1943 год северный флот начал с активных боевых действий. Этому способствовало и то, что соотношение сил на морском театре постепенно и неуклонно стало изменяться в пользу СССР. Североморцы получили новую боевую технику: корабли, самолёты, артиллерию.
В марте получил пополнение и отряд торпедных катеров: четыре отечественных катера типа Д-3 (ТКА-201, ТКА-202, ТКА-203, ТКА-204), построенные на средства, собранные трудящимся страны. В их сборе активное участие приняли и северяне.
В ознаменование заслуг героев – североморцев катерам приказом командующего флотом от 9 июля 1943 года были присвоены имена: ТКА-201 «Дзержинец», ТКА-202 «Североморец», ТКА-203 «Герой Советского Союза Иван Сивко» и ТКА-204 «Дважды Герой Советского Союза Борис Сафонов». Вскоре из США по ленд - лизу были получены два больших торпедных катера типа 86 А. «Хиггинс». Американские катера прибыли без торпедного вооружения и поэтому вначале использовались как охотники за подводными лодками, которым были даны номера 21 и 22. Всего в течение года флот пополнился двенадцатью торпедными катерами: ещё 6 катеров типа Д-3 прибыли с Балтики. Заметно усилился и германский флот, базировавшийся в портах северной Норвегии.
В связи с сильным противодействием авиации и кораблей противника наши подводные лодки были выведены из района Варангер – фьорда. Вся тяжесть борьбы в этом районе легла на военно – воздушные силы флота и торпедные катера.
Морское сообщение противника заканчивалось в порту Петсамо. Вход в Петсамский залив находится в пятидесяти кабельтовых от полуострова Средний. Такую близость наше командование использовало для артиллерийской блокады этого входа. Все входившие и выходившие суда подвергались плотному огню четырехорудийной 130 мм. батареи, которой командовал капитан Ф.М.Поночевный (вступил в командование 13 января 1942 года, сменив капитана П.Ф.Космачева). Это та самая 221-я батарея, которая в первый же день войны открыла боевой счёт североморцев, пустив на дно вражеский тральщик.
В противовес ей немцы установили у входа в залив две батареи тяжелой артиллерии, с помощью которых пытались уничтожить наши батареи, а вместе с ними и катера с их маневренной базой. Только за первые три месяца 1943 года по Среднему и Рыбачьему враг выпустил свыше 18 900 снарядов и мин. Но сломить волю и мужество защитников полуострова ему так и не удалось.
Засада.
Основным тактическим приемом действий торпедных катеров продолжали оставаться активный поиск и засада. Поиски стали производиться одновременно несколькими группами. В 1 час 58 минут 18 апреля разведка обнаружила два крупных транспорта в охранении восьми сторожевых катеров, выходивших из Петсамо. ТКА-13 и ТКА-14 находились в засаде. Ночь была светлой, видимость хорошая. Сигналом для катерников послужили залпы наших беговых батарей. Командир отряда связался со штабом соединения. Оттуда сообщили, что враг обстреливает береговую батарею на полуострове Средний, контролирующую выход из порта.
«Ну вот, налицо немецкая обстоятельность и педантичность», оживленно проговорил Александр Осипович. «Не очень – то хитро и умно действует фашист. Наверняка начинается вывод конвоя».
Катера устремились наперерез судам противника. Под покровом тумана они незаметно вышли в намеченный район и притаились. Погода складывалась как по заказу. Небо стало проясняться, легкий ветер рассеивал туман. И конвой не заставил себя долго ждать. Во втором часу ночи из фьорда Петсамовуоно выскочили два фашистских охотника за подводными лодками и поставили дымовую завесу. В это время открыли огонь наши артиллеристы с полуострова Средний. Это было сигналом о выходе судов из порта. Катера ринулись вперёд, на полном ходу проскочили дымовую завесу, и чуть было не напоролись на вражеских сторожевиков. Отвернули и, прикрываясь завесой, пошли с ними параллельными курсами. В пелене дыма немцы приняли их за своих. Пройдя ещё немного, вражеских транспортов катерники так и не обнаружили и возвратились в исходный район. Прекратила огонь и артиллерия полуострова Средний. Командир отряда капитан – лейтенант В.М.Лозовский понял, что гитлеровцы пошли на хитрость, рассчитывая демонстративно дымовой завесой привлечь внимание наших катеров, заставить их, видимо, расстрелять боезапас, чтобы они не смогли помешать им беспрепятственно провести караван.
На катерах было усиленно наблюдение. Через некоторое время вновь загрохотали залпы наших батарей, снова над морем заклубились дымовая завеса. Разница была в том, что она ставилась не в одном месте, а растянулась по всему заливу. Это уже не было похоже на демонстрацию.
И опять Шабалинское звено в белесой пелене помчалось к порту. В разрыве дымзавесы показались два транспорта и восемь боевых кораблей.
Заметив торпедные катера, они открыли огонь из орудий и пулеметов. Заговорили и береговые батареи противника. Верткость и большая скорость позволяли катерам уклоняться от снарядов и пуль. И всё же пробиться к судам они не смогли - всё более плотным становился вражеский огонь. Не удалась и вторая попытка. Гитлеровцы, решив больше не рисковать транспортами, повернули их назад, а боевыми кораблями начали охватывать полукольцом катера, стремясь прижать их к берегу. Поняв их замысел, Александр Шабалин лихорадочно искал выход из создавшегося положения. Конечно, можно было оторваться от кораблей охранения, уйдя в сторону моря. Но отказаться от выполнения боевой задачи было не в его характере. У него уже созрело иное решение.
- Расходимся, скомандовал он по радио Колотию. Отвлекаю всех на себя, а ты атакуй! ТКА-13, развивая полную скорость, стал разматывать шлейф дымовой завесы. ТКА-14 тут же скрылся в ней. Эскортные корабли навалились было на «тринадцатый», сосредоточив на нем свой огонь, но тут же потеряли его из виду. Вихрем несшийся кораблик юркнул за дымзавесу, окутавшую почти весь залив. Через минуту он появился в другом месте и, обстреляв ближний сторожевик, снова исчез в дыму. Этот приём Шабалин проделывал ещё и ещё раз, а Колотий тем временем уже мчался к транспортам, спешившим укрыться в глубине фьорда. Дым мешал наблюдению, но торпедист Путий сумел разглядеть их силуэты. Как только прозвучал его доклад о появлении целей, Колотий повел катер на сближение. В такой сложной, тяжелой ситуации, когда Шабалин пошел на большой риск, чтобы не упустить уходящие суда, действовать нужно было только наверняка. И лейтенант решил атаковать с короткой дистанции обе цели. По головному транспорту он выстрелил торпеду с расстояния полутора кабельтовых, а по второму – одного кабельтова. Переднее судно, не менее 4 тысяч тонн водоизмещением, стало тонуть, второе же, поврежденное и тоже крупное, попыталось уйти от преследования.
Когда раздались взрывы торпед, командиры фашистских кораблей поняли, что их перехитрили, и бросились к транспортам. Но обнаружив ТКА-14, гитлеровцы устроили охоту за ним. И теперь уже Шабалин, оставленный ими без внимания, устремился в погоню за транспортом. Перед тем вражеские пули и осколки от снарядов выбили немало щепок из корпуса деревянного катера – во время боя «тринадцатый» получил три попадания в рубку и корму, но повреждения оказались незначительными, и он не потерял мореходности, а главное – уцелели его люди и оружие.
Старшина группы мотористов Федор Иванов выжимал из двигателей все силы. Каждый в экипаже, готовясь к предстоящей атаке, действовал предельно собранно, четко. В глубине фьорда, где дым был реже, все наблюдатели и сам командир одновременно заметили преследуемое судно. Катер нагнал его и с дистанции двух кабельтовых выпустил обе торпеды. Одна взорвалась под форштевнем, а другая – под рострами транспорта. Разломившись, он тут же затонул.
Шабалин развернул катер на обратный курс. Вскоре показались корабли охранения. Сейчас они уже не проявляли прыткости, ходили на небольшой скорости. «Значит, ушел от них Колотий, молодец, Дмитрий!» - порадовался за друга старший лейтенант. Но в следующую минуту он понял, что все восемь фашистских кораблей, построившись в линию фронта, перекрывают выход из фьорда. Напряженно заработала командирская мысль: «Идти на прорыв сквозь строй? Укрыться, поставив дымзавесу, и выжидать? Или…» Решение пришло мгновенно, как только прозвучали новые залпы фашистских батарей. Шабалин повел «тринадцатый» в сторону берега. Преследователи бросились туда же и тоже попали под плотный орудийный огонь. Некоторые из них стали разворачиваться и выходить из – под обстрела. Видя, что в заливе ситуация изменилась, замешкались и вражеские артиллеристы. И тут по ним ударили североморские батареи. А торпедный катер, ворвавшись в «мертвую», непростреливаемую батареями зону, уже мчался под берегом к выходу в открытое море. К его счастью, три судна из восьми оторвались в сторону потопленных транспортов, очевидно, спасать тонувших матросов, но ещё пять катеров преграждали выход из залива. Тогда, не долго думая, Шабалин резко поворачивает штурвал и, набирая бешенную скорость, лавируя, несется вблизи морского побережья, оснащенного береговой дальнобойной артиллерией. Его никто не преследует, зачем преследовать, когда одинокий советский катер попал в зону артиллерийского обстрела! Бешенный огонь десятков орудий обрушился на Шабалинский катер.
Но всё обошлось благополучно, если не считать незначительных пробоин в носовой части, которые не повлияли на скорость хода. Механик, сбросив с лица суровость, широко улыбался и, показывая мотористам приподнятый кверху большой палец, под шум морского буруна и трёх моторов, что-то пел. И всем шабалинцам, не легко и не просто добывшим победу в этой вылазке, после пережитых внутренних волнений, сейчас, в полной безопасности на пути к своей постоянной базе, хотелось от счастья петь. Даже у стоявшего за штурвалом сосредоточенного старшего лейтенанта срывались с обветренных губ слова песни:
«За Онегой, за Двиной,
Всей стране поведай,
Что вернемся мы домой
С честью и победой…»
В четвертом часу ТКА-13 ошвартовался в Кувшинской салме. Несмотря на ночное время, на пирсе царило необычное оживление. В отряде все уже знали об успехе шабалинского звена. При такой охране потопить два транспорта – это говорило о выдающемся мастерстве, и катерники, возбужденные, поздравляя отличившихся боевых друзей, жали им руки, качали смущенных и взволнованных Шабалина и Колотия.
Через несколько дней Александру Осиповичу снова пришлось немало поволноваться. Вечером в отряде состоялось собрание, на котором рассматривалось его заявление о вступлении в партию. С давних пор подумывал он о таком шаге, да все не решался, считал, что не готов ещё к столь высокой чести. А сейчас вот решился…
Много добрых слов о нём было сказано и в рекомендациях, и в выступлениях при обсуждении. Но всеми подчеркивалась одна мысль: лучшим аргументом за приём Александра Шабалина в ряды ленинской партии служат его замечательные ратные дела, его творческое отношение к проблемам тактики, его талантливый боевой почерк. И положение было одно: разбить врага ещё искуснее, ещё крепче.
- Спасибо, дорогие товарищи, за доверие, растроганно сказал он в ответ. Теперь к моему гражданскому и воинскому долгу добавляется долг партийный. Хочу заверить вас, что постараюсь и его выполнить с честью.
В те летние дни 1943 года торпедные катера спасли немало морских летчиков. 19 июня ТКА-12 и ТКА-13 в 3 часа 10 минут вышли из Пумманок к острову Луннисаари для спасения летчиков со сбитых в бою самолетов. Через 30 минут Шабалин обнаружил одного пилота и доставил на берег. В тот же день в 11 часов 50 минут экипаж «тринадцатого» спас ещё одного авиатора. В полярные дни мая – июля катер Шабалина отыскал в море шесть человек.
Это было немало, если учесть, что каждый поиск осуществлялся без прикрытия с воздуха и что катера нередко подвергались обстрелу береговой артиллерии врага или атакам авиации. Своими мужественными и решительными действиями катерники снискали уважение у воздушных бойцов.
Встреча с женой.
В августе 1943 года за боевые успехи Александр Осипович Шабалин был поощрен краткосрочным отпуском.
Собирали домой А.О.Шабалина все на паях. Каждый понимал – дело серьезное: человек едет домой, а своих надо хоть чем-нибудь побаловать. Вот и отдавали они плитки шоколада и печенье из своих пайков: «Бери, друг, они тебе сейчас нужнее!». Александр Шабалин брал шоколад и печенье как должное. Он знал, что товарищи собирают его в дорогу от чистого сердца, и знал он также, когда любой из них будет собираться к своим, он так же молча подойдёт и внесет свой пай. В результате таких сборов чемодан стал довольно тяжел, и Александр Осипович не раз вспоминал друзей, особенно тогда, когда приходилось мыкаться по вокзалам. Наконец все дорожные невзгоды кончились…
- Подъезжаем, не поворачивая головы, деловито проговорил молоденький водитель попутной машины, на которой Александр Шабалин добирался из Саратова до Нееловки. С бьющимся сердцем подходил Александр Осипович к дому, сердце колотилось так, что казалось, вот - вот выскочит, но и здесь Александр был верен своей привычке - сдерживать эмоции, разве побледнел только. Всё быстрее и быстрее становились его шаги, наверное, побежал бы, если бы не ноша. Вот и заветная дверь. Он постучал так, как стучал всегда, когда приходил домой. Варя знала этот стук и всегда бежала поскорее открывать мужу. Но нет, на этот раз никто не ответил. Александр толкнул дверь – заперта. Значит, никого нет, придётся ждать. Шабалин сел на сразу ставший невыносимо тяжелый чемодан, снял фуражку, вытер мокрый от волнения лоб.
«Надо набираться терпения и ждать», - думал он. А как тянется время и как его мало! Ужасно обидно, когда оно вот так идёт попусту. Он умел ждать, но теперь, в самом конце длинного пути, ожидание становилось невыносимым. Он вставал, садился, снова вставал, снова садился.
Но тут, наконец, ждущего офицера заметили соседи, и дело пошло на лад. Через пять минут одна соседка помчалась за мальчиком, а другая, что помоложе, побежала в поле за Варей.
Генку привели раньше. Плотный, коренастый мальчонка с интересом, но без всякой радости пристально смотрел на незнакомого мужчину в морской форме.
- Гена, сынок, Александр сам не узнал свой голос, такой он был тихий и хриплый, подойди же ко мне. Малыш упирался и крепко держался за руку соседки.
- Иди, Геночка, иди, детка. Это твой папа, приговаривала женщина, легонько подталкивая мальчугана. Но тот упрямо не двигался с места.
Шабалин почувствовал, как горлу подкатывается предательский комок. Волна нежности к этому бесконечно родному мальчугану захлестывала его.
Саша, родной! И Александр едва успел подхватить буквально упавшую на землю жену. Она не сказала больше ни слова, только крепко обняла его и гладила по рукаву шинели.
- Бегом бежала всю дорогу, объяснила запыхавшаяся соседка. А путь не близкий.
Когда Александр Осипович ехал в поезде, он много раз представлял себе встречу с женой и сыном, а получилось совсем не так, но всё равно замечательно. Потом они вошли в дом, и почему – то Александр снова сел на свой чемодан, а Варя пристроилась с ним рядом. Гена, вытаращив глаза, с недоумением смотрел на мать, которая вела себя как - то странно: то смеялась, то плакала и целовала незнакомого моряка. Наконец и он решил присоединиться и уверенно подошел и сел между ними.
Александр Осипович взял на руки сына, такое непривычное ощущение, прижался губами к выпуклому лобику под челочкой. Мальчик улыбнулся и обнял его за шею.
Наконец- то признал! рассмеялся Александр, теперь всё в порядке.
Потом пришли тетка, соседи. До позднего вечера хлопала входная дверь. Многим хотелось поговорить с человеком, прибывшим с фронта. И не один раз Александру Осиповичу пришлось отвечать на наивный, но такой важный для спрашивающий вопрос: «А не встречали ли вы случайно моего?» Дальше шли имя и фамилия. Очень бы хотелось А.О.Шабалину ответить утвердительно, обрадовать, но приходилось только разводить руками.
Ведь я же моряк, говорил он, с другими родами войск редко встречаюсь. И это как-то успокаивало спрашивающих. Конечно, где может встретиться моряк, например, с танкистом. А то, что долго нет известий, это ничего не значит: почта задерживается.
Мы от вас тоже вот как ждём писем, а получаем через сколько времени, солидно говорил Александр Осипович, и ему верили. Конечно, почта задерживается, появлялась новая надежда, потому что нет ничего страшнее, как перестать верить. Наконец все разошлись. Давно уже спал вымазанный шоколадом Гена, спала и Варина тетка, а Варя с Александром всё говорили и говорили, перебивая друг друга…
Две недели в Нееловке пролетели, как один день, потом А.О.Шабалин оформил для семьи пропуск в город Онегу и увез своих в родные края на Север. В Онеге Александр Осипович долго не задержался. У своей матери, Марины Сергеевны, Александр Шабалин оставил жену с сыном, а сам выехал в Полярное, на фронт. Позднее А.О.Шабалин выхлопах вызов, и жена переехала к мужу в Полярное. Это придало ему новые силы. Получив такую неоценимую, ранее казавшуюся немыслимой поддержку, он с ещё большей энергией и бесстрашием продолжал воевать, с необычайной настойчивостью искать и разить врага.