Первая победа шабалинской пары оказалась добрым зачином. Уже через четверо суток североморские катерники добиваются нового боевого успеха.
Разведка доложила, что в Петсамо фашисты загружают никелевой рудой два крупных транспорта. Перед катерниками была поставлена задача: найти и уничтожить. Для поиска и уничтожения в море вышли три катерника. По плану ТКА-13 под командованием лейтенанта А.И.Полякова и ТКА -15, экипаж которого возглавлял младший лейтенант П.И.Хапилин, должны были следовать вдоль вражеского берега, а ТКА-14 (командир старший лейтенант В.П.Жиляев) – параллельным курсом мористее. В море Жиляев потерял ориентировку и был вынужден возвратиться на базу. Вышедшие на поиск катера А.И.Полякова и П.И.Хапилина сначала проследовали вдоль норвежского берега к Киркенесу. Ночь была лунной, прибрежный район моря просматривался хорошо. Суда пока не показывались. Обследовав затем ближайшие бухты, катера легли на обратный курс. Не прошли они и трёх миль, как у Яр – фьорда вдруг натолкнулись на конвой. Два низкосидящих транспорта медленно следовали в охранении боевых кораблей. Поляков и Хапилин, распределив между собой цели по шабалинскому примеру, стремительно атаковали их со стороны берега, с близкого расстояния. Все четыре торпеды точно попали в цель, их мощные взрывы гулко прогрохотали над морем и прибрежными сопками. Суда, охваченные огнем и дымом, затонули на глазах у катерников.
Как только раздались взрывы, корабли охранения и береговые батареи открыли беспорядочный огонь, лучи прожекторов лихорадочно забегали по водной поверхности. Воспользовавшись суматохой, торпедные катера развили предельную скорость и оторвались от вражеских кораблей. Вскоре они возвратились в Пумманки.
|
|
После 15 сентября торпедные катера неоднократно выходили на поиски вражеских конвоев, но встреч с ними не было вплоть до 2 октября, когда ночью в море вышла группа торпедных катеров в составе: ТКА-12, ТКА-14, ТКА-15 под командованием капитан - лейтенанта С.Г.Коршуновича.
Этот ночной поиск врага проходил в очень тяжелых погодных условиях. К тому времени уже в свои права вступила суровая заполярная зима. Студеная купель, в которую почти всегда попадали эти маленькие кораблики, в такое время года доставляла особенно много неприятностей: палубу и все, что было на ней, сковывало льдом. Одежда катерников становилась похожей на тяжелый несгибаемый глубоководный водолазный костюм. На катерах сменных вахт не полагалось, и морякам верхних боевых постов приходилось находиться на морозе, под пронизывающим ветром и снежными зарядами в течение всего выхода в море. Волна так играла легким деревянным катером, что требовались особая ловкость и большая выносливость, чтобы устоять и не соскользнуть за борт, выдержать болтанку, от которой мутило, а потом долго ныли все мышцы тела. Эти трудности и лишения, особенно постоянная борьба с обледенением, невероятно затрудняли выполнение боевого задания.
Между тем поиск противника уже сам по себе был нелегким делом. Торпедные катера в тот период не располагали никакими техническими средствами обнаружения целей. Всё зависело от чутья и внимательности наблюдателей, от стойкости и боевого мастерства всего экипажа. И особенно – от подготовленности командира. Невзгоды походной жизни не кончились и с возвращением в маневренную базу. Там пока не было даже элементарных бытовых удобств. Команды дежурных катеров после тяжелых походов могли лишь мечтать о том, чтобы переодеваться в сухую одежду, отогреться в теплом помещении и выспаться в постели на береговой базе. Им приходилось обсыхать у горячих катерных моторов, спать, не раздеваясь, в холодных кубриках. Однако никакие трудности не могли сбить их высокого боевого духа.
|
|
Гитлеровцы после столь ощутимых потерь от ночных атак советских торпедных катеров решили внести изменения в режим судоходства. Теперь они стремились свои суда проводить через наиболее опасные зоны главным образом в светлое время суток. Но серьезным препятствием этому было то, что выход из Печенги в море находился в радиусе огня североморской береговой батареи 130 мм. орудий, располагавшейся на полуострове Средний. Поэтому вражеские конвои ходили и ночью.
В ночь на 2 октября 1941 года погода благоприятствовала североморцам. Видимость была примерно 30-35 кабельтовых. Дул слабый ветер. Катера производили поиск врага двумя группами ТКА-12 и ТКА-15. Патрулировали у Киркенеса, а ТКА-14 нёс дозор возле Петсамо. Не обнаружив фашистских кораблей в своём районе, Шабалин и Хапилин повернули на обратный курс. Около двух часов ночи невдалеке от острова Стуре – Эккерей катерники заметили силуэты двух транспортов и двух сторожевых кораблей, шедших кильватерным строем.
Рассчитывая на внезапность, катерники действовали стремительно, атаковали с ходу. Удар наносился со стороны берега по транспортам. У Александра Шабалина залп получился снайперским. Обе торпеды ТКА-12 угодили в цель. Сторожевые корабли открыли сильный огонь. Торпедный катер тут же поставил дымовую завесу и под её прикрытием целым и невредимым вышел из района боя. А подорванный транспорт, окутанный чёрным дымом и паром, погрузился в морскую пучину.
|
|
Неудачно сложилась атака у Хапилина. В самый ответственный момент не сработала автоматика стрельбы. Командир приказал произвести залп вручную, но и эта попытка успеха не принесла. Гитлеровцы, упустив один катер, весь огонь сосредоточили на втором. Несмотря на это, лейтенант Хапилин предпринимал одну атаку за другой, но по – прежнему ничего не получалось. Видя бессмысленность дальнейших попыток, он решил вывести катер из зоны огня.
Александр Шабалин чутко вслушивался в отзвуки гремевшего позади боя. Прошло уже несколько минут, время вероятного залпа давно истекло, а взрывов торпед «пятнадцатого» никто не слышал. «Неужели промахнулись, с тревогой подумал Александр Осипович. Но не хотелось верить этому, уж очень выгодными были условия атаки: удалось застать противника врасплох и подойти к нему на близкое расстояние.»
«Сам погибай, а товарища выручай» - мелькнула в голове Шабалина суворовская заповедь. Он круто поворачивает штурвал и снова мчится навстречу немецким судам. Снаряды судовых орудий стали падать позади шабалинского катера. При свете прожекторов Шабалину не стоило большого труда обнаружить на чёрной поверхности моря торпедный катер Хапилина. Кружась, он пытался вырваться из – под обстрела, но ему этого не удавалось. Снаряды рвались вблизи, осколки решетили обшивку катера. Александр Шабалин, подойдя на своем катере вплотную к Хапилину, понял в чём дело: торпедные аппараты оказались неисправными. Обе торпеды остались на своём месте, катер Хапилина при отходе после неудавшейся атаки, загруженный тяжелыми торпедами, естественно, не мог угнаться за катером Шабалина. Было ясно, что стрельбой из пулеметов по палубам немецких судов не спасти своего положения. Ловким маневром Александр Шабалин втиснул свой катер между врагом и катером товарища. Густая непроницаемая дымовая завеса прикрыла беспомощный катер, отгородила его от фашистов.
- Иди на базу, передал Шабалин, и под прикрытием дымовой завесы катер вырвался в море. -Теперь надо отвлечь внимание на себя, решил Шабалин. Отважный ТКА-12, вздымая белые валы, ринулся в ложную атаку. Тщетно искали в густом дыму фашистские бомбардировщики катер Шабалина. Он остался для них такой же невидимкой, как и в начале боя: появился неожиданно и так же неожиданно исчез.
На фашистском транспорте водоизмещением десять тысяч тонн, потопленным в бою Шабалиным, находилось свыше двух тысяч фашистских горных егерей, перебрасывавшихся в район реки «Западная Лица», где в те дни шли бои. Серьезного пополнения лишились гитлеровские части.
За проявленные доблесть и мужество Советское правительство наградило младшего лейтенанта А.О.Шабалина орденом Ленина, а также была отмечена орденами и медалями его боевая команда.
Хапилин из своей первой неудачной атаки сделал для себя неутешительные выводы. Начальство, конечно, тоже было недовольно его неудачей, строго отнеслось к нему. Выяснив причины неисправности своего катера, он с некоторым опозданием понял, что к боевым операциям на море надо готовиться по – шабалински.
Вечером на плавбазе «Ветер», где жили Александр Шабалин и другие моряки, было весело. Все собрались за столом в кают – компании и выпили за высокую награду. Кто-то придумал поджечь спирт в кружках. Эта идея всем пришлась по вкусу. Погасили свет, и только горящий синим огнём, спирт освещал лица моряков. Было необычайно и торжественно, пока кто-то неловким движением не опрокинул на стол горящую жидкость. Начавшийся было пожар погасил сам «именинник» Александр Шабалин. И здесь сработала его молниеносная реакция и собранность. После так эффектно окончившегося ужина моряки вышли на палубу своего дома – корабля.
На небе полыхало северное сияние – сама природа устраивала салют в честь героя дня – Александра Осиповича Шабалина.
Авторитет Шабалина.
Захваченный водоворотом напряженных боевых будней, Александр Шабалин забывал о себе. Весь был в хлопотах и думал о состоянии торпедных катеров, о выучке людей, о совершенствовании тактики борьбы с противником, приемов и способов обслуживания и применения оружия и технических средств. И эта редчайшая самоотверженность сильнее всего влияла на моряков звена. Каждодневно они видели, как их командир не жалеет себя и, старались быть похожими на него.
И ещё одно чувство властно владело Шабалиным – это чувство ожидания.
Он постоянно ждал, если не радостных, то хотя бы ободряющих сообщений Совинформбюро, ведь его боевой опыт свидетельствовал, что бить фашистов можно и бить крепко - потому он и ждал, что вот-вот их остановят и погонят с нашей земли. И стремясь приблизить этот миг, он с нетерпением ждал каждого приказа о выходе на вражеские коммуникации. Ждал он и писем от жены, от родителей, от брата Петра, который в то время работал на лесозаводе в Онеге. От Вари приходили очень теплые письма. Она ни на что не жаловалась, хотя Шабалин понимал, как тяжело ей приходится. «Всем трудно сейчас, писала она. Ты о нас не беспокойся. Я по – прежнему работаю в колхозе. Мы тут как-нибудь проживём. Лишь бы с тобой не случилось чего, береги себя, родной…»
Отец тоже присылал бодрые послания, сообщал, что и мать пошла работать. «Время сейчас такое, каждый хочет в тяжкую годину быть у дела, принести стране как можно больше пользы, рассуждал Осип Захарович.
Что с Варей и внучонком? Чуем, что несладко им в деревне. И название - то какое – Нееловка, поди, там всегда голодают от неурожаев. Ради бога, отпиши Варе – пусть приезжают сюда, хоть и у нас не мёд, однако вместе всегда легче…»
«Конечно, лучше было бы им в Онеге, раздумывал Александр Осипович. Да разве сейчас, когда на железной дороге не до пассажиров, сможет Варя переехать туда. Вот если бы мне вырваться за ними на несколько дней…»
В письмах все радостно поздравляли его с наградой Родины и желали новых боевых удач. Особенно растрогался отец, писал, что не только он, все онежане, узнав о награждении, безмерно гордятся его сыном – «славным заполярным катерником».
По природе и характеру скромный, тихий, молчаливый Александр Осипович не любил привлекать к себе внимания окружающих. А если это и случалось когда, то смущался, чувствовал себя крайне неловко. И сейчас он ругал себя за то, что «растрезвонил» в письмах об ордене. Правда, долго раздумывал, сообщать или не сообщать своим близким о награде, и решил, что не хорошо будет, если умолчит. И написал-то как бы между прочим, а вот какой шум получился.
Не избежал Шабалин «шума» и в отряде торпедных катерников. Да и во всём ОВРе он стал вдруг очень популярным. Шутка ли – тогда, в сорок первом, такая награда была крайней редкостью. А он удостоился её первым среди торпедных катерников и одним из первых – на всём Северном флоте. Его фамилия стала неизменно называться в докладах, лекциях и беседах. Она замелькала в публикациях флотской печати. Кто-то из катерников сочинил песню, а неизвестный композитор переложил на музыку и её распевали под голосистую гармонь.
«В боевой тревоге к берегам скалистым,
Под покровом ночи выходил не раз
Экипаж бесстрашных, моряков отважных-
Выполнять на море сталинский приказ.
К берегам фашистским, к базам белофинским
В шторм и непогоду в поисках врага
Уходил в разведку катер Шабалинский
И свой край полярный он оберегал.
И при лунном свете ринулся, как ветер,
Быстроходный катер к вражьим берегам.
Дан приказ, чтоб всюду, где бы ни заметил,
Меткою торпедой бить врага.
Все готовы к бою: Шабалин спокоен,
Держит свой он катер точно на прицел.
Видит – вырастают черною горою
Корабли – громилы: залп! Торпеды в цель!
Взрывы мощной силы эхом прокатились.
И взметнулось с дымом пламя над водой.
Будет наше море и земля могилой
Тем, кто меч занес над солнечной страной».
Напрасно Александр Осипович Шабалин пытался протестовать, уговаривать петь как-нибудь без его фамилии! На сей раз приказ командира не был выполнен и просьба не удовлетворена… И это была не единственная сложенная о нём песня.
- Ну что с этими артистами поделаешь! – сокрушался Александр Шабалин в кругу командиров.
- И делать ничего не нужно, хлопнув его по плечу, сказал, улыбаясь, Василий Михайлович Лозовский. Они ведь и о себе, о всех нас, катерниках, поют.
И все же не в своей тарелке чувствовал себя Александр Осипович, часто слыша эту песню в кубриках береговой базы. Но лишь этим рост шабалинской популярности и славы не ограничился. К его великому смятению, на флоте стали ходить разные небылицы о нём, сочиненные довольно способными придумщиками. В одной из них передавалась история о том, как командующий флотом контр - адмирал Головко будто бы подарил тогда ещё мало известному катернику Шабалину свою куртку. Суть этой выдумки такова: будто бы холодной осенней ночью в Полярном Комфлот, воспользовавшись выпавшей свободной минутой, вышел из своего командного пункта прогуляться. На пирсе его внимание привлекла одинокая фигура морского офицера. Легко одетый моряк изрядно продрог и пытался как-то согреться. Это якобы и был Шабалин, ожидавший оказии в Кувшинскую салму. В неожиданно появившемся рядом человеке Шабалин узнал командующего флотом и представился ему. Головко строго спросил, почему офицер так легкомысленно одет. Шабалин ответил, что в одном из последних жарких боев лишился теплой куртки, а новую получить ещё не успел.
-Как это лишился?
- Да висела в кубрике, осколками всю изрешетило.
- Выходит, потерю понес. Ну хоть не зря, надеюсь? - с притворным
недовольством проговорил адмирал.
- Нет, как можно, товарищ командующий, транспорт пустили ко дну.
- Ну, брат, за такую цену не жаль потерять куртку.
На этом закончился их разговор. А через несколько минут из здания штаба выбежал адъютант комфлота. В это время к пирсу Екатерининской гавани уже подходил катер. Но адъютант успел перехватить Шабалина.
Вот, командующий прислал, и сказал, накидывая на плечи продрогшего офицера роскошную куртку – носи на здоровье. Английская. Слышал, будто презентовал её комфлоту чуть ли не сам британский король!
- Постой, постой, оторопел от неожиданности Шабалин –Зачем же мне такую вещь… С королевского плеча! Ну, раз так, передай адмиралу моё спасибо. Если доведется снова попасть в тяжелый переплёт, за такую куртку ещё большую цену постараюсь взять.
И ещё одна история распространилась тогда по флоту. Она была подобна первой. Якобы некоторое время спустя Комфлот снова повстречал на пирсе Шабалина. Адмирал узнал его. Они поговорили о чём-то, а под конец короткой беседы Головко отвернул левый рукав реглана, но часов там не оказалось.
- Оставил на КП, сказал он недовольно. Сколько сейчас времени?
Шабалин ответил, что ещё не обзавелся часами.
-Как же можно без них? – удивился Арсений Григорьевич. Тем более командиру торпедного катера. Это никуда не годится.
В тот же день адъютант Головко разыскал Шабалина и передал ему часы от командующего.
- Везёт же брат, тебе. И чем ты так приглянулся адмиралу – ума не приложу. Мало куртки, так теперь вот часы прислал. И тоже необычные, полученные ещё в Испании - не то от премьер – министра, не то от самого президента.
Когда эти выдумки распространились на флоте, иные любители «пофилософствовать» высказывали свои умозаключения: «Теперь понятно, почему Шабалину улыбается военная удача, по адмиральским часам атакует». «С такими подарками нельзя плохо воевать, да и рука у комфлота, видать, легкая».
Александр Осипович понимал, что эти истории касаются не столько его, сколько самого командующего. Подобное с комплотом вполне могло произойти. Североморцам были хорошо известны не только высокие флотоводческие качества, но и доброта, заботливость Головко. Они знали немало примеров проявления этих качеств адмирала, но в своих теплых чувствах к нему не прочь были присочинить что-то, преувеличить, чтобы придать необычность всему, что связано с любимым командующим.
Шабалину была знакома эта слабость боевых товарищей, и всё же из-за относившихся к нему выдумок он сильно переживал. Причём Александра Осиповича немало тревожила мысль: а вдруг эти моряцкие байки дойдут до самого Головко, ведь он может подумать, что они идут от него, Шабалина. От этого ему становилось не по себе.
Однако со временем моряки стали всё реже и реже вспоминать случаи с адмиральскими подарками. Александр Шабалин заметно успокоился: «Слава богу, пронесло, разве комфлоту есть время слушать всякие выдумки». Но он ошибался. Много месяцев спустя, адмирал Головко, вручая Александру Осиповичу орден Ленина и Золотую Звезду Героя Советского Союза, с напускной строгостью «отчитал» прославленного катерника:
- Ну вот, полюбуйтесь, перед вами истинный турок. Мало ему адмиральских часов и куртки, теперь подавай ещё и звание Героя.
Выходит, всё было известно Арсению Григорьевичу. И зря волновался и переживал Александр Осипович. Не мог адмирал, отлично знавший душу и психологию моряков, подумать о нём дурное…
Словом, уже в первые месяцы войны Александр Осипович породнился со славой и ощутил не только её приятную сладость, но и немалую тяжесть. Пожалуй, больше тяжесть. Так уж был устроен этот человек – претили ему фанфарные похвалы.
Позже, уже после войны, в одном из своих газетных выступлений, адресованных молодым морякам, Шабалин скажет: «Я не люблю громких слов. Не люблю, когда о нас говорят высокопарно. Вот, мол, герои, берите с них пример. Мне кажется, что мужество, храбрость по природе своей очень будничны…». А В.М.Лозовский, командовавший в описываемый период отрядом торпедных катеров, в своих воспоминаниях о боевом друге отметил: «Простым, неприхотливым и покладистым человеком в быту был Александр Осипович… Несмотря на то, что приходилось ему не раз быть на волоске от смерти, Шабалин не стал суровым и замкнутым. А его скромность не уменьшалась и тогда, когда он стал Героем Советского Союза…» Эта черта выдающегося катерника будет метко подмечена в мемуарах бывшего командира бригады торпедных катеров вице – адмирала А.В.Кузьмина: «Невысокого роста, белесый, с доброй подкупающей улыбкой, он привлекал к себе симпатии всех окружающих величайшей скромностью - этим очень важным человеческим качеством. Суровость военных лет, частые встречи лицом к лицу со смертью не ожесточили его. Александр Осипович оставался чутким товарищем, заботливым семьянином, любящим отцом. Он старался ничем не выделяться среди сослуживцев, хотя когда создавалась североморская бригада торпедных катеров, Шабалин был уже Героем Советского Союза, кавалером ордена Ленина и трёх орденов Красного Знамени. Единственная привилегия, которую он настойчиво добивался, состояла в том, чтобы наиболее трудные боевые задания поручались непременно ему. Вот этой привилегией он пользовался сполна, делал своё дело с завидной настойчивостью, рвением, ответственностью. Одинаково ревностно он относился к любому боевому заданию – и к сложному, рискованному, и к менее трудному, повседневному. Учёбу экипажей, ремонт торпедных катеров, уход за оружием и техникой ставил в один ряд с действиями по уничтожению вражеских судов».
Александр Шабалин заполнился командующему в невольном сравнении с Сафоновым: если летчик выглядел богатырем, то катерник не отличался 
внушительными физическими данными, был ниже среднего роста, щупловат. Но их схожесть он увидел в главном: в таланте, в духовных силах. И того и другого отличали смелость, мастерский боевой почерк, удивительная находчивость и сноровка.
Тяжелое испытание.
Потерпев поражение во втором осеннем наступлении на Мурманск, враг весной сорок второго года глубоко зарылся в землю, так и не продвинувшись вперед. Война на севере приобрела позиционный характер. Боевые действия на суше ограничивались вылазками разведывательно-диверсионных групп и минометно – артиллерийской перестрелкой.
Части 14-й армии, располагавшиеся на полуостровах Средний и Рыбачий, были по сути дела оторваны от своего непосредственного командования, что, естественно, затрудняло управление ими. Вот почему оборону полуостровов и Кольского залива Ставка Верховного Главнокомандования возложила на Северный флот, подчинив ему все армейские части на Среднем и Рыбачьем.
1942 год для экипажей катеров выдался тяжелым. Изрядно износившиеся в нелегких походах и частью поврежденные в боях корпуса судов и материальная часть требовали ремонта, а своей ремонтной базы катерники пока не имели. Им приходилось вести ремонтные и восстановительные работы своими силами. Люди отчетливо сознавали, что именно от них самих прежде всего зависят боевая готовность и боеспособность катеров.
Первая военная зима выдалась в Заполярье на редкость суровой. Сильные морозы сопровождались частыми штормами, и торпедным катерам приходилось отстаиваться в базах. В эти вынужденные «окна» катерники занимались ремонтом. Но как только позволяла погода, они устремлялись в море – искали и атаковали фашистские суда, высаживали во вражеский тыл и снимали оттуда разведчиков, вместе с самолетами прикрывали корабли, ставившие мины в районах оживленного судоходства противника.
С наступлением полярного дня круг их действий расширился – они стали заниматься и спасением своих летчиков, вынужденных оставлять подбитые в воздушных боях самолеты. Такие выходы в море хотя и были менее рискованными, но требовали от катерников большого мастерства, быстроты, находчивости и ловкости. Как правило, командиру при получении приказа указывался лишь район, где приводнился сбитый летчик, точные координаты были неизвестны. Действия катера в таких случаях напоминали поиск иголки в стоге сена, а надо было спешить… Хорошо, если море не штормило и не успевала наступить темень. И каким же счастьем светились лица моряков, когда удавалось найти и поднять на борт живого летчика, услышать его голос: «Спасибо, дорогие друзья!» За годы войны шабалинцы спасли более десяти приводнившихся на парашютах пилотов, в том числе и Георгия Васильевича Павлова, командира 46-го штурмового авиаполка, впоследствии - Героя Советского Союза, генерал- майора.
Приходилось катерникам подбирать на воде и бежавших из плена красноармейцев, которых фашисты доставляли в Заполярье для строительства оборонительных сооружений. При первой возможности пленные вырывались из лап врага и на плотах, лодках и других подручных средствах плыли к своим.
Однажды морские летчики заметили в районе Киркенеса небольшое судно. Поначалу оно особого внимания не привлекло, здесь нередко встречались норвежские рыболовные боты. Но через некоторое время неожиданно появившиеся немецкие истребители навалились на суденышко, обстреливая его из пушек и пулеметов.
Получив донесение морских разведчиков о случившемся, штаб флота приказал катерникам разобраться в происходящем на месте. Это задание было поручено Александру Шабалину. Подняв по тревоге команду, Шабалин повел свой катер в указанный район. Ярко светило солнце. Для скрытности шли, прижимаясь к берегу. Вскоре впереди показался полузатопленный мотобот. Не успел катер приблизиться к нему, как на бреющем полете из-за берега выскочили фашистские самолёты и снова атаковали мотобот.
Когда они удалились, Шабалин решил подойти к дрейфовавшему судну. Появившийся на его палубе человек стал размахивать белой рубашкой. Потом рядом с ним замелькала ещё одна фигура. Катер пришвартовался к боту и боцман с автоматчиком перешли на захваченное судно. На нём оказались двое немцев и один норвежец. Они везли из Тромсе в Киркенес авиационные приборы в больших ящиках, но утром в тумане изрядно уклонились от курса. По всей вероятности, сначала немецкие летчики обстреляли мотобот по ошибке, а во втором случае – явно намеренно, видя, что он может быть захвачен советским катером. Пленные были доставлены в штаб соединения, где они дали ценные сведения о характере немецких перевозок, о минных заграждениях в фьордах. В феврале 1942 года Александру Осиповичу Шабалину присваивается воинское звание старшего лейтенанта. В одном из наградных листов указывается, что лишь в период осени 1942-го и зимы 1943 года он двадцать раз лично участвовал в обеспечении постановки сторожевыми катерами и малыми охотниками за подводными лодками активных минных заграждений в районах оживленного судоходства врага и на подходах к его базам. В этом ему очень пригодились его предвоенный штурманский опыт, отличное знание прибрежных районов.
Нередко минирование велось в условиях противодействия кораблей и береговых огневых точек гитлеровцев, при резком ухудшении погоды. Шабалинское звено вместе с летчиками своими решительными действиями не раз срывало попытки противника помешать минным постановкам.
23 апреля торпедные катера находились в маневренной базе, но поступило донесение, что на подходах к Петсамо сторожевые катера противника ставят дымовые завесы, хотя никаких транспортов не видно. Но уловка врага была разгадана: фашисты ставили завесу для обеспечения скрытности выхода конвоя.
В ночь с 23 на 24 апреля в море вышли А.О.Шабалин и Д.Ф. Колотий. Проскочив сквозь дымовую завесу, советские катера судов не обнаружили и, уклоняясь от боя с гитлеровскими сторожевиками, резко повернули к Петсамо для поиска. Вскоре Колотий обнаружил стоявший под скалистым берегом транспорт и успешно торпедировал его. Шабалин же ничего не обнаружил, катера возвратились на базу.
Разбор боевого выхода показал, что противник пытался применить неплохо разработанный заранее тактический приём: транспортное судно выходило под прикрытием дымовой завесы со стороны моря. Когда же появились наши катера, корабли охранения старались связать их боем, чтобы транспорт тем временем успел подойти близко к берегу и, застопорив ход, слиться с темным фоном обрывистых скал, став почти невидимым. Этот прием маскировки фашисты использовали и впоследствии, но для наших катерников он уже не являлся тайной.
Сорок второй год был наиболее тяжелым для катерников – североморцев. Однажды торпедный катер Александра Шабалина возвращался на базу, пришвартовался. На базе ждут командира, а он не поднимается с катера. Что за чертовщина? Эй, вы, где ваш командир? Жив, жив, отвечают с катера. Так в чём дело? Заснул он, что ли? Да нет, отвечают с катера, выбраться не может. Замерз. Руки не работают.
С берега спустили веревку и вытащили командира. Куртка, промокшая от брызг, смерзлась, превратившись в звонкую ледяную кольчугу. Уже в теплом помещении он не смог раздеться, пришлось ждать, пока обмундирование оттает.
Суровое море не баловало хорошим отношением, и катера, побывав в его руках, требовали ремонта. Шабалин, в который раз осматривая свой повидавший виды катер, вспоминал о том, как он совсем недавно сопровождал платформу с катерами в несравненно лучшем состоянии, а их тогда направляли в Кронштадт на капитальный ремонт…
Но война есть война, и надо воевать тем оружием, которое у тебя есть. И снова командир катера вместе с экипажем «колдует» над своим верным помощником, делает всё, чтобы он мог действовать. А действовать приходилось много, причём часто в предельно сложной обстановке: никогда в мирное время не выпустили бы в море катер в шестибалльный шторм, а сейчас такая погода не считалась помехой.
Бой с самолётами врага.
В июле 1942 году Александр Осипович Шабалин, оставаясь командиром звена торпедных катеров дивизиона истребителей подводных лодок ОВРа северного флота, назначается командиром ТКА -13.
14 сентября 1942 года вечером командиры катеров - старший лейтенант Александр Шабалин и лейтенант Колотий, готовясь к очередному выходу в море на поиск кораблей противника в Варангер – фьорд, получили приказ срочно снять разведгруппу морской стрелковой бригады, которая с боями по тылам врага вышла к побережью Варангер – фьорда у губы Малая Волоковая (Мативуона). Быстро снялись с якоря и пошли на выручку боевых товарищей. Благодаря темноте катера на фоне береговой черты незаметно вошли в бухту и обнаружили место ведения боя нашей разведгруппой. Лишь когда начали снимать бойцов, противник открыл по катерам огонь из пулеметов и минометов. Катера также ответили пулеметным огнём, прикрывая отход наших разведчиков к месту съемки. И хотя вскоре по бухте ударили вражеские батареи с Печенгского залива, быстрота и четкость действий личного состава катеров и разведчиков позволили снять с вражеского побережья 50 человек разведгруппы с захваченными пленными и без потерь выйти из зоны огня.
Гитлеровцы, обеспокоенные усилием активности североморских торпедных катеров, стремились уничтожить их, бросая в бой авиацию. 14 сентября армада фашистских самолетов подвергла ожесточенному налету Пумманки, куда с рассветом вернулось с боевого задания Шабалинское звено и почти одновременно прибыло из Кувшинской салмы сменное звено. Столь массированный удар по катерникам наносился впервые. К тому времени они уже немало «насолили» врагу, действуя с Пумманок, и он, видимо, решил одним налетом разделаться с маневренной базой и пришвартованными там катерами.
В своих воспоминаниях А.О.Шабалин пишет: «Я обратил внимание вахтенного матроса на необходимость тщательного наблюдения за воздушной обстановкой, так как в те дни противник активизировал массированные налёты авиации на места стоянки кораблей северного флота. И, действительно, около 12 часов вахтенный Здоровцев доложил об обнаружении большой группы самолетов, поднявшихся в воздух с аэродрома Лаустари.
Я сыграл боевую тревогу и через несколько минут все посты доложили о готовности к бою. Мы насчитали до 30 вражеских самолетов, опознав в числе их пикирующие бомбардировщики Ю-87 и истребители Ме-109 и поняли, что противник намерен нанести удар по нашим катерам. Командую: «Заводи моторы! Отдать концы с бочки!», а самолеты уже пошли в пике прямо на катера. Даю полный ход и приказываю открыть огонь. Так начался бой катеров с авиацией противника. В течение 20 минут самолёты бомбили и обстреливали нас пушечно – пулеметным огнём, а катера, резко меняя скорость, метались от одного берега бухты к другому. От взрывов бомб вздымались водяные столбы, от пушечно – пулеметного огня вокруг бортов кипела вода».
Основной удар юнкерсов пришелся по катеру Г.К.Светлова, который стоял у пирса, замаскированный рыбацкой сетью. Пулеметчик ТКА-11 открыл по врагу огонь. Командир приказал дать катеру ход и стал маневрировать в узком пространстве бухты. Самолеты, пикируя, начали сбрасывать бомбы, одновременно обстреливая катер из пулеметов и пушек. Одна из бомб взорвалась метрах в пяти от «одиннадцатого». На палубу катера обрушился гигантский водяной столб. Когда он осел, пулеметчик Михаил Тревогов, обернувшись к рубке, не увидел в ней командира. А капитан – лейтенант Светлов с трудом поднимался с палубы, куда был отброшен взрывной волной. Опираясь левой рукой о переборку, офицер шагнул к штурвалу. Его побелевшее лицо искажала гримаса боли. Из под расстегнутого мехового жилета виднелась большая рваная рана. Неподалеку от рубки у люка в машинное отделение лежал весь в крови тяжело раненный старшина группы мотористов Михаил Козин. Вышел из строя раненый в голову боцман – пулеметчик Ордынский. Ход и маневренность катера обеспечивали мотористы Мальков и Шаршков.
А бой продолжался. Получив тяжелые ранения в обе ноги, Тревогов, несмотря на сильное кровотечение и жгучую боль, не покинул боевой пост. Плотно сжав губы, Михаил продолжал вести огонь по самолетам. Торпедист, старший краснофлотец Алексей Гордеев подносил ему коробки с патронами. Потом патроны у Тревогова кончились, а Гордеев не появлялся.
Оставив безмолвный пулемет, превозмогая боль, Тревогов кое-как обрался к рубке. Возле неё он увидел окровавленного Гордеева. Широко раскинув руки, тот неподвижно лежал на палубе. Рядом валялись две коробки с патронами. Алексей попытался подняться, но силы покинули его. Он хотел что-то сказать, но так и не смог. На глазах у Михаила торпедист скончался. Это была первая смерть среди катерников.
- Мстить! Только мстить! – зло прошептал Тревогов и, взяв коробки, заковылял к пулемету.
А в атаку заходила новая группа бомбардировщиков.
-Товарищ командир! Прямо по носу самолёты! – как можно громче крикнул Михаил. Светлов резко изменил курс, и «юнкерсы» оказались в стороне по левому борту. Прильнув к пулемету, Тревогов посылал навстречу врагу одну за другой длинные очереди.
Не легче пришлось и катеру Шабалина. Когда самолёты зашли с моря, он стоял на банке у буя. С началом вражеской атаки Александр Осипович приказал дать машине ход. Маневрируя на ограниченной акватории бухты, катер увертывался от бомб и снарядов, пулемётных очередей. Но всё – таки одна из бомб упала невдалеке от кормы. Как вкопанный, ТКА-13 стал на месте. Пулеметчик Федор Иванов был ранен осколком снаряда, но стойко и мужественно отражал одну атаку самолетов за другой. Но неожиданно пулемёт замолчал, вражеским снарядом оторвало его ствол. Из последних сил Федор Иванов заменил ствол пулемета и вновь открыл огонь по самолетам, продолжая стрелять до тех пор, пока не потерял сознание. Его заменил у пулемёта радист Иван Ярошенко и огненные трассы вновь понеслись навстречу самолетам врага. Сосредоточенно вел огонь другой пулеметчик катера боцман Петр Козлов. Стреляя короткими очередями, он мастерски сбил один бомбардировщик Ю-87, который рухнул на прибрежные сопки, а другой загорелся и, снижаясь, скрылся за ближайшими скалами.
Но и катер получил серьезные повреждения корпуса, материальной части и орудия. От взрыва бомбы в корме образовалась большая пробоина, и отсек заполнялся водой. Вышли из строя рули. Катер потерял управление, а самолёты все ещё продолжали пикировать на катера и сбрасывать бомбы.
Стоя по пояс в ледяной воде и не обращая внимания на разрывы бомб, град пуль и снарядов, матросы заделывали пробоины, устраняли повреждения, а старшина группы мотористов Николай Зайкин и моторист Георгий Здоровцев прямо под огнём спустились с кормовой части катера за борт, пытаясь устранить повреждение рулей.
Налёт закончился так же неожиданно, как и начался. Как только самолеты скрылись из виду, Шабалин приказал Ивану Ярошенко:
- Передай на базу: «штурмовала авиация противника, три катера выведены из строя, нуждаемся в помощи. Просим для буксировки катеров выслать морских охотников».
Для буксировки поврежденных торпедных катеров прибыли малые охотники. На переходе в Кольский залив вражеская авиация неоднократно пыталась атаковать отряд кораблей, но каждый раз встречала отпор наших истребителей прикрытия. Израненные катера были доставлены в Кувшинскую салму.