— Подымайтесь, сваты с невестой! Время трогаться в путь-дорогу!
И поднялись сваты с невестой, в тот же час пустились в дорогу.
Только в лесушку подъезжали, видят: Велес здесь у дороги. Сам опёрся он на копьё и пускает всех по порядку.
Пропустил три сотни сватов, Чарогаста и Маногаста. Но когда подъехала Люта, за узды коня ухватил он.
— Будешь ты женой Радогаста! Знай, в темнице томятся двое братьев моих: то Бритья вместе с Вальею, сыном Ра! Я прошу, верни им свободу!
Дал тогда ей Велес монеты, две златые, за братьев выкуп, чтобы принял их Радогаст.
Вот приехала Люта в замок Радогаста, Владыки Нави, но не' хочет с коня спускаться.
К ней выходит мать Радогаста. Ей выносит стол золочёный, по краям змеёй оплетённый. А змея из серебра, злата, вместо глаза горит алмаз.
Люте говорит Радуница:
— Слезь с коня, невестушка Люта! Погляди на стол золочёный, по краям змеей оплетённый. А змея из серебра, злата, вместо глаза горит алмаз. В полночь с ним светло будто в полдень!
Радунице та поклонилась, но сойти вниз не согласилась.
Вышли братья тут Радогаста, выносили Лютушке перстни:
— Слезь с коня, невестушка Люта! Погляди на перстни златые, ты носи их, будь нам невесткой!
Люта также им поклонилась, но сойти вниз не согласилась.
И пошли они к Радогасту:
— Брат ты наш, младой Радогаст! Хочет видеть тебя невеста!
Вышел к ней тогда Радогаст:
— Ты меня пред роднёй позоришь! Слезь же, Лютушка, ты с коня!
Отвечала ему невеста:
— Не сердись, младой Радогаст! Я с коня тогда только слезу, если дашь ключи от темниц, от Запретных Врат в подземельях!
Рассмеялся тут Радогаст и принёс невесте ключи. И с коня сходила невеста, деверей с собою позвала:
— Вы идите сейчас со мною, покажите двери темницы.
|
|
Проводили её к темнице, отворили мрачные двери. И тогда воскликнула Люта:
— Кто тут братья Валья и Вритья? Выходите на Белый Свет!
Вышли два ослабевших брата из печальных тех подземелий. У них волосы — как ковыль- трава, ногти — когти, а кожа — елова кора.
Тут послышались голоса обитателей тех пещер:
— Выпустите нас из темницы!
И сказала узникам Люта:
— Выходите из тьмы скорее, разбегайтеся по домам! И восславьте великого Велеса, я его исполнила просьбу!
* * *
Так свободу вновь получили братья-боги Валья и Вритья. Вышли братья на Белый Свет и увидели мир иным. Там, где прежде высились горы, там плескалося сине море, а на месте прежних равнин встали цепи великих гор.
И под волнами синя моря скрылося и царство Поморское. И явились иные царства. Не осталося и следа от тех храмов и городов, что они возвели в годы старые.
И отныне, видя тщету всех усилий в явленном мире, сыновья Суряного Солнца стали жить заботой о духе — только он не подвержен тлену.
И они ушли к Белозерью, и служить стали Богу Вышнему, стали Старцами Белозерскими.
ЛЮТА ждёт РАДОГАСТА
— 
Расскажи, Гамаюн, птица вещая, как ждала Радогаста Люта. Спой о верности иХ любви!
— Ничего не скрою, что ведаю...
Как в поход Радогаст собирался, с молодой женою он прощался.
Радогасту Люта* говорила:
— Радогаст мой, ясное ты Солнце! Я хочу пойти в поход с тобою! Будем вместе мы с тобой сражаться и разить врагов на поле бранном!
Отвечал супруге Радогаст:
— Жён с собою не берут в походы, во дворцах мужья их оставляют. Береги и ты дворец мой, Люта! Честь мою и честь свою храни ты!
|
|
Спрашивала Радогаста Люта:
— Ты когда вернёшься из похода?
Говорил на это Радогаст:
— Только чёрный ворон побелеет, расцветёт на мраморе куст розы, и к тебе вернусь я из похода.
Речи мужа выслушала Люта, яблоко дала ему златое и платочек золотом расшитый. И покинул он жену младую.
Только заперли за ним ворота, Люта чёрна ворона поймала, розу алую она достала, на холодный мрамор посадила.
Уж и мылом моёт перья Люта, льёт на куст тот молоко из груди, поливает вечером и утром, и во время зноя в жаркий полдень. Только волшебство не помогает: не белеют вороно- I вы перья, не цветёт на мраморе куст розы.
И немало лет с тех пор минуло, нету даже весточки от друга. Но всё ждёт и ждёт супруга П, Люта.
И случился в это время праздник: повора чивалось Коло Неба.
Люта нарядилася красиво, вся по пояс золотом и шёлком, а к подолу золотом червоным. Поясок серебряный надела. Золотой кушак надела сверху. А за кушаком тысячецветник, чтоб от Солнца жаркого закрыться, васильков букет взяла с собою, у цветов серебряные стебли, а листочки золотом прошиты.
Нарядилась и пошла из дома прямо в чисто поле к хороводу. Как пришла на поле к хороводу тут же всем здоровья пожелала, ей ещё радушней отвечали, до Сырой Земли ей поклонились:
— Здравствуй ты, супруга Радогаста! Попляши ты с нами в хороводе, выбери сама кого желаешь.
Но она их поблагодарила:
— Вам спасибо, плясуны лихие! Не плясать пришла я в хороводе, а пришла я весточку услышать о моём супруге Радогасте!
К хороводу тут подъехал всадник, спешился, услышал речи Люты.
Незнакомец к Лютушке подходит:
|
|
— Ты, душа моя, голубка Люта! Попляши со мною в хороводе! Я весть добрую тогда тебе открою о супруге, о твоём любимом! Мы вчера с ним вместе сурью пили. Я скажу как скоро он вернётся.
Выслушала Люта незнакомца и пошла плясать с ним в хороводе. Только встала Люта с гостем в пару, обнимает он её за пояс, жмёт ей руку в перстнях и браслетах, рассыпает жемчуг с белой шеи.
Говорила Люта незнакомцу:
— Не держи-ка ты меня за пояс! Не твоя ведь мать меня вскормила. Жемчуг мой рассыпай на плечи, не твоя ведь мать его ни зала! И не жми мне эти руки в перстнях! Ведь не ты дарил мне эти перстни! А мой муж, дай Бог ему здоровья!
И на этом кончился их танец. Незнакомец обратился к Люте:
— Подожди ты тут меня немного. Я весть добрую тогда тебе открою о твоём любимом Радогасте!
А она и слушать не желает, подобрала рукава и полы, ласточкою быстрой полетела, так что не догнали б даже вилы, а не то что всадник незнакомый. Заперла в дворце своём ворота.
Тут к вратам подъехал незнакомец. И зовёт он Люту молодую: '
— Ты открой-ка мне ворота Люта! Добрые принёс тебе я вести о твоём супруге Радогасте!
Молодая будто и не слышит, но ему тихонько отвечает:
— Как возьму оружье Радогаста, не уйдёшь и ног не унёсешь ты!
Понял Люту всадник незнакомый, только он ничуть не испугался, яблоко ей бросил золотое, что дала ему когда-то Люта, как его в дорогу провожала, и платочек золотом расшитый.
Тут ворота отворила Люта и супруга своего узнала.
И сказал ей нежно Радогаст:
— Ты меня, любовь моя, дождалась! Честь свою и дома сохранила! И верна своей осталась клятве!
Все отныне прославляют Люту, что супруга своего дождалась! Поминают также Радогаста, сына Коляды и Радуницы!
КОЛЯДА ПОБЄЖДЛ6Т КАЩЄЯ
— 
Расскажи, Гамаюн, птица вещая, как разбил Кащея Бессмертного Коляда Всевышний Дажьбожич!
— Ничего не скрою, что ведаю...
Как ходил-гулял молодой Коляда. Он от града шёл — и до града, от села — к селу огнищанскому. Шёл он ельничком, шёл березничком, шёл он частым, младым орешничком.
У него булава в девяносто пуд, на главе веночек из лилий, у него — сапожки волшебные. Высоко Коляда поднимался — чуть повыше леса стоячего, ниже облака проходящего. Он спускался на поле широкое да на тот лужочек зелёный у Смородинки — речки быстрой.
Видит: сила на полюшке нагнана — сила чёрная, непомерная. Волку в год ту силушку не обскакать и не облететь ясну соколу. Посреди той силы несметной сам Кащей Бессмертный поскакивал.
Падал бог на силушку соколом, подхватил Кащея Бессмертного, поднимал его в поднебесье, опускал на Матушку-Землю.
— Ты скажи, Кащеюшка Виевич! Много ль силы чёрной скопилось? И куда вы все снарядились?
Отвечал Кащеюшка Виевич:
— Я бы рад сказать, только как терпеть: голова-то моя изранена и уста мои запечатались...
Приспустил его Коляда, и сказал Кащеюшка Виевич:
— Здесь сошлися сорок царей, также сорок могучих витязей, сорок чёрных волхвов, магов и колдунов. И без счёту различной нежити — вурдалаков, леших и волотов, стаи чёрных волков-волкодлаков, и с Хванурских гор — сорок Л амий, и всё войско грозного Вия! Мы идём к горе Алатырской и хотим спалить Ирий-сад, разорить небесную Сваргу!
И взлетел Коляда выше леса, чуть пониже ходячего облака. Прилетел он к Ирию светлому. В Сваргу он вошёл не воротами — чрез оградочку перешагивал.
Становился он среди Ирия, засвистел, вскричал громким голосом — с теремов вершинки посыпались, на столах питье расплескалось.
Выходил Семаргл сын Сварожич. Брал Се- маргл булатную палицу, не тяжёлую — в девяносто пуд. Бил он Божича по головушке. Коляда стоит — не сшевелится, златы куд- рышки не сворохнутся.
Выходил Перун на широкий двор, бил мечом своим Коляду. Коляда ж стоит — не сшевелится, златы кудрышки не сворохнутся. Выходил Сварог — царь небесный:
— Ой да вы, сыночки любезные! Вы зачем Коляду обижаете? Сына Вышня не привечае-
^ те? Надо прежде его повыспрашивать: где ты был, Ко лада, и что видывал?
— Я ходил по полю широкому. Как у быстрой речки Смородины видел я несметную силушку. Волку в год ту силушку не обскакать и не облететь ясну соколу! Посреди той силы несметной сам Кащей, сын Вия, поскакивал. Я слетел на силушку Соколом, подхватил Кащея Бессмертного. Мне сказал Кащеюшка Виевич, что идут походом на Ирий-сад все цари-волхвы, войско чёрное. Что сошлись дасу, волкодлаки, дивы, оборотни, вурдалаки, и с Хвангурских гор — сорок Л амий, и все воины Вия тёмного! И хотят спалить Ирий светлый, разорить небесную Сваргу!
1Ъ=С С
Говорил Перун Громовержец:
— Ай же ты, Коляда Дажьбожич! Ты пойдешь ли с нами в товарищах биться с тою чёрною силой?
Отвечал ему сын Дажьбога:
— Я пойду на Чёрного бога!
И собралось войско небесное, полетели боги из Ирия. Коляда повёл в бой Сварожичей. У Каще- юшки рать — туча чёрная, а Сварожья рать, словно молния.
И бросается, крыльями бьёт Матерь Сва, кличет птица мощным Сварожичам:
— В бой идите, бейтесь, Сварожичи! Пусть ничто вас не устрашит! Пусть ничто не станется с вами, ибо вы в руках у Всевышнего!
Поезжал Перун на ту силушку. Шёл Перу- нушка правой ручушкой. Поезжал по силе Кащеевой, стал топтать ту силу копытами, и мечом рубить, и копьём колоть.
Поезжал Семаргл — левой ручушкой, стал он жечь-палить силу чёрную и по ветру пепел развеивать.
Коляда — пошёл по середочке. Начал он по силе похаживать, начал чёрную силу погубливать, булавою начал помахивать, а куда махнёт — будет улочка, а ещё махнёт — переулочек.
То не соколы с неба грянулись, шли на войско чёрное боги. Силу били они, как косили траву. И побили силу неверную.
И не взвидел Кащей света белого, убежал от мощных Сварожичей далеко за горы Хвангур- ские. Вий же скрылся в царстве подземном.
И вернулись в Ирий Сварожичи, и сказали они Сварогу:
— Мы разбили силушку чёрную!
И теперь Сварожичам славу поют, славят все Перуна с Семарглом, прославляют и Коляду!
|
— Расскажи, Гамаюн, птица вещая, как по морюшку хаживал Коляда, как Дажьбога освободил и поднялся к Богу Всевышнему.
— Ничего не скрою, что ведаю...
Как по морюшку, по раздольному лебедь белая проплывала. Не встряхнется она, не сворохнется, сине морюшко не всколыхнется. А как время пришло — всколыхнулось, и лебёдушка встрепенулась. И пропела она Коляде:
— Ты послушай меня, Коляда! Далеко- далёко на Севере в льды закован стоит корабль. Эти льды Кащей сотворил, путь по морюшку затворил. И на том корабле замороженном спит Дажьбог мёртвым сном вот уж триста лет.
Как услышал песнь Коляда, снаряжал летучий корабль.
Хорошо корабль изукрашен. Нос-корма его — по-звериному, а бока его — по-змеино- му. И три храма стояло на том корабле, крутоверхие, златоглавые. Первый храм — Перуна великого, а второй — Семаргла Сва- рожича, ну а третий — храм Коляды.
И взмахнул корабль крылами, полетел над морюшком синим. То не просто летучий корабль расправлял могучие крылья — это Звёздная Книга Вед разворачивала страницы!
Как над морюшком, морем синим пролетал летучий корабль. И на якорях он не стаивал, к берегам крутым не приваливал, и песочков жёлтых не хватывал.
К морю Белому прилетел он — вьюги там метут и метели. И закован льдами тяжёлыми там стоит корабль Дажьбога.
И подул на морюшко Коляда — и задули тёплые ветры, растопили они льды Кащея. И поплыл корабль Дажьбога. А на том корабле сам Дажьбог стоит — парусок Дажьбог направляет, словно Солнце в небе сияет...
И от Белого моря пошли они, вдоль по мо- рюш-ку — по Алтынскому, а потом и по Твер- диземному, и приплыли они к морю Чёрному. Мимо гор Святых проплывали, а затем и мимо Хвангурских гор — направлялися к Сарачинс- ким.
Из-за гор высоких Хвангурских тот корабль заметил Кащей. Говорил Кащеюшка Виевич:
— Ай вы, слуги мои, слуги верные! Что на море синем виднеется? Что чернеется, что белеется?
Отвечали ему слуги верные:
— Корабли на море чернеют, паруса на море белеют.
И сказал Кащеюшка Виевич:
— Вы летите к тем кораблям, потопите их в море синем. Погубите в море Сварожичей, и Дажьбога, и Коляду!
Коляда те речи услышал и сказал Перуну с Семарглом:
— Выносите вы лук разрывчатый, не тяжёлый лук — во двенадцать пуд, и калёную стрелку в сажень!
Коляда по кораблику хаживал, и разрывча тый лук натягивал, и калёную стрелку прикладывал, как прикладывал — приговаривал:
— Полети выше лесу стоячего, ниже облака проходящего. Не пади ни на воду, ни на землю, а пади на гору Хвангурскую за железный тын в Чёрный терем!
Но сказал Кащеюшка Виевич:
— Ты не бей в меня, не стреляй в меня! А послушай-ка весть мою! Время вышло всё Коля-ды — призывает тебя Всевышний! Наступает иное время! Колесо небес повернулось!
Коляда Кащея не слушал. Он пустил стрелу золотую. Понеслась стрела ко Хвангуру. И попала в гору Хвангурскую, и попала она в Чёрный терем. Сотряс л ося царство Кащея.
И сказал тогда Коляда:
^ — Ты лети ко мне, Чернобог-Кащей! Ты
лети Пятиглавым Змеем! Мне пора подняться к Всевышнему! Я тебя, Дракон, оседлаю!
Прилетел к нему Пятиглавый Змей. От его-то шипу змеиного всколебалося море синее, расхо- дилися волны грозные. Покорил его Коляда, бил его тяжёлой дубиною и опутывал цепью тяжкой. Оседлал Коляда Змея лютого, полетел он к трону Всевышнего...
Овсень-Таусень мостил мосток, не простой мосточек с перилами — звёздный мост меж Явью и Навью.
И три Вышня поехали вдоль по мосту: первый Крышень-бог, а второй — Коляда, третий — будет Бус Белояр.
И отныне все славят Всевышнего, прославляют и Коляду.
|
— Расскажи, Гамаюн, птица вещая, о Се- маргле сыне Сварожиче. И о детях его и богини Ночи, о Купале и Костроме. Как в цветок Купала-да-Кострома обратили их боги Ирия.
— Ничего не скрою, что ведаю...
Негасим Огонь в Сваржей Кузнице. Днём он Солнцем горит, ночью — Месяцем, искры в том очаге — звёзды частые.
Как на небе Огонь до рассвета горит, так не гаснет Огонь в очагах огнищан. То Семаргл- Огнебог греет небо и землю, прогоняет он мглу, голод и нищету.
Коль взбушуется лютый Чёрный Змей и надвинется тьмой на Ирийский сад, позовут Огнебога Сварожичи:
— Приходи и спаси, Сурьи-Солнца брат!
Как у Солнца лучи — волосы у него. По
плечам лежат, будто жар горят, в небесах зарёй разливаются.
У Семаргла-Огня, как у Месяца, как у Велеса с Хмелем — златые рога. Под Семарглом тем златогривый конь, у того коня шерсть серебряная, в каждой шёрсточке по жемчужинке.
Как звала Семаргла Купаленка — Ночка тёмная, Ночка маленькая:
— Ты сойди, Огневик, с поднебесья! Ра-ре- кой приди, тропкой лунною. Посидим с тобой, полюбуемся.
Отвечал Семаргл Купаленке:
— Не имею я часа, Купалочка! Мне всю ночь до рассвета нужно не спать, в небесах мне на страже нужно стоять. Чтобы Чёрный Змей не приполз из Тьмы, жито в поле широком бы не 
потоптал, у коров молоко бы не отобрал, а у матушек — малых детушек...
Вновь зовёт Огнебога Купаленка, не идёт с поднебесья Сварогов сын. Слёзы льёт от тоски Купаленка, и зовёт, и кличет Сварожича. То не Ра-река разливается, не огонь в небесах разгорается — льются слёзы из глаз Купаленки, разгорается сердце бога.
И сошёл Семаргл к Купаленке, стал плясать он в ночи, стал он песни петь. В первой песне Триглава прославил. Во второй песне — Ладу- матушку. В третьей песне — саму Купальницу.
Ничего над полем не видно, за рекой ничего не слышно; только ветер прошёл над лесом, пролетела тень над водою — пробежала там туча чёрная. Но её Сварожич не видел, но её Семаргл не услышал...
Много ль времени миновало, мало ль времени миновало — от него зачала Купальница. И родила она сына с дочкою. Волоса у них золотые, на плечах лежат, как огонь горят. И решила Купальница братца с сестрой звать Купал ой и Костромой.
Как цветы, они поднимаются и румянятся, словно яблочки. Днём ласкает их Солнце Красное, ночью тёмною — мать Купалочка.
Рано-рано на зорьке утренней в лодочке стояла Купальница, и держала она в рученьке весло. С первым светом, с зарёю утренней отправлялась она в путь-дороженьку. Говорила она Костроме, так наказывала Купале:
— Ой вы, дети мои родимые! Как болит по вас сердце вещее! Не ходите вы в чисто полюшко, не садитеся под калинов куст и не слушайте птицу Сирина! Сладко птица поёт-распе- вает, но кто слышит её — умирает... Не заметите вы — с востока прилетит вдруг облако чёрное. От того-то грозного облака в чистом полюшке не укроешься!
Отвечали ей брат с сестрою:
— Не печалься, не плачь, Купаленка! Не пойдём мы в чистое полюшко и не сядем мы под калинов куст.
Вот отчалила мать Купаленка, и пришёл рассвет, и зачался день. Поднялось уже Солнце Красное, и на небе ясном ни облачка.
Вдруг услышали брат с сестрою — далеко- далече во полюшке, да на веточке той калиновой птица Сирин поёт-заливается. И рекла сестрица Купале:
— Побежим мы с тобою, братец, далеко-да- лече во полюшко, посидим, послушаем Сирина. Коль появится туча-облачко, мы с тобою быстро укроемся.
И тогда с Костромою Купала побежали в чистое полюшко и садилися под калинов куст.
Во долинушке калинушка стоит, птица Сирин на калинушке сидит, под калиною Купала с Костромой, малый брат с родимою сестрой. Засмотрелись они, заигрались, песней птицы Сирин заслушались — не увидели, как ложилась тень, как надвинулась туча чёрная.
Из-под той-то тученьки чёрноей налетели вдруг гуси-лебеди. Налетели и закурлыкали, скрыли крыльями небо синее. Подхватили гуси Купалу, посадили его на крылья, понесли его по-над полем.
Плачет Кострома, причитает, кличет братца она Купалу, но её Купала не слышит... Унесли его гуси-лебеди за дремучий лес и за горы. Посадили его за булатный замок — да во ту серёб- ряну клеточку, за золоченую решёточку.
Вот проходит год, а за ним другой, так идут года чередою... Костроме пришла пора замуж. Только всё Кострома смотрит в сторону, всё печалится о Купале, и никто-то ей не приглянется...
Ой да рано-рано Солнце поднималось... Да ранее того по-над полем, да над речкой тихой, над морем птица Сирин летала-пролётывала.
Как у моря, у Лукоморья, в тихом устье речки Смородинки, у того у Камня горючего птица Сирин на веточку саживалась.
Как садилась птица на яблоньку, золотые перья роняла, Костроме она слово молвила:
— Ой да ты, Кострома молодая, скоро быть тебе, дева, замужем. Скоро свадьбу играть и на свадьбе плясать. Но не долго быть тебе счастливой и не долго быть тебе замужем. Увенчает Леля златым венцом, вслед за нею Смерть подойдёт с венком.
Так роняла она златы пёрышки, так вещала птица младой Костроме. И решила та, молодё- шенька, что навек останется девою и вовеки не будет замужем. Как решила — сбирала пёрышки, и златые перья в рукав клала. Перья те потом вынимала и веночек из них свивала.
Как тут вдоль по речке Смородинке девуш- ки-подружки гуляли... И сплетали они веночки, по воде веночки пускали, и по тем веночкам гадали: кто венок подберёт, тот и замуж возьмёт.
— Ой, Смородинка-речка, про жизнь расскажи... С кем мне век вековать и кого любым звать?
* *
|
Кострома ж молодая свой венок не снимала и по реченьке той свой венок не пускала, тихо лишь напевала:
— Пусть никто не снимет венок с головы. Буйны ветры повеют — веночек не свеют, и дожди вдруг польют — мой венок не возьмут.
Налетели тут ветры буйные, и полили-по- шли частые дожди — и сорвали веночек с её головы, понесли его через чисто поле. Понесли его да на сине море, на Приморие-Лукоморие.
И пошла Кострома, плача и тужа. И пошла она, рученьки ломя. И сказалк она матушке родной:
— Ты найди веночек мой, матушка!
Поискала веночек Купальница, поискала его в чистом полюшке, не нашла венка в чистом полюшке.
Кострома послала подружек:
— Вы найдите веночек, подруженьки!
Не нашли венок и подруженьки.
И пошла Кострома вдоль по бережку, над широкой волной, над глубокой рекой. Смотрит — плот на речке чернеет, белый парусочек белеет. А на том плоте трое молодцев; первый молодец — сам хорош собой, а второй-то первого краше, ну а третий — златоволосый, словно братец её Купала...
То Купала сам сидел на плоте, голова у Ку- палы вся в золоте. В правой ручке Купала держал весло, в левой рученьке — частый гребень. Златы кудри Купала чесал и на волны речки бросал:
— Вы плывите, златые кудрышки. Вы плывите к крутому бережку. Может, там моя матушка воду берёт. Как воды зачерпнёт — вспомнит сына: то младого Купалы кудри...
А с плота ребята увидели, как девицы гуляют вдоль реченьки. И сплетают они веночки, по воде веночки пускают... А один веночек к плоту плывёт: кто его подберёт и хозяйке вернёт? Подобрал тот веночек Купала.
И сказала так Кострома:
— Ой, ребята вы молодые! Вы не видели ль моего венка?
Первый так сказал:
Я венок видал.
А второй сказал:
— Яв руках держал.
Третий — то был Купала — венок подал.
Одному Кострома подарила платок, а другому дала золотой перстёнек. А за третьего — замуж, сказала, пойду.
— Я тебя, молодого, в мужья позову.
Так сестра не узнала брата. Кострома — родного Купалу. И не дрогнуло сердце вещее у Купальницы — Ночки тёмной.
— Кострома бела-румяна, за что любишь ты Купалу?
— Я за то люблю Купалу, что головушка кудрява. Что головушка кудрява, а бородка кучерява. Если плечи его распрямятся, златы кудрыш- ки разовьются — разольются реченьки быстрые по лугам зелёным, раздольным. Разольётся тогда румянец по его лицу бел-румяному.
И пропел Купала Купальнице — своей матушке родной, но неузнанной:
— Ой да ты, Купальница-матушка! Замуж дочь свою отдай! За меня отдай, за молодца!
— За тебя дочь отдаю, отдаю и песнь пою... Как в субботу — обрученье, в воскресение — венчанье...
Ой да рано-рано — по-над морем синим... Солнышко вставало, в морюшке играло. То не море синее играло — это Солнце в морюшке купалось, в море синем по волнам плескалось...
Как Купала-то с сестрою Костромой, молодой жених с невестой молодой, да садились под лазоревый кусток, сорывали вместе аленький цветок... Тем цветочком любовалися, красоте цветка дивовалися... Меж собой они разговаривали.
Мужа так Костромушка спрашивала:
— Породил кто тебя, добра молодца?
— Породила меня родна матушка, но чужая сторонка взлелеяла. Унесли меня со родной стороны да на крылышках гуси-лебеди... Завивал мои волосы ветер, омывал меня частый дождик...
Тут сестра Кострома поняла — то, что муж её — брат родимый, то, что горе пришло, горе-горькое... И сказала так Кострома:
— Ой да ты, Купала, будешь мне брат! И тебе Купальница — матушка! Унесли тебя гуси-лебеди много лет назад, много зим назад, от меня — от сестры, и от матушки!
Молвил тут сестре брат Купала:
— Будет горюшко тем, что с тобой нас венчали! Будет плакать и мать, что с сестрой спать клала! Мы пойдём, сестрица, ко реченьке, да ко реченьке, ко Смородинке, мы пойдём с тобою, утопимся!
Повалилась Кострома на землю. Её поднял, понёс брат Купала. Он понёс её ко глубокой воде, он понёс её ко широкой реке... В воду он вошёл и сестру принёс. Плачет брат Купала, рыдает. Тонет тут Кострома, потопает... Только ручки да ножки видать, только малый язычок говорит:
— Прощай, братец милый! Прощай, родна О мать! Примите, родные, последний привет...
Прощай, белый свет!
5Кили так Кострома да Купала, утонули они во купальне. Где Купала тонул, берег там колыхался... Кострома где тонула — травы там расплетались... Потонули они во реке широкой, утопилися в омуте глубоком. Там, где речка впадает в море, утонули в великом горе...
— Ой да ты, Купаленка-маленька! Ты, Купальница-Ночка, где, скажи, сын и дочка?
— Розы рвут, веночки вьют.
— Нет, не розы рвут, не цветочки вьют, они в реченьке умирают, в тихом омуте утопают...
Купальница-мать по бёрежку ходит, рубашечку носит — тонку полотняну, шёлком вышива- ну... Купальница-мать всю ночь не спала, у Зари ключи крала, Землю ими замыкала, на цветы росу пускала — плакала всю ночь, рыдала:
— Не берите, люди, вы у брода воду — не вода то, а кровь Костромы и Купалы! Не ловите, люди, в тихой речке рыбу: то не рыба — это тела их! Руки их — это щуки, а ноги — сомы. Косы — водоросли, очи — лилии. А вода с пеной — платье с рубахою...
Ой да рано-рано морюшко играло... В синем морюшке, во речной струе Кострома с Ку- палой лежали. На песочке золотом да у брода под кустом... Говорит река: «Не приму я Купалу и Кострому!» Море говорит: «Не приму!» И волна плещет: «Выкину...»
Боги сжалились наконец.
— Поднимайтесь, Купала и Кострома, брат с сестрою и муж с женою! Выходите вы из Смородины, и ступайте в Навь, во дремучий лес! Обернитесь цветком-травою — той травою, что брат с сестрою! Тем цветком, что Ку- пала-да-Кострома.
В ночь Купалы цветы будут люди рвать. Станут петь они, станут сказывать: «Вот тра- ва-цветок — брат с сестрою, то Купала — да с Костромою*. Братец — это жёлтый цвет, а сестрица — синий цвет».
ПОМАНА И ТОМИНА
— Расскажи, Гамаюн, птица вещая, о Пома- не, дочери Велеса, и Томине, сыне Купалы. Спой историю их любви!
— Ничего не скрою, что ведаю...
Как у Велеса — Аса Мудрого дочь Поманушка родилась.
Как Астерушки дочь рождалась, покрывались деревья почками, пели птицы, и к колыбели собирал ися боги Ирия.
— О Поманушка ясноокая! — говорили так боги Ирия. — Ты прими от нас силу жизни! Силу Родушки Прародителя, силу Сурьи-Ра, силу Велеса, и Амелфушки с Вилой Сидой!
И тогда великие боги тайный дар вручили Помане, силу воскресенья от смерти, силу про- бужденья от власти сна, ту волшебную силу Прави, что Зарю призывает за мглой ночной и весну ведёт за зимой.
*
А в глубоком царстве Подземном Вий Седу- нич родил дива Пана.
Говорил сыну Вий:
— Пан могучий! Сделай ход из чрева земного, с дымом — подымись в мир небесный! Ты затми, Пан, Красное Солнце, укради ты мне Даны сыновей! Укради и стадо небесное! Укради ты и дочку Велеса, турицу младую Поману!
И разжёг огонь козлоногий Пан, распалил подземное пламя и прожёг проход в поднебесный мир. И затмил в небесах Солнце Красное, и угнал с небес Даны сыновей. Вместе с ними угнал Поману. Чтобы овладеть силой Велеса! Чтоб служила Помана Змею!
И пригнал их Пан в царство Виево. Вий Телят тех усыновил. Позабыли чтоб о родителях, память Предка в них усыпил.
А Купальница-Ночь приняла Поману, будто дочь родную, в своих чертогах. Ведь любила она бога Велеса. Потому и дочь его стала сестрою Костромы и Купалушки, что родились от Семаргла-Велеса и Ночи.
И в великом царстве Ночи и Змея выдали Поману за Пана. И родился сын тогда у Пома- ны лютый бог войны и великий Змей — сам Лутонюшка-Лютобор.
И потом была великая битва, и тогда против войска Змея, против Вия и Зимулана встали все небесные боги. Воевали сыны Сварога, воевали и дети Бармы, также сыновья Дыя Дивного.
И была победа Трёх Родов, силы Нави были разбиты.
И Помана вернулась к Велесу.
И вернули её, разлучив с дорогим сыночком Лутоней, что родился от Пана Виеча.
И Помана тогда узнала, что не внучка она Змея Чёрного, и не Ночь-Купальница её мать, а великая Вила Сида.