших социально-критическую тенденцию гоголевского творчества, боролся за Тургенева, Писемского, Островского, Григоровича против критиков типа Дружинина

31

и Боткина, которым были чужды прогрессивные традиции «гоголевской школы». Выступал он и против эпигонов «натуральной школы».

В середине 50-х годов, в пору создания «Очерков гоголевского периода русской литературы» и труда о Лессинге, критик считал, что гоголевское направление в русской литературе еще не сказало своего последнего слова, не исчерпало свои потенции. Однако новым требованиям жизни уже не отвечало полностью творчество многих адептов гоголевского направления. Об этом он заявил уже в статье о «Губернских очерках» (1857), указывая на принципиальное, с его точки зрения, различие между Гоголем и Щедриным, на качественные отличия их сатиры. В знаменитой статье «Не начало ли перемены?» (1861) критик призывает писателей-демократов преодолеть инерцию литературы прошлого, изображать народ не как объект, а как субъект истории, не идеализировать долготерпение и покорность «маленького человека», а призывать к борьбе за решительное и коренное изменение калечащих и унижающих человека социальных условий.

Противники революционно-демократической критики несправедливо упрекали ее в невнимании, безразличии к эстетической природе литературно-художественного творчества. Между тем и Чернышевский, и Добролюбов в лучших своих работах демонстрировали феноменальную способность прогнозировать художественный процесс, умение раскрыть эстетические особенности крупнейших творческих индивидуальностей. В этом отношении одним из шедевров критической мысли остается статья Чернышевского о Льве Толстом — рецензия на ранние сочинения великого писателя «Детство», «Отрочество», «Военные рассказы», появившиеся в 1856 г. отдельным изданием.

Говоря о редкостном мастерстве Толстого-повествователя, критик тонко определил характер его психологизма: «Психологический анализ может принимать различные проявления; одного поэта занимают всего более очертания характеров, другого — влияние общественных отношений и житейских столкновений на характеры, третьего — связь чувств с действиями, четвертого — анализ страстей, графа Толстого всего более — сам психический процесс, его формы, его законы, диалектика души, чтобы выразиться определенным термином». Далее речь шла об «изображении внутреннего монолога», которое, по словам критика, «надобно, без преувеличения, назвать удивительным». Он утверждал, что «чистота нравственного чувства» есть сила, сообщающая толстовским произведениям «совершенно особенное достоинство». Социально-этические проблемы, вопросы нравственности, жизнь человеческого духа во всех ее переплетениях — вот что составляет один из главных «нервов» художественного и публицистического творчества зрелого Толстого. Чернышевский этот «нерв» обнажил уже на первоначальном этапе идейно-художественного становления гениального писателя.

 

Н. Г. Чернышевский

Фотография

В «Очерках гоголевского периода русской литературы», в статьях и рецензиях об Островском и Тургеневе, Толстом, Щедрине, Н. Успенском и других Чернышевский развивал и обосновывал целостную концепцию русского реализма. Историзм мышления позволил ему «вмонтировать» современные литературные явления в общий процесс художественного развития. Так, бескомпромиссно вскрыв идеалистическую природу взглядов романтиков на действительность, он вместе с тем не становился на позиции нигилистического отрицания значения этого этапа в истории эстетического осмысления жизни.

Говоря об эстетической природе реализма, его своеобразии, отличии от классицизма и романтизма, от дидактизма просветителей, критик в первую очередь настаивал на «объективности»



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-01-11 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: